***
Примерно через шесть с половиной секунд после того, как первый ученик переступает порог его кабинета, начинается неизбежный допрос о том, чем Римус занимался на рождественских каникулах. И начинает его Иззи. — Как прошло ваше Рождество, сэр? — спрашивает она, бросая рюкзак на парту и плюхаясь на место рядом со своей подругой Лесли и ее подругой Майрой. Ударение на "ее". Римус крайне увлечен драмой их небольшой компании, подслушивание доставляет ему огромное удовольствие. Уголок губ Римуса приподнимается, выдавая его осведомленность в ситуации, и на лице Иззи сразу появляется ухмылка. Он знает, что она знает. Она знает, что он знает, что она знает. Тилли наверняка написала ей сразу, как на ее телефоне снова появилась связь. Римус гордится тем фактом, что вышеупомянутые шесть с половиной секунд оказались ближе к его предположению (пять секунд), чем предположения Лили (десять секунд) и Сириуса (полсекунды). (Джеймс не стал делать предположений. Он просто посмеялся над ними.) Римус перелистывает бумаги на столе, чтением которых он был занят, и смотрит на нее поверх очков. — Холодно, — невозмутимо отвечает он. — Как прошло твое? — Скучно, — говорит она. В этот момент в разговор вмешивается Майра. — Вы ездили в Уэльс? — спрашивает она, и Римус приподнимает бровь. Иззи бросает на нее злобный взгляд. — Да, ездил, — отвечает Римус. — Вы валлиец? — внезапно спрашивает Шона, девочка с афрокосами, которая все это время сидела в телефоне рядом с Майрой, и все девочки тут же заливаются смехом. Дэн, который является ухажером Тилли и лучшим другом Иззи с того самого дня в восьмом классе, когда он пытался бросить яблоко в мусорное ведро и вместо этого попал ей в голову, входит в класс в болтающейся незаправленной рубашке с расстегнутой верхней пуговицей. Римусу достаточно лишь окинуть его невпечатленным взглядом, и Дэн смущенно улыбается, падая на место рядом с Иззи. — Конечно, он валлиец, — продолжает Иззи, пока Дэн возится со своей формой. — Ты никогда не слышала, как он разговаривает? — Нет, не слышала, — сухо произносит Римус. — Я убежден, что у вас всех мои слова просто влетают в одно ухо и вылетают из другого. — Неправда, — вставляет Майра. — Я вас слушаю. — Я тоже, — говорит Дэн, воюя с верхней пуговицей на своей рубашке. Иззи, которая, как уже успел понять Римус, сегодня чуть более нервная, чем обычно, раздраженно фыркает и притягивает его к себе за воротник, чтобы застегнуть злосчастную пуговицу самой. — Я ведь неплох в английском, верно, сэр? И, что ж. Это правда так. — Да, верно, — медленно произносит Римус, — и я полагаю, что ты уже выполнил задание, которое я давал тебе на каникулы? Вообще-то, дедлайн через полторы недели, так что не то чтобы Дэн с ним опаздывает, но этот вопрос все равно заставляет его побледнеть. — Да, — медленно отвечает он, и Иззи смеется. — Да, я абсолютно точно его сделал. И я определенно не забыл о нем, оставив в своем шкафчике на Рождество. Римус цыкает. — Конечно. Определенно нет. — Определенно, — говорит Дэн, качая головой, — совсем не по теме, сэр, но вы не возражаете, если я схожу заберу кое-что из своего шкафчика? Римус кивает, и Дэн тут же встает и вылетает из класса, параллельно с этим нервно заправляя рубашку в брюки, прежде чем Римус успеет снова ему на это указать. Это заставляет его рассмеяться. Римус возвращается к своим бумагам, не забывая вставить саркастичное "что же такого он мог забыть в своем шкафчике?", и когда он думает, что тема Уэльса уже исчерпана, на четвертом уроке Кристофер с опозданием врывается в класс с Иззи на хвосте и на весь кабинет кричит: — Сэр, вы спите с мистером Блэком? Очевидно, Римус назначает ему две недели отработок. После школы он рассказывает об этом Сириусу, и тот смеется так сильно, что Римусу приходится притормозить на обочине и простоять там пять минут, чтобы он успокоился. Оказывается, это вовсе не худшее, что может случиться с миром. Дети еще около двух недель достают их с Сириусом на эту тему, а потом старшеклассники вспоминают, что на носу экзамены, и у них есть дела и обязанности поважнее, а дети помладше… что ж. Римусу очень нравится назначать им отработки. Наступает февраль, и Сириус сдается, начиная отвечать "да" каждый раз, когда кто-нибудь об этом спрашивает. Его прямолинейность заставляет детей заткнуться, а затем наступает март, и живот Лили начинает выступать, предоставляя им новую тему для обсуждений. Это, к слову, весьма интересное развитие событий. Почти сразу после возвращения Сириус и Римус решили пригласить Джеймса и Лили на ужин, чтобы рассказать о своих отношениях в спокойной и приватной атмосфере, но все пошло не по плану. На самом деле, все произошло примерно так: — Если ты хочешь взять бутылку — бери, — говорит Сириус четвертого января, указывая на бутылку Мальбека, которое, как он знает, нравится Римусу. — Думаю, выйдет дешевле, если вы купите себе бутылку на троих, а я просто возьму отдельный бокал. Римус поднимает взгляд на Лили и Джеймса. — Звучит неплохо? Они переглядываются, немного сбивая Римуса с толку. — В чем дело? — Думаю, будет лучше, если мы все закажем отдельные бокалы, — предлагает Джеймс. — Но тогда это выйдет где-то на двенадцать фунтов дороже, — говорит Сириус, глядя в меню. — Он прав, — вставляет официант. Лили хмурится, бросая на него злобный взгляд. Это очень на нее не похоже. — Я не буду пить сегодня, — спокойно произносит она, и Римус приподнимает брови. — Серьезно? Ты всю неделю писала мне о том, что умрешь, если не выпьешь хорошего розового вина… — Что ж, времена меняются, — говорит Лили, захлопывая меню и улыбаясь официанту. — Мне колу без сахара, пожалуйста. — О, Римус, смотри, — шепчет Сириус, листая меню. — Хочешь, возьмем тарелку морепродуктов на двоих? Я не могу перестать думать о креветках после той коробки, которую заказывала Дженни в "Chippy". — Кто такая Дженни? — спрашивает Джеймс. — Моя кузина, — отвечает Римус. — Мне бокал Пино Гриджио, пожалуйста, — Сириус улыбается официанту, замечая, что тот все еще ждет, когда они определятся с напитками. — Когда Сириус успел познакомиться с твоей кузиной? — растерянно спрашивает Лили. — Еще напитки? — спрашивает официант, и Римус моргает. — Хм, — произносит он, рассеянно постукивая пальцами по столу. Он смотрит в меню, а затем снова поднимает взгляд на Лили. — Ты уверена, что не хочешь бокал вина? — Абсолютно. — Может мы просто выпьем бутылку вдвоем? — предлагает Джеймс. — В прошлый раз, когда ты так говорил, мне пришлось допивать все самому! Римус все еще постукивает по столу. Сириус закатывает глаза и накрывает его руку своей, чтобы он перестал, а Римус, все еще просматривающий меню, инстинктивно переплетает их пальцы. У Лили отвисает челюсть. — Это еще что? — спрашивает она, указывая на них. Они синхронно опускают взгляд на свои руки и тут же расцепляют их. Это выглядит почти комично. — Ничего, — говорит Сириус, пожимая плечами. — Ничего. Абсолютно ничего. — Просто принесите бутылку Мальбека, — говорит Джеймс, смотря на официанта, и тот кивает. — Вы что, вместе? — в ужасе спрашивает Лили. — Вы… Что, черт возьми, происходит? Сириус? — Так два бокала или три? — спрашивает официант, но Джеймс уже зацепился за разговор за столом и не слушает. — Вы двое? — Послушайте, — говорит Римус. — Это долгая история… — …Мы собирались рассказать вам сегодня в конце вечера… — О мой бог, — произносит Лили. — Подождите, вы правда вместе? — спрашивает Джеймс. Они кивают. — Вы не шутите? Они качают головами. Проходит мгновение, а затем Джеймс запрокидывает голову и разражается смехом. — Это, — выдавливает он, — мы хотели рассказать вам сегодня… — Мне нужно выпить, — бормочет Лили, обхватывая голову руками. — Значит три бокала? — спрашивает официант, начинающий терять терпение. — Нет, бога ради, я беременна! — выкрикивает Лили, и за столом воцаряется тишина. Гробовая тишина. А затем: — Поздравляю…? — произносит официант. Рука Сириуса взлетает ко рту, а челюсть Римуса падает на пол. — Сюрприииз? — неуверенно тянет Джеймс. Пока все переваривают новую информацию, Лили поворачивается к бедному официанту и извиняется. После такого они, конечно же, оставили бедняге весьма щедрые чаевые, и когда шок спал, вечер наполнился поздравлениями.***
В марте Римус подает заявление на увольнение. По счастливой случайности, Северус Снейп поступает так же, и Сириус одновременно ужасно расстроен тем, что Римус уходит, и на седьмом небе от счастья оттого, что ему больше не придется видеть лицо Снейпа. На самом деле, это назревало уже давно. И дело не в том, что он хочет бросить преподавание — он любит этим заниматься, любит своих учеников, даже тех, которых иногда ненавидит. Это приносило ему радость, но в то же время делало его менее похожим на самого себя. Римус не до конца уверен, что он хочет делать теперь. Было много грустных разговоров по телефону и много грустных разговоров в жизни, когда Сириус бросал камешки в его окно, как какой-то герой фильма нулевых (это не шутка. Он действительно сделал так однажды, и Римус может с уверенностью сказать, что в жизни это куда менее романтично и куда более страшно). В любом случае, огромное количество поддержки и одобрения заставили Римуса поверить, что еще не поздно попробовать изменить свой карьерный путь, ведь ему еще даже нет тридцати. У него впереди еще целая жизнь, Римусу просто понадобилось некоторое время, чтобы осознать это. И, вполне возможно, что потом он снова вернется к преподаванию. Нет никакой необходимости решать это сейчас. Сириус успокаивает его поцелуями и поддерживает на каждом шагу, вплоть до того момента, когда Римус приносит в школу заявление об уходе. И Римусу кажется даже немного смешным то, как гладко все складывается. Первая неделя после возвращения в город ощущалась слегка странно, поскольку их любовь зародилась в обстановке, сильно отличной от той, к которой они привязаны сейчас, так что период адаптации занял некоторое время. Но это было так легко, так легко смотреть на Сириуса, раскинувшегося на кровати Римуса, гуляющего по парку возле его дома, и чувствовать, как сердце колотится в его груди — сердце, принадлежащее Римусу. И знать, что в Уэльсе он не оставил ничего, кроме воспоминаний о том, как все это начиналось. Знать, что он привез все с собой, сюда, в свои руки и свой дом. И в дом Сириуса тоже. Каким же глупцом был Римус, раз думал, что Сириус с его любовью, огромной, как вселенная, и в тысячу раз более яркой, не вкладывает ее во все, что его окружает. Каким же глупцом он был, думая, что незнакомый замок будет незнакомым в принципе, что нюансы, запутанность и сложность процесса узнавания друг друга в маленьком уголке Уэльса не вырвутся из клетки подобно фейерверку, когда они вернутся. Ведь Сириус любил его так сильно, что все, к чему он прикасался, в мгновение ока становилось теплым и уютным, и все звезды выстраивались в ряд над тем балконом, где когда-то давно все изменилось. Они могут сделать своим что угодно и где угодно. Римус может обхватить ладонью столбик кровати Сириуса и сделать ее своей, но это не прогонит призраков прошлого Сириуса, гуляющих по коридору, не менее реальных оттого, что Римус их не видит. Так что, когда Сириус одним вечером приходит к нему и заявляет, что ненавидит свой дом, Римус кладет руки на его талию и кивает. — Я знаю, родной, — говорит он. Это один из очень хрупких и чувственных вечеров. Приближается годовщина чего-то. Сириус еще не сказал ему, чего именно, но это нормально. Они постепенно открываются друг другу, шаг за шагом, и Римус не может быть счастливее. — Я ненавижу его, — грустно повторяет он, когда Римус целует его в лоб, и Сириус буквально тает в его руках. — Там я не чувствую себя собой. Я не знаю, кто я. Римус делает глубокий вдох и нежно сжимает его талию. — Зато я знаю, кто ты, — шепчет он. — Я знаю тебя вдоль и поперек. Ты свет, озаряющий путь под беззвездным небом. Вот кто ты. Сириус подстраивается под его дыхание, пытаясь выровнять свое. — Окей, ты гребаный поэт, и я тебя ненавижу. Римус ухмыляется. — Тогда хорошо, что я люблю тебя достаточно сильно для нас обоих. Он говорит эти слова впервые. Этот момент прекрасен. Сириус отстраняется и смотрит на Римуса так пристально, что это почти сбивает его с ног, но он твердо стоит посреди урагана, сцепив руки на пояснице Сириуса. — Это невозможно, — говорит Сириус, качая головой. — Даже близко не возможно. Максимально далеко от возможного. Настолько, что… — Может просто поцелуешь меня уже? Сириус улыбается и подается вперед. Римус бормочет "дурак" в его губы, и улыбка Сириуса становится шире. Как бы то ни было, только через несколько недель после того вечера они по-настоящему поговорили о том, чтобы выставить дом на продажу ("поговорили" в данном случае означает, что Сириус говорит, а Римус слушает, или Сириус говорит с братом, а Римус стоит рядом для моральной поддержки, или Сириус говорит со своей кузиной, а Римус… ну, все еще стоит рядом для моральной поддержки). Вместе они сходятся на том, что Альфард согласился бы на что угодно, лишь бы выбесить свою любимую сестренку, и когда Регулус прилетает из Италии, а Андромеда приезжает из Брайтона, они устраивают что-то вроде прощальной вечеринки в стиле ночевки, что, по идее, все они уже давно должны были перерасти, и следующим утром Сириус просыпается в крепости из подушек посреди гостиной и приходит к выводу, что, да, возможно, перемены — это не так уж и плохо. Возможно, перемены — это именно то, что им нужно. Возможно это то, что им всегда было нужно. Шаг в неизвестность может привести или к чему-то удивительному, или к агонии, но и то, и другое, всяко лучше монотонности. И это именно то, чему Римус продолжает учиться у Сириуса каждый божий день. С ним монотонность окрашена миллионом ослепительных оттенков, и Римус не может поверить, что когда-то для него ожидание рассвета было наполнено не восторгом, а ужасом. В будущем столько всего потрясающего. Новая квартира Сириуса в десяти минутах езды от Римуса и Поттеров, прекрасная новорожденная малышка, крестным отцом которой становится Римус, и любовь, зародившаяся зимой и разгоревшаяся ослепительным пламенем летом. Все это далеко от пастельных тонов родного Уэльса, но он, в какой-то степени, всегда будет для них домом, куда можно вернуться. А это уже что-то.***
Рождество вновь проходит у Люпинов. Приезжают они только двадцать третьего числа. У Сириуса на столе гора сочинений, требующих проверки, у Римуса — девятичасовые смены на новой работе, которую он обожает всем сердцем, а двадцать первого они вместе с Мэри, Питером, Лили и Джеймсом отмечают Рождество у Поттеров. Сириус и Римус, конечно же, пригласили их поехать с ними, но те отказались — с двумя детьми в возрасте трех месяцев и девяти лет, которые не оставляют родителей в покое, это было бы слишком напряжно, так что их можно понять. Мэри дарит им всем картины (для Римуса она нарисовала портрет Поппи, что заставляет его позорно расплакаться) и уносится на поезде, оставляя за собой след из блесток, а у Питера появилась новая девушка, Эбигейл, и у них, кажется, все серьезно. Он хочет жениться. Они знакомы всего полгода. Когда-то Римус, возможно, осудил бы такое решение. Но теперь он думает, что когда ты знаешь — ты знаешь. Он знает, когда Сириус выпрыгивает из машины еще до того, как Римус успевает заглушить двигатель, бросаясь в объятия Хоуп, а затем в объятия Доркас и Марлин, которые три месяца терпеливо ждали с момента их последней поездки в Уэльс (которая включала в себя гей-клуб, изумрудно-зеленые стринги и Римуса, который слишком стар для этого дерьма). (По их воссоединению можно подумать, что с момента их последней встречи прошло пятьдесят лет.) В этом году они приехали без Поппи, но зато тут есть Физзи, которая буквально начинает сходить с ума, когда видит Сириуса. В этот раз они не смотрят тот дерьмовый сериал, потому что сегодня четверг, а не понедельник, но зато они едят каштаны, пьют горячий шоколад и объедаются адвент-календарями вечером и панкейками утром. В этом году снег выпадает поздно и его очень мало, но он есть. Это не совсем белое Рождество, но почти. — Однажды, — бормочет Сириус, свернувшись калачиком в объятиях Римуса на кровати, которую год назад они сделали своей, когда все изменилось, — однажды мы переедем в Уэльс. — Да? — улыбается Римус, целуя его в макушку. — Ага, — говорит Сириус, слегка отстраняясь, чтобы взглянуть на него. Он проводит пальцем по линии подбородка Римуса. — Просто здесь все так… легко. Римус зарывается пальцами в его волосы и кивает. — Когда-нибудь мы будем жить здесь, — шепчет Сириус. — Мы будем жить в маленьком коттедже с кирпичными стенами, увитыми виноградными лозами, вдали ото всех, примерно в получасе езды от дома твоих родителей, и мы будем тусить с овечками и уличными музыкантами и жить в этом раю вечно. — Ты бы хотел этого? — спрашивает Римус. — Да, — отвечает Сириус, слегка кивая. — А ты? Римус пожимает плечами. Правда в том, что за ним Римус пошел бы куда угодно. Дом не кажется домом, когда там нет Сириуса. Его персональный рай — это не живописные пейзажи. Это… — Ты — все, чего хочу, — шепчет Римус, опуская руки на талию Сириуса и прижимая его ближе к себе. …он. Сириус — его рай, усыпанный снегом. Сириус фыркает и утыкается головой в его грудь. — Подлиза, — бормочет он. Римус приподнимает голову Сириуса за подбородок и целует его, улыбаясь, как сумасшедший. Через пару минут Хоуп зовет их ужинать, и им приходится встать с кровати. Сириус перепрыгивает через Физзи и выходит из комнаты, направляясь к лестнице, и Римус мягко улыбается, наблюдая за ним, а затем выключает свет и закрывает дверь. В спальне тихо, единственный звук — приглушенное тиканье часов. Окно закрыто, и ветра не слышно. Снежинки кружатся за стеклом, как танцоры на стене, разглядывая смятые простыни, развешанные пальто и разбросанные тапочки в виде кроликов на ковре, покрытом собачьим мехом. Падающая с неба снежинка бросает случайный взгляд на дом. Эй, ты, наблюдающая через калейдоскоп. Продолжай смотреть. Если ты продолжишь падать, ведомая порывом ветра, то приземлишься на золотую раму окна первого этажа. Оно точно такое же, как и все окна в доме, за исключением того, что за ним сияет радость в первозданном виде, когда два человека заходят на кухню. Один из них отодвигает стул для другого. Он поворачивается к угрюмому старику, болтая с ним о чем-то, что заставляет его рассмеяться, пока более высокий жонглирует тарелками и столовыми приборами в тени низенькой женщины, помогая ей накрывать на стол. Дымящиеся блюда опускаются на карминово-красную скатерть, старые деревянные половицы скрипят, когда отодвигаются стулья, и последнее, что ты видишь, прежде чем растаять, — счастье. Золотой свет пламени свечей, розовый румянец на щеках, вызванный смехом, и пара одиноких людей, которые обрели любовь в лице друг друга. Время замирает, и это сигнал для тебя. Теперь ты можешь растаять. Все хорошо. Они счастливы.