***
Следующая неделя тянется медленно. Римус может вспомнить только три события. Первое: как одиннадцатиклассница пришла к нему в слезах после того, как получила результаты своего пробного экзамена. Римус отдал ей свою последнюю плитку шоколада и успокаивающе гладил по спине, говоря самые утешительные слова, на которые только способен, а потом сказал ей, что она всегда может обратиться к нему за дополнительной помощью или моральной поддержкой, что, кажется, немного привело ее в чувство. Второе: няня для его кошки (девочка-подросток, живущая вниз по улице), которая всегда присматривает за Поппи на рождественских каникулах, не сможет в этом году, потому что ее родители решили сделать ей сюрприз в виде поездки в Испанию к родственникам, что, честно говоря, немного бесит, потому что не похоже, что Римус сможет за столь короткое время найти другого человека, чтобы отдать Поппи на передержку, и у него нет никакого желания везти бедную кошку через всю страну в Уэльс. И он даже не может попросить Джеймса и Лили взять ее к себе, потому что третье событие звучит так: — Мы едем в Джайпур! Это первое, что говорит ему Лили на обеде в четверг. — Вы что? — переспрашивает Римус. — Едем к бабушке и дедушке Джеймса, — поясняет она, сияя от радости. — Монти устроил сюрприз Эффи, купив билеты на нас всех. Она уже сто лет не видела своих родителей, а Гарри и вовсе с ними не знаком. Джеймс на седьмом небе от счастья. — О боже, — восклицает Римус, — я так рад за вас! — Спасибо, — отвечает Лили с улыбкой. — Они самые очаровательные люди на свете, я так рада, что Гарри наконец-то познакомится с ними. Эффи расплакалась, когда увидела билеты. На самом деле, она думала, что Монти ей изменяет, — смеется она, ковыряясь вилкой в еде, слишком увлеченная своим рассказом, чтобы есть, — потому что он постоянно откладывал и прятал от нее деньги. Она думала, что он покупает украшения каким-то другим женщинам, но оказалось, что все это ради поездки! — Это мило, — усмехается Римус. — Когда вы уезжаете? — В понедельник, — отвечает Лили. — В полдень, чтобы добраться туда ближе к вечеру вторника. Мы пробудем там почти две недели. Она вся светится счастьем, и Римус берет ее за руку, лениво лежащую на столе. — Я очень рад за вас, — искренне повторяет он, на что Лили улыбается. Он знает, что больше всего она счастлива за Гарри — наконец-то у него появится шанс получше познакомиться со своей родней, своей культурой и тем, кто он такой. Лили вздыхает. — Я ужасно счастлива, правда, — говорит она, и Римус приподнимает бровь, — но я чувствую себя немного виноватой. — Почему? — Ну, ты ведь знаешь, что Сириус обычно проводит Рождество с нами, — говорит Лили. Это очень удивляет Римуса, потому что да, он действительно знал об этом, но не думал, что отмена этой традиции может стать чем-то, из-за чего Лили будет чувствовать вину. — И? — Ну, мы бросаем его, — Лили надувает губы. — Конечно, он невероятно счастлив за нас, но я чувствую себя ужасно, когда думаю о том, что он… встретит Рождество в одиночестве. Брови Римуса снова взлетают вверх. В одиночестве? Сириус Блэк. В одиночестве. Это даже представить трудно. Он всегда думал, что у Сириуса есть семья или, по крайней мере, какие-то друзья вне работы и Джеймса с Лили. Разве нет? Лили внезапно распахивает глаза. — Оу, только не говори никому, что я это упомянула, — шепчет она. — Он не… рассказывает людям о своей семье. — Не рассказывает что? — Я не могу сказать тебе! — шипит она, а затем закусывает губу и наклоняется ближе. — Суть в том, что они не то чтобы рядом, так что ему придется провести Рождество совсем одному, и я чувствую себя отвратительно. Не то чтобы рядом. Римус понятия не имеет, что это может означать, но, если честно, он может любить кого-то до самого края вселенной или ненавидеть до огненных глубин ада, и в любом случае знать понятие о личных границах. Он знает, каково это, когда их переступают. Так что он не зацикливается на этом, но главное, что он осознает в тот короткий миг, когда Лили закусывает губу и чувствует вину за то, что оставляет своего друга одного на Рождество, даже если это абсолютно оправдано — это то, что он ничего не знает о Сириусе Блэке. От слова совсем. Римус знает, что он преподает историю. Знает, что у него красивый почерк. Знает, что он назвал Римуса гением в пятницу вечером, и это самое приятное, что он когда-либо говорил ему, и, возможно, самое приятное, что в принципе можно сказать человеку из-за такой глупости, как "дерьмо на палке". Теперь он знает, что Сириус проведет Рождество в одиночестве, и что картинка Блэка, встречающего Рождество в окружении собак, кошек и счастливых семей, разворачивая подарки в виде коробок от Gucci и шарфов от Burberry, которую он представлял себе на протяжении последних нескольких лет — ложь. Теперь он знает, что не знает ничего. А еще Римус не знает — хотя он думал, что знал, был уверен, что знал — почему же ему на самом деле не нравится Сириус Блэк, если у него с самого начала не было никаких оснований так его недолюбливать. Лили снова начинает говорить, так что он откладывает экзистенциальный кризис на потом. — Все в порядке, — перебивает ее Римус. — Он ведь все понимает, верно? Я не знаю, насколько хороший из него крестный отец… — Самый лучший, — говорит Лили. — Тогда я уверен, что он только рад за вас. Он взрослый человек, Лили, он может пережить Рождество в одиночестве. Ты вечно переживаешь по пустякам. — О, я знаю, — Лили мягко усмехается, а затем снова наклоняется вперед, явно собираясь сменить тему. — Итак, — говорит она, играя бровями, — что ты собираешься надеть на рождественскую вечеринку? Римус фыркает и отмахивается от нее. Лили смеется, и они разговаривают обо всем на свете, пока не раздается звонок на четвертый урок, на котором Римус отправляется к девятиклассникам и проводит следующие два часа за просмотром рождественских фильмов, потому что это конец семестра.***
В пятницу сокращенный день, и Римус считает, что это просто чудесно, потому что 17 декабря он может вернуться домой к обеду и в обнимку с кошкой свернуться калачиком на диване примерно под пятью одеялами, что, если честно, звучит как настоящий рай. Но, конечно, перед этим ему нужно развлекать полный класс детей с девяти до двенадцати часов, хотя Иззи, кажется, решила взять это на себя, оккупировав его компьютер и включив подборку различных хитов на ютубе, которым все подпевают, разбившись на маленькие группки. Римуса втягивают в напряженную катку в уно, во время которой его закидывают целой кучей "плюс четыре" карт, из-за чего он с позором проигрывает. По какой-то причине это безумно радует его учеников, так что Римус смиряется с поражением, потому что их улыбки делают его счастливым. Когда с раздачей подарков на Тайного Санту покончено, миссис Купер с другого конца коридора приносит остатки торта, который она испекла сама, что делает день абсолютно каждого лучше в разы, и довольно скоро подходит время обеда. Все желают Римусу счастливого Рождества и отсчитывают секунды до ухода домой, как в школьном мюзикле. Когда раздается звонок и ученики бегут к своим шкафчикам, визжа во всю глотку, никто их не отчитывает, потому что наступили рождественские каникулы. Римус встречается взглядом с Сириусом, когда выпускает класс из кабинета. У Сириуса нет своего класса — его тринадцатиклассники выпустились, а новый класс в этом году ему не дали, но он все равно стоит, прислонившись к дверному проему, с нежной улыбкой на лице наблюдая, как дети бегут по коридору. На его голове оленьи рога, а щеки вымазаны красной и зеленой краской, а затем он открывает дверь, и Римус видит, как из его кабинета выходит группа из семи тринадцатиклассников, все с раскрашенными лицами, рюкзаками за спинами и тетрадками в руках. Они желают Сириусу счастливого Рождества, и он отмахивается от них, улыбаясь. Судя по всему, они предпочли провести последний урок в году с Сириусом, что неудивительно — в каждом классе найдется группа учеников, которые называют его своим любимым учителем и часто к нему заглядывают. Римус должен признать, дети его очень любят. В любом случае, дом приветствует Римуса, как теплое пламя камина в морозную ночь. Он проводит остаток дня, изолируясь от стресса и всех возможных обязанностей, и суббота наступает слишком быстро. Рождественская вечеринка начинается в семь. Римус надевает самую дешевую рубашку, которая у него есть, прямые брюки и пиджак, потому что, честно говоря, ему просто похуй, и он в любом случае идет туда только чтобы пообщаться с друзьями и напиться. Это две его главные цели. (И побродить по дому Сириуса, но, знаете, только если представится возможность.) Лили забирает его без пятнадцати семь (этим вечером она трезвый водитель), и Римус с удивлением подмечает, что дом Сириуса находится довольно далеко от центра города. Не то чтобы Римус живет в центре, но все же поближе. Поездки в школу, должно быть, занимают у Сириуса не меньше двадцати минут каждое утро. Римус понятия не имеет, почему вообще думает об этом, но все равно продолжает, пока они не подъезжают. Дом великолепен. Снаружи он оформлен в современном стиле — весь такой вычурный и темный, с широким крыльцом и дорожкой, высаженной чем-то, что могло бы быть розами, если бы время года было подходящим. Перед изысканным эркером стоит светящийся северный олень, и Римус видит мишуру, развешанную вдоль оконных рам внутри, а на двери висит венок. Лили зажимает кнопку звонка. Дверь открывается, и Римус сражен сразу тремя вещами одновременно: теплом, музыкой и Сириусом. Он выглядит… Он выглядит… Он выглядит. — Привет! — говорит он, и челюсть Римуса все еще где-то на полу, а мозг отчаянно пытается догнать глаза и осознать тот факт, что Сириус не выглядит раздражающим — он выглядит горячо. С его изящными чертами лица, голубыми глазами и уложенными блестящими волосами. На Сириусе синий костюм, а в руке бокал белого вина. Наполовину пустой. Что ж, Римус не винит его — он тоже собирается напиться, но теперь, вероятно, немного по другой причине. Сириус изумленно смотрит на Лили. — Ты выглядишь потрясающе, Лилс, — выдыхает он, и в его словах нет ни капли лжи. Волосы Лили собраны на бок заколкой изумрудного цвета, в тон ее платью с открытыми плечами, которое великолепно подчеркивает ее прекрасные зеленые глаза и рыжие волосы, заставляя ее выглядеть похожей на принцессу. В ярком свете Римус может видеть каждую веснушку на ее плечах, когда Лили подается вперед и заключает Сириуса в объятия, держа бутылку вина в одной руке. Джеймс принес еду — он приготовил какое-то раджастханское блюдо, о котором Римус еще не успел его расспросить, но всему, что умеет готовить Джеймс, он научился у своей мамы, а все, что готовит его мама, честно говоря, лучшее, что Римус когда-либо пробовал, так что он знает, что, что бы это ни было — это вкусно. Джеймс тоже втягивает Сириуса в долгие объятья. После этого, Сириус поворачивается к Римусу, и у него перехватывает дыхание. Он понятия не имеет, что должен с этим делать. — Я рад, что ты пришел, — говорит Сириус, улыбаясь. Его глаза подкрашены темными тенями и блестят, как кольца на его пальцах. — Проходите уже. Дом представляет собой великолепную открытую планировку гостиной, совмещенной с кухней, как и сказала Лили, но это далеко не все. Внутри все отделано мрамором, темным деревом и элегантным красным; стоит стол, накрытый различными блюдами, несколько тарелок со всевозможными закусками передаются по кругу, и тут даже есть официанты. Настоящие, черт возьми, официанты, в типичных рабочих костюмах и с типичными рабочими улыбками, которые они натягивают, размахивая металлическими подносами. На столе также расставлены бокалы и бутылки вина, и Римусу не терпится до них добраться. Однако видно, что ко многому в доме Сириус сам приложил руку. Балясины лестницы и подоконники украшены гирляндами. Над потрескивающим камином развешана мишура, и Римус видит коллег, расположившихся на диванчиках и мило беседующих, кто с тарелками, кто с напитками. Римус не может сказать наверняка, что за музыка тут играет — точно не классическая, но она звучит тихо и успокаивающе. В углу стоит небольшая рождественская елка не выше 4 футов, а под ней разбросано несколько подарков. — Этот дом невероятен, — шепчет Римус, когда Лили подсаживается к нему за барной стойкой. Она кивает. — Скажи? — выдыхает Лили. — Как он вообще смог его себе позволить? — Наследство, — она пожимает плечами, и, что ж. Это имеет смысл. — Раньше это был дом его дяди. Римус тихо присвистывает. — Почему он не устраивает рождественские вечеринки каждый год? Лили снова пожимает плечами, поворачиваясь к нему. — Может, он ненавидит их так же, как и ты. Римус тоже поворачивает голову, следуя за ее взглядом, и замечает Сируса. Он смеется над чем-то, что сказал Гораций, с полным бокалом вина в руке. Затем начинает говорить что-то в ответ, активно шевеля губами, такими красными, будто он пил Каберне, а не Шардоне. Его щеки слегка порозовели, а волосы ниспадают на плечи, пока он активно жестикулирует рукой. Римус понятия не имеет, о чем так оживленно вещает Сириус, но наблюдение за ним завораживает. За страстью, струящейся по его венам. Кажется, ею сочится буквально все, что он делает. Римус заметил это совсем недавно. На самом деле, он заметил не одну, а несколько вещей, на которые раньше не обращал никакого внимания. Он предполагает, что именно поэтому дети в школе так тянутся к Сириусу. В нем сконцентрирована вся страсть, которую выкачивает из них система образования. Весь дух, который пытается выбить из них молот жизни. Он не квадрат, пытающийся пролезть в отверстие треугольной формы, как делают другие идиоты вида человек разумный, ходящие по этой дурацкой грязной земле. Он — четыре острых угла и миллиарды звезд. Он — карта, которую Римус просмотрел один раз и сразу выбросил из-за предвзятости. Широта и долгота высоких горных районов. Ветер, развевающий волосы, когда ты делаешь последний рывок до вершины Сноудона. Вот, чем является Сириус. Испытанием. Римус моргает. Лили отвернулась в другую сторону, чтобы набрать закусок с подноса, а к маленькому кругу Сириуса присоединились Александра и Чарити. Он поворачивается, чтобы поговорить с ними, оказываясь лицом к Римусу. Когда Сириус поднимает руку, чтобы поднести бокал к губам, его взгляд скользит от Горация к Римусу, и тот замирает. Их глаза встречаются, но выражение лица Сириуса не меняется. Он лишь слегка кивает, потягивая вино, и оглядывает Римуса с головы до ног, после чего отнимает стакан от губ. Облизывает их. А затем снова поворачивается к Горацию, сосредотачивая на нем все свое внимание, и спустя минуту вставляет какой-то остроумный комментарий, отчего девушки начинают смеяться, а Гораций хлопает его по спине. Римус отворачивается и наливает себе очередной бокал Мальбека. Отчаянно.***
Ночь тянется медленно. Вино пьется быстро. В камине рядом потрескивает огонь, и Римус сидит, сложив руки на коленях, притворяясь менее пьяным, чем он есть на самом деле, и притворяясь частью компании, слушающей, как Северус Снейп поливает грязью бедных людей, или о чем он там, блять, говорит. Нарцисса, учительница французского, с которой Римус разговаривал от силу пару раз, говорит что-то, отчего кровь в его жилах закипает, и когда она чокается бокалами со Снейпом, Римус встает со своего места и начинает бродить по дому. Джеймс увяз в разговоре с Минервой — замдиректора и самым терпимым человеком среди всех их коллег по совместительству. Было бы странно, если бы они не решили поболтать. Все знают, что Джеймс ее любимчик, и это взаимно, так что Римус оставляет их и оглядывается в поисках Лили, Мэри или Пита. Но он не может найти никого из них. Очевидно, Римус ищет не особо усердно, но все равно расстраивается, что не может найти их. И Сириуса тоже. Если подумать, то уже почти полночь, и в последний раз он видел Сириуса около часа назад. Римус подходит к столу с закусками, хватая парочку шариков из теста, а затем с ним заводит легкую светскую беседу Дола Адиза, учительница английского языка, которая остановилась у стола, чтобы взять себе кусочек красиво украшенного рождественского полена, в середину которого, для красоты, воткнут остролист. А потом она отвлекается на кого-то или что-то, и Римус снова остается один. И замечает бутылку вина. Поэтому он подходит к ней, шаркая ногами по полу, и наливает в бокал остатки Пино Гриджо, которое принесла Лили, после чего неторопливо обходит группу людей в белых платьях и с тугими пучками на головах. Римус блуждает. Он плетется по коридору к входной двери, через которую зашел в дом. Проходя мимо, он проводит пальцем по крышке викторианского буфета из красного дерева и оказывается у подножия королевской лестницы, украшенной гирляндами. Музыка, должно быть, доносится откуда-то из этой комнаты, потому что она гремит в ушах Римуса, как сирена. Его ноги двигаются сами по себе. Он не уверен почему. Просто он действительно ненавидит эти вечеринки и всех этих людей, и, по какой-то причине, по какой-то причине, по какой-то причине хочет узнать больше о Сириусе Блэке, его странном имени и его странной жизни. Когда Римус добирается до второго этажа, он прекрасно понимает, что не должен быть здесь, но отступать уже поздно. Лестничная площадка действительно красива. Там есть широкое окно, которое выходит на большой сад за домом и небольшой лес. Также там есть несколько дверей, и поскольку у пьяного мозга Римуса нет идей получше, он открывает одну из них. И оказывается в спальне. Сразу понятно, что это спальня, но что это за спальня… Это единственное место в доме, которое выглядит обжитым: простыни смяты, по полу разбросана обувь. На туалетном столике лежит открытая косметичка, а к зеркалу приклеены различные бумажки с напоминаниями, написанными от руки, но зрение Римуса слишком расплывчатое, чтобы он смог прочитать хоть одно. Шторы шелковые, как и простыни; он зажимает ткань между большим и указательным пальцами. А потом замечает фотографии на столе. Он разглядывает Гарри, Джеймса и Сириуса. В рамочке. Кажется, они где-то на пляже. Это селфи, камеру держит Сириус. Гарри зажат между ними с Джеймсом, и ему, кажется, не больше пяти. Джеймс обнимает сына одной рукой, а Сириус взъерошивает ему волосы, заставляя его смеяться. Джеймс высовывает язык, наклоняясь ближе к камере, а Сириус морщит нос, поддразнивая Гарри. Это настоящее счастье в рамке. Есть еще фотографии, но Римусу не удается рассмотреть их. Ему не удается рассмотреть их, потому что одна из колышущихся шелковых занавесок с резким звуком отодвигается в сторону, и из-за нее, хмурясь, выглядывает Сириус. Его лицо расслабляется, когда он видит Римуса, но лишь слегка. — Один тут отдыхаешь? — едва разборчиво проговаривает он. — Прости, — слетает с губ Римуса. Он открывает рот, чтобы сказать что-нибудь еще, а затем закрывает. — Думаю, нет смысла говорить, что я искал ванную или что-то в этом роде… — Я бы тебе не поверил. Римус моргает. — Почему? Сириус пожимает плечами. — Потому что ты всегда… — он делает неопределенный жест рукой, что дает Римусу понять, что он тоже пьян, — здесь. — Здесь? — Там. — Что? Сириус облизывает губы и делает глубокий вдох, а затем выдыхает, закрывая глаза. — Все нормально, — говорит он, меняя тему. — Главное ничего не трогай и не ломай. Закрой дверь, когда будешь уходить. И ванная прямо по коридору, на случай, если ты правда имел это в виду. Сириус снова ныряет за занавеску, и Римус еще мгновение стоит там, как идиот, пока сквозняк обдувает его лодыжки, заставляя содрогнуться всем телом. А затем он шагает вперед и тоже проходит сквозь занавески, оказываясь на балконе. Сириус прислоняется к каменной стене, вертя в руках бокал с красным вином. Он поворачивается и вздыхает. — Вообще не понимаешь намеков, да? — едва различимо бормочет Сириус. Почему бы не закончить фразу за него. — Любопытной Варваре нос оторвали, — говорит Римус. — Ммм, — отвечает Сириус. Он снова вертит бокал в руке, и они оба смотрят на ночное небо. Римус смутно слышит звуки вечеринки на первом этаже, но сейчас звезды для него куда интересней. Сириус делает глоток из бокала и сразу морщится. — Мне не нравится красное вино, — изрекает он в замешательстве, уставившись на Римуса так, будто понятия не имеет, как эта ужасная субстанция оказалась в его руках. Он причмокивает губами и вздрагивает. Римус поворачивает к нему. — Мне не нравится белое, — безэмоционально говорит он, поднимая собственный бокал. Мгновение Сириус просто смотрит на него из-под тяжелых век, и после короткого затупа они меняются бокалами. Сириус отпивает из бокала Римуса и делает глубокий, очень глубокий вдох. — Ненавижу эти вечеринки, — бросает он в пустоту, и Римус приподнимает бровь. Он прислоняется к каменной стене балкона и смотрит на Сириуса. — Правда? — Ага. — Почему? Сириус пожимает плечами. — Они скучные. Всегда похожи на одно большое представление. — Представление? — Да, — говорит Сириус, делая еще один глоток. — Как будто… будто каждый год мне надо проходить прослушивание, чтобы сохранить свою гребаную работу или что-то в этом духе. И Римус понимает, о чем он говорит. Слишком хорошо понимает. — Ну, по крайней мере, тебе это дается в каком-то роде проще. Сириус резко поворачивается к нему. — Что? Римус неопределенно машет рукой в его сторону; в сторону всего его существа, тела и души. Потом в сторону дома. Атомов, окружающих их. Пыли в воздухе. — Ты живешь словно во влажной мечте любого подростка из частной школы, — говорит он, тихо усмехаясь, но Сириус не смеется. Он просто вздыхает, делает еще один длинный глоток и устремляет стеклянный взгляд в пустоту. — Может быть и так, — бормочет он. — Но какой ценой? Римус не совсем уверен, что ему стоит ответить на это. Так что он молчит. — Это не мой дом, — говорит Сириус, разрезая тишину. — Моего дяди. Он умер несколько лет назад. Оставил все мне. И Римус не может сказать, жалуется ли он или просто констатирует факт. Он сейчас не в состоянии иметь дело с плаксивыми богачами. — И я не жалуюсь, — говорит Сириус, и, что ж, спасибо хоть на этом. — Но… я чувствую себя неправильно. Живя здесь, когда все это — именно то, откуда меня изгнали. Это не то, чего я когда-либо желал, и я чувствую, будто каждый день просто позволяю этому новому человеку пожирать меня целиком. Становясь всем, что я так ненавидел. Становясь моей… — он снова делает длинный глоток. Опустошая бокал. — Становясь моей гребаной матерью. Воздух вокруг них вдруг превращается в лед, и никто из них не торопится разбить его. А затем Сириус резко вздыхает и со стоном проводит руками по лицу. — Боже, прости, — бормочет он. — Я очень пьян. Ты едва меня знаешь. Просто… просто забудь. — Все нормально, — говорит Римус, пожимая плечами. — К счастью, я тоже пьян, так что не особо возражаю. Римус удивлен тем, насколько правдивы слова, слетающие с его губ. Сириус мягко улыбается ему и снова отворачивается, постукивая пальцами по каменному покрытию. — Знаешь, я тоже ненавижу эти вечеринки, — говорит Римус, и Сириус усмехается. — Да, я так и понял. — Что? — спрашивает Римус, смотря на него. — Как? — Ты ненавидишь все, — отвечает Сириус, делая акцент на последнем слове и немного театрально покачиваясь на каблуках. Римус издает возмущенный вздох, но чувствует улыбку на своих губах. — Неправда! — Правда, — говорит Сириус, посмеиваясь. — Ты Скрудж. — Я не Скрудж. — Ты Скруууудж, — дразнит Сириус, и Римус сдается, тоже начиная смеяться. — Нет, — настаивает он, все еще смеясь. — Скрудж ненавидит Рождество. А я люблю Рождество, просто ненавижу… — Людей? — предлагает Сириус. Римус пожимает плечами. — Типа того. На секунду воцаряется молчание. — Ты меня недолюбливаешь, — говорит Сириус, на что Римус усмехается. — Это другое, — спорит Римус. — Ты тоже меня недолюбливаешь. — Ммм, — раздается молчаливый ответ. Сириус делает глубокий вдох и заправляет волосы за уши. Получается на удивление изящно. — Хотя я не думаю, что ты хоть что-то обо мне знаешь, — тихо говорит Сириус, и Римус закусывает губу, после допивая вино из своего бокала. Из бокала Сириуса. — Может и нет, — выдыхает он, соглашаясь. На мгновение они снова замолкают. Римус физически ощущает на себе взгляд Сириуса. Он поворачивается к нему. — Но теперь мне известно, что ты ненавидишь рождественские вечеринки, — замечает он. — Получается, хоть что-то я знаю. — А я знаю, что ты тоже их ненавидишь. — А я знаю, что ты ненавидишь свою мать. — А я знаю, что ты ненавидишь людей. — Хочешь знать, кого я реально, блять, ненавижу? — говорит Римус, поворачиваясь к нему всем телом, и Сириус ухмыляется. — Я терпеть не могу гребаного… — Снейпа, — произносят они в унисон. Их взгляды встречаются, и оба взрываются смехом. — Господи, я бы уже придушил этого парня, — бросает Сириус, опираясь о каменную стену. — Но Лили все еще питает к нему какие-то светлые чувства, так что я держу себя в руках. — Скажи? — восклицает Римус. — У меня то же самое! — Знаешь, кого еще я ненавижу? — Кого? — Нарциссу Малфой, — выплевывает Сириус, и Римус улыбается, кивая. — Ммм. Снобизм в человеческом обличье. — Ты знал, что она моя кузина? Римус бы непременно поперхнулся после этих слов, если бы ему было чем. — Что? Сириус смеется, и его смех такой красивый. — Она моя родная кузина. Дочь брата моей матери. Она не любит распространяться об этом, как и я. По абсолютно противоположным причинам, прошу заметить, но… — Это, — смеется Римус, хватаясь за стену, — такой абсурд. — Даже не напоминай, — говорит Сириус. — Я знаю. Разговор стихает. Римус слышит уханье совы. Он снова берет свой пустой бокал, мгновение крутит его в руках, а затем у него появляется идея. — Мне надоело притворяться, что мне нравятся эти люди, — бормочет он. — Надоело притворяться, что я согласен с их мнением. Сириус хмыкает в ответ. Голова Римуса идет кругом. Он пьян, и он в ярости. — Я пойду и покажу им, что я, блять, думаю на самом деле, — говорит он и разворачивается на выход с балкона. Сириус бросается за ним. — Куда ты? Римус оборачивается. Сириус выглядит потрясающе. Порозовевшие от вина щеки и декабрьский мороз окрашивают бледность его великолепного лица в красный. Он болтает своими тонкими руками, будто не совсем знает, куда их деть. Он делает вдох, а затем выдыхает холодный зимний воздух, вызывая волну дрожи вдоль позвоночника Римуса. Он не уверен, от холода ли это, алкоголя, или… чего-то еще. — Идем, — просто отвечает Римус, и выражение лица Сириуса чуть меняется. Губы изгибаются в ухмылке, а глаза поблескивают чем-то… чем-то искренним. Озорством. Римус впервые видит его таким. Он на цыпочках спускается по лестнице, Сириус следует за ним. Лили ловит взгляд Римуса почти сразу, как он оказывается на первом этаже, и вопросительно приподнимает бровь. И он прекрасно понимает, как все это выглядит со стороны; он почти уверен, что его лицо покраснело от холода (по крайней мере, нос), а Сириус выглядит нервным, потому что уличный ветер растрепал его волосы, но Лили слишком увлечена разговором с Мэри, так что не подходит к ним, чтобы разобраться в чем дело. Римус направляется прямиком к вину и хватает первую попавшуюся бутылку красного. Он наливает его в свой бокал. Поворачивается к Сириусу. — Я не люблю красное вино, — говорит он, и Римус усмехается. — Это не для тебя, — шепчет он, подливая вина дрожащей рукой, и в глазах Сириуса читается восхищение. Он выглядит очарованным. Римус пробирается к главной группе людей, мило болтающих у потрескивающего камина, развалившись на диванчиках, и Сириус следует за ним по пятам, как собака. Он присаживается на подлокотник кресла, в котором сидит миз Хендерсон, чем она, кажется, крайне недовольна. Сириуса втягивает в разговор Гораций, который по натуре своей тот еще консерватор, но никогда не скажет вам об этом в лицо, ведь куда больше беспокоится о своей докторской степени (вы должны помнить о том, что он доктор Слизнорт, а не мистер Слизнорт) и своей коллекции старинных монет. Сириус в панике смотрит на Римуса, и тот кивает. Все в порядке. Сириус умеет развлекать людей. А еще он очень хорошо притворяется трезвым, по мнению Римуса, но, возможно, он сейчас не в том состоянии, чтобы судить об этом. И тут Снейп начинает вставать со своего места. Снейп сидит прямо напротив Римуса, развалившись на диване и ведя праздную беседу с одной из Кэрроу (учительницей математики), а Нарцисса сидит примерно на 45 градусов влево от Римуса, на краю дивана, мимо которого Снейпу придется протиснуться, чтобы покинуть круг. Снейп отряхивается. Он огибает кофейный столик, а Римус в это время что-то говорит женщине, стоящей рядом с ним, которая, к счастью, вовлекла его в разговор. Посреди своего рассказа бог знает о чем, Римус подскакивает на ноги, разводя руками, и поворачивается влево, натыкаясь прямо на Северуса Снейпа. Красное вино льется на его белую накрахмаленную рубашку водопадом. Наступает короткий миг триумфа, а затем следуют вздохи: один от Снейпа, с отвращением, и один от Сириуса, с восхищением. Миз Хендерсон сразу подпрыгивает с места и хватает Снейпа за плечо, будто на него только что напали с ножом, а Римус рассыпается в извинениях, крутясь по сторонам и широко раскидывая свои длинные руки, активно расплескивая остатки вина на бледно-голубое платье Нарциссы Малфой. Она сразу начинает визжать, и когда Римусу кажется, что хуже уже некуда, к ним подходит официант с полным подносом бокалов белого вина, чтобы стать свидетелем кровавой бойни, и Сириус, стоящий за диваном, забывает о Горацие и изо всех сил толкает официанта, отчего бедняга падает прямо на руку, за которую отчаянно хватается Нарцисса, вопя о своем драгоценном вечернем платье. Он приземляется лицом на ее колени, поднос падает к ногам, и Римус съеживается от звука стекла, вдребезги разбивающегося об пол, пока белое вино разливается повсюду. Повсюду. Нарцисса кричит, как и другие две женщины, сидящие рядом с ней; Римус почти уверен, что одну из них зовут Изабель, у нее шелковистые черные волосы и состояние отца в кармане, и ее платье тоже испорчено. Римус поворачивается к Сириусу, пока мимо проталкиваются люди, чтобы помочь официанту и успокоить Нарциссу, находящуюся на грани слез и проклинающую Римуса всеми известными миру ругательствами (и некоторыми другими), и видит, как он стоит рядом с Горацием, совершенно ошеломленный. Его челюсть отвисла, будто он не может поверить своим глазам; будто все происходящее — какой-то бредовый сон, и хаос рассеется сам собой. Римуса тянут назад за рубашку, и он врезается в официанта, который уже встал на ноги и теперь извиняется налево и направо, пытаясь найти человека, который его толкнул, а затем он и опомниться не успевает, как Северус Снейп перешагивает через стекло и бьет Римуса прямо в лицо. Он видит звезды. — Северус! — вскрикивает Лили, когда Римус отшатывается назад от удара; она пытается остановить его, но проваливается, безуспешно хватаясь за его пиджак, но Снейп ее не слушает. Он продолжает наступать, забывая про Лили, а Нарцисса, кажется, вновь переключает внимание на Римуса, крича что-то вроде "мерзкий подонок, отброс земли", и Снейп заносит кулак, чтобы ударить его снова, но не успевает, потому что к ним тут же бросается Сириус, заламывая его руки за спину и оттаскивая назад. У Снейпа получается развернуться, но Сириус тут же пинает его в пах, отчего тот падает на пол и сразу получает от Сириуса удар коленом по лицу. — Сириус, хватит! — визжит Лили, вцепившись в Римуса, который к этому моменту выпрямился и слышит звон в ушах, ощущая пульсирующую боль в челюсти, пока Сириус выбивает из Снейпа все дерьмо, и все вокруг кричат. Минерва пытается разнять драку, но никто не может к ним приблизиться, и хотя Снейпу удается нанести парочку ударов, очевидно, что Сириус одерживает верх. Нарцисса, Изабель и Хендерсон выкрикивают ругательства, эхом отдающиеся от стен комнаты. Единственное спасение приходит в лице Джеймса Поттера, который хватает Сириуса за руку и оттаскивает назад, вступая с ним в небольшую перепалку, пока Сириус не успокаивается. Джеймс твердо смотрит ему в глаза, кулаки сжимаются, будто он хотел бы присоединиться к драке, но цепляется за остатки зрелости и здравомыслия, которые явно покинули Сириуса. — Прекрати, — приказывает он, и Сириус прекращает. Он тяжело дышит. Его зрачки расширены, а у Снейпа разбита губа; Нарцисса, в своем испачканном вином платье, с размазанной помадой и следами туши от слез, подбегает к нему, чтобы убедиться, что он в порядке, а Лили уводит Римуса прочь. — Нет, — ноет он, желая пойти к… он не знает, куда. К Сириусу. К Джеймсу. Куда-нибудь. К аптечке, к автобусной остановке, под лавину. Куда угодно и никуда одновременно. — Идем, — процеживает она сквозь зубы, придерживая свое платье одной рукой, словно Золушка, убегающая с бала в одной туфельке, другой крепко держа его за локоть, и тянет за собой, как ребенка. В какой-то момент они натыкаются на Питера и Мэри, которая, будучи как всегда на шаг впереди, уже держит в руках их верхнюю одежду. Лили вытаскивает Римуса на пронизывающий холод, и он слышит, как Джеймс громко командует всем убираться из дома сейчас же, а Нарцисса начинает орать благим матом, ругательство за ругательством, пока Лили не захлопывает дверь за их спинами, и все, что слышит Римус — это звон в собственных ушах.***
— Что, блять, это было?! — кричит Лили, как только они вчетвером оказываются в машине, сжимая руль с такой силой, что Римус уверен, двигатель начнет дымиться с минуты на минуту. Она поворачивает ключ зажигания, машина заводится, и Римус не знает, что сказать. — Понятия не имею, — отвечает он, и это не совсем правда, но отчасти да. — Я даже не видел, что произошло, — подает голос Пит с заднего сидения, — почему он тебя ударил? — Он пролил вино на рубашку Северуса, — отвечает Лили, и машина трогается с места. — Специально? — Да, — говорит Лили. — Нет, — говорит Римус, а затем: — да. — Зачем? — Потому что я ненавижу его, — решительно отвечает он, и Мэри в неверии смеется. — Ебаный ад, — бормочет она, обхватывая голову руками. — Это никогда не закончится. — У тебя синяк, Римус? — невинно спрашивает Питер. — Очень, блять, надеюсь, что да, — шипит Лили, и Римус с невероятным трудом опускает солнцезащитный козырек, чтобы рассмотреть свою все еще пульсирующую челюсть. — Не-а. — Хорошо. — Ничего хорошего! — отрезает Лили, широко распахивая глаза. Она сворачивает за угол, и все, что видит Римус — бесконечный ряд деревьев. — Нам нужно работать с ним. Со всеми ними! И с Нарциссой в том числе! Они никогда этого не забудут… — А кто разбил стекло? — встревает Мэри, и Питер поворачивается к ней. — Официант. — Но… как он упал? — Оу, — отвечает Питер, и Римус почти скрещивает пальцы в надежде, что он не скажет, но уже слишком поздно, потому что… — Сириус. Лили замирает. — Сириус? — Ага. — Он толкнул его? — Ага. — Ты видел это? — Да. Она поворачивается к Римусу. — Вы спланировали это, — констатирует она, а Римус почему-то только сейчас вспомнил о существовании Сириуса и думает, что очень хотел бы поговорить с ним прямо сейчас и обменяться еще большим количеством вещей, которые они ненавидят, под светом луны и мерцанием белого вина на ламинированных полах, впитывающегося в подошвы каблуков Лили. — Разворачивайся, — говорит он, и Лили удивленно разевает рот. — Ты совсем спятил? — Сириус… — Нет, — говорит Лили, с абсолютным неверием и шоком в голосе, — я отвожу вас троих домой, возражения не принимаются. Господи боже, Римус. Часом позже он слышит эти слова снова, когда Лили подъезжает на теперь уже пустой машине к дому Сириуса во второй раз за эту ночь. — Господи боже, Римус, — говорит Джеймс, открывая дверь, а затем заключает его в объятья. — Все уже ушли? — Да, — Джеймс кивает и пропускает их внутрь. В доме нет никаких следов жизни, если не считать растекшегося по полу вина и жалкого совка для мусора с осколками стекла, которое Джеймс пытался собрать. — Осторожней, там еще есть маленькие осколки, которые придется запылесосить, — предостерегает Джеймс, а затем начинает рассказывать, как развивались события после их ухода, а точнее: об огромном количестве мата, слегка расистских высказываний и юридических угроз, о Нарциссе Малфой, которая вытрясла с Джеймса 350 фунтов на химчистку для ее платья, о Минерве Макгонагалл, которая угрожала уволить их всех, и о Сириусе, который все это время пребывал в легком оцепенении с кровью во рту и лицом бледным, как у призрака. Когда Римусу наконец удается ускользнуть от Джеймса и Лили, он находит Сириуса наверху. В ванной. Прямо по коридору. — Блять, — он подпрыгивает от неожиданности, когда входит Римус. — А, это ты. — Это я. — Ты ушел. — Я вернулся. Сириус выдыхает через нос и снова поворачивается к зеркалу, в которое он до этого смотрел. По столешнице разбросаны окровавленные ватные диски. Римус закрывает за собой дверь, но остается на месте, не решаясь пройти дальше. — Я прикусил язык, — тихо говорит Сириус. — Сильно. Кровотечение только прекратилось, но потом я… слишком резко повернул голову, и теперь эта штука... — он осторожно прикладывает ватный диск к нижней губе, и он сразу покрывается кровью, — снова кровоточит. Римус вздыхает. К этому моменту он уже немного протрезвел. Сириус, кажется, нет. Он покачивается, опираясь на раковину. — Дай посмотрю. — Нет, — произносит Сириус и берет в руки флакон с антисептиком, проливая несколько капель. — Дай мне посмотреть, Сириус, — настаивает он, кладя руку на его плечо, и Сириус замирает. Он перестает дышать, и на секунду Римус опасается, что сделал что-то не так, но потом Сириус поворачивается, и они оказываются очень близко друг к другу. Слишком близко. Кажется, Римус видит в его глазах слезы. Его губы в крови. Римус медленно забирает у него антисептик и достает ватный диск из пластмассовой упаковки. Он смачивает его и нерешительно протягивает руку, чтобы приподнять голову Сириуса за подбородок. Тот подчиняется. — Все не так плохо, — комментирует Римус, прижимая ватный диск к его губе. Сириус слегка приоткрывает рот, а Римус дотрагивается до его щеки кончиками пальцев. Он смотрит на него, но Римус не может встретиться с ним взглядом. — Ты отделал его лучше, чем он тебя, — продолжает он, и Сириус сглатывает. Он осторожно кивает, чтобы не помешать Римусу, обрабатывающему его губу. Римус отстраняется, выбрасывая ватный диск в мусорку. Достает новый, смачивает антисептиком и снова прикладывает, но свежей крови нет, только засохшие остатки. — Все, прекратилось, — шепчет Римус. Он прижимает диск в последний раз, теперь осторожно обхватывая его щеку, взгляд Сириуса скользит к его руке и обратно вверх, когда Римус убирает вату, и мир, кажется, перестает вращаться. Они стоят невероятно близко, и Римус чувствует что-то, чего не ощущал никогда раньше. Он выбрасывает ватный диск в мусорку, не отводя взгляд от глаз Сириуса. Они красивые. Красивые, голубые и бездонные. Красивые, голубые, бездонные и такие особенные, а кожа Сириуса теплая, грубоватая под пальцами Римуса и мягкая под его ладонью, и за этим румянцем на щеках, кровью на губах и идеальной линией подбородка скрывается нечто большее; гораздо большее. — Все еще болит? — слетает с губ Римуса без его разрешения; его рука горит. — Нет, — отвечает Сириус, качая головой. Это действие немного сдвигает руку Римуса, и каким-то образом она оказывается будто на еще более подходящем месте, ложась на щеку Сириуса, словно недостающий кусочек пазла. Римус смотрит на его губы. Его взгляд задерживается там на долгое мгновение, прежде чем на лице Сириуса появляется горькая улыбка. — Я не могу поверить… — шепчет он, едва разборчиво. — Что сделал это, только чтобы привлечь твое внимание. Можешь себе представить? Римус изумленно раскрывает рот. — Что? — Ты только… — Сириус замолкает, нахмурившись, и злобно качает головой. Когда он поднимает взгляд, в нем читается обвинение. — И… и сейчас ты тут. Я заполучил твое внимание. И теперь я, блять, не хочу его, потому что все это… — он не перестает качать головой, — все это неправильно. Римус совершенно сбит с толку. Он не может определить, затуманивает ли алкоголь его разум, или все-таки разум Сириуса. А потом Сириус снова открывает рот, и ему требуется долгая печальная минута, чтобы издать хоть один звук, но выходит лишь надломленное: — Я ударил его, — выдыхает Сириус. — И мне понравилось. — Он заслужил это. — Дело не в… — его голос ломается, и Сириус вновь качает головой, отступая назад. Рука Римуса неловко падает вниз. Словно ей там больше не место. — Дело не в этом. Дело в тебе. — Во мне? — В тебе, — шепчет Сириус. Он судорожно сглатывает. — Ты никогда не обращаешь внимание на то, что тебе во мне нравится. Только на то, что нет. Римус потрясен. Он открывает и закрывает рот, пытаясь сказать хоть что-то, но не входит ничего, кроме тихого "Я…", и он не может не чувствовать, что Сириус заслуживает гораздо больше, чем это. — Но ты ведь ненавидишь людей, верно? — спрашивает Сириус, все еще не совсем внятно, но в его тоне четко слышится горький сарказм, который ощущается, словно удар под дых. — Ты ненавидишь… мы оба ненавидим… все это, не так ли? Они стоят в метре друг от друга, и чтобы прикоснуться к нему Римусу достаточно лишь протянуть руку. Он не осознает, что хочет этого, пока физически не ощущает дрожь в пальцах. Лицо Сириуса кривится, и он хватается за раковину, будто это единственное, что его удерживает, и Римус думает, что так оно и есть. — Это бред, — говорит Сириус, и по его щеке стекает слеза. — Жить жизнью… жизнью, наполненной ненавистью. Это просто бред. С этими словами он отпускает край раковины, и, намереваясь уйти, слегка заваливается вперед; Римус ловит его за плечи, но Сириус тут же вырывается из его хватки, распахивая дверь, и, спотыкаясь, идет по коридору в сторону своей комнаты. Римус слышит его прерывистое дыхание, пока не раздается хлопок двери, и он понятия не имеет, что только что произошло. Ни малейшего.