Разбивая лед

      Первый в этом году снег стал настоящим испытанием для водителей Ванкувера. На летней резине машины ехали не спеша, стопоря движение, удлиняя свой маршрут, выезжая на более безопасные, но перегруженные дороги. Сичень, надеявшийся попасть домой еще тридцать минут назад, обреченно вздохнул, постучал указательным пальцем по рулю и взглянул на соседнее кресло. На пассажирском в темно-пурпурной обертке лежали бледно-розовые бутоны пиона. Тонкий аромат чашевидных бутонов плыл по салону цветочной нотой. Сичень с наслаждением втянул запах и улыбнулся, подумав о том, кому они предназначены. Мысли о Цзян Чэне сразу подняли ему настроение и сгладили досаду, вызванную непогодой.       Сичень крутанул руль, обгоняя ползущую черепахой ауди, одновременно с этим гадая, чем сейчас занят Цзян Чэн. Наверняка он уже дома, просматривает спортивные новости и делает растяжку, чтобы держать мышцы в тонусе. Всплывшая в мозгу картинка соблазнительного выгибающегося партнера окончательно успокоила Сиченя. И остаток пути он преодолел со спокойствием и не натужным терпением, никого не обгоняя и не подрезая особо медлительных.       Наконец, показалась высокая многоэтажка и сердце Сиченя радостно забилось в предвкушении встречи. В сезон осенне-зимних соревнований из-за плотного графика Цзян Чэна им удалось увидеться всего два раза, да и то на бегу. Сичень скучал по партнеру со страшной силой, но относился с пониманием — они все обговорили еще в начале отношений. Цзян Чэн — медийная личность и ему ни к чему скандалы, а Сичень владел сетью клиник по всей стране. Стать героем плохого романа, освещенного газетами и телевидением, было им не с руки.       Сичень опять улыбнулся, вспоминая тот день, когда впервые увидел фигуриста воочию, а не по телевизору. Цзян Чэн на экране — вежливо-отстраненный, и Цзян Чэн в жизни — холодный, хмурый и острый на язык, взглянул на него исподлобья и попросил визитку врача, приправив свою просьбу банальной фразой — мне показалось, что между нами проскочила искра, хочу посмотреть куда меня это заведет. Как итог: Цзян Чэн сменил лечащего врача с Лань Сиченя на Вэнь Цин, снял лофт в тщательно охраняемой высотке и первое их свидание закончилось жарким и быстрым сексом на кухонном гарнитуре — искра раздулась до всепоглощающего костра.       Белоснежный Рэндж въехал на внутренний паркинг, попетлял между других машин и застыл на свободном месте. Сичень отстегнул ремень, перегнулся через сиденье, чтобы забрать портфель с ноутбуком и бумагами, подхватил букет и вышел из машины. На ходу щелкнул брелком, поставив машину на сигнализацию, стремительным шагом пересек паркинг по направлению к лифту. В кабине Сичень подносит пионы к лицу, ощущая нежное касание лепестков на своей коже. Легкий флер щекотнул обоняние, но Сичень подумал о запахе Цзян Чэна. Шампунь с ментоловой отдушкой, зеленый чай, поглощаемый им литрами, и приятный мускатный запах его кожи.       Внизу живота знакомо заныло сладкой тяжестью. Цзян Чэн написал, что у них будет несколько дней, и Сичень был намерен насладится этим совместным временем сполна. На работе он расчистил график, перенеся все встречи и совещания на более поздний срок, а документы, требующие его внимания, забрал с собой, планируя их посмотреть, пока партнер будет на тренировке.       Кабина лифта бесшумно остановилась на нужном этаже и двери с мягким «цзынь» разъехались в стороны, выпуская Сиченя наружу. Он перехватил портфель и цветы в одну руку, а другую поднес к тачпаду на панели двери, открыв ее своим отпечатком. Лофт встретил его голосами дикторов с телевизора — Сичень оказался прав, Цзян Чэн фоном включил спортивный канал.       Портфель занял свое место на тумбочке возле дверей. Броуги Сичень сменил на тапочки, а серое короткое пальто сбросил на вешалку и поспешил на шум голосов. Цзян Чэн закончил растяжку и теперь сидел на краю кровати, расставив руки по бокам от себя, чуть отклонив корпус и сверлил немигающим взглядом экран. Услышав шаги, он обернулся и его колючий взгляд потеплел. Кривоватая усмешка — максимум для Сиченя — растекается по губам. Цзян Чэн поднялся с кровати и пошел на встречу. Он, как всегда мерзнувший, поверх черной майки накинул кардиган грубой вязки.       — Привет! — Сичень раскрыл руки для объятий, и Цзян Чэн покорно скользнул внутрь, прижимаясь всем телом, ведя плечами от удовольствия.       Втянув в себя запах удового парфюма, Цзян Чэн зажмурился на короткий миг, и выдохнул:       — Привет!       С плеч Цзян Чэн сместил руки на затылок и притянул Сиченя к себе, приоткрыв рот и приветствуя его глубоким поцелуем — он тоже соскучился.       — Ужинать будешь?       — Да, — с теплой улыбкой ответил Сичень.       — Тогда приготовь его сам, потому что я пошел в душ, — хмыкнул Цзян Чэн, перехватывая с руки Сиченя букет.       Сичень улыбнулся шире, прослеживая за Цзян Чэном взглядом. Тот вышел на кухню, снял с холодильника прозрачную вазу и принялся набирать воду. Пока сосуд наполнялся, Цзян Чэн кончиками пальцев обвел один из бутонов и скромно улыбнулся.       — Чего уставился? — Небрежно фыркнул Цзян Чэн.       Сичень смущенно моргнул и тихо рассмеялся.       — Извини, залюбовался, — он спрятал улыбку в кулак и отвернулся.       На экране телевизора повторно крутили сегодняшнее выступление фигуристов. Звучат первые аккорды музыки и фигура спортсмена набирает сумасшедшую скорость. Фантастически-изломанный рисунок танца, высокий прыжок, одобрительный свист толпы — «Сделал! Он сделал это!», невероятное вращение, сложные элементы, прогиб назад такой глубокий, что голова едва не касается льда, и дерзкий жесткий взгляд бойца, победившего в который раз гравитацию.       — Поздравляю с победой! — Повысив голос, чтобы прервать шум воды, крикнул Сичень.       Под рев толпы на экране, Цзян Чэн делает поклон трибунам и судьям и выпрямляется. Проезжает с десяток метров и запрыгивает в отрезок, отведенный для фигуристов, ожидающих свои оценки.       — Не с чем поздравлять, — фыркнул Цзян Чэн. — Второе место — это унизительно.       — Почему? — Недоуменно оглянулся Сичень.       — Потому что ты не так плох для третьего, но и не достаточно хорош для первого, — снова фыркнул фигурист.       Цзян Чэн вернулся в комнату, на вытянутых руках неся вазу с букетом, и поставил цветы на тумбочке, поправляя их. Сичень подошел со спины и обнял его, носом утыкаясь в затылок, чтобы вдохнуть запах Цзян Чэна, вызывая у того неконтролируемую дрожь.       — Для меня ты номер один, — с улыбкой в голосе протянул Сичень, ероша короткие волоски на затылке и обжигая кожу горячим дыханием.       Цзян Чэн прикрыл глаза и беззлобно усмехнулся, уступая Сиченю. Мягкие чувственные поцелуи по затылку и шее поплавили его похлеще знойного июльского лета. Он облизал губы, — Сичень снял с кардиган, — почувствовав короткие жалящие поцелуи на плечах, и развернулся.       — Не будь таким нетерпеливым, у нас три дня, — напомнил он срывающимся голосом, потому что у него самого жадно заныло от желания.       Вспыхнувший огонек страсти в тепло-карих глазах обдал его знакомым чувством лихорадки. Жар между их тел сделался раскаленным, густым и тяжелым, как от доменной печи.       — Надеюсь, ты не устал на работе, — обманчиво спокойно проговорил Цзян Чэн. — Я планирую не меньше трех раз за ночь.       С этими словами он отодвинулся от Сиченя, обходя его, и скрылся в ванной комнате. Сичень потянулся, разминая плечи, и снова поглядел на экран: Цзян Чэну выставляли оценки. Взгляд серых глаз сделался напряженным, отливая металлом. Сичень усмехнулся, отвязывая галстук, — насколько же соответствовало народное прозвище реальному Цзян Чэну.       «Лотос» — прекрасный цветок, способный вырасти на самом грязном болоте, идеально подходит спортсмену. Его жизненный путь был чертовски извилист с кучей преград и непоправимых потерь. Цзян Чэн рос с упорством и вопреки. Прокладывал себе дорогу, набирал обороты и расцветал. Его не сломала ни потеря семьи, ни травма, ни злые комментарии. Из грязи и боли он сделался прекрасным, красивым и сильным духом.       Стянув пиджак, Сичень подошел к узкому шкафу и открыл дверцу, чтобы повесить одежду на плечики. На глаза попался неаккуратно брошенный в угол шкафа корсет. Сичень нахмурился, повесил пиджак с галстуком и протянул руку к корсету — Цзян Чэн его оставил с прошлого раза? Или сегодня?       Он прикрыл глаза, обращаясь к памяти, пытаясь вспомнить, когда он в последний раз видел спортсмена в поддерживающем корсете. Вроде бы меньше полугода, но тогда, как объяснил фигурист, он обкатывал элементы новой программы и с непривычки перенапряг мышцы спины. Тогда почему сегодня корсет опять оказался в квартире? — открыл глаза Сичень и задумчиво поглядел на предмет в руках.       От предполагаемой догадки неприятный холод свернулся змеей внутри живота. Сичень аккуратно положил корсет на место и отошел от шкафа. Поднял с кровати пульт и перемотал выступление Цзян Чэна на начало. Присев с краю, Сичень внимательно впился взглядом в тело спортсмена на экране, следя за каждым его движением с препарируемой тщательностью. При заходе на элемент с прыжком, Цзян Чэн не проявил слабости, уверенно заводя руки перед собой, но при приземлении Сичень уловил чуть дрогнувшие колени и наморщенный лоб.       Для простого обывателя это ничего не означает, но для Сиченя — врача — это послужило тревожным звоночком, и он прокрутил эти несколько секунд повторно, замедляя движение спортсмена.       Бросив короткий взгляд на дверь ванной комнаты — шум воды еще не прекратился — Сичень достал телефон из кармана брюк. Он не знал сколько у него времени осталось, поэтому решил не рисковать, и вместо звонка открыл и набрал короткое сообщение — Привет! Пришли мне его результаты с последнего осмотра. Спасибо. И заблокировав экран, отложил телефон на тумбочку, стеклом вниз. На телевизоре Сичень вышел в режим реального времени и досмотрел церемонию награждения. Цзян Чэн взобрался на пьедестал с вежливо-холодной улыбкой и помахал букетом зрителям. Ни следа от мучающей его боли на красивом лице не проскочило.       Сичень отключил телевизор и поднялся с кровати, пошел на кухню. На ходу он отстегнул пуговицы рубашки, закатал рукава под локоть. Мучимый тревогой и подозрениями, Сичень постарался отвлечь себя заботой об ужине. Начав полтора года назад отношения с Цзян Чэном, он умом понимал, что фигурист его не допустит до своей жизни. Они хорошо проводят время вместе и на этом все. Никакой привязанности. Только секс.       Но Сичень был и остается человеком с сердцем. Осознав свою влюбленность в Цзян Чэна, он не поспешил известить партнера о чувствах, эгоистично предпочитая оставаться и довольствоваться тем, что было, с глупой мечтательностью лелея надежду, что, однажды, он переступит черту или, что уж совсем за гранью, Цзян Чэн подаст руку в ответ.       Узнай Цзян Чэн, что он сует нос в его медицинскую карту, то выставил бы его за шиворот вон. И тогда прости-прощай воздушные замки и грезы о совместном будущем.       Сичень вздохнул, раскладывая помытые овощи на бумажном полотенце. Конечно, Цзян Чэн не давал ему по рукам за заботу и принимал его ухаживания. Соглашался на поздние свидания и даже провел с ним и его семьей Рождество. Партнер не строил из себя ледяного принца, показывая, что у него в груди не камень, а такое же пульсирующее живое сердце.       Но звенящая сталь в голосе и стена отчуждения делали свое дело, указывая Сиченю его место в жизни партнера. Цзян Чэн уважительно давал ему выбор, раз за разом намекая, что Сичень волен выбирать: либо он с ним на диктуемых спортсменом условиях, либо дверь закрывается с другой стороны. И Сичень, чувствуя тугой ментальный ошейник, заботливо накинутый фигуристом, покорно замолкал, следуя правилам.       Мелко нарезанный лук и морковь, Сичень неострым края ножа скидывает с доски в сковородку в разогретое масло и принимается мерно помешивать овощи лопаткой. Шум воды в ванной стих, сменившись шумом фена. Бросив в сковороду кусочки куриного филе, Сичень поглядел на наручные часы и прикусил губу: Вэнь Цин, наверное, уже дома и не сможет ему направить отчет осмотра, значит, надо выдохнуть и не беспокоить Цзян Чэна по пустякам. В конце концов, времени у них всегда в обрез, а тратить его на пустые пререкания Сиченю не хотелось.       Стих и шум фена, раздался хлопок двери и на кухне показался Цзян Чэн. Сичень оглянулся через плечо, встретив его легкой улыбкой. Цзян Чэн подошел ближе и обнял его со спины. Еще теплый после душа, он разморено смежил веки и повел носом — аромат стоял божественный.       — Больше твоего члена я люблю твой кулинарный талант, — доверчиво хмыкнул Цзян Чэн.       Сичень неслышно рассмеялся, подрагивая плечами. Вибрации его смеха ощущались под ладонями Цзян Чэна, и он, криво улыбнувшись, напоследок вжался в широкую спину посильнее, разжал руки и отступил на несколько шагов назад, чтобы не мешать Сиченю.       — Повезет твой жене. И в постели хорош, и на кухне поспеваешь, и при деньгах, — разглядывая ряд чайных баночек, Цзян Чэн наугад протянул руку и снял банку с полки.       — Ты же знаешь, что договорные браки не по мне, — насупился Сичень.       — А договорные отношения по тебе? — Мягко пожурил Цзян Чэн, насыпая сухой чай в заварник.       Сичень тактично промолчал, притворяясь занятым готовкой. Уже не в первый раз Цзян Чэн пускал пространственные намеки. Началось все с Рождественского ужина. Семья не высказалась прямо против его отношений со спортсменом. Цижэнь — дядя — и вовсе сквозь пальцы посмотрел. Но, со свойственной ему педантичностью к делам, осторожно обронил, что теперь понимает причину, по которой старший племянник избегает смотрин.       Цзян Чэн еле досидел до конца ужина. А после, за закрытыми дверями, устроил Сиченю разнос.       — Вот поэтому я и не хотел ехать к твоей семье, — отрезал спортсмен, в очередной раз напоминая, что между ними не может быть ничего кроме секса.       С того неудавшегося знакомства с родственниками, Цзян Чэн не упускал случая выдать «шпильку» по поводу «жены» Сиченя. По началу Сичень думал, что у Цзян Чэна так проклевывается ревность и это грело его нешуточной надеждой. Но на его новость, что дядя устроил очередные смотрины, партнер никак не отреагировал. Между ними все еще сохранялась бесконечная дистанция.       Созерцая, как чаинки в кипятке раскрываются, отдавая весь свой цвет, Цзян Чэн виновато вздыхает и переводит разговор в мирное русло.       — Как на работе?       Сичень убавил огонь и помешал лопаткой мясо.       — Суетно. Поставщики лекарств решили заломить ценники к зиме. С расходками та же ситуация. Приходится с каждыми индивидуально разговаривать. Не хотелось бы в самый пик сезона повышать прайс, — убедившись, что мясо достаточно обжарено, Сичень выключил огонь и снял сковороду с плиты.       Он переложил еду в тарелки и добавил риса. Цзян Чэн разлил чай по чашкам и выставил на стол. Сичень поставил тарелки и уселся напротив Цзян Чэна.       — Приятного аппетита! — С улыбкой произнес Цзян Чэн, и, подогнув под себя ногу, с жадностью набросился на еду.       Сичень скромно улыбнулся, наблюдая за одомашненным партнером. В футболке, мягких штанах и с растрепанными волосами, наскоро поглощающий свой ужин Цзян Чэн был так далек от той холенной картинки, что печатают в журналах. Сичень усмехнулся про себя, принимаясь за еду, вспомнив, что несколько раз видел у идеального Цзян Чэна пятна на рубашке от еды. Знали бы поклонники, что и Цзян Чэн может быть простым, — подумалось Сиченю.       На самом деле, Сичень ревновал каждую подобную мелочь, которую ему удавалось увидеть, находясь так близко к Цзян Чэну. То, что позволял ему увидеть партнер или то, что проступило нечаянно, но так кстати, заставляя сердце Сиченя спотыкаться и биться в ускоренном режиме.       Когда все видели его идеальным, собранным, дисциплинированным, Сичень видел его уставшим, разбитым и с потухшей надеждой в глазах. В такие дни Цзян Чэна хотелось обнимать крепче, целовать дольше, шептать громче, как он им гордится. Как он восхищается его смелостью — спортсмен переживает ночь и идет дальше, не уступая дорогу молодым, более сильным. От отваги и мужественности Цзян Чэна в груди у Сиченя немилосердно жгло трепетным огнем.       Цзян Чэн был и остается простым человеком. Но Сичень его откровенно боготворил.       — Отдыхай, я помою посуду, — предложил Сичень, заметив, как быстро Цзян Чэн расправился с ужином, и теперь покачивал ногой, потягивая чай.       Цзян Чэн согласно «угукнул» и довольно повел плечами. Допив чай, он переместился с кухни на кровать и растянулся на животе, прикрыв глаза. Сичень, как и обещал помыл посуду, после сходил в душ и присоединился к Цзян Чэну.       Почувствовав тяжесть на своих ногах, Цзян Чэн вздрогнул, но тут же расслабился и помог Сиченю снять с себя футболку. Умелые руки прошлись вдоль его тела, разминая мышцы плеч и спины, мягко проминая поясницу и ласково массируя шею. Цзян Чэн прикрыл глаза, едва не заурчал от удовольствия, растекаясь в блаженной неге — Сичень мнет его до состояния легкости в теле.       К рукам присоединились обжигающе горячие губы, и Цзян Чэн голодно оглянулся через плечо, привстав на локтях. Сичень приподнялся над ним, позволяя перевернуться на спину и после лег сверху всем телом, припадая к страждущему рту. Поцелуй сразу же снес всю нежность и желание медлить. Язык Цзян Чэна ворвался в рот Сиченя по-хозяйски, требовательно, напористо. Прошелся по кромке зубов, столкнулся с языком Сиченя и жадно сплелся с ним.       Острый укус в нижнюю губу выбил из Сиченя дыхание — он судорожно вдохнул, проталкивая руку под затылок Цзян Чэна, другой спустился вниз и с силой сжал бедро. Цзян Чэн отзывчиво толкнулся в пах и улыбнулся в поцелуй, ощущая возбуждение партнера. Он выгнулся сильнее, прижимаясь Сиченю и сжал футболку на его плечах, дернув ткань одежды наверх.       Сичень подчинился и торопливым движением стянул с себя футболку, прижимаясь голым торсом обратно к Цзян Чэну. Прикосновение кожи к коже выжигает в легких кислород. Цзян Чэн натянуто задрожал, изнывая от желания быть взятым. Он откликается на каждое касание Сиченя, снимающее с него запреты, обнажая его фантазию.       Как будто продолжая его расслаблять, Сичень сжимает ладонями его крепкие плечи, проводит руками ниже, вдавливая пальцы в мышцы предплечий, скользит между их тел, все так же вдавливая пальцы, уделяя грубое внимание раскаченной груди. Играя на контрасте, ласково перебирает пальцами ребра, обводит поджарый тугой пресс и ныряет между разведенных ног Цзян Чэна, чтобы с силой стиснуть налившийся кровью член.       Сильная хватка подбрасывает разум Цзян Чэна вверх, он разрывает поцелуй, запрокидывая голову и глухо стонет, чувствуя животное возбуждение и пьянящую свободу — здесь, в постели, его телом полностью владел Сичень. Ему не надо было твердеть разумом, просчитывать каждое свое движение, он мог не боятся ошибиться. Сичень сам поведет и направит, как ему нравится, как ему захочется под аккомпанемент мелодии из стонов, сорванных криков, тяжелого дыхание и пошлых шлепков двух тел. Он придумает свою индивидуальную программу, сорвет бурные овации в лице одного зрителя — Цзян Чэна, и заработает в награду почетный укус в плечо или расцарапанную спину.       Любезно открытая шея привлекает внимание Сиченя и без церемоний он прижимается к ней ртом, оставляя первый оттиск зубов на теплого цвета коже. Гортанный стон отдается вибрацией во рту Сиченя. Он облизывает след от зубов и наклоняет голову, чтобы оставить идентичный опечаток с другой стороны — пометить Цзян Чэна, монополизировать на несколько дней, оставив кровоподтечные синяки на теле.       Вслепую Цзян Чэн хватает Сиченя за пряди на затылке и тянет вверх, уверенно встречая его затянутый поволокой взгляд — Сичень легко становится опасным, возбуждающим и грубым по прихоти Цзян Чэна. Его жесткий, кусачий поцелуй устанавливает тотальную власть, и рука в волосах ослабевает, сместившись на спину.       Обузданный, захваченный и ошеломлённый Цзян Чэн не сопротивляется, не проявляет инициативы, пока Сичень спускает с него штаны, подцепляет трусы и сбрасывает одежду на пол, резко разводя его обнаженные теперь ноги. Холод комнаты холодит блестящую от смазки кожу ягодиц.       Хищный взгляд мягко-карих глаз оценивающе прошелся по распластанному телу: загнанный своим неутомимым желанием, Цзян Чэн раскраснелся и тяжело задышал. Сичень нагнулся вперед, грубо обхватывая ладонью член партнера и на пробу сделал несколько резких движений, усмехнувшись от того, как Цзян Чэн дернулся вслед за рукой. Он мгновенно припечатал его второй рукой к кровати, навалившись своим весом, не давая двигаться и потянулся еще ближе, языком обводя сочащуюся от смазки головку.       Мышцы паха просительно заныли. Цзян Чэн шумно сглотнул, сходя с ума от раздирающих его в клочья ощущений. Рот Сиченя накрыл ноющий член горячим теплом. Цзян Чэн отозвался низким стоном.       Сняв руку с бедра Цзян Чэна, Сичень прикоснулся к смазанному проходу, обводя края пробки. Голос партнера дрогнул, подсказывая, что уже пора бы, сколько можно затягивать? Но Сичень лишь раздразнивая, подвигал пробку, вгоняя глубже, продолжая доготавливать партнера до исступленного томления.       Цзян Чэн прикусил губу до крови, понимая, что к утру будет мучиться от щиплющего жжения, даже просто выпивая воду. Мягкость рта исчезла, сменившись жгучим холодом. Сичень на живую привязывал его к себе, уверенно дергая за правильные ниточки. И жалобный взгляд Цзян Чэна, как акт капитуляции, удовлетворил партнера.       Сичень снова накрыл ртом ноющий член и сжал яички Цзян Чэна в ладони. Жар затопил нижнюю часть тела — партнер из последних сил стискивает пальцы на одеяле, послушно удерживая бедра прижатыми к постели, позволяя Сиченю двигаться в том ритме, в котором ему хочется. Сичень опускается ниже, упираясь глоткой в член. Цзян Чэн сдавленно хныкает — каждый мазок языком поддает жару. Из-за долгого перерыва в нем уже собирается буря, которая вот-вот изольется влагой в рот Сиченя, если тот не прекратит его сладко пытать.       Он попробовал слегка сдвинутся, чтобы намекнуть, и его услышали. Сичень слизал выступившие капли и отнял рот, снова возвышаясь над Цзян Чэном. Что-то темное — на грани первобытного — поднялось в нем едким туманом, плотно обвив каждую мысль ядовитыми щупальцами.       Быстро освободив себя от остатков одежды и вынув из Цзян Чэна пробку, он подхватил партнера под колени, устраивая его ноги на плечах, и с безжалостной уверенностью толкнулся внутрь.       Отчаянно дрожа, что, наконец, получил желаемое, Цзян Чэн полуприкрывает глаза и отдается на поруки, слушая влажные звуки кожи, покрытой смазкой, непристойные звуки столкновения бедер Сиченя о его задницу и свой голос, набирающий обороты при каждом толчке внутрь.       Сичень рвано выдыхает, в который раз поражаясь выдержке Цзян Чэна — он бы не смог его укатать и с первого, и со второго раза. Но это ему и нравилось в партнере, в их сексе. Воспоминания о длинных дистанциях позволяли ему справится с зубодробящей тоской в отсутствии Цзян Чэна.       Сичень жадно толкнулся вперед, попадая метко по простате, и Цзян Чэн, выгнувшись навстречу, взвывает по-звериному, сразу же приласканный. Сичень погладил его ноги от коленей до начала бедра успокаивающе, давая перевести дыхание. Вопреки желанию Сиченя притормозить, Цзян Чэн жадно протянул руки, и партнер спустил его ноги с плеч, идя на поводу и укладываясь сверху. Цзян Чэн встречает его благодарным поцелуем и размашистым шлепком по ягодице, наказывая за паузу.       Чувствуя, как горит след от руки на коже, Сичень срывается, врываясь в Цзян Чэна короткими и частыми толчками. Заранее подготовленный Цзян Чэн слишком чувствителен и податлив и только закатывает в эйфории глаза, отчетливо пьянея от того, как сильно его хочет Сичень. Каждый его нерв содрогается от блаженных отголосков, предвещая будущий крышесносный взрыв.       Цзян Чэн находит рот Сиченя и жадно целует, вылизывая языком нёбо и выталкивая язык Сиченя в свой рот, словно пытаясь ощутить всего партнера в себе, замкнуть все цепи и сделаться единым целым. Он глухо стонет от непрекращающегося давления на простату и внутренне молится на выдержку Сиченя — до него еще никто и никогда не долбил Цзян Чэна так. Долго, изнуряюще, со вкусом и страстью обладания.       Он прикрыл глаза, погружаясь в темноту, чтобы потянутся мыслями к телу, умножить восприятия своих ощущений. Толчки усилились, — Сичень, упираясь локтями по бокам от Цзян Чэна, набирает амплитуду, ударяя импульсами удовольствия по телу под собой.       Это служит для Цзян Чэна интуитивным сигналом — Сичень близок к развязке. Он обхватывает его за плечи и рывком толкает на спину, седлая партнера сверху.       — Как-то быстро в этот раз, — недовольно хмыкнул Цзян Чэн, отталкиваясь от взмокшей груди Сиченя.       Он застывает и с дьявольским вожделением глядит на партнера. Сичень хрипло вскрикивает и стискивает зубы, с шипением втягивая воздух — Цзян Чэн, нарочно дразня, сжимает дырку, плотно обхватывая его член, втягивая глубже в себя. Член мерно пульсирует, и Цзян Чэн, облизав истерзанные губы, расслабляет задницу и снова сжимается вокруг Сиченя. Рот партнера округляется в немом крике, а руки, держащие Цзян Чэна за бока, сжимаются так, что кожа под пальцами натягивается и белеет.       Цзян Чэн выдохнул и качнулся вперед, примиряясь к новому углу, ища точку с которой он получит больше всего. Между половинок задницы вперемешку со смазкой просачивается предэякулят — это заводит Цзян Чэна пуще прежнего. Он вытягивается всем телом, отняв от Сиченя руки, и натягивается на пульсирующий член, лаская ладонями свой в такт движению.       Сичень разжимает пальцы правой руки и опускает свою ладонь поверх руки Цзян Чэна, помогая ему. Его разнузданный взгляд блуждает по телу, раскачивающимся вверх-вниз. Цзян Чэн слепленный из развитой стальной мускулатуры, породистый, как скаковой жеребец, покрытый патиной пота — завораживающая картина. Сичень рвано стонет, толкаясь навстречу, и кончает внутрь. Цзян Чэн в ответ заливает спермой его руку и живот.       Глубоко вдохнув, Цзян Чэн дернает рукой, высвобождаясь, и снимается с еще пульсирующего члена Сиченя.       — Выглядишь, как загнанная лошадь, — комментирует Цзян Чэн, опуская ноги на пол. — Я же спросил тебя: устал ты или нет.       Сичень сонно поглядел на Цзян Чэна, отметив, как по бедрам партнера катятся белесые пятна.       — Я не устал, просто у нас давно не было встреч, — откашлявшись, чтобы звучать тверже, произнес Сичень.       В ванной, куда ушел Цзян Чэн, раздается шум воды. Спустя несколько минут с низко-завязанным на бедрах полотенцем показывается Цзян Чэн. Он подошел к кровати и ласково протер руку и грудь Сиченя, убирая следы своего оргазма, в шутку промакивая влажный от смазки член.       Нести обратно полотенце Цзян Чэн не стал, небрежно бросив его на пол возле кровати, и устроился рядом с Сиченем, опершись на ладонь и обеспокоенно поглядев на партнера.       — Вот как, тогда почему мне кажется, что у тебя глаза слипаются? — Хмыкнул он, слабо-ощутимо прочертив кончиком пальца линию под ключицей Сиченя.       — Потому что это было потрясающе? — Со слабой улыбкой произнес Сичень.       Цзян Чэн кисло поморщился, прикрыв глаза.       — Даже в десятку трахов не вышло. Продержать меня на своем члене меньше часа — это потрясающе? — Цзян Чэн опустил голову с ладони и придвинулся ближе, устраиваясь на плече у Сиченя, который тут же его обнял, прижимая к себе. — Ты можешь лучше — я знаю! — Он поднял голову и без грубости прикусил мочку уха партнера.       Сичень хмыкнул, разворачивая лицо к Цзян Чэну и ловя его губы своими, языком обвел линию рта, погружаясь внутрь. Цзян Чэн ответил со свойственной ему перчинкой и искрой непокорности. Похоже, он еще надеялся раззадорить Сиченя.       Несмотря на некоторую приятную усталость, тело Сиченя все же откликнулась плавящей кости похотью. Он поднял руку с поясницы Цзян Чэна выше. Цзян Чэн с готовностью сместился, отводя полотенце в сторону. Не отрываясь от губ Сиченя и обхватывая его рукой за шею, Цзян Чэн потянул партнера на себя.       Сичень вздрогнул, услышав шум, — и Цзян Чэн все же разъединил губы, потянулся к тумбочке, чтобы взять тюбик со смазкой. Сичень тепло повел ладонью по его ноге и поймал удивленно-вопросительный взгляд.       — Так я смогу дольше, — прокомментировал он немой вопрос.       Цзян Чэн ничего не ответил и вложил в протянутую ладонь тюбик, укладываясь животом на постель, уперся локтями и подтянул под себя колени, подставляя задницу. Он резко выдохнул, почувствовав прикосновение пальцев, приставленных ко входу. Сичень толкнул сразу два, обильно смазывая Цзян Чэна. Партнер все еще был достаточно разогрет и столь же податлив.       Выдавив на ладонь еще немного смазки, Сичень обогнул пальцы вокруг члена и двинул рукой вдоль ствола, размазывая гель. В Цзян Чэна он погрузился нарочито медленно. Несколько неглубоких толчков сменились одним глубоком. Цзян Чэн прогнулся ниже, грудью опускаясь на руки. Сичень повторил: несколько неглубоких и один до упора.       Уловив красноречивую дрожь в сведенных лопатках, Сичень продолжил раздразнивать Цзян Чэна, сохраняя ритм и последовательность. Оба поплыли от этих ощущений, открывая новый уровень возбуждения. Ткань одеяла натирала Цзян Чэну колени с каждым рваным вдохом, но охотно последовал за новым чувством, растворяясь в касаниях Сиченя то к его бедрам, то к бокам, то к пояснице, осознавая, что совсем скоро за этим последует больше.       Сичень его не разочаровал. Сбившись с ритма и царапнув зубами его загривок, он подхватил Цзян Чэна под живот, вколачиваясь внутрь. Свободной рукой Сичень заскользил по телу партнера, царапая, глядя, щипая, накаляя. Цзян Чэн запрокинул голову, получив особо мощный взрыв, короткими разрядами пронесшимся по позвонкам и снопом искр доигравшим перед глазами. Сичень языком обласкал его ушную раковину и уткнулся носом в выемку под ухом, втягивая в себя упоительный аромат кожи Цзян Чэна.        Цзян Чэн вымученно простонал, прижатый к Сиченю, не способный двигать задницей. А Сичень продолжил кружить языком по коже его шеи, оставляя влажные рисунки, холодными ожогами. К полумесяцам-зубов добавились точечные засосы, добавляя цвету. Сичень опустил ладонь на макушку Цзян Чэна и заставил его прижаться лицом к подушке, чтобы украсить своими алыми следочками затылок.       Цзян Чэн, заткнутый подушкой, глухо заворочался и вцепился зубами в ткань, хныкая на каждое действие партнера. Как-то Хуайсан заметил, что это несколько ненормально — «Так по-животному», но Цзян Чэн быстро его оборвал, сказав, что нуждается в эмоциональной разрядке и грубый секс с Сиченем дает ему это сделать досыта. Он нашел свой антидот от плохого настроения и недовольства, и был намерен пользоваться им, пока, однажды, Сичень не образумится и не решит пойти в семью, как того желал дядя. Но даже после свадьбы с какой-нибудь хорошенькой девушкой, Цзян Чэн с затаенной гордостью и капелькой самолюбия был уверен, что тот будет вспомнить его и думать, что никто не сможет так объездить этот толстый и длинный член, как он.       Цзян Чэн вскрикнул, разводя ноги шире, — тупая боль знакомо забила молоточком по пояснице, но он и не подумал вырываться, смешивая грани ощущений в адский коктейль. Новый градус проникновения заставил его простонать от души. Сичень, неистово деря его задницу, все же не забывает позаботиться о члене. После серии коротких поглаживаний, он схватил его головку и дернул рукой вверх-вниз, выдавливая из него вздох облегчения. Горячая сперма мощной струей полилась на постель.       Сам Сичень еще раз размашисто вколачивает в его задницу член и резко вытаскивает, ладонью приспуская головку и изливаясь наружу. Тяжело дыша, Сичень подкошено падает рядом с растянувшимся на собственной сперме Цзян Чэном.       — Теперь в десятке? — Сорванным голосом интересуется партнер.       Цзян Чэн, хитро прищурившись, обвел его плотоядным взглядом и усмехнулся.       — За старание тебе, конечно, накину баллов. Даже новый экспириенс какой-то был. Но за это в десятку не входят.       — Ты беспощаден, — беззлобно рассмеялся Сичень, подрагивая плечами.       Цзян Чэн коротко улыбнулся, прикрыв веки, а после потянулся и ткнулся губами во влажный висок Сиченя.       — Иди в душ первый. Я перестелю постель, — предложил он.       Сичень согласно кивнул и спросил:       — Принести тебе воды?       — Нет, не волнуйся. Сам.       Сичень, утомленный, зевнул и поднялся на дрожащих ногах. И как Цзян Чэн после такого еще в состоянии двигаться? — подумалось ему. Приняв контрастный душ, чтобы взбодриться, Сичень возвращается в комнату, уступая место Цзян Чэну. Пока ждет он поднимает телефон с тумбочки, обрадовавшись ответу от Вэнь Цин. Врач прислала запрашиваемые файлы и Сичень сразу же их скачал с мыслью, что посмотрит завтра.       Цзян Чэн, не утруждая себя необходимостью надеть одежду, выходит из ванной комнаты и сразу же заныривает под одеяло, спиной прижимаясь к Сиченю. Тот накрыл его рукой и съехал по подушке вниз, чтобы оказаться в интимной близости от его затылка. С влажных волос еще капает вода и яркая ментоловая отдушка геля остро щекочет обоняние. Сичень, отчаянно желая уловить родной запах, недовольно ведет кончиком носа по затылку, вызывая у Цзян Чэна мурашки.       — Эй, извращенец, не возбуждай, — проворчал Цзян Чэн, стискивая его ладонь своей.       Сичень улыбнулся и, размеренно прикрыв глаза, мгновенно провалился в сон.

***

      Утром Сичень просыпается по будильнику, выставленному на телефоне Цзян Чэна. Он сонно протягивает руку к своему мобильнику с удивлением уставившись на цифру девять. Похоже он вчера, действительно, приехал уставший после работы, раз умудрился проспать свой режим-час, к которому был приучен с детства.       Цзян Чэн рядом заворочался и потянулся всем телом, вытягивая руки и ноги. Он моргнул несколько раз, возвращая ясность взгляду и поглядел на Сиченя, слабо шепнув — «Доброе утро». Сичень ответил тем же, но добавил ласковый неглубокий поцелуй.       — Как себя чувствуешь?       — Есть хочу, — пробормотал Цзян Чэн, садясь в кровати.       Вид его обнаженной спины вызвал у Сиченя голод иного рода. Все его труды, подсвеченные дневным светом выглядят притягательно-порочно. Он любуется тем, как Цзян Чэн, не стесняясь своей наготы при нем, прогибается, разминаясь со сна, заводя руки за шею. Тугие оплетения мышц скользят под кожей плавно и грациозно, рождая у Сиченя нестерпимый зуд в деснах.       — Может в душ вместе? — Со слабой надеждой предлагает Сичень.       — Не заслужил, — хмыкнул Цзян Чэн.       Но вопреки своим словам, зайдя в ванную, дверь приглашающе оставил открытой. Сичень, широко улыбнувшись, отбросил одеяло и последовал за Цзян Чэном. Партнер настроил температуру воды и шагнул под напор душа, запуская пальцы в мокрые пряди и отводя их назад. Сичень прикрыл дверь и присоединился к Цзян Чэну, обнимая его со спины и прижимаясь к его упругому телу.       Цзян Чэн облизывает губы и разворачивается, целуя Сиченя удивительно мягко. С ним редко происходили приступы нежности к партнеру, чаще всего он брал то, что считал по праву своим. От того этот неторопливый поцелуй так кружит голову. Сичень с трепетом обнимает ладонями лицо Цзян Чэна, слегка приподнимая его голову. Большими пальцами оглаживает линии скул и осторожно целует краешек рта.       Он слышит, как громко бьется его сердце, наблюдая за Цзян Чэном спускающимся вниз по его телу, которое больше не подчиняется ему. Ладони партнера манерно-медленно поглаживают бока и огибают бедра. Цзян Чэн поднимает голову, чтобы взглянуть своим спокойным взглядом серых глаз, а затем уверенно заглатывает всю длину члена, натягиваясь до самого корня и толкая Сиченя за край.       Цзян Чэн качнул головой, не выпуская член изо рта, поводил языком по стволу, ощущая, как пульсирует тонкая вена, и снова натянулся до основания, едва не утыкаясь носом в пах. Сичень судорожно втянул воздух и запустил пальцы в пряди Цзян Чэна, уплывая сознанием. Рот партнера горячий, обжигающий, а его талант расслаблять глотку и брать глубоко взрывал тело. Он мог его измотать за час, не дав кончить, а мог за считанные минуты выдоить его досуха.       Цзян Чэн ослабил давление губ и прочертил кончиком языка до крайней плоти, обвел головку, собирая предсемя, и толкнулся языком в щель, довольно усмехнувшись от того, как яростно сжал его волосы в кулак Сичень. Он нашел ритм и сосредоточился на своем дыхание, беря глубоко в перерывах между выдохами. Собственное возбуждение росло и требовало к себе внимание, наливаясь огненной лавой в боку. Он накрыл член ладонью, и быстрой дрочкой успокоил пламя до тихого огня. Сичень над ним заходился в исступлении, жадно хватая воздух. Цзян Чэн сменил тактику и ускорил движение рта, двигаясь лишь по головке — рот наполнился теплой спермой — и отодвинувшись, он сплюнул на кафель в душе, смотря как вода быстро вымывает естественные следы удовольствия Сиченя.       Сичень протянул руку, но Цзян Чэн ее проигнорировал и поднялся самостоятельно.       — Поплыл, — констатировал он глядя в остекленевшие глаза Сиченя.       Сичень не нашелся с ответом. Цзян Чэн сразу же обхватил его шею и притянул к себе, целуя уже привычным хищным поцелуям, смешивая мускусный вкус и слюну их ртов, насилуя языком.       Сичень хочет опуститься на колени и сделать для Цзян Чэна тоже самое, но жесткая хватка не дает ему сдвинутся с места. Партнер отклоняется назад, оглядывая чуть насмешливым взглядом, и тянет руку к полке, снимая шампунь. Сичень понимает его без слов, забирая бутылек, ждет, когда Цзян Чэн развернется к нему спиной, и затем выдавливает шампунь на руку, возвращая бутылку на месте, принимается мягко намыливать волосы.       Это тоже была своего рода негласная традиция. Как будто ощущая необходимость Сиченя проявить заботу, излить свою нежность, Цзян Чэн уступал в бытовых вещах, иногда зовя его с собой вместе полежать в ванной или принять душ — дать иллюзию совместного времяпрепровождения. Такая как совместная готовка или просмотр фильма. Цзян Чэн шел на эти уступки из вежливости, а потом обнаружил, что ему самому нравится изредка утонуть в тепле другого тела.       Он довольно жмурится под ласково перебирающими его пряди пальцами. Сичень массирует макушку, огибает с боку, стирая с уха пену, и опускается к затылку, чуть надавливая, чтобы Цзян Чэн наклонил голову под струю воды. Смыв шампунь, Сичень берет мочалку и, предварительно сдобрив гелем для душа, принимается растирать тело Цзян Чэна, мягко обводя изгибы и рельефы мышц, глотая тугой комок возбуждения, наблюдая как капли скользят по матовой коже. Интересно, Цзян Чэн когда-нибудь перестанет на него так действовать?       Ополоснув тело, Цзян Чэн вышел из кабины и потянулся к полотенцу, оставляя Сиченя в душе одного, прошел на кухню. Сичень выходит пять минут спустя, когда Цзян Чэн уже доготавливает нехитрый завтрак.       — Нужна помощь? — Интересуется Сичень, промакивая волосы небольшим махровым полотенцем.       — Достань чашки, — просит Цзян Чэн.       Сичень выполняет просьбу, расставляя посуду по столу.       — Я не долго пробуду на арене, — тихо проговорил Цзян Чэн. — Стандартная тренировка и несколько раз прогоню программу. Три часа и вернусь назад.       Сичень поднял кружку и отпил, налитый Цзян Чэном чай. Молочный улун горьким цветком развернулся на языке и обжигающе скользнул внутрь.       — Хорошей тренировки! — С теплом в голосе пожелала Сичень. — С нетерпением буду ждать тебя!       Цзян Чэн скромно улыбнулся на один уголок рта. И оба в установившейся тишине принялись за завтрак.

***

      Цзян Чэн скучающе обвел взглядом кабинет Вэнь Цин. Он чем-то был похож на кабинет Сиченя, только с той разницей, что у Вэнь Цин стена позади стола была увешана всевозможными наградами с медицинских выездов и квалификационных курсов, а Сичень считал такое бахвальство моветоном и у него на стене весел унылый горный пейзаж.       Он одернул рукав пиджака и приподнял ворот водолазки, призванный служить маскировкой следов страсти Сиченя. Цзян Чэн никогда не высказывался против, для него это было приятным напоминанием о проведенном вместе времени. Как и слабый дискомфорт в заднице. Он поерзал на стуле, оставленный в одиночестве, закинул ногу на ногу и оперся локтем в ручку стула, вновь принявшись водить взглядом по кабинету.       Овально-вытянутый и закругленный по бокам стол, ряд узких металлических шкафов для хранения документов, в углу белый кожаный диван. У Сиченя, как помнил Цзян Чэн, еще был низкий столик в тон дивану, на случай гостей, чье общение с врачом носило дружеский окрас.       Цзян Чэн протяжно вздохнул и подпер голову кулаком. Как обладатель не самого долгого терпения, его убивала необходимость сидеть и ждать результаты осмотра каждый месяц.       Он, вдруг, вспомнил, как Сичень при первом осмотре осторожно улыбнулся, заметив его дергающуюся от нетерпения ногу.       — Жаль, что я не могу ускорить процесс, но могу предложить вам чашку чая, чтобы скрасить ожидание, — с профессиональным очарованием в голосе произнес врач.       Цзян Чэн лениво скосил взгляд с горного пейзажа на лицо врача и удивленно поднял бровь. Обычно люди в его присутствии предпочитали делать вид, что не замечают раздраженных нервных движений. Но Сичень ни капельки не смутился, улыбнулся и протянул ему обещанную чашку с чаем. И Цзян Чэн услышал звук брякнувших кандалов, оказавшись в ловушке золотисто-медовых глаз. Он словно опьянел в один миг, сгорая от подспудного желания. Его окатило волной жара собственные мысли.       Оглохнув от внезапности нахлынувших эмоций, он прослушивает вопросы Сиченя и отвечает невпопад. Дожидается конца приема и внутренне дрожит, боясь, что Сичень его вежливо опрокинет. Но спокойно протянутая визитка с личным номером успокаивает взыгравшие нервы, и Цзян Чэн выходит из кабинета, предвкушая будущую встречу.       Он без всяких объяснений сразу же говорит, что полноценные отношения не для него. Сичень и это встречает спокойно. Они договариваются о ряде условий для сохранения их встреч в тайне от прессы: никаких контактов вне квартиры; об их знакомстве знают только ограниченный круг лиц; встречи подстраиваются под график Цзян Чэна.       Сичень понимает его с полуслова, если не с полумысли — и это сносит голову Цзян Чэну. Он требовательно тянет лацканы пиджака Сиченя, целуя горячо и глубоко. Сичень, ахнув от неожиданности, все же отвечает, прижав руки к бокам Цзян Чэна и подтягивая его ближе к себе, приправляя его страсть своим жгучим укусом.       У него не было никакого особого плана на эту встречу, он не знал, что ему принесет разговор, потому несколько растерялся, когда Сичень потянулся к его ремню и дернул молнию на брюках вниз. Цзян Чэн только развернулся спиной и уперся ладонями в холодную поверхность кухонного гарнитура — Сичень сделал за него все сам. И это стало окончательным аргументом в пользу партнера.       Прикрыв глаза, Цзян Чэн коротко вдыхает цитрусово-цветочный шлейф духов, плывущий впереди хозяйки, — в кабинет возвращается Вэнь Цин, грозно поцокивая по мощенному плиткой полу своими дизайнерскими туфлями на каблуках. Девушка несильно ударила папкой по затылку Цзян Чэна и посмотрела на него тяжелым хмурым взглядом.       — Я подам жалобу твоему начальнику! — Проворчал Цзян Чэн, потирая место ушиба.       — Валяй, тогда я всем скажу, что мой начальник тебя трахает, а твоя жалоба — это попытка устранить меня, как предполагаемую соперницу, — закатила глаза Вэнь Цин и небрежно отбросила папку на стол.       Цзян Чэн криво усмехнулся и опустил руку.       — Тебя сожгут на костре, как нетолерантную сучку.       — Закончил? — Холодно поинтересовалась Вэнь Цин.       — Ты это начала, — невинно заметил Цзян Чэн.       Обреченно взмахнув руками, Вэнь Цин уселась с краю стола, подобрав полы халата, и отвела взгляд, отбросив с плеча черные волосы, собранные в высокий хвост.       — У тебя нет ни улучшений, ни ухудшений.       — Так это же хорошо?       — Стагнация — это плохо. Лечение тебя поддерживает, но не оказывает нужного эффекта, — отрезала врач. — Твои нервные окончания хорошо реагируют на раздражители. Но мне кажется, что картина несколько смазанная получилась — у тебя был секс накануне.       — По засосам догадалась? — Съязвил Цзян Чэн.       Вэнь Цин скривила напомаженные темно-сливовой помадой губы и скрестила руки на груди.       — Знаю, что бесполезно говорить, но тебе пора отходить своего привычного стиля. Секс может быть приятным и без желания убиться на члене партнера.       Цзян Чэн цокнул и отвернул лицо.       — Не вынуждай меня писать ему с просьбой остановиться, — угрожающе низким голосом произнесла Вэнь Цин.       Цзян Чэн крепко сжал руки в кулаки, до боли закаменев лицом в неестественной улыбке, и ровным голосом произнес:       — Я тебе плачу за лечение, а не за советы.       — О да, на мои советы у тебя денег не хватило, — презрительно фыркнула Вэнь Цин, и перегнулась через стол, чтобы вытащить из брошенной папки снимок позвоночника. — У тебя опять крестец начинает воспаляться! — Она подняла снимок на свет и ткнула пальцем в нужную точку.       Желудок Цзян Чэна мгновенно сжался от испуга, но на лице не дрогнул ни один мускул. Он молча поглядел на снимок и полуприкрыл веки.       — Нахрена тратить свои деньги и мое время, если ты продолжаешь столь бессмысленно сливать здоровье? — Вэнь Цин опустила снимок и с материнским укором посмотрела на Цзян Чэна.       Цзян Чэн виновато опустил взгляд. Вэнь Цин при первом знакомстве понравилась ему своей прямолинейностью и твердостью характера. Она не стелилась перед ним, а говорила все как есть. В какой-то степени они даже умудрились подружится — она отрывисто-резкая и он холодно-агрессивный. С ней было легко говорить и ладить на острых краях, где остальные, напарывались и сбегали. Потому ему действительно стало совестно от вопроса.       — Ладно, я услышал тебя. Безумно горячий секс, как у пар после десяти лет в браке. — Он возвратил взгляд на подругу. — Что-то еще?       — Хотела бы я тебе поверить, — досадливо отмахнулась девушка и положила снимок на стол.       Спрыгнув со стола, Вынь Цин обошла преграду и уселась в высокое кресло. Что-то быстро нацарапала в блокноте и вырвала листок.       — Купи эти таблетки. Раз у тебя впереди промежуточные отборные, то капельницы тебе противопоказаны. На этом хотя бы сможешь протянуть, но, — она наставила палец на поднявшегося на ноги Цзян Чэна. — Продолжишь совокупляться в том же духе, выдам тебя Сиченю на блюде.       Цзян Чэн несдержанно фыркнул и вырвал из руки Вэнь Цин листок.       — Не совокупляй мне мозг, — он спрятал рецепт во внутренний карман пиджака и посмотрел прямо на Вэнь Цин, сцедив с подвернувшейся в голосе прохладой. — Мы с Сиченем трахаемся и на это все.       — Как скажешь, — апатично произнесла Вэнь Цин, провожая удаляющуюся спину Цзян Чэна.       Пациент на прощание громко хлопнул дверью, высказывая свое недовольство сервисом. Девушка задумчиво хмыкнула и вытащила из кармана халата телефон, проворочав себе под нос — «Главное не осознай свою влюбленность, когда все просрешь!»

***

      Сичень говорит по телефону и одновременно с этим быстро набирает текст на ноутбуке. Вокруг него в раскрытом виде лежат несколько папок. В одну он заглядывает и возвращается к ноутбуку, снова отбивая пальцами по клавишам. Цзян Чэн, прислонившись к косяку, молча наблюдает за погруженным в работу партнером.       Вернувшись с тренировки, он тихо проскользнул в квартиру, сбросил пиджак, стянул обувь и настороженно обвел взором обстановку квартиры. Слова, брошенные в порыве эмоций в кабинете у Вэнь Цин, неприятно жгли в мозгу каленым железом совести, помешав ему отдаться занятию со всей подобающей страстью.       Он зашел в сальхов с тулупа и коронный прыжок не покорился ему. Он упал, поднимая столб ледяных брызг, испытав резко прошившую тело боль. С перекошенным от злости на себя лицом Цзян Чэн тяжело поднялся, мотнул головой, выгоняя из головы развороченный улей мыслей и продолжил программу через силу, отчетливо ощущая сковывающую боль, делающие его движения деревянными и не законченными.       Чжао Чжулю — тренер Цзян Чэна — недовольно покачал головой и свернул прогон, задав один единственный вопрос:       — Где ты сегодня витаешь?       Чувство вины притупилось только по возвращению в квартиру, отпустив его воспаленный тревогой разум.       Цзян Чэн обеспокоенно прикусил губу, пытаясь определить для себя, чем было вызвано чувство сожаления. Он сам продиктовал условия для встреч. И это работало исправно. Они встречались и расходились. Тоска по Сиченю его не душила. Но он всегда был рад увидеть его вновь. Ничего не изменилось. Так чего ради он, вдруг, захотел прикусить язык и взять слова обратно?       Наконец, Сичень повернулся в его сторону, заметил и тепло улыбнулся, приветственно помахав рукой. Сердце Цзян Чэна ухнуло в пятки от этого простого жеста и он растерянно приложил ладошку к левой стороне груди.       — Извини, мне еще пять минут надо, — Сичень отвел телефон в сторону, закрыв рукой динамик, и виновато поморщился.       Цзян Чэн кивнул ему и прошел на кухню. Изначально он планировал провести день подле партнера максимально лениво, прервав его на пару перепихонов. Но теперь он решил напомнить себе лишний раз, зачем Сичень тут на самом деле и что между ними происходит.       Он снял с вазы яблоко и вгрызся в сочно-спелый бок фрукта, меланхолично пережевывая кусок.       На кухне показался Сичень.       — Ты так тихо зашел, что я тебя не услышал, — произнес он, подходя ближе, и приглашающе подал руку.       Цзян Чэн перекинул яблоко в другую руку и вложил ладонь в ладонь Сиченя, позволяя ему подвести себя.       — Не хотел помещать, — пояснил он.       — Ты не мешаешь. Я специально расчистил график, а это было ерундой, решаемой одним телефонным звонком, — обезоруживающе улыбнулся Сичень.       Цзян Чэн, не устояв, улыбнулся в ответ и отложил надкусанное яблоко на стол, чтобы опустить ладонь на плечо партнера. Он поднял взгляд и поглядел на Сиченя, в который раз гадая, есть ли кто-то красивее его. Черты мягкие и выразительно-тонкие. Радужки глаз, как самый чистый мед, не страшно увязнуть, потому что взгляд глубокий и согревающий любого на кого он посмотрит. Темно каштановые пряди плавно переходящие от коротких к более длинным — Цзян Чэн едва ощутимо провел по ним рукой, зачесывая верхние пряди назад. Сичень обогнал его в росте на несколько сантиметров, но был уже в плечах. Строен и подтянут. Как-то разглядывая его нагое тело ночью, освещенное светом луны, Цзян Чэн подумал, что у него в кровати лежит нефритовый бог — не иначе. И самую капельку позавидовал очаровывающей внешности партнера.       Поймав руку, гладящую его волосы, Сичень чувственно коснулся губами тыльной стороны ладони и из-под опущенных век проникновенно взглянул на Цзян Чэна, тихо спросив:       — Чем хочешь заняться?       Цзян Чэн деланно пожал плечами.       — Ты знаешь мое любимое занятие, — хмыкнул он, наклоняясь ближе и опаляя дыханием губы Сиченя.       — Смотреть со мной фильмы? — Поддел его Сичень, хитро прищурившись.       Цзян Чэн закатил глаза и отклонил голову.       — Может, все же подождешь до вечера, — осторожно предложил Сичень. — Я увидел в шкафу корсет. Тебе…       — Мне не становится хуже, — спешно заверил Цзян Чэн. — Вэнь Цин сказала, что ухудшений нет.       — Она предложила заменить капельницы?       — Ты решил работу обсудить, когда я тут с тобой? — Выгнул бровь Цзян Чэн, смерив предупреждающим взглядом Сиченя.       Сичень неловко улыбнулся и смолк. Цзян Чэн вздохнул и продвинул руки с плеч партнера на спину, прижимаясь к его груди, и вдохнул удовая отдушку парфюма.       — Извини, тренировка прошла не очень удачно. Чжулю был недоволен, — на выдохе оправдался Цзян Чэн.       Сичень успокаивающе погладил его по спине, показывая, что не обижен.       — Не хочу тратить время на ссоры, — буркнул Цзян Чэн в изгиб между шеей и началом плеча.       Сичень усмехнулся ему в волосы, с нежностью прикоснувшись к затылку.       — Мы не ссоримся. В этом вся прелесть наших отношений, — он взял Цзян Чэна за рукава и снял с себя его руки, чтобы притянуть для поцелуя.       Поцелуй обжег обоих рефлексом. Тела, приученные к тому, что за этим последует, среагировали сиюминутно. Цзян Чэн дернул Сиченя за футболку, желая ощущать под руками кожу, а не ткань. Сичень оторвался от его губ и выпутался из футболки, сбрасывая ее на пол. Ладони партнера жадно заскользили по спине, спустились ниже и ощутимо сжали задницу. Сичень сдавленно застонал, толкая ладонями Цзян Чэна к кухонной тумбе.       Цзян Чэн уперся задницей в край тумбы, но не успел среагировать, как Сичень тут же расстегнул его штаны, сдернул их вниз на половину и развернул, мягко надавив на плечи. Скованный своей же одеждой, Цзян Чэн не может расставить ноги широко, чтобы удержать баланс, и хватается, что есть силы, за гладкий край тумбочки.       Сичень облизывает кожу его ягодиц, намекая, что ждет Цзян Чэна, и медленно прикосается языком к тугому входу, слыша как судорожно вдохнул сквозь зубы партнер. Он дразня поводил кончиком по входу и, наконец, погрузил язык внутрь. Одну руку Сичень распологает на бедре Цзян Чэна, вторую проводит между ног и обхватывает уже достаточно возбужденный член.       Он двинул языком глубже и принялся водить рукой по стволу. Цзян Чэн тихо застонал на эту двойную ласку, чувствуя, как внутри все разгорается, делая его чувствительным. Интимность этого акта возбудила его сильнее, чем грубая хватка к которой он был больше предрасположен, — римминг был слишком личным, тесным явлением для партнеров без отношений.       Но Сичень раздвинул эти узкие границы, отключив у Цзян Чэна инстинкт отдаляться и закрываться на любую попытку проникнуть в его голову кому-то извне. Он хитро обогнул его пределы, воспользовавшись внезапностью. И ослабил его бдительность.       Цзян Чэн застонал, наклонив голову вперед, истлевая от давления языка и рваных движений по члену. Он дважды оказывается на краю, но Сичень ловко подсекает его, не давая разрядки.       — Трахни меня уже, — проскулил Цзян Чэн.       Сичень отводит руку от члена и несильно кусает партнера за ягодицу.       — Без смазки? — Шепнул он, нагнувшись над Цзян Чэном.       — Ты столько слюны напускал, что твой член может проехаться по прямой кишке, — раздраженно процедил неудовлетворенный Цзян Чэн.       Сичень усмехнулся и спустил штаны, вытаскивая болезненно пульсирующий член. Пристроив головку он протолкнулся сквозь тугое колечко, давая партнеру передышку и время, а затем вогнал член до упора.       Опять неспешно вышел и столь же неспешно погрузился, открывая Цзян Чэна.       — Да не тормози ты, — взмолился партнер.       И Сичень послушно двинул бедрами увереннее, уперевшись ладонями в стол по бокам от Цзян Чэна. Движения частые и резкие, подбрасывают тело под ним вверх. Цзян Чэн вздрагивает, как в лихорадке, и жмурится, монотонно постанывая от того, как Сичень раз за разом пригвождает его к поверхности тумбы.       Сорвано выдыхая в волосы Цзян Чэна, Сичень набирает скорость и доводит партнера до сухого оргазма. Цзян Чэн витиевато выругивается, утыкаясь лбом в сгиб локтя и ждет, когда кончит Сичень. Горячая струя спермы заполняет его изнутри спустя несколько коротких и неглубоких толчков, и Сичень с усилием поднимает его, разворачивая к себе лицом, тут же опускается перед ним на колени и заглатывает член, чтобы завершить полноценный акт.       — Блять! — Сжав зубы до скрипа, Цзян Чэн кончает оглушительно-мощно, не слыша ничего, кроме барабанами стучащей в ушах крови и не сразу приходит в себя, а Сичень уже принимается обтирать его бедра салфетками. — Все еще утверждаешь, что это хуже фильмов? — Лениво ворочая языком, спрашивает он у Сиченя.       — Везде есть свои плюсы, — пространственно-философски заметил партнер, скатывая использованную салфетку в шарик.       — Оптимист, — невыразительно съязвил Цзян Чэн, подтягивая спущенные штаны.       Сичень добродушно улыбнулся, подождав пока Цзян Чэн закончит со штанами, и бережно обнял его.       — Ладно, фильм так фильм, — сыто произнес Цзян Чэн на немой вопрос, и потянул Сиченя с кухни за руку.

***

      Три дня пролетели с поразительной быстротой, словно кто-то перевел стрелки часов. Уходя из опустевшей без Сиченя квартиры, Цзян Чэн зябко поежился и поспешил закрыть за собой дверь. Как-то непривычно заскоблилось одиночество на душе.       Однако, размусоливать свои переживания он не любил, и быстро переключил мысли на тренировки и соревнования. Тем более Хуайсан — менеджер — неустанно трещал о плотном графике, сияя, как свежевыпавший снег под уличным фонарем, что добился новых рекламных контрактов со спортивными фирмами.       Цзян Чэн слушает его трескотню в пол-уха (это не его работа), делая приседания и натягивая с разворота резинку левым плечом. Ему еще хотелось успеть сделать тренировочный прогон, когда конкуренты немного схлынут со льда и переместятся в зал.       — И да, он на трибунах, — понизив голос, доверительно произнес Хуайсан.       Тело Цзян Чэна закаменело, — он сбился со счета, отпустив резинку, которая без натяжения петлей повисла на турнике.       — Откуда знаешь? Ты его видел? — Взволнованно уточнил фигурист.       — Он попросил билет, я любезно выделил, — пожал плечами Хуайсан. — На контроле стоит мой знакомый, я поинтересовался прошел ли этот номер. Парнишка подтвердил присутствие зрителя. — Округлое лицо Хуайсана украсила лукавая улыбка. — Не облажайся, ты сегодня под прицелом.       Цзян Чэн нервно сглотнул. В любой другой день он бы не отнесся к приходу Сиченя так серьезно. Но при последней встрече партнер увидел сброшенный в шкаф поддерживающий корсет и это несколько натянуло атмосферу между ними.       Отчаянно прикрыв глаза, Цзян Чэн трет лоб, прячась от удивленного взгляда Хуайсана. От нужды отвечать его спасает вовремя подоспевший тренер. Чжулю хлопает его плечу и кивает головой в сторону выхода.       — Давай-ка, познакомься с площадкой.       Цзян Чэн коротко кивнул и присел на колени возле спортивной сумки, чтобы достать эйсы. Переобувка не занимает у него много времени, и убедившись, что ботинок прилегает плотно, Цзян Чэн разгибает колени и следует за тренером, оставляя Хуайсана позади.       — В короткой программе следи за тем, как заходишь на прыжки, — на ходу наставлял Чжулю. — Если четвертной не докрутишь, получишь средние очки.       Цзян Чэн протолкнулся сквозь толпу других фигуристов и тренеров и вышел в слабоосвещенный коридор. Чжулю, отставая на полшага, вышел следом.       — С выхода из каскада держи руку параллельно отведенной ноге, не уводи слишком за голову, иначе занесет. На тренировке у тебя хорошо вышло. Держи это в уме, договорились? — Тренер опустил ладонь на плечо и некрепко сжал руку.       Цзян Чэн кивнул и нырнул в проход между рядами трибун. Зрители уже прилично заполнили зал и шум от их разговоров был слишком громким, слишком раздражающе-отвлекающим. Тут и там мелькают принесенные болельщиками растяжки, таблички и розетки — Цзян Чэн успевает заметить несколько плакатов со своим именем и лотосами по бокам. Чжулю, отследив его взгляд, мягко похлопал по спине.       — Сосредоточься и абстрагируйся, — твердым голосом попросил тренер. — Не снимай, — заметив, что Цзян Чэн потянулся к замку на кофте, Чжулю качнул головой. — Сделай пол круга, пару лутцов и порепетируй аксель. Можешь покататься взад-вперед, чтобы поделить лед на секторы для определения масштабов.       Цзян Чэн внял наставлению тренера, подошел к краю борта, оперся рукой и, поочередно согнув ноги, снял защиту с лезвий. Чжулю забрал защиту и отошел в сторону, пропуская фигуриста вперед. Цзян Чэн шагнул на лед и ощутил знакомое благоговение — он в своем мире. Оттолкнувшись левой ногой, Цзян Чэн лениво прокатился вдоль борта, не поднимая головы — вряд ли ему удастся отыскать взглядом среди этой разномастной толпы зрителей одного единственного. Заведя лезвие за лезвие, он перевернулся и задним ходом объехал канадца. Они друг другу приветственно кивнули и благополучно разъехались.       Лед хороший, лезвие скользит легко, — отметил Цзян Чэн. По жеребьевке он идет четвертым, значит выйдет на почти чистую и нетронутую арену. Он глубоко вдохнул, очищая голову и пуская в легкие чуть стылый воздух. Ощутив пристальный взгляд острием упершийся между лопаток, Цзян Чэн с надеждой оглянулся, но быстро сообразил, что это Чжулю за ним наблюдает, и тут же отвернулся, чтобы зайти в подсечку. Он шагнул назад и ушел влево против часовой стрелки, проскользил на правой ноге, сделал выпад и переступил на левую одновременно приседая на нее. Проскользив, он выпрямил левую ногу, уходя в прыжок, отвел правую вперед и прижал к туловищу руки, группируясь в воздухе. И, наконец, приземлился, выводя левую руку вслед за ногой.       Тренер удовлетворенно качнул головой — Цзян Чэн выполнил элемент кристально чисто. Для верности Цзян Чэн повторил аксель еще через несколько метров и зашел на лутц с подсечки назад. На наружном ребре лезвия, Цзян Чэн отклонился вправо, перенес вес на зубец, и замахнувшись руками, вытолкнул себя вверх. Сделав несколько оборотов, он приземлился на правую ногу и продолжил ход задом.       Обкатав еще несколько лутцов, Цзян Чэн завершил полукруг и подкатился к тренеру.       — Идеально, — похвалил Чжулю, он подхватывает подопечного за предплечье и помогает ему взойти на прорезиненное покрытие отсека.       Цзян Чэн забирает защиту и надевает на лезвие, делая коньки более устойчивыми на нескользящей поверхности.       — Иди пока в коридор, поделай махи руками, я позову тебя, перед началом программы, — Чжулю вытащил из кармана ветровки айпед-плеер с наушниками и вручил их Цзян Чэну.       Фигурист послушно вынырнул в коридор, заткнул уши и включил мелодию, под которую предстояло катать программу. Наклонив голову из стороны в сторону, Цзян Чэн прикрыл глаза, мысленно повторяя рисунок программы. Они поговорили с Чжулю и решили рискнуть, добавив в начало выступления еще один прыжок, решив, что Цзян Чэн справится с драйвом музыки и сразу задаст настроение. Хореограф встретил изменение с прохладой, но скрипя зубами уступил, зная, как Цзян Чэн любит пробивать потолок головой на живую.       Потянулась первая вереница выступающих. Цзян Чэн опустил взгляд, чтобы не перенять чужой мандраж, и принялся тянуть мышцы рук. Время растянулось и потекло тягуче-медленно. Он делает глубокие вдохи, сосредоточивая мысли вокруг своего дыхания и очищая разум. Когда в коридоре показывается Чжулю, чтобы знаком подозвать его, Цзян Чэн полностью собран и настроен. Он вытаскивает наушники и отдает их вместе с плеером в руки тренера. На ходу дергает «собачку» на кофте вниз и стягивает кофту с плеч. На сегодня они решили выбрать простой черный костюм с прозрачными сетками-вставками по бокам. Привлекай внимание номером, а не видом — аргументировал Чжулю. — Оставим яркость на произвольную программу.       Трибуны встречают результаты предыдущего выступившего бурными аплодисментами, но Цзян Чэн остается к их овациям глух. Снимает защиту и выходит на лед, проезжает на середину арены. Комментаторы объявляют его имя и болельщики взрываются, скандируя его прозвище. Цзян Чэн поднимает руку вверх, заводя правую ногу назад, упирается зубцом и ждет. Софиты гаснут, на миг выключая мир, погружая площадку во тьму. Удар сердца вторит первым битам мелодии, — Цзян Чэн резко опускает руку вниз, отводя ногу, и с низкого старта делает подкрутку — трибуны ликуют, встречая изменение программы с восторгом.       Он делает короткую пробежку и шагает в воздух с плотно прижатыми к корпусу руками и крепко скрещенными ногами. С выполненным кросс-роллом разгорается мелодия, свет на арене мигает в такт музыке и, когда одиночный луч выхватывает его на середине льда, Цзян Чэн с «ласточки» прогибается назад, откидывает голову, поднимает ногу, совершая бешеное вращение вокруг своей оси, хватается за лезвие и вытягивает ногу еще выше. Из заклона фигурист скользит назад, вытягивая руки в стороны. Под гитарный рифф он выполняет Грааль своей программы — квад. Высокотехничный сальхов в четыре оборота подогревает толпу. Зрители вскакивают со своих мест встречая бесспорно чисто-выполненный элемент.       Переступив с разворота, Цзян Чэн меняет опорную ногу, выводя левую вперед и распределяет вес тела на обе, сгибая колени и одновременно уводя корпус назад, прогибаясь так низко, что голова почти касается льда, а под пальцами ощущается морозная крошка. С обманного шага он выполняет петлю, идеально координируя работу корпуса и коленей. Дорожка беговых шагов для набора скорости и выход в тройной аксель, где с поразительной точностью, Цзян Чэн выдерживает положение заведенных назад руки и ноги.       Болельщики аплодируют красиво выполненному акселю, и Цзян Чэн, сделав свободный моухок, чтобы оказаться лицом к центру льда, завершает программу риттбергером, выставляя ноги крест-накрест вперед. Мягко спружинив о лед, Цзян Чэн отводит левую ногу и опускается на колено правой, противоположно опуская левую руку кулаком на лед и застывает, глубоко дыша.       — Малыш, как всегда, на драйве! Дерзко взорвал публику сменой элементов! — Голос комментатора протолкнулся в разум, точно через толщею воду.       Цзян Чэн медленно моргнул и, поднявшись, сосредоточено обвел трибуны тяжелым взгляд. Сделал полагающиеся поклоны, подобрал брошенные поклонниками на арену игрушки и поехал по направлению Чжулю. Хуайсан с готовностью забрал плюшевые цветки лотоса, а тренер довольно хлопнул по плечу.       — Не одной заминки — идеально откатал, — с гордо-отеческой улыбкой произнес Чжулю.       Втроем они разместились на вытянутом пуфике под камерами и застыли в ожидании оценок. Цзян Чэн перевел взгляд на экран и выжидательно начал гипнотизировать таблицу.       — Да! — Гаркнул Хуайсан над ухом. С другой стороны Чжулю победно вскинул кулак.       Их подопечный занял первую строчку безжалостно перебив баллы соперников и не оставив шанса другим. Цзян Чэн удовлетворенно кивнул головой и скромно приподнял уголки рта. Он принял дружеское объятие Хуайсана, стерпел очередное похлопывание по спине от Чжулю и удалился в коридор под отмечающий его победу рев трибун.       Нужды возвращаться в раздевалку, отведенной для спортсменов не было, поэтому тренер отводит его в гостевую комнату, где Цзян Чэн мог проследить выступление других конкурсантов по плазме.       — Из настоящих соперников у тебя только канадец и наш Яо, — Чжулю открутил крышку на бутылке с водой и протянул подопечному. — Насколько я слышал, он тоже поменял программу, но непонятно, добавил новые элементы или просто сменил рисунок.       Цзян Чэн проигнорировал слова и глотнул воды, только сейчас осознав как сильно он хотел пить. Он следил за обоими спортсменами, но не считал их достойными себя конкурентами. Яо слишком старался мимикрировать под него в начале своего пути, выбирая такой же дерзкий и задиристый стиль, который ему совершенно не подходил. Яо был мягкой внешности и ниже ростом, и Цзян Чэн подумал, что на его месте выбрал бы что-то лебединое, плавное. Даже хитрое, обманное, по-лисьему заигрывающее с невинностью.       Канадец напротив был грузным и широким и делал упор на гибкие элементы, что тоже не всегда шло на пользу его программе. Цзян Чэну с его конституцией тела повезло куда больше, он легко конвертировался под любые прыжки и элементы, пластично подстраиваясь под заданный рисунок. Если бы он захотел, он мог легко перекинуться из грозного стиля в легкий.       В комнату вошел Хуайсан, мягко притворив за собой дверь. В руках у менеджера Цзян Чэн заметил букет пионов — свои любимые цветы — и удивленно поднял брови.       — Попросили передать, — коварно ухмыльнулся Хуайсан и вытянул руку с букетом.       Радость внутри Цзян Чэна запела звонкой акапеллой. Он криво улыбнулся, протянул руку, вставая с дивана, но тут же лицо Хуайсана поплыло у него перед глазами. Яростная, ослепляющая вспышка боли кнутом рассекла его позвоночник. Звук комнаты исчез, сменившись белым шумом. Цзян Чэна повело назад, глаза закатились и закрылись, отправляя его во мрак. Он рухнул на диван, как кукла с подрезанными нитями и застыл в неестественной позе.       — Проклятье! Звони Вэнь Цин! — Испуганно громыхнул Чжулю.       Хуайсан дрожащей рукой вытащил телефон и нажал клавишу быстрого набор, сбивчиво объясняя ситуацию ответившему врачу. Сам тренер метнулся к низкому шкафчику под плазмой, вынул аптечку и разбросав по полу содержимое, дернул упаковку с бинтом, поспешил к Цзян Чэну, вытягивая его тело вдоль дивана и вылил воды с бутылки на бинт. Пара резких шлепков по щекам приводит Цзян Чэна в чувства, а холодный компресс на голову помогает удержать уплывающее от парализующей боли сознание.       — Не говори, просто моргай. Один раз — да, два раза — нет, — торопливо произнес тренер.       Цзян Чэн медленно смежил веки, выражая согласие.       — Ты чувствовал боль на выступлении? — Нет. — А с утра? — Нет. — А на этой неделе? — Снова нет. — Тогда я не понимаю чего тебя так повело, — растерянно побледнел Чжулю.       — Вэнь Цин едет, — встрял Хуайсан, испуганно поглядев на покрывшееся потом лицо друга. — Держись, А-Чэн, — жалобно-дрожа попросил Хуайсан.       Цзян Чэн вяло прикрыл глаза и натужно прохрипел.       — Цветы поставь в воду.       — Господи, да не о вениках тебе надо думать, — раздраженно проворчал тренер.       Но менеджер уже поспешил на поиски сосуда, куда мог бы разместить подаренные Сиченем пионы.       До приезда Вэнь Цин, организм Цзян Чэна, в попытке справится с острым приступом боли, несколько раз оказывается на краю обморока, с которого его любезно возвращает Чжулю, брызгая на лицо воду. Дрожащий и вымотанный он предстает перед расширенными от ужаса глазами Вэнь Цин лежа на спине.       — Тебя надо прямо сейчас в больницу вести! — Гневно воскликнула девушка.       — Вэнь Цин, — сквозь стиснутые зубы произнес Цзян Чэн. — Делай свое дело, а не советы советуй.       — Да я бы пинком тебя с дивана спустила, — грозно прорычала Вэнь Цин.       Совладав с эмоциями — она все же профессионал — врач опустилась на колено перед диваном и открыла свой чемоданчик.       — Придется подняться, — с призрачным сочувствием произнесла Вэнь Цин.       Чжулю и Хуайсан подступили к дивану и помогли Цзян Чэну принять вертикальное положение. На пошатывающихся ногах, Цзян Чэн расстегнул ширинку на брюках и спустил вниз форму. Вэнь Цин набрала в шприц расслабляющее мышцы лекарство и ввела иглу под кожу.       Не глядя на присутствующих в комнате, Цзян Чэн с каменным лицом застегнул брюки и опустился обратно на диван, дожидаться действия лекарства. Вэнь Цин еще сидела на колене возле дивана, укладывая использованный шприц в упаковку, и Цзян Чэна, едва шевеля губами, произнес.       — Не говори ему, ладно? Я сам расскажу.       Девушка подняла голову и поглядела на друга долгим немигающим взглядом, не поверив второй фразе ни на секунду. Молча собрала свой чемоданчик и не прощаясь вышла, оставив просьбу Цзян Чэна без ответа. Цзян Чэн устало накрыл лицо ладонью и погрузился в медитативный транс.       На объявление результатов он вышел не дрогнув и ничем не выдав свое состояние.

***

      Встряхнув руками несколько раз, чтобы сбросить напряжение с мышц, Цзян Чэн перебирает лезвиями, поворачивается назад петлей и заходит в низком старте на одиночный прыжок. Флип выходит слабеньким, но чистым. Цзян Чэн докручивает корпусом и отводит маховую ногу назад, вытягивая правую руку впереди себя.       Сиченя, наблюдающим за его тренировкой в тени трибуны, он заметил еще полчаса назад. Ему стоило больших усилий не затормозить программу и не отвлечься на партнера, испытав странное желание подойти к Сиченю немедля. Со злополучного приступа прошла неделя. Он посетил Вэнь Цин на следующий же день. Подруга разговаривала сухо и отрывисто, не реагируя на его подначки, которые обычно с готовностью отбивала, превращая их разговор в дружескую перепалку с перекидыванием словесного снаряда. Как подозревал Цзян Чэн, Вэнь Цин знала, что он так ничего и не рассказал своему партнеру о том, как отключился от боли в гостевой комнате. И не готовая мирится с этой полумерой, холодно произнесла:       — Ты просишь слишком много, — отрезала девушка и отвернулась от него.       Цзян Чэн раздраженно выдохнул и повторил «ласточку», переходя в либелу. К концу недели мышцы спины перестали ныть и он вытягивался на тренировках, не морщась и не кривя лицо, давая всем своим видом понять, что все под контролем и он все еще в состоянии двигаться, как и раньше.       Чжулю поднял руку с отставленным указательным пальцем и прочертил в воздухе круг. Цзян Чэн сделал толчок вперед, вытянул перед собой руки и отнял левую ногу ото льда, максимально вытягивая перед собой и вместе с тем, приседая на ведущую, скользя внутренней стороной ребра лезвия. Отклонившись корпусом под углом, Цзян Чэн прижал правую руку к себе, а левую отвел выше над головой и волчком закрутился на месте, постепенно распрямляя ведущую ногу, пока не поднялся окончательно.       Затормозив вращение зубцом левого лезвия, Цзян Чэн замер и взглянул на тренера. Чжулю коротко кивнул головой и скрестил кисти, подавая сигнал к окончанию тренировки. Цзян Чэн, разогнавшись, подъезжает к выходу с арены и прыжком преодолевает бортик. Натянув на лезвие защиту выслушивает замечания тренера.       — Опять перестал дотягивать руки, — проворчал Чжулю. — Локоть на либеле провис. Расслабился слишком рано! На соревновании тебе за это снимут полбалла, потому что не докрутишь оборот до конца.       — Понял, — буркнул Цзян Чэн, забирая толстовку с рук тренера.       — Ладно, иди переодевайся. Завтра в шесть. Начнем прогон произвольной несколькими частями, — поймав за локоть подопечного, Чжулю, понизив голос, добавил. — И, Чэн, не усердствуй, тебе еще пригодятся силы, — взгляд тренера метнулся к трибуне, за которой стоял Сичень.       Цзян Чэн несдержанно закатил глаза, высвобождая локоть. Он отходит от тренера нарочито неспешно, чтобы не выдать свою взволнованность появлением Сиченя. Партнер никогда не позволял себе нарушать дистанцию вторжением на его территорию, предварительно не обговорив встречу. Да, Сичень изредка посещал его выступления, но тренировки — никогда.       Это было чем-то новым.       Вопреки необходимости отчитать Сиченя за нарушение договора, Цзян Чэн улыбнулся ему и махнул рукой, чтобы тот последовал за ним. Сичень привычно тепло улыбнулся в ответ и молча последовал за Цзян Чэном. В раздевалке, куда завел его фигурист, Цзян Чэн хватает его за воротник пальто и впечатывает своим телом в дверь, жарко целуя. Нажимом колена, он заставляет Сиченя раздвинуть ноги и прижимается к его бедру, потираясь пахом. Заметив, что у партнера также быстро затвердело в штанах, Цзян Чэн улыбается отклоняя голову.       — Так сильно по мне соскучился? — Низким голосом прошептал Цзян Чэн, ловя голодный отблеск на дне зрачков.       — Я всегда по тебе скучаю, — признался Сичень, неохотно выпуская партнера из объятий.       Цзян Чэн подошел к высокому металлическому шкафчику и набрав комбинацию на замке, открыл дверь, вытащил из сумки полотенце и швырнул на скамейку позади себя.       — Тебе стоит предупреждать меня, если собираешься вот так приходить. Чжулю нервничает, считая, что я трачу силы впустую, — бесцветным тоном сообщил Цзян Чэн, опускаясь на скамейку.       Нагнувшись вперед, он расшнуровывает коньки и снимает их с себя. Сичень отходит от двери, подступая ближе к фигуристу.       — Да, извини. Я сам не знал, что приду сюда.       Цзян Чэн ухмыльнулся и посмотрел на партнера снизу вверх.       — Я так отлично трахаюсь, что тебя неудержимо влечет ко мне? — Съязвил он.       Сичень не улыбнулся и отвел взгляд, когда Цзян Чэн поднялся со скамьи и снял с себя кофту, а следом и спортивную футболку.       — Да что с тобой такое? Ты разве не за этим пришел? — Удивленно взвился Цзян Чэн.       Медленно, словно это стоит ему больших усилий, Сичень повернул голову и посмотрел прямо в глаза партнера.       — Нет, — тихо выдал Сичень.       Уловив мелькнувшее на краткий миг разочарование, Сичень добавил.       — На объявлении результатов у тебя дрожала правая рука, — произнес он с секундной заминкой. — У тебя нет прогресса. Значит, ты начнешь откатываться назад.       Цзян Чэн с несколько секунд назад решивший, что Сичень пришел сообщить, что разрывает с ним отношения ради девушки, приведенной в семью — уж больно вид был удрученно-подходящий — облегченно выдохнул, опустив напряжение в плечах.       — Мне не становится хуже! — Взмахнул рукой Цзян Чэн. Он подступил вплотную к Сиченю, скользнув руками под короткое пальто-пиджак, и, обогнув бока, сцепил ладони на пояснице партнера. — Ты же видел мое выступление на короткой программе — идеальное выполнение каждого элемента. И ты наблюдал за мной на тренировке. Я хоть где-то дрогнул? — Он выжидательно смолк, выгнув бровь.       На лице Сиченя читалось откровенное недоверие. Он колебался с ответом, но протяжный вздох, вынудил его примирительно произнести.       — Нет, не дрогнул.       Цзян Чэн счастливо улыбнулся ему, наклонив голову в бок.       — А рука дрожала, потому что я стукнулся ей: удар прилетел по мягким тканям плеча.       Тут Цзян Чэн почти не соврал. На выходе из гостевой комнаты он, действительно, ударился об дверной косяк, сильно приложившись всем весом, потому что лекарство хоть и дало ослабление боли, но нарушило координацию.       Сичень прищурил глаза, цепко следя за эмоциями на лице партнера. В конце концов, он сдался и обнял его, осторожно прикасаясь к лопаткам. Цзян Чэн прижался к Сиченю, прикрыв глаза и расслабленно улыбнулся.       — Ну, теперь присоединишься? — С надеждой в голосе поинтересовался он.       — Неугомонный, — усмехнулся Сичень, уступая рукам Цзян Чэна, стягивающего с него пальто.       Цзян Чэн не стал язвить по поводу комментария Сиченя. Он пошарил во внутренних карманах сумки и извлек смазку, закинутую с прошлой встречи. Быстро стянув с себя тренировочные штаны и отбросив белье к неаккуратно валяющейся куче одежды на скамье, Цзян Чэн обернулся на Сиченя через плечо, убедился, что тот раздевается, прошелся на цыпочках по холодному кафелю пола к душевой кабинке и выкрутил вентили, чтобы настроить температуру воды.       Сичень нагнал его, положил ему руку на плечо, подтягивая к себе и коротко целуя в затылок. Цзян Чэн повел плечами от мгновенно вспыхнувших мурашек по всему телу и прикрыл глаза. Сичень перехватил с его ладони тюбик и выдавил на пальцы смазку. Холодный гель, коснувшийся входа, выбил из Цзян Чэна короткий вздох. Он отставил руки на стенку и наклонился корпусом вперед, чтобы Сиченю было удобнее преодолевать сопротивляемость его тела.       Сичень гладит его спину, ребром ладони ведет вдоль бока спускаясь к бедру, возвращается на поясницу — отвлекает лаской и делает его наливающийся кровью вход чувствительным и эластичным. От пальцев внутри становится жарко, как в аду. Цзян Чэн прикусывает губу, мечтая о большем, так как пальцы никогда не давали ему желаемой разрядки. Он поддается назад, заставляя Сиченя вогнать пальцы глубже. Сичень, дразня отводит руку, коварно усмехаясь, заметив уязвленный взгляд, брошенный через плечо.       — Развернись, — коротко приказывает Сичень.       Цзян Чэн подчиняется. Сичень ловит и забрасывает его руки к себе плечи. Уловив мысль, Цзян Чэн поддается вперед, жаляще целуя, и с готовностью подпрыгивает на руки партнера, скрещивая ноги. Сичень ловит его под бедра, плотно припечатывая к стене, и тянет вниз, проталкивая в Цзян Чэна член. Дискомфортное чувство наполненности быстро переходит в приятное нечто, теплыми волнами посылающими удовольствие вверх.       Сичень, не растрачивая силы на то, чтобы Цзян Чэн привык к необычной для них позе, толкается внутрь на всю длину, вслушиваясь в одобрительные стоны, опаляющие его ухо. Цзян Чэн отчаянно вжимает пальцы в плечи Сиченя, оставляя короткие борозды ногтей, и теряется от запредельного удовольствия, разрывающего его изнутри, всецело уповая на выдержку и силу Сиченя.       Сорванное дыхание. Хриплые стоны. Расцарапанные плечи. И кульминационный укус в плечо.       Сичень толкается в последний раз, кончая с протяжным стоном, и осторожно опускает дрожащего от кроющего оргазма Цзян Чэна. Тот неловко оступается, едва не завалившись на бок, но Сичень вовремя его подхватывает, придерживая за плечи.       — Это было слишком? — Со смущенным смешком спрашивает Сичень, обеспокоенно заглядывая в раскрасневшееся лицо партнера.       — Вот это было потрясающе, — вяло отозвался Цзян Чэн. — Это даже войдет в пятерку, пожалуй.       Он откинул голову назад, упершись затылком в стену и хмельным взглядом поглядел на Сиченя.       — У тебя есть с утра важные встречи?       Сичень ласково отвел со лба Цзян Чэна намокшую прядь и отрицательно мотнул головой.       — Тогда отвези нас в лофт, — выскользнуло со рта раньше, чем Цзян Чэн успел сообразить, что именно он просит.       Сиченя просьба тоже немало удивляет. Лицо его вытягивается, а взгляд становится удивленно-радостным.       — Что? — Фыркнул Цзян Чэн. — Я не могу по тебе соскучиться тоже?       Тихо рассмеявшись, Сичень облизал губы и за плечи притянул к себе Цзян Чэна, прижимая к еще вздымающейся, как после долгого бега, груди.       От тепла другого тела, Цзян Чэна повело. Он сонно прикрыл глаза, ощущая мерные толчки сердца Сиченя, испытав давно забытые чувства уюта и покоя. Эгоистично захотелось раствориться в этом моменте, отбросить свои чемпионские титулы и вечную погоню за победой. И эта мысль, страхом отрезвила его. Он отнял голову с чужого плеча и робко подтолкнул Сиченя к напору воды.       — Пообнимаемся в кровати, — неуклюже отшутился Цзян Чэн и отвернулся от испытующего взгляда.

***

      Цзян Чэн нервно дернул ремень безопасности и поджал губы, в сотый раз трагично вздыхая. Он все же поддался на уговоры Сиченя — встретить Рождество в кругу семьи Лань. А теперь, испытывая всевозрастающую тревожность из-за стопроцентной вероятности провала за ужином, Цзян Чэн мучительно выдумывает предлоги — один нелепее другого — чтобы не ехать с Сиченем.       Он щелкает по экрану телефона, в надежде, что Хуайсан выплывет с внезапным напоминанием о рекламной работе. Но менеджер ни с того, ни с сего взялся хранить молчание вот уже второй день. Тунеядец, — мысленно обругал Цзян Чэн менеджера. Он догадывается, что, скорее всего, Хуайсан отправился кутить на тех модно-элитных вечеринках, откуда потом тоннами лил сторисы в социальных сетях. Или, что тоже вполне вероятно, уехал к старшему брату в фамильный коттедж, чтобы провести праздник в кругу семьи.       Сичень, закончив заливать бензин в бак, вытащил «пистолет» и вернул рычаг на отсек в колонке. Расплатившись при помощи тачпада на столбе, Сичень сел в салон и пристегнулся, как раз в тот момент, когда Цзян Чэн поерзал на кресле, в очередной раз вздыхая.       — Ну, что такое? — С добродушной улыбкой спрашивает партнер.       Цзян Чэн коротко мотает головой.       Сичень заводит Рэндж и отъезжает в сторону, уступая место следующей машине.       — Чего ты так заволновался? Это же просто ужин…       — В кругу твоей семьи. Где будут твои родители, твой брат, твой дядя и этот… соплежуй.       Сичень звонко рассмеялся, выкручивая руль в сторону и выезжая на трассу.       — Сычжуй. Его зовут Сычжуй, — вежливо напомнил партнер.       Цзян Чэн раздраженно цокнул и отвернулся к окну.       — Моя семья — простые люди. Уверяю, ты им понравишься.       — Я не хочу никому нравится, — вспыхнув, отрезал Цзян Чэн.       Сичень сбросил скорость и съехал с трассы на обочину. Отстегнув ремень, он повернулся корпусом к Цзян Чэну и взял в свои ладони его руки.       — Что тебя тревожит, родной? — Тепло-вкрадчивым голосом спрашивает Сичень.       Цзян Чэн кривится на ласковое прозвище, но руки не отдергивает.       — Сичень, я потерял родителей в шестнадцать. Но и до этого времени, я не помню семейных ужинов. Вся моя жизнь — это лед, тренировки, соревнования под эгидой, — он осекается, неловко затихая под ласковым медовым взглядом, и фраза отца «достигни невозможного», набившая ему оскомину, застревает где-то по пути на выход. Он пристыженно отводит взгляд, с мукой в голосе проговаривая. — Я на этом торжестве буду, как бездомная кошка посреди собак. Нелепый, неуместный и раздражающий своим присутствием.       Сичень прикусывает щеку изнутри, чтобы не рассмеяться в лицо Цзян Чэну из-за сравнения с кошкой. На самом деле, Цзян Чэн чем-то напоминал своенравного кота. Так просто от него ничего не добьешься. Нужно только сидеть, терпеливо ждать, когда он, заскучав, сам придет поласкаться.       — А-Чэн, — Сичень аккуратно прихватил его подбородок и поднял лицо. — Моя семья — простые люди. Тебе нет нужды им нравится, впечатлять их своими достижениями. Ты можешь вообще забыть на этот вечер о своей профессиональной карьере и просто хорошо провести время. Мама готовит так вкусно, что язык проглотишь и не заметишь. Ванцзи очень интересный собеседник. А Сычжуй, хоть и маленький ребенок, но вежливый, он не будет тебе докучать.       Обреченно выдохнув, словно не до конца согласен со словами Сиченя, Цзян Чэн высвободился из его захвата и кивнул головой на дорогу.       — Поехали, а то опоздаем, — буркнул он под нос.       В дороге до родительского дома Сиченя они проводят в тишине, нарушаемой лишь легкой музыкой по радио. Сичень молчит, чтобы не раздражать лишний раз Цзян Чэна. Цзян Чэн в свою очередь прикусил язык, чтобы не попросить Сиченя остановить машину и дать ему выйти, пока не стало слишком поздно.       Проехав небольшой участок дороги, скрытый лесами, Сичень направляет машину в бок и, попетляв между зауженных кустами трасс, выехал на небольшое возвышение, останавливая машину на поляне. Цзян Чэн в изумлении приоткрыл рот, уставившись на двухэтажный коттедж, украшенный гирляндами и игрушками. Высокие сосны по бокам от дома тоже не остались без украшений и, подмигивая пузатыми лампочками-одиночками, освещали пространство не хуже фонарных столбов. Возле дома кто-то соорудил целую рождественскую инсталляцию выставив сани Санта-Клауса, всех оленей с пресловутым Рудольфом в начале упряжки, самого Санта-Клауса, снеговика и с дюжину эльфов в зелено-черной форме.       — Ты уверен, что у тебя фамилия Лань, а не Рокфеллер? — Развернулся Цзян Чэн к смущенно улыбнувшемуся Сиченю. — Сколько твоя семья платит за электричество?       — Сычжуй любит Рождество, а брат никогда не может ему сказать «нет», — тихо усмехнувшись пояснил Сичень.       Цзян Чэн закатил глаза и отстегнул ремень, вышел из машины, подождал Сиченя и пошел за ним следом, нарочно ступая позади, словно оставляя себя возможность убежать, если что-то пойдет не так.       Они взобрались по ступенькам дома и замерли возле двери, на которой висел дурацкий традиционный венок из веток ели, скрученный красной лентой. Сичень нажал на звонок и Цзян Чэн презрительно скривился, услышав механическую мелодию «Колокольчики звенят».       — Твоему брату придется тяжело, когда его приемный сын вырастит, — фыркнул Цзян Чэн.       Сичень повернул к нему голову, но не успел ответить — входная дверь открылась и на пороге показалась невысокая стройная женщина в бледно-голубом платье. Подол платья свободно крутанулся вокруг ее щиколоток, что казалось, будто она не идет, в плывет.       — Сынок! — Радостно воскликнул женщина и открыто развела руки, принимая сына в объятия.       — Здравствуй, матушка! — С улыбкой произнес Сичень.       Он сделал шаг в сторону и поглядел на Цзян Чэна. Женщина не переставая улыбаться, переместила взгляд с сына на гостя.       — А, Цзян Чэн, — воскликнула она, ни капли не удивившись, и наградила Цзян Чэна такими же объятиями, что и сына.       Цзян Чэн растерянно заморгал и в смущении едва прикоснулся ладонями в ответных объятиях. Мама Сиченя перехватила его руку и твердо повела за собой в дом. Цзян Чэн, буксируемый невысокой женщиной, спешно перебирает ногами, совсем растерявшись от такого внезапного эмоционального шквала.       — Дорогой, сын приехал! — Звонко протянула женщина и оглянулась на Цзян Чэна с доброй улыбкой, так зеркально похожей на улыбку Сиченя. — С гостем!       Внутри убранство дома тоже пестрело всевозможной рождественской атрибутикой от традиционного камина с носками, символизирующих каждого члена семьи, до елок разных размеров и цветов на каждой поверхности. На лестнице, старательно обернутой мишурой, показался высокий, плечистый и крепкий мужчина.       — Здорово, что наш трудоголик смог оторваться от своего кабинета, — посмеиваясь, ответил муж на реплику жены.       Он с поразительной для своего возраста пружинистостью и резвостью сбежал по ступенькам лестницы и подошел первым делом к Цзян Чэну, по-отечески обняв и хлопнув его по спине так, что у того дрогнули колени.       — Или это нам тебя благодарить за возращение блудного сына? — Он рассмеялся, выпуская его из кольца рук.       Цзян Чэн натянуто улыбнулся, не зная что ответить. А отец уже крепко сжал сына, и Цзян Чэн отметил, что Сичень и его папа оказались почти одного одного роста — сын чуть выше.       — Ну, что ты такое говоришь, пап, я всегда к вам приезжаю, — смущенно розовея, протянул Сичень.       Появление третьего члена семьи, заставило Цзян Чэна уронить челюсть. Ванцзи оказался практически точной копией Сиченя, только внешность была какой-то подчеркнуто холодной и теплая улыбка — главное оружие Сиченя — не играла на бледно-красных губах.       — Брат, — тихо кивнул Ванцзи и крепко обнял Сиченя.       Цзян Чэна он, к счастью, обнимать не стал, а протянул ладонь и вежливо пожал протянутую в ответ руку.       — Не стойте в проходе, проходите скорее, — засуетилась мама Сиченя. — Давайте-давайте, мы вас так ждали!       Она подтолкнула Цзян Чэна в гостиную, где указала ему на свободный диван или любое кресло. Для сохранение видимости границ, Цзян Чэн предпочел опустить в кресло. Сичень сел с краю дивана, чтобы быть поблизости к партнеру.       — Крепкие руки у вас семейное, да? — Шепнул с усмешкой Цзян Чэн.       Сичень улыбнулся, смешно наморщив нос.       — Знаю, что спортсмены не пьют, я это уважаю, — с улыбкой произнес отец Сиченя. — Мы тоже не пьем. Но вот от безалкогольного глинтвейна отказаться не можем, — и вместе с этими словами протянул красную кружку с ароматным напитком Цзян Чэну.       — Спасибо, — поблагодарил Цзян Чэн, перенимая напиток.       — На облепиховой ягоде он лучше всего получается, — с видом знатока добавил мужчина и скрылся из гостиной. По звуку громкого голоса, Цзян Чэн сделал вывод, что он направился на кухню.       — Можешь не пить, если не хочешь, — предложил Сичень.       Но Цзян Чэн пропустил его предложение мимо ушей и, подув, пригубил коротким глотком горячего глинтвейна. Вкус и вправду получился восхитительный, в меру сладкий, а терпкая вязкость корицы довершает композицию напитка. Цзян Чэн осоловело моргнул, почувствовав странный комок в горле, и поглядел на кружку у себя в руках.       — Извини, если невкусно. Папа часто экспериментирует с рецептом, мог где-то перегнуть с составляющими, — виновато прикусил губу Сичень, приняв неподвижность партнера за другое.       Цзян Чэн прикрыл глаза, ощущая разливающееся в каждой клеточке тело необычайное тепло идущее от камина, от кружки в руках и от этой семейной идиллии, что он был лишен с ранних лет. В носу неприятно захлюпало. Цзян Чэн мотнул головой и натянуто улыбнулся Сиченю.       — Нет. Вкус идеальный, — и снова поднес кружку ко рту, придерживая керамические бока обеими руками.       Сичень неуверенно приподнял уголка рта и тихо опустил ладонь на колено Цзян Чэна, проведя большим пальцем тонкую линию. Цзян Чэн отвел от него лицо, примостив кружку на другое колено и освободившейся рукой непривычно нежно накрыл руку Сиченя.       Это будет первое за долгое время Рождество, которое он проведет не в одиночество.

***

      Уснув только к часу ночи, так как сумел раскрутить Сиченя на еще один секс, Цзян Чэн не сразу приходит в сознание. Он вытягивает руку, в слепую пытаясь нашарить разрывающейся стандартной трелью телефон. То, что он по ошибке принимает за звон будильника, оказывается звонком Хуайсана. Приоткрыв один глаз, Цзян Чэн свайпает кнопку вызова и подносит телефон к уху.       — Включи телевизор, — холодным тоном рекомендует Хуайсан. — И да, я еду к вам. Оденьтесь.       Цзян Чэн отводит трубку от уха с недоумением разглядывая потухший экран мобильного — когда Хуайсан был так краток? Сонно проморгавшись, он снова тянется к тумбочке за пультом, и тыкает в кнопку. Плазма вспыхивает, ударяя по глазам ярким светом, Цзян Чэн жмурится, прикрывая лицо тыльной стороной ладони. Сичень на своей половине кровати заворочался и поднялся на локтях, непонимающе переводя взгляд с Цзян Чэна на экран.       Слух концентрируется быстрее, чем глаза, и в еще затуманенный мороком сна разум Цзян Чэна влетают обрывки фраз:       — Мировой чемпион… Лотос… да, это определенно он… Выходит, что он нетрадиционной ориентации?       Жар страха спустился с макушки и острыми иголками прошелся вниз по позвонкам. Цзян Чэн отвел руку от лица и вгляделся в экран. Двое дикторов — женщина и мужчина — в студии, соответствующей утренним новостям, обсуждают горячую новость дня, большим квадратом выведенную за их спины на специальный таблоид. Тела заблюрены и Сиченя со спины не узнать, но вот его лицо, застывшее в высшей точке экстаза, легко опознаваемо.       Сичень омертвев с картинки на экране, молчит, пытаясь переварить обрушившуюся новую шокирующую реальность. В личной раздевалке Цзян Чэна кто-то установил камеру?       Он попытался забрать пульт из пальцев Цзян Чэна, но тот глухо рыкнул — Руку сломаю! — и отступился. Вместо этого Сичень натянул, подобранную с пола, одежду и прошел на кухню, в попытке отвлечься на заварку кофе. Цзян Чэн перематывает программу новостей на начало и всматривается в экран, находясь на грани помешательства. Сичень принимает повторную попытку расшевелить его, но Цзян Чэн отмахивается, лишь выдергивая с его руки одежду и, не отводя глаз от экрана, надевает трусы и футболку.       Хуайсан приезжает полтора часа спустя со звонка и заходит в лофт с каменным лицом. Сичень из вежливости предлагает ему кофе, но менеджер отказывается, сверля тяжелым взглядом, прилипшего к экрану телевизора Цзян Чэна.       — Извиняюсь за опоздание, но дом брата облепили папарацци. Полагаю возле твоего такая же ерунда, — ровным тоном сообщает Хуайсан.       — Это твоя работа. Я плачу тебе за то, чтобы устранял проблемы, — столь же ровно отвечает Цзян Чэн.       — Не пришлось бы их решать, если бы ты их не устраивал, — вдруг, взорвался Хуайсан.       Цзян Чэн тяжело поворачивается к нему и мрачно смотрит на разгорающегося в гневе Хуайсана.       — Уговор был на то, что ваши отношения не попадут в прессу. Я позаботился, снял вам этот лофт, регламентировал график встреч, а что делаете вы? Трахаетесь на камеру? Молодцы! — Он всплеснул руками.       Цзян Чэн стремительно поднялся на ноги и сжал кулаки, с вызовом вздернув подбородок.       — Откуда камера в моей личной раздевалке? — Закричал он, не сдерживая своих эмоций.       — Откуда мне знать? — Наигранно хлопнул себя по лбу Хуайсан.       — Так выясни это, блять! — Окончательно вскипел Цзян Чэн.       Сичень выступил вперед, становясь между ними и успокаивающе приподнял руки.       — Хуайсан, действительно, можно ли выяснить откуда в личной раздевалке камера? Это же прямое нарушение закона, — спросил Сичень.       Хуайсан вздохнул, кисло скривившись, будто бы у него разом заныли все зубы от голоса Сиченя.       — Да, как раз это сыграло нам на руку — нарушение закона. Я обзвонил знакомых юристов и бросил их силы на телевидение и прессу, твою предоргазменную рожу уберут с экрана и таблоидов и принесут тебе официальные извинения. Но вот интернет неподконтролен. — Уже спокойнее заговорил Хуайсан, понижая громкость. — Те социальные сети, куда можно направить запрос, юристы тоже взяли в работу, но дочиста…       — Из интернета ни хрена не удалить, — мертвым голосом закончил Цзян Чэн и устало рухнул обратно на кровать.       — Я привлек Минцзюэ к расследованию, он со своей компанией уже работает в нескольких направлениях. Когда станет что-то известно — он даст знать.       Цзян Чэн ничего не ответил, и вместо него заговорил Сичень.       — Спасибо, Хуайсан! Если я могу чем-то помочь…       — Сиди и не высовывайся. Сейчас все начнут рыть в прошлом Чэна, искать того, кто мог быть на том снимке. Если они обнаружат, что их кумир обращался в твою больницу, как думаешь, твои пациенты смогут получить причитающуюся им помощь через толпу СМИ? — Безжалостно сыронизировал менеджер.       Сичень виновато потупил взгляд, признавая правду в словах Хуайсана.       — Ладно, проехали, будем разбираться по мере поступления, — смягчившись, добавил Хуайсан. — Тебе лучше оставаться на этой квартире. Вернешься домой и тебя не оставят в покое. На арену пару дней тоже не суйся, Чжулю подыскивает другую площадку для тренировок. И еще Минцзюэ готов выделить тебе охрану, на случай особо ретивых фотографов. — Он повернулся к Сиченю и задал вопрос. — В холодильнике есть еда?       — Нет, мы всегда выбрасываем остатки, потому что не знаем через сколько вернемся, — глухо ответил Сичень.       — Ясно. Тогда я до ближайшего маркета. И, — он сконфуженно взглянул на Сиченя. — За этот крик вначале, извини. Мне надо посмотреть твою реакцию — совет брата.       Сичень коротко кивнул, как бы говоря — «Без проблем!».       — Просто за неделю до соревнований кто-то пытается дестабилизировать лидера турнирной позиции, — пояснил менеджер. — А ты так ловко подвернулся.       С этими словами, Хуайсан вышел в коридор и покинул лофт.       Сичень осторожно подошел к неподвижно застывшему Цзян Чэну и опустился перед ним на колено, протянул руку и ласково накрыл ладонью колено. Цзян Чэн не отреагировал, продолжая смотреть в пол.       — Это решаемо, — тихо заговорил Сичень. — Да, какое-то время эту тему будут муссировать в комментариях, но не с целью очернить тебя. Тебя поддержат.       Цзян Чэн вздрогнул и механически поднял голову, посмотрев сквозь Сиченя. Нижняя губа Цзян Чэна задрожала, а взгляд густо потемнел от гнева.       — Только не надо мне втирать про то, что мир изменился! Нет никакого понимания и принятия, — начал он дрожащим голосом, срывая на фальцет. — Знаешь как ко мне теперь начнут относиться? Как к гребанному калеке! Все мои труды, все мои старания будут смыты в унитаз. Мои достижения будут рассматривать через призму «гей». Никто не подумает о том, что я по пять часов торчу в зале, отрабатывая один и тот же прыжок, доводя технику исполнения до безупречности. Мои настоящие результаты будут восприниматься подачкой судей — он же гей, его просто пожалели из-за повестки. Они обесценят каждый день, каждый час, каждую минуту, в которой я рву себе жилы! — Не стесняясь громыхнул Цзян Чэн в обескураженное лицо Сиченя.       — А-Чэн, ты прошел длинный путь. Снова встал на коньки после операции…       — Но запомнят меня ебушимся с мужиком! — перебил Цзян Чэн, махнув рукой в сторону плазмы.       — Это не так, — мягко заспорил Сичень, качнув головой из стороны в сторону. — Я знаю сколько трудов ты вкладываешь. Сколько сил затрачиваешь. Знаю сколько в тебе мужества идти вперед…       — Да, какая в жопу, разница?! Твое мнение неважно! Ты — никто! — Закричал Цзян Чэн, поднимаясь на ноги и сбрасывая руку Сиченя.       Он отошел от Сиченя, чувствуя острую необходимость отдалится от чужой жалости.       Сичень за его спиной распрямился и обхватил себя руками.       — Извини, — выдавил он из себя.       Цзян Чэн презрительно фыркнул, крутанувшись на месте и, взглянув в лицо Сиченя, застыл в удивлении. По лицу Сиченя градом катились слезы, огибая скулы и срываясь с подбородка на рубашку.       — Боже, да ты не при чем, — начал оправдываться Цзян Чэн.       — Это не из-за того, что произошло, — сдавленным голосом попытался успокоить Сичень.       Он отнял руки от туловища и ладонями стер слезы. Но тут же набежали новые.       — Чего ты тогда мотаешь сопли? — Недоуменно грубо поинтересовался Цзян Чэн.       Сичень молчит, не в силах совладать со слезами, и грустно улыбнувшись, отворачивает лицо.       — Я, — начинает он, дрожа всем телом, точно в ознобе. — Я просто осознал кое-что.       — И? — Нетерпеливо надавил Цзян Чэн, пытаясь ускорить объяснение.       Сичень снова потер ладонями лицо и заговорил:       — Мы все обговорили вначале и меня все устраивало. Но я живой человек. И человеку свойственно ошибаться, — он метнул быстрый взгляд на Цзян Чэна и снова отвел глаза. — Я полюбил тебя полгода назад. Может даже раньше, но упрямо списывал свои чувства на восхищение тобой.       Растерянно покачнувшись, Сичень обхватил себя, враз сделавшись на несколько размеров меньше.       — Решил оставить все как есть. Не говорить тебе об этом, потому что испугался — вдруг, ты оттолкнешь, — он нервно облизал губы. И еще несколько слезинок скатились вниз. — В душе лелеял надежду, что может, однажды, ты ответишь взаимностью. Разглядишь того, кто с тобой рядом. И сделаешь выбор в мою пользу. — Он печально рассмеялся — смехом, разбивающимся на тысячи острых осколков мечты. — Я безнадежный идиот. За это я попросил прощения.       — Ты любишь меня? — Пребывая в полнейшем шоке, переспросил Цзян Чэн. Сичень согласно опустил голову. — За что?       — Ни за что.       Сичень пожал плечами и пристально посмотрел в лицо партнера.       — Любят не за что-то. Любовь отдают просто так. И я готов тебе отдать свою любовь, потому что ты достоин ее по факту своего существования. Тебе нет нужды прыгать выше головы, чтобы что-то доказать мне. — Он, внезапно, горько усмехнулся. — Но я не то, что надо тебе. И это не повод напросится на жалость к себе. Всего лишь констатация факта — самой упрямой в мире вещи.       — Ты, — запнулся Цзян Чэн, подбирая слова. — Ты злишься на меня?       Сичень глубоко вдохнул, не давая слезам вырваться наружу.       — Никакой обиды и ничьей вины. Я сам несу полную ответственность за свои чувства. Жаль только, что я был так самонадеян.       Он опустил руки вниз и те безвольными плетьми повисли вдоль тела. Он через силу улыбнулся партнеру, подошел к тумбочке, чтобы забрать свой телефон и вышел в коридор. Спешно натянул обувь, снял с вешалки пальто и вышел за дверь, оставляя лофт в полное распоряжение парализовано замершего Цзян Чэна.       Эффект затишья комнаты был сравним с эффектом взорвавшейся бомбы.

***

      На новой арене, найденной Чжулю, за городом Цзян Чэну все равно не удается скрыться от вездесущих папарацци. Они перекрывают собой дорогу, облепляя машину. И уже на третий день ребята с фирмы Минцзюэ подключаются к решению вопроса исправно срабатывая, не допуская репортеров на тренировку и держа СМИ на приличном расстоянии от его дома. В газетных таблоидах и коротких сводках интернет-порталов появляются лишь его фото в кепке и с маской надвинутой на лицо — без личных комментариев.       Ни тренер, ни хореограф, ни, хвала небесам, менеджер не обсуждают с ним сложившуюся ситуацию, предпочитая с головой уйти в работу. Цзян Чэн с благодарностью отмечает это и гоняет себя на тренировках без пощады к собственному телу.       Его программа и техника идеальны, на высоте, как никогда раньше — это с видимым воодушевлением отмечает Чжулю.       — Знал бы, что на тебя так действует смена обстановки, давно бы уже заменил арену, — топорно шутит тренер.       Цзян Чэн отмахивается и заходит на новый круг для отработки прыжков. За всю неделю на его телефон не поступило ни единого звонка или сообщения от Сиченя, который обычно не упускал возможности поддержать его перед соревнованиями. И Цзян Чэн старательно делает вид, что проблемы не существует. Все образумится после выступления, — врет сам себе. Он высвободит пару дней и наберет Сиченя. Конечно, разговор будет тяжелым, но он справится, как всегда.       При мысли о Сичене Цзян Чэн неуклюже повел ногой и его вынесло с поворота в бок, всем телом отбрасывая на борт.       — Так, все, сворачивайся. Ты уже устал. Мне не надо, чтобы ты убил себя перед завтрашним соревнованием, — прикрикнул Чжулю.       Цзян Чэн мотнул головой, отчаянно вцепляясь пальцами в борта арены. Страх накинул на его шею тугую петлю ясно обрисовав картину: одиночество в пустом доме. Он оглядывается через плечо и видит, что тренер выжидательно глядит на него, не оставляя выбора — лед придется покинуть, как бы он не противился этой идее.       На автомате он доезжает к противоположной стороне арены, едва дослушивает комментарии тренера и идет в раздевалку, где скинув спортивное облачение, натягивает будничную одежду — мягкие джинсы, плотную водолазку и приталенное короткое пальто, не забыв надвинуть на глаза кепку, а остальную часть лица скрыть за темной маской. Душ в раздевалке он перестал принимать, придерживая свою любовь к чистоплотности до дома.       На выходе из раздевалки его уже поджидает охранник. Цзян Чэн кивает ему и тот отворачивается, ведя следом за собой. На парковке с черного входа нет никого — ребята работают превосходно — и Цзян Чэн спокойно скользит в седан, располагаясь на заднем сиденье. Охранник занимает место за рулем и выводит машину с места.       Цзян Чэн стягивает кепку с маской и отворачивает лицо, скучающе скользя взглядом по пейзажу за окном. На телефон приходит сообщение от Хуайсана — «К тебе в дом вломились. Ночуй в лофте. Утром пришлю за тобой машину.» Цзян Чэн смахивает иконку смс и снимает блокировку с телефона по привычке заходя в диалог с Сиченем. Последнее сообщение все также отправлено в начале месяца — «Жду с нетерпением. Очень соскучился!»       Как он мог не разглядеть очевидное?       Хотя, по правде сказать, у Цзян Чэна за всю жизнь никогда не было отношений. Короткие случки для сброса напряжения и только. Родители здоровым взаимодействием не могли похвастаться. Цзян Чэн, глядя на постоянные перепелки, рос с мыслью, что лучше быть одному, чем тихо ненавидеть своего партнера. Потому за отсутствием опыта или здравого примера влюбленность Сиченя оказалась спрятана от него глубоко, оставаясь под самым носом.       Он прикрыл глаза в энный раз прокручивая события, связанные с Сиченем, разбирая на атомы каждое слово, каждое действие, каждый жест партнера, приходя к выводу, что это не Сичень безнадежный идиот, а он слепой кретин. И за слова, брошенные Сиченю в лицо слишком яростные, слишком грубые, слишком уничижительные Цзян Чэн был готов самолично посыпать себе голову пеплом.       Коротко выдохнув, Цзян Чэн прихватил пальцами переносицу и устало помассировал зажатое местечко. Вспомнив о сообщении Хуайсана, он отвел руку и повысив голос, чтобы перекрыть звук радио, обратился к водителю:       — Хуайсан сказал ехать в лофт.       — Хорошо, сэр, — машинально отрапортовал охранник.       Внезапная мысль, вспыхнувшая на задворках разума, пронеслась в голове отчаянно падающей звездой. Цзян Чэн наклонился ближе к водителю и решительным тоном исправил приказ:       — Езжай в больницу!       — Вам плохо, сэр? — Обеспокоенный охранник поднял взгляд на зеркало заднего вида, чтобы поймать отражение Цзян Чэна.       — Выполняй работу молча, — отрезал Цзян Чэн и откинулся на спинку кресла, прикрыв глаза, привычно отрезая себя от внешнего мира.       Он постарался выкинуть из головы возможные проблемы его опрометчивого поступка — он всегда может сказать, что навещал своего врача из-за мучающей его травмы, тем самым уведя Сиченя из-под прицела СМИ. Ему плевать на реакцию Хуайсана. Острая необходимость увидеть Сиченя, поговорить с ним взяла вверх над всегда холодным рассудком, сделавшись такой сильной, словно нужда легких в кислороде.

***

      Сичень взглянул на циферблат наручных часов, прикинув в уме оставшееся до совещания время — он еще успеет заскочить в кафетерий и перехватить что-то куда серьезней, чем сандвич на ходу. От выпитого утром кофе уже начинало сводить желудок, ему требовалась нормальная еда.       Сичень проскочил мимо дежурного поста медсестер, кивнул идущему на встречу кардиологу, завернул за угол и большими шагами преодолел расстояние коридора, нажал на ручку и распахнул дверь, удивленно затормозив на пороге своего кабинета.       В его кресле, закинув ноги на стол, сидел Цзян Чэн и перекидывал с руки на руку земной шар — сувенир, вынутый с подставки.       — Дверь принято закрывать, если не хочешь незваных гостей, — спокойно прокомментировал Цзян Чэн, подняв на Сиченя взгляд.       Отмерев, Сичень шагнул в свой кабинет и, не оборачиваясь, закрыл дверь. Цзян Чэн спустил со стола ноги, дотянулся до подставки, чтобы вернуть земной шар на место и вышел из-за стола, не спеша приближаясь к Сиченю.       — Ты воды в рот набрал? — Насмешливо выгнул бровь Цзян Чэн, оставив между их тел совсем мизерное расстояние.       — Что ты тут делаешь? — Растерянно поинтересовался Сичень.       — Приехал в больницу. Кстати, что за ребята на подъезде? Такие педанты, обыскали мою машину, хотя ведь видели кто сидит на заднем сиденье, — Цзян Чэн пальцем указал на свое лицо, криво усмехнувшись.       — Тебе плохо? — Встревоженно нахмурился Сичень. — Спина болит?       — Нет, все отлично, — бодро ответил Цзян Чэн.       — Тогда зачем ты приехал?       — И снова по кругу: я не могу соскучится по тебе? — Хитро улыбнулся Цзян Чэн.       Он шутливо стукнул Сиченя кулаком в плечо. Сичень не шелохнулся, оставляя жест без реакции. Только упрямо сжал губы и отвел взгляд.       — Не за чем было проделывать такой путь.       — Нет? — Удивился Цзян Чэн.       — Нет, — подтвердил Сичень, пытаясь обойти партнера.       Почти сразу же, Цзян Чэн хватает его за локоть, разворачивая к себе.       — Разве так себя ведут с тем, кого любят? — Поддел Цзян Чэн. — Сколько тебе еще нужно времени? День — два? Неделя? О, может будет достаточно моего отсутствия, пока идут соревнования в Пхеньяне?       Сичень коротко усмехнулся, не поднимая головы.       — Мне больно, Цзян Чэн, — холодно произнес он и, наконец, посмотрел прямо. — Я сказал тебе, что мои чувства — моя ответственность. Это, действительно, так. Но я тебя предупредил о них. И поэтому не позволю тебе отплясывать на моей любви, как тебе заблагорассудится.       Цзян Чэн в смятении разжал руку.       — Но это же хорошо, что любишь. Разве нет? — Неловко улыбнулся он. — Будешь заниматься сексом с любимым.       — Нет, — твердо произнес Сичень.       — Что значит «нет»?       — То и значит. Нет, — повторил Сичень, темнея лицом. Он сделал шаг вперед наступая на Цзян Чэна, и вынудил его шагнуть назад. Еще несколько шагов и Цзян Чэн спиной упирается в дверь. Сичень поднимает руку, упираясь ладонью в поверхность двери и не мигающее смотрит в глаза Цзян Чэна. — Я больше не буду принимать участие в твоем акте саморазрушения. — Вторую руку, с зажатой между пальцев папкой, он поднял на уровень глаз партнера и показал лицом приклеенный к ней ярлычок.       Цзян Чэн читает на папке свое имя и лицо его испуганно вытягивается.       — Ты говорил с Вэнь Цин?       — Она поговорила со мной и сказала, что у тебя два варианта: либо секс, либо лед.       Растерянно хмыкнув, Цзян Чэн поглядел на Сиченя.       — И ты сделал выбор за меня? — Обнаружив, что дрожит, Цзян Чэн сжал кулаки, стараясь удержать реакцию тела.       — Ты его сделал. Я поддержал, — ответил Сичень.       — Что? Что за чушь? — Выпалил чуть громче, чем планировал Цзян Чэн.       Сичень отнял руку от двери и устало потер подбородок, опуская взгляд.       — Я — никто. Ты сам сказал. И я понимаю, что никогда не стану кем-то…       — Да я на эмоциях это сказал, — раздраженно перебил Цзян Чэн.       — Пускай на эмоциях. Но это так. Я был для тебя лишь партнером, но ты все равно промолчал о том, что тебе стало плохо после короткой программы. Ты не счел нужным меня предупредить. И я не могу не думать о том, что потворствовал этому приступу. — Сичень поднял руку и нервно провел пальцами по волосам. — Не знаю почему ты так долго держал меня подле себя. Может, удобства ради. Но теперь с этим покончено. Возвращайся туда, ради чего ты так стараешься. Это ведь цель твоей жизни, доказать что-то людям, которые уже давно мертвы. А здесь ты больше ничего не получишь.       Цзян Чэн открыл рот и тут же его захлопнул. Переварить слова Сиченя ему удалось не сразу. Когда все же смысл достиг нужного отдела в мозге, он срывающимся голосом уточнил.       — Ты меня бросаешь?       — Называй как тебе удобно, — неожиданно виновато произнес Сичень.       Слова Сиченя врезались ему в грудь, как топор в дерево. Цзян Чэн недоверчиво покачал головой и оглядел всего партнера, ища подвох. Но подвоха не было, Сичень высказал правду, обидную, без прикрас, но тем не менее правду. То на что у самого Цзян Чэна не хватило бы духу.       Страх быстро превратился в гнев, и собрав остатки своей гордости, Цзян Чэн отвернулся с несвойственным для себя спокойствием, вышел за дверь. Которую Сичень тут же закрыл на замок, отрезая пути возвращения.

***

      Начав выговаривать Сиченю за ужин, как только они оказались за закрытыми дверями гостевой комнаты, Цзян Чэн не сразу понимает причину своей злости. И только потом, когда он выгнал Сиченя в другую комнату и остался один, до Цзян Чэна, точно колокольный звон, докатился смысл его злости. Он элементарно испугался, осознав реальность — Сичень, однажды, уйдет, повинуясь выбору родителей. А то, что партнер подчинится сомневаться не приходилось. У Сиченя любящая и поддерживающая его семья, в которой он — будущий глава, наследник, полноправный хозяин семейного бизнеса и еще куча ярлыков, навязывающих ему социальный статус при котором необходима кроткая и послушная жена.       И не зная иного выхода, кроме как излить свой страх в гнев, Цзян Чэн ругается с Сиченем, портя прекрасно проведенный вечер в уютной обстановке.       Собираясь в дорогу назад Цзян Чэн думает, что лучше вызовет такси, чем проведет два часа пути в натянутой тишине. Но Сичень встречает его с неизменной улыбкой, принося в комнату кофе и спокойствие. Цзян Чэн прижимается к нему, расслабляясь в кольце сильных рук, и утыкается носом в плечо — когда Сичень уйдет, ему будет очень больно.       На прощания родители Сиченя несколько раз обнимают Цзян Чэна, Ванцзи — на деле оказавшийся очень интересным собеседником — не изменяя себя, пожимает руку, как и его дядя Цижень, а Сычжуй, отчаянно краснея, дарит рисунок бабочки со словами «Ты тоже порхаешь».       В машину Цзян Чэн садится с тянущей душу грустью. Он узнал этих людей только вчера, но уезжать уже не хотелось.       — Я спросил у Хуайсана на счет твоего графика, и он любезно сказал, что у тебя еще два свободных дня, — сверкая улыбкой, поделился Сичень.       — В лофт? — Уточнил Цзян Чэн, сворачивая рисунок Сычжуя и пряча на дно своего рюкзака.       — Нет, кое-куда в другое место, — по-детски хитро прикусил губу Сичень.       — Ты знаешь мое отношение к сюрпризам, — мрачно протянул Цзян Чэн.       — Тебе понравится! — Заверил Сичень. — Где твой дух приключений?       — Сичень, у меня его никогда не было, — презрительно скривился партнер.       — Ладно, просто отвезу тебя в одно место. И, обещаю, там не будет никого — только ты и я. Тебе будет комфортно, — успокоил Сичень, оборачиваясь назад, чтобы сдать машину задним ходом.       Решив довериться партнеру, Цзян Чэн откинул голову на подголовник и уставился в окно. Сичень ведет машину в течении получаса по нерасчищенной дороге, один раз едва не увязнув в снегу. Разлапистые деревья, похороненные под белоснежными шапками напирают друг на друга, стягивая небо и не давая солнечному свету проникнуть в лес. Цзян Чэн сонно прикрывает глаза и почти засыпает, но радостный возглас Сиченя, приводит его в чувства, и он, проморгавшись, смотрит в лобовое окно, поражаясь раскинувшейся перед глазами картинке.       Природное озеро, затянутое чистейшим темно-синим льдом, раскинулось на несколько сотен километров. В центре природной арены высокая гора-остров из черного камня, как проблесковый маячок. И здесь, не скрытое деревьями, солнце сверкает так ярко, отражаясь от замерзшей воды, что слепит глаза, под каким углом не взгляни.       — Я помнил, что он где-то здесь, — радостно сообщил Сичень и подъехал на машине еще ближе.       Он отстегнул ремень и вышел из салона. Цзян Чэн застегнул куртку и вышел следом, обходя машину сбоку. Сичень, открыв багажник, вытащил две коробки с торжественным видом протянул Цзян Чэну.       — Это не твои излюбленные эйсы, потому что идея возникла в последний момент, — виновато пояснил Сичень. — Я заехал в первый попавшийся спортивный магазин. Но, надеюсь, что с размером угадал.       Цзян Чэн сведя брови к переносице, снимает крышку, отодвигает верхний слой бумажной упаковки и находит самую простую модель фигурных коньков.       — Да вы романтик, мистер, — привычно язвит Цзян Чэн, пытаясь скрыть смущение из-за красивого жеста партнера.       Усевшись внутри багажника, Сичень и Цзян Чэн сменяют свои ботинки на коньки. Как и ожидалось, Сичень совершенно не имел никакого понятия, как правильно шнуровать ботинок конька, а на льду выяснилось, что и стоять-то на лезвии он не может. Цзян Чэн, едко ухмыляясь, возит Сиченя по льду, придерживая за руки.       — Как пингвин, — неутешительно припечатывает Цзян Чэн нулевую технику партнера.       Сичень, ни капли не обидевшись, смеется. Его глаза сверкают, как звезды в ночном небе, а улыбка, точно еще одно зеркало, отражает солнечный свет.       — И прости меня, что уговорил поехать к родителям на ужин, — с раскаянием в голосе произнес Сичень. — Не подумал, что тебе будет так плохо.       Цзян Чэн вздохнул, выпуская изо рта молочный пар.       — Да нет, все в порядке. Мне понравился ужин, честно. У тебя замечательная семья. Родители у тебя приятные, заботливые люди. И брат интересный. Да и соплежуй оказался неплох, — с неохотой признал партнер, несильно отталкиваясь лезвием. — Я… я просто растерялся. У меня такого никогда не было. Отец работал на износ, чтобы оплатить мою форму и тренировки, а мать все время была со мной на репетициях. Все, что я вынес из семейных ужинов, что я никогда не достигну невозможного, — он кисло улыбнулся, подтягивая Сиченя за руки, и сощурился на слепящий свет. — Жаловаться, конечно, не на что — они растили меня в лучших спартанско-чемпионских условиях. Просто ты и твоя семья…       — Как другой мир? — Скромно уточнил Сичень.       — Да, что-то вроде того, — согласился Цзян Чэн. — Никогда не отмечал праздники в кругу семьи. Обычно я отдыхаю дома в такие дни. Иногда с Хуайсаном на пару.       — Традиции можно менять, — с осторожной улыбкой заметил Сичень.       — Поменять тебя на модель поновее и помолчаливее? — Фыркнул Цзян Чэн.       Сичень легко рассмеялся, качнув головой.       — Не-а, я не отдам тебя брату, — собственнически хмыкнул партнер.       — Вот и думай, что говоришь, — тихо проворчал Цзян Чэн. — И, ради всего святого, согни ты уже колени, даже дети не катаются на прямых ногах!       Сичень послушно попытался выполнить указание, но тут же неумело вывел ногу вперед и потерял равновесия, заваливаясь на спину и утягивая за собой Цзян Чэна.       Ругнувшись, Цзян Чэн навалился сверху и обеспокоенно вгляделся в лицо Сиченя.       — Сильно ударился? Затылком? — Он просунул ладонь под голову партнера, пытаясь нащупать шишку, но Сичень умиротворенно улыбнулся ему и, вытянув шею, прикоснулся к губам Цзян Чэна нежным долгим поцелуем, выправляя провальный уикенд идеальным финалом.

***

      В общий зал Цзян Чэн входит, как в клетку со львами. Разговоры стихают и все взгляды обращаются к нему. Фигурист, не опуская головы, пересекает зал, с вызовом отвечая на чужие взгляды, и занимает место возле турникета. Костюм — дымчато-серый градиентом уходящий в черный — он надевает еще дома.       — Разминай плечи и руки, потом пробежишь несколько кругов, — командует Чжулю, вытаскивая из сумки резинку и завязывает ее на турникете.       Хуайсан с ровным выражением лица, занимает место подле Цзян Чэна и утыкается в экран телефона, успевая переписываться в нескольких чатах подряд.       Конкуренты обходят их стороной, не упуская возможности разглядеть Цзян Чэна долгим препарирующим взглядом. Цзян Чэн видит каждого в отражении, но Чжулю предупредительно мотает головой, приказывая не реагировать на эти голодные до сплетен взгляды. Практически сразу же, он протягивает наушники подопечному, чтобы тот заткнул уши и начал настраиваться на мелодию программы.       По показателям турнирной таблицы, Цзян Чэн на произвольной программе должен будет выступать первым, и фигурист этому несказанно рад потому что если ему придется ждать своей очереди, он точно сцепится с кем-нибудь из присутствующих и подкинет Хуайсану новой работы.       Продолжая упрямо держать голову высоко, Цзян Чэн делает пробежку по залу автоматически становясь главным блюдом дня. Кто-то отворачивается при его приближении, кто-то скучающе мажет взглядом, а кто-то в открытую кивает собеседнику головой, указывая на фигуриста.       Цзян Чэн сцепляет зубы и уходит в себя, опуская между собой и окружением железный занавес. Он добегает последний круг и подходит к Чжулю.       — Регистрация закончена, давай на выход, — тихо командует тренер.       Хуайсан поочередно протягивает ему эйсы и укладывает снятые кроссовки внутрь спортивной сумки, которую закидывает себе на плечо. Он, идя позади, ободряюще хлопает друга по плечу и оставляет руку там вплоть до выхода из зала.       — А разве для заднеприводных вход не с черной стороны? — Доносится тихое шипение сбоку.       Чжулю упреждающе сжимает плечо Цзян Чэна, не давая ему развернутся и ответить.       — Тогда почему ты все еще тут, Яо? — Мило улыбнувшись и сложив комбинацию из кулака и среднего пальца, Хуайсан выталкивает Цзян Чэна за дверь.       — Я вырву ему кадык, — рычит Цзян Чэн.       — Да хоть коньком вспори, — соглашается Хуайсан.       — Но после выступления, — добавляет тренер.       В коридоре Цзян Чэн старается восстановить дыхание, сбившееся из-за костром вспыхнувшего гнева. Он расстегивает молнию на кофте и скидывает её с плеча, не глядя протягивая Хуайсану. Менеджер ускорив шаг, забирает протянутое и вешает поверх сумки.       — Абстрагируйся, — словно мантру повторяет тренер, когда они проходят между трибун, забитых до отказа зрителями. Все внимание тут же переключается на фигуриста, и Цзян Чэн видит свое мрачное лицо на большом экране для выставление отметок. Он хмурится, морща лоб, и, нагнувшись, снимает с лезвия защиту. Не дожидаясь объявления, сразу же выходит на лед, прокатывает полкруга на высокой скорости и выезжает в центр, опускаясь на колено и ставя руку на лед, приветствуя арену.       Стараясь дышать глубоко и размеренно, Цзян Чэн все равно не может сосредоточится из-за оглушающего шума — слишком людно. Отняв руку, Цзян Чэн распрямляет колено, замирая в начальной стойке. Комментатор называет его имя и желает легкого льда. С первой ноты своей музыки, Цзян Чэн делает мах рукой, отталкивается зубцом и обманным ходом назад начинает движение, прокручивая одновременно несколько петель. Набрав скорость, он заводит маховую ногу в воздух, на ребре правого лезвия разворачивается лицом к центру, заходит с подсечки в длинную дугу лутца и нелепейше вылетает плечом на лед.       Зрители взволнованно ахают — первый прыжок и мгновенный провал, перечеркивающий шансы на победу.       Цзян Чэн сжимает губы в тонкую полоску, одной рукой отталкиваясь ото льда и заходит в повторную подсечку, на сей раз показывая чистейший лутц против часовой стрелки и приземляясь, как по учебнику, на правую ногу. Зрители встречают подъем воодушевленным свистом.       Короткая пробежка назад спиной с отведенными позади руками, моухок назад-вперед для разворота и гладкий заход в валей для перегруппировки ног — слабый элемент встречают вежливыми хлопками. Песня к припеву набирает громкость и Цзян Чэн, выправив рисунок программы, вальсовым шагом отводит опорную правую ногу вперед, сгибая в колене, а левую втягивает за спину, прогибаясь поясницей и вытягивая руки, «раскрывая крылья».       Выполнив прогиб, Цзян Чэн сгибает левую, скользя на колене по гладкому льду, вращением уходит наверх, переставляет крестом ноги, вытягивая руки в сторону и очередной петлей переворачивается в круг. Заход на квад с тулупа порождает новый взрыв испуга у зрителей. Цзян Чэн цепляется зубцом в момент выталкивания опорной ноги, и ледяная крошка фонтаном брызг кружится вокруг его ног. Потеряв равновесие и снизив мощность толчка, он делает только два с половиной оборота и приземляется на оба лезвия, автоматически теряя баллы.       По спине меж лопаток скатывается липкий холодный пот парализующего страха. Ничего, ничего, у меня еще есть один идеальный заход на квад, выправлю, — уговаривает сам себя Цзян Чэн. Поворотом в тройке, Цзян Чэн проезжается на внутренней стороне лезвия, поднимает руки над головой и без смены ноги, делает выкрюк, выходящий в дугу внутрь. Он вытягивает руку для замаха, выводит опорную правую ногу и выталкивает себя на верх, выполняя аксель. Приземлившись, спиной едет перебором, чертя след «елочки». Кросс-роллом сменяет опорную ногу и выполняет простой флип, с него повторно заходит в четвертной и вытягивает равновесие дугой наружу лезвиями.       «Ласточка», переведенная в нижнюю либелу, завершается переходом в серию коротких прыжков и третьей помаркой за выступление — падение на колено в попытке уйти на смену опорной ноги.       Мелодия затихает, но Цзян Чэн не поднимается со льда, а опускается на оба колена и корпусом склоняется вперед, роняя голову на ладони. Он не сразу понимает, что плачет, почувствовав влагу на щеках, а затем увидев капли на ладонях. Он плакал в первые с десятилетнего возраста, но не потому что слетел с пьедестала под оглушительный треск несбывшейся мечты. А потому что оказался сломлен.       На внутренней стороне век еще тлеет образ Сиченя, как пятна перед глазами, если посмотреть на солнце. Вместе со слезами этот образ выходит, размываясь. Как ушел настоящий Сичень, в своей вежливой манере раздавив Цзян Чэна на прощание.       И страх сделался реальностью.

***

      Февраль и март, проведенные в Пхеньяне за подготовкой к соревнованиям, действуют на Цзян Чэна отупляюще. Он откатывает обе программы, как робот, — идеально и без зацепок, возвращая себе лидирующую позицию. Азиатские таблоиды ласково нарекают его «Мистер Саньду» — три яда, отсылая корнями к буддийской фразе «корень всего хаоса».       Он, действительно, создает много шума, как своим скандалом сексуального характера, так и провалом в Ванкувере. За его выступлениями следит все мировое спортивное сообщество. Он врывается своим именем в тренды социальных сетей. Его лицо не сходит с новостных экранов. А по радио диджеи не стесняясь делятся в прямом эфире, что на его баллы ведутся серьезные тотализаторские ставки.       В этой оголтелой толпе и шумихе, Цзян Чэн обрастает новой более прочной броней, ожесточаясь до крайности. Он несколько раз доводит Хуайсана до слез и постоянно скалит зубы перед Чжулю. Обслуживающий персонал меняется так часто, что Цзян Чэн даже не утруждается запомнить их имена, обращаясь к ним вежливо-общими местоимениями.       И все же с соревнований он возвращается бесспорным победителем, хоть и абсолютно невыносимым человеком.       — Умоляю, сними себе кого-нибудь на ночь, чтобы из тебя вытрахали все говно! — взвывает Хуайсан в самолете обратно в Ванкувер и отсаживается от Цзян Чэна на другой ряд.       Цзян Чэн игнорирует в сотый раз грязный намек менеджера и отворачивается к окну. Сказать по правде, он сам думал о том, чтобы найти кого-нибудь хотя бы на одну ночь. Но эта мысль мгновенно вызвала мерзкое и неприятное отторжение.       Если не Сичень, то никто.       Цзян Чэн осознано выбирает одиночество и остается с ним по приезду домой.       В машине взятой напрокат он добирается до высотки и остается в лофте. Вернувшись на родную арену, Цзян Чэн выдвигает смелое предложение — меняем короткую программу и ставим абсолютно новый произвольный. Чжулю и Хуайсан приходят в молчаливый шок от его затеи, но Цзян Чэн настаивает, говоря, что на весенних соревнованиях он хочет зайти с новой программой, чтобы показать, что он все еще на высоте.       — Я откатал старую программу на золото. Надо начинать новую, — непреклонно гнет свое фигурист.       И тренер сдается.       — Это практически невозможно, — признает Чжулю.       — Не знаю таких слов, — отрезает Цзян Чэн, откатываясь от борта.       Хуайсан отвозит и забирает Цзян Чэна с тренировок, терпеливо снося мрачно-холодное настроение Цзян Чэна. И никак не комментирует тот факт, что друг устроил нору из лофта, когда у него есть великолепный двухэтажный дом.       — К новой программе нужна музыка, — осторожно проговаривает Хуайсан, балансируя на пороховой бочке. — И я тут подумал, раз ты решил всем заявить, что восстал из пепла, конечно, в своей манере забияки, то и музыка должна быть такой, которая прямым текстом скажет: ждал моего падения? А вот хрен тебе!       — Есть идеи? — Апатично интересуется Цзян Чэн, не поворачиваясь к Хуайсану.       Вместо ответа, менеджер подключает телефон к блютузу автомобиля и запускает выбранный мр3-файл.       — Мы поговорили с Чжулю и сошлись во мнении, что тебе это идеально подойдет. Она бодрая, драйвовая и капельку дерзкая — как ты любишь.       Первые же звуки вызывают у Цзян Чэна глухое раздражение — начало позитивное, яркое, словно создано для заряда мотивации на плевенькое дело. А на первых строчках он узнает голос певца и хлопает себя ладонью по лицу.       — Серьезно, блять? — Тихо рыча интересуется Цзян Чэн. — Элтон Джон то, что я люблю? А на лед в костюме петуха выпустите?       Цзян Чэн резко тыкает в кнопку на панели, заставляя Элтона Джона заткнутся.       — Да пойми ты, боже, блять! — Взрывается Хуайсан. — Ты уже не отделим от той ситуации. Попавшись с мужиком, ты стал иконой. Жанной-д’Арк, прокладывающей дорогу вперед другим геям-спортсменам. Ты, твой опыт, твоя травма, смерть родителей и под занавес твоя ориентация. Люди тебя боготворят. Ты вдохновляющий пример. Ты не просто фигурист с золотой медалькой на груди. Ты гребанный бренд — Лотос! И нравится тебе это или нет, но, сука, взрослей и соответствуй! Облажавшись, ты больше не можешь истерично топнуть ножкой и уйти. Слово придется держать.       — Я не собирался никого вдохновлять, — переходит на крик Цзян Чэн, яростно взмахивая руками. — Только потрахаться хотел!       — А вышло, что вдохновил! — Хуайсан отнял руку от руля и принялся перечислять, загибая пальцы. — Вэй Усянь, Мо Сюаньюй, Сюэ Ян, Ло Цинъян, Иньчжу и Цзиньчжу — и это только с нашей страны. Спортсмены в прямом эфире записывают признание о своей ориентации, отводя огонь прессы от тебя, повторяя из раза в раз, что это нормально иметь отношения с человеком одного пола и что им жаль, что они так долго скрывали свою ориентацию. Ведь если они — люди с мировым именем молчат, то как живут простые смертные?       — Я, блять, понятия не имею о ком ты говоришь? Что за имена?       — Выйди уже из своей пещеры, горный тролль! — Вспыхнул Хуайсан, ударяя по рулю. — Имена спортсменов: теннисист, конькобежец, фехтовальщик, гимнаст и две последние — синхронное плавание.       — Откуда ты их знаешь? — Недоуменно вскидывает брови Цзян Чэн, сильно сомневаясь, что друг знаком с перечисленными лично.       — Потому что я веду твои соцсети, придурок, и тебя постоянно отмечают на их роликах и в комментариях ставят хэштег с твоим именем.       Цзян Чэн удивленно замолкает, недоверчиво глядя на друга.       — У меня есть соцсети? — Невпопад уточняет Цзян Чэн.       — Да, я их веду с того момента, как стал твоим менеджером. Создаю тебе имидж, благодаря которому, к слову, ты и получаешь поддержку, — объясняет Хуайсан.       Цзян Чэн осоловело моргает и опускает взгляд на колени. Господи, он и вправду слепой кретин. Сичень, стоило взорваться новостной бомбе, в первую очередь принялся успокаивать его, не задумываясь о себе. Хуайсан все это время боролся за его внешний облик, выторговывая ему марку положительного персонажа. И даже Чжулю следил за тем, чтобы Цзян Чэн не смел спрыгнуть с лодки, поддавшись влиянию своего дурного характера.       — Если ты злишься из-за этого, скажи и я деактивирую твои аккаунты, — предлагает Хуайсан заметно успокоившись. — Но из тебя сразу же сделают жертву, решив, что ты сдался. Давай после весенних соревнований под предлогом, что ты вышел на летний отпуск и хочешь от всего отдохнуть…       — Ты уволен, — тихим голосом перебил Цзян Чэн.       От неожиданности Хуайсан дает по тормозам и обоих бросает вперед на ремень безопасности. Менеджер показательно медленно поворачивается, облизывая губы.       — Я должен был с тобой это согласовать, согласен. Честное слово, я только лил ролики с тренировок и твои фотографии с соревнований. Ничего личного…       — Хуайсан, — мягко перебил Цзян Чэн разворачивается к менеджеру. — Сколько мы с тобой знакомы? Десять? Нет, двенадцать лет.       Хуайсан непонимающе захлопнул рот и поглядел на Цзян Чэна в ожидании.       — Мы подружились в школе. И по её окончанию ты сразу же начал работать на меня. Если не раньше, — Цзян Чэн протяжно вздохнул. — Ты даже забросил свою мечту о поступлении на дизайнерский: весь отдался делу. Мотался со мной от города к городу, из страны в страну, — продолжил рассуждение Цзян Чэн. — И я был доволен таким раскладом. Но…       Он неопределенно взмахнул рукой и неуверенно взглянул на менеджера.       — Только сейчас осознал: ты менеджер, а не друг. А мне нужен друг, а не менеджер. Поэтому ты уволен.       Хуайсан отвел взгляд и посмотрел на дорогу. Указательный палец отбил одиночный ритм по рулю. Цзян Чэн прикрыл глаза, ожидая новой бури. Но Хуайсан, вдруг, усмехнулся. Усмешка перешла в полноценный смех. Он смеется так долго, что Цзян Чэну начинает казаться, что он в очередной раз довел менеджера до истерики.       — Знаешь что? Пошел ты! Это не ты меня уволил. Это, блять, я увольняюсь! — Утирая выступившие в уголках от смеха слезы, выдавил Хуайсан. — Боже, ну ты и придурок, А-Чэн. Ты же мог сразу попросить меня о разговоре, а не изводить несколько месяцев. Я всегда рядом.       Он повернулся к другу и шутливо стукнул его кулаком в плечо.       — Так… мы друзья? — Неуверенно уточняет Цзян Чэн.       — Да! Мы были и остаемся друзьями, — подтвердил Хуайсан. — Но рожу набить тебе я все равно хочу. Возможно, это сделаю не я, а Минцзюэ, но факт остается фактом. Ты напрашиваешься на хорошую трепку.       Цзян Чэн физически ощутил, как отвязалось несколько душевных гирь и с легким свистом ухнуло в небытие. Отпустило. Полегчало. Он поглядел на Хуайсана посвежевшим взглядом и криво улыбнулся. Хуайсан в ответ высунул язык и, отвернувшись, завел машину.       — Ты когда-нибудь напивался? Нет? Тогда едем, познакомлю тебя с новым миром.

***

      Новый мир Хуайсана бьет по мозгам с первой же бутылки. Цзян Чэн с непривычки пошатывается, старательно пытаясь удержать тело в одном положении — ощущение, будто он заново учится ездить на коньках — в попытке исследовать новую территорию.       Квартира Хуайсана оказывается скромным лофтом, хоть и не лишенная вычурных убранств. Пространство лофта поделено на секторы коваными решетками. На кухне вместо стола новомодная барная стойка с дурацкими стульями под яйцо. Гарнитур вырвиглазно-лаймового цвета. Широкая кровать с тяжелым балдахином с — боже, блять, надеюсь, хоть унитаз не золотой,— золотыми набалдашниками. Вместо ковра шкура под зверя из эко-меха. И светильники в каждом углу, замаскированные под скульптуры.       Цзян Чэн идет вдоль стены, где в хаотичном порядке Хуайсан вывесил фотографии. От беззубого карапуза до зрелого возраста — везде он. Меняется только фон и люди на фотографиях, составляющие Хуайсану компанию.       — Минцзюэ носил длинные волосы? — Удивленно хмыкает Цзян Чэн, разглядывая общий кадр Хуайсана со старшим братом.       На ней Минцзюэ с максимально крутым видом седлает байк. Ему восемнадцать, может девятнадцать лет. Потертые джинсы заправленные в ботинки с высоким голенищем. Белая майка, открывающая вид на его уже тогда внушительные плечи и предплечья. Шикарная каштановая копна густой волной скрученная в хвост неряшливо переброшена через левое плечо.       — Да, — кричит Хуайсан с кухни. — Еще у него ухо было проколото, но за месяц до этой фотографии он вынул серьгу, после того, как ему в драке залепи и едва не расквасили ухо.       Хуайсан выглянул из кухни и обратился к другу.       — У меня из закуски только сыр и орехи, подойдет? Не успел заехать вчера в магазин.       — Да, пойдет, — не вникая, соглашается Цзян Чэн, идя дальше вдоль стены.       На следующих фотографиях он находит себя, демонстрирующим камере медали. А позади за его плечом верно стоит Хуайсан. И от этого Цзян Чэну становится горько. Друг им гордился молча и не рвался вперед, уступая первенство на фото Цзян Чэну.       Он отпивает из горла сладкого пойла и морщится, все еще не привыкнув ко вкусу алкоголя. Хуайсан вплывает в комнату с сырной нарезкой на плоской тарелке и с глубокой пиалой заполненной доверху орехами.       — Почему я никогда не был до этого в твоей квартире? — Спрашивает Цзян Чэн.       — Не знаю, — пожимает плечами друг, опуская тарелки на низкий овальный столик возле вытянутого дивана. — Времени все не было навести тут лоск. А когда добрался, ты по уши увяз в соревнованиях и мне, честно говоря, не с руки было тебя отвлекать.       Он приглашающе указывает на диван, и Цзян Чэн нетвердой походкой подходит, чтобы неаккуратно плюхнутся в углу зеленого нечто. Хуайсан, ногой подтягивает невысокое кресло и садится напротив, протягивая к Цзян Чэну свою бутылку.       — За новый мир! — Озвучив тост и стукнувшись горлышками, друг делает первый большой глоток, блаженно прикрыв глаза.       Отпив со своего горла, Цзян Чэн протягивает руку и утягивает кусочек сыра, тщательно пережевывая закуску. Хуайсан поднимает на него взгляд и нерешительно спрашивает:       — Ну и… что ты намерен делать с новой программой? У тебя время уходит, Чжулю рвет и мечет. Тебе нужна музыка.       — Да знаю я, — в раздражении отклоняется на спинку дивана Цзян Чэн. — Не могу выбрать. Пробовал разное, но все не то.       Он помолчал, облизав губы.       — Это должен быть совершенно новый я. Не похожий на себя прежнего.       — С чего такие мысли? — Удивляется Хуайсан. — Прежний ты работал исправно. Всем нравится твой дерзкий стиль.       — А если не всем? — Кисло интересуется Цзян Чэн.       — Для справки: мы можем говорить о том, чье имя не называем? — Полушутливо спрашивает Хуайсан и нервно сжимает в руке бутылку.       Цзян Чэн безразлично ведет плечами, утыкаясь взглядом в колени.       — Какая разница. Он меня на хуй послал. — Вздохнул Цзян Чэн. — Как видишь, не всем нравится мой дерзкий стиль.       Хуайсан задумчиво перебросил бутылку из руки в руку.       — Это не так, А-Чэн, — спокойно заметил он. — Ты понравился ему таким, каким был. Сичень не глупый человек. Просто, — друг метнул быстрый взгляд напротив и смущенно прикрыл веки. — Я видел его, когда ездил к Вэнь Цин за таблетками.       Цзян Чэн зацепенев, уставился на Хуайсана.       — Мы столкнулись в коридоре. Он поздоровался со мной, спросил как у меня дела и спешно скрылся. — Заметив, как потемнел взгляд Цзян Чэна, Хуайсан сбивчиво затараторил. — Ему больно и тяжело настолько, что он предпочитает делать вид, что тебя не существует, чтобы не ковыряться в своей ране.       Хуайсан протяжно вздохнул.       — Раз уж я уволен, то буду говорить без прикрас: ты не подарок, — доверительным тоном произнес друг. — Но каким-то чудом Сичень полюбил тебя. Ужасного, капризного, эгоистичного, взрывного и совершенно неуправляемого в гневе.       — Тогда чего же он прячется?       — Потому что ты лишил его надежды, — хмыкнул Хуайсан, делая очередной глоток и закидывая пригоршню орехов. — Он не замечал в тебе очевидных минусов, концентрируясь вокруг твоих плюсов, а их тоже предостаточно, поверь. Но когда ты ему в лицо бросил, что Сичень никто и звать его никак, ты разрушил его картонный замок. Взял и отрезвил.       Цзян Чэн отвернулся и накрыл лицо ладонью.       — Я знаю, что у меня проблемы…       — Нет, А-Чэн. Твоя единственная проблема, что ты весь одно сплошное сердце.       Поймав недоуменный взгляд, Хуайсан улыбнулся.       — Да. Ты так жаждешь любви и в тоже время так ее боишься. Думаешь, я слепой? Сичень может и не разглядел очевидного, но я то с тобой дольше. Это ты его полюбил раньше, чем он тебя. Отсюда эти твои уговоры: только секс. Ты хотел быть с ним, но ждал, что он уйдет и пытался оградить себя от боли.       Это как с фигурным катанием. Ты убиваешься на льду по несколько часов к ряду. Упорно поднимаешься на коньки после операции. Но, ты же уже давно потерял вкус к победе. Только все пытаешься доказать родителям, что достоин любви, заработав очередную медальку. Тебе нужна победа не для себя, а для одобрения. Фанаты тебе заменили родителей. Теперь ты пашешь на их овации.       — Я не улавливаю связи, — пьяно икнул Цзян Чэн.       — В случае Сиченя ты хочешь любви и боишься. В случае фигурного катания ты боишься и ждешь любви, — произнес Хуайсан тоном, словно это была самая очевидная вещь на свете.       Цзян Чэн сокрушенно покачал головой. Слова Хуайсана не укладывались в голове. Как так? Он и потерял вкус к победе? Тот кто разбивал колени, поднимался и шел дальше? Да быть того не может. Для него каждая вершина была вызовом, который нужно преодолеть. Всегда так. С раннего детства ему ставили цель, а когда он ее достигал, ставили цель выше. Он работал на результат, падал и поднимался, и пробовал снова под мягкий отцовский укор и недовольный крик матери.       — Но я, — Цзян Чэн завис, пытаясь подыскать слова. — Если все, что ты говоришь правда и я делаю все только потому, что так меня воспитали… Хуайсан, я же не умею больше ничего. Лед — это вся моя жизнь.       — Тебя это пугает, — спокойно заметил друг. — Тебе кажется, что если ты застынешь в рамках одного дела, которое ты знаешь от и до, то сможешь прожить так всю жизнь? — Насмешливо фыркнул Хуайсан. — Твой спорт это такая же работа. А люди каждый день меняют работу. Учатся новому, учатся заново. Конечно, они тоже боятся изменений, но иногда они выигрывают от этого гораздо больше.       Новый глоток пива прошелся по гортани мерзко-сладкой жижей и бухнулся в пищевод неприятной тяжестью. Цзян Чэн поднес кулак ко рту и сдержанно рыгнул. Не нравится ему картина обрисованная Хуайсаном. Лед единственная страсть в его жизни, как от нее можно отказаться? — фыркнул про себя Цзян Чэн, прикрывая глаза.       Однако, ему вспомнилось время после смерти родителей. Он жил по инерции, по графику созданному с детства, чтобы хоть как-то справится с сосущей пустотой в груди. Тогда спорт не был страстью — он был кислородом, был руками, тащившими его вперед. Лед помог ему не сойти с ума, терпеливо снося его ярость, его боль, принимая каждую отрицательную эмоцию безропотно. Цзян Чэн с уверенностью может сказать, что пережил и выжил в те два года благодаря тренировкам на убой и постоянным соревнованиям.       Привыкнув к такому неустанному труду, Цзян Чэн провел еще четыре года, выгрызая путь наверх зубами. Ровно до того момента, пока организм не сказал «Хватит!» и не уложил его на больничную койку с грыжей позвоночника. Почти год перерыва без извечной борьбы оставил на Цзян Чэне свой отпечаток. Гораздо проще было стерпеть боль, чем лишиться доступа к тому, что вдыхало в него жизнь. Пусть смысл за него придумали родители, но он рад, что они дали ему этот стимул.       А Сичень? А что Сичень? Сичень человек чувства к которому не вписались в уклад смысла жизни. Цзян Чэн поддержал его на границе своего существования, так Сичень и оттуда умудрился выпотрошить ему душу изнутри и уйти непобежденным. А Цзян Чэн ненавидел проигрывать больше всего.       — И что мне делать? — Сонно моргая спросил Цзян Чэн у Хуайсана.       — Для начала найти музыку под которую заверишь свою карьеру, — рассудил друг, утягивая тарелку с сыром на колени. — У меня контракт с тобой до середины лета, думаю, что к этому времени мы успеем достаточно наработать рекламных проектов. Денег у тебя все равно хоть жопой жуй. Но я вот без премии уходить не хочу, — громко жуя поделился планами Хуайсан.       — Да не переживай ты, не оставлю я тебя без денег, — наигранно-раздраженно закатил глаза Цзян Чэн.       — Я знаю, — улыбнулся Хуайсан. — Думаешь я не вижу лишних нулей на чеке?       Цзян Чэн смерил друга взглядом и допил пиво, отставив пустую бутылку на пол. Голова сделалась восхитительно пустой и потому, наверное, закружилась. Он вздохнул, съезжая вниз по спинке дивана и растекаясь по подушке.       — И да, пока ты пьян и у тебя плохо с координацией, чем я воспользуюсь в случае твоей попытки убить меня, — добавил Хуайсан. — Я принял от твоего имени приглашение на праздник в детский дом, который ты неустанно спонсируешь, вроде как анонимно, но такие суммы анонимно не проходят.       Повернув голову, Цзян Чэн нахмурился.       — Откуда ты знаешь, что я переводил деньги?       Хуайсан с видом матери, уставшей от детской глупости, вздохнул.       — Я твой менеджер, я все знаю. Симка твоего телефона зарегистрирована на меня, когда ты делаешь транзакции на такие суммы, мне дублируется смс. Я посмотрел чеки, сверил информацию и понял, что ты спонсируешь приют, в котором жил после смерти родителей, — Хуайсан невоспитанно облизал пальцы и посмотрел на порозовевшего от алкоголя друга. — Ты же там толком и не жил, а все равно платишь. Говорю же, — одно сплошное сердце. Иногда ты невыносимо сентиментальный, аж тошно.       Он поднялся на ноги, подхватив свою бутылку и бутылку Цзян Чэна.       — Еще? — Уточнил Хуайсан, тряхнув рукой с зажатыми в ней бутылками.       Цзян Чэн поморщился — ему бы переварить то, что уже вызывало не самые приятные ощущения.       Хуайсан на несколько минут скрылся на кухне и вернулся с новой бутылкой для себя, снова располагаясь в кресле.       — По поводу лофта, — сдернув за колечко крышку, Хуайсан отпил короткими глотками и, заметно окосев, привалился к ручке кресла. — Он оплачен до мая.       Цзян Чэн вздохнул.       — Думаешь, это ненормально?       — Думаю, что я не разбираюсь в чужих любовных перипетиях. Вот если надо создать положительный имидж — это ко мне. Устранить проблему — подержи мое пиво. Достать кусок жаренной Луны? Да как нефиг делать! А там, где дела касаются сердца, я могу лишь наблюдать со стороны. Могу понять. Но советовать или оценивать…       Цзян Чэн прикрыл глаза и негромко рассмеялся, окончательно съезжая на диванные подушки.       — Когда я просил у тебя кусок жареной Луны?       — Я выразился фигурально, — улыбнулся Хуайсан.       — Ясно, — уже совсем ослабевшим голосом ответил Цзян Чэн.       Хуайсан, понаблюдав борьбу друга с подступающим сном, осушил бутылку, подхватил тарелки со стола и отнес их на кухню. Тихим шагом прошелся до спальни, отделенной перегородкой и, вытащив из шкафа запасное одеяло, вернулся к Цзян Чэну, заботливо накрыв друга.       — Спокойно ночи! — Выдохнул Хуайсан.       Цзян Чэн во сне заворочался и перевернулся на бок, устраивая под щекой руку. Лицо его разгладилось и без привычного хмуро-колючего взгляда, друг стал таким беззащитным, что сердце Хуайсана невольно сжалось — пропадет ведь придурок без него.

***

      Перевернувшись, Цзян Чэн встал на колени, но его желудок продолжил движение и подступил к горлу комком желчной рвоты. Проклятье! Каким же он почувствовал себя разбитым с одной бутылки. Вечер был приятным, но на утро не осталось ни одного доброго воспоминания.       — Доброе утро, солнышко! — Звонко и нараспев протянул свежий с лица Хуайсан, вышагивая по квартире в пижаме и полотенце, тюрбаном скрученым на голове.       — Иди на хуй, — пробормотал Цзян Чэн, после того, как отважился осторожно рыгнуть, тем самым поборов реакцию своих внутренностей, сводя их битву к ничьей.       — Да, собрались мы как-то на хуй, а там очередь, — издевательски громко протянул Хуайсан.       Подтянув неподъемную руку, Цзян Чэн обхватил голову ладонью — не сделай он этого череп бы точно развалился на две части. Перед его лицом заботливо появился стакан с водой и упаковка аспирина. Цзян Чэн принял протянутое, ощутив волну нежной благодарности к другу. Но решив, что это всего лишь очередной симптом похмелья, промолчал, выдавил из блистера на ладонь две таблетки и залпом запил водой.       Проведя еще полчаса в предобморочном состоянии, Цзян Чэн нашел в себе силы отодрать свое свинцовое тело с дивана и принять душ. Контраст водой сделал свое дело, вернув голове ясность, а телу легкость. Из ванной Цзян Чэн вышел уже другим человеком.       — Давай-ка, кофе и тосты — отличные выводители алкоголя! — Подтолкнул его Хуайсан к барной стойке, где уже стояли кружка и тарелка.       Цзян Чэн, не испытывая никакого аппетита, уселся на яйцевидный стул и подтянул тарелку ближе. Но откусив край тоста, ощутил как во рту мгновенно скопилась слюна, и жадно поглотил предложенный Хуайсаном завтрак, запивая обжигающим кофе.       Придя в порядок телом и относительно головой, Цзян Чэн переоделся во вчерашнюю одежду и чуть поморщился от запаха — надо было попросить у Хуайсана футболку, но алкоголь усыпил его быстрее, чем здравая мысль успела нагнать разум.       — Я предупредил Чжулю, что ты слегка не в форме. Он, конечно, очень недоволен и пообещал устроить тебе несколько кругов ада, но на сегодня ты свободен, — сообщил Хуайсан.       — Вот уж спасибо, — нахмурился Цзян Чэн, привычно проверяя телефон.       Пусто.       — Если готов, то могу тебя отвести. А мне еще надо на несколько встреч успеть, — предложил Хуайсан.       Цзян Чэн согласно кивнул.       В машине Хуайсана он приспускает окно и дышит холодным весенним воздухом, разглядывая набирающий цвет Ванкувер и пытаясь вспомнить, когда он в последний раз гулял по городу не спеша? Между тренировками и накатыванием программы у него не было сил, чтобы праздно шататься в парке. А в школьные годы мать протаскивала его за руку так быстро, что он думал только о том, как бы поспеть за властной стремительностью.       — Надо на заправку, — нахмурился Хуайсан на замигавшую лампочку.       Цзян Чэн кивнул, выражая молчаливое согласие, и друг вывернул руль, плавно уводя машину с дороги к первой ближайшей заправке. Оставшись в машине в одиночестве, Цзян Чэн бездумно тыкает в кнопку на панели, запуская радио и крутит роллер, ища приличную станцию.       — А сейчас в нашем эфире новинка от настоящих британских котиков! — Ворвался в салон бодрый голос диджея. — Встречайте: Тео Хатчкрафт и Адам Андерсон и их огненный трек «Искупление». Кстати, кто не видел клип, рекомендую к просмотру — невероятно эстетичная картинка!       Цзян Чэн потянулся, чтобы переключить станцию, но замер. Нотный перебор в купе с глубоким вокалом толкнулся в груди знакомым воспоминанием. Он нахмурился и прибавил громкости. Певец умело перешел из низкой в высокую октаву, сохранив уровень мелодии и не выбиваясь из спокойного повествования. К концу мелодия набирает скорость, усиливаясь игрой скрипки, выплескивая отчаянье и боль, сгорая в агонии и вместе с тем очищаясь.       Цзян Чэн вытащил из кармана телефон, запустил на экране приложение и поднес руку с телефоном к колонке в двери, успевая распознать песню на последних секундах. Результат он сохраняет в сообщении Хуайсану и Чжулю, и убирает телефон назад в карман.       Вот оно. Это совершенно не он, и в тоже время он весь в ней. Идеальное попадание.

***

      После тренировок Цзян Чэн продолжает возвращаться в лофт. Он больше не ждет, что Сичень внезапно явится. Смирился. Только привычка сворачиваться на кровати и вспоминать, прижилась и искоренить ее он не в силах       Сколько бы он не пытался скрыться, теплый взгляд помнился. Как и заботливые руки. Уютные объятия и щекочущие дыхание в затылок. Горячий фантом нежного поцелуя саднил губы. Чашка поставленное на место, куда обычно ставил Сичень, тоже служила напоминанием. Даже в душе Цзян Чэн невольно оборачивался, словно боялся обнаружить Сиченя за спиной. И дурацкие старые фильмы оставались дурацкими без партнера. А пустая постель пахла разочарованием и холодом, вместо удового парфюма.       Попросив у Хуайсана доступ к аккаунтам своих соцсетей, Цзян Чэн просматривает отметки и читает посты. В основном люди неприкрыто облизывают его за ориентацию, как он и предполагал. Но находится и достаточно тех, кто помнит о нем, в первую очередь, как о спортсмене.       Со скуки он тыкает ролик на странице Мо Сюаньюя и слушает слезливое покаяние. У Вэй Усяня рассказ выходит бодрее и живее, возможно, все дело в его чересчур подвижном и улыбчивом лице, но от его слов хотя бы не воротит жалостью. У Сюэ Яна признание звучит по-хитрому, он вроде бы говорит правду, а вроде бы томит на пороге. Ло Цинъян, зарегистрировавшись под ником Мянь-Мянь, выходит самой естественной, открытой и не раздражающей. Цзян Чэн думает, что скорее вот эта девушка должна вдохновлять — простая и без попытки обернуть признание себе на пользу. Близняшек с синхронного плаванья он не досматривает, уж слишком они напоминают ему его мать своей внешностью и повадками, и неприятный холодок от их слов, змеей скользит по кишкам.       Просмотрев еще несколько подобных роликов, Цзян Чэн приходит к выводу, что Хуайсан не соврал. Его распнули и воскресили, сделав из него вдохновляющий пример и заставили нести ответственность, к которой он был совершенно не готов.       Поддавшись на уговоры Хуайсана, Цзян Чэн дает комментарий прессе. Короткий и взрывоопасный.       — Вас ждет новая новая программа. Совершенно на меня не похожая. Это будет завершающий аккорд.       Начав отрабатывать новую программу в середине апреля, Цзян Чэн навещает Вэнь Цин в больнице, и подруга недоверчиво фыркает, на его тонкую полуулыбку.       — Не надо мне угрожать, — комментирует она спокойный вид Цзян Чэна, опускаясь на стул. — Не таких перегибала через колено.       Цзян Чэн, сохраняя улыбку, отводит взгляд.       — Я по делу, — начинает он.       — А могло быть иначе? — Показательно язвит Вэнь Цин.       Согласно качнув головой, Цзян Чэн переводит взгляд обратно на врача.       — Переведи меня с капельниц на уколы, — просит он.       Вэнь Цин нахмурилась.       — Еще чего? Только положительная динамика наметилась…       — Я ухожу, — перебил Цзян Чэн бесцветным тоном.       — Что? Ты меняешь меня на другого врача? Кто он? Говори, я знаю всех шарлатанов…       — Вэнь Цин, — предупреждающе вскинул руку Цзян Чэн. — Я ухожу из спорта. Весенние соревнования будут последними.       Взгляд Вэнь Цин сделался до смешного недоверчивым. Лицо вытянулось, брови поползли вверх, а рот округлился. Она потерянно переводит глаза на стол и назад к Цзян Чэну. Проводит ладонью по лицу, не обращая внимания на смазавшуюся помаду, и медленно встает со стула, поворачиваясь к фигуристу спиной, лицом к окну.       — Хорошо, что я сидела, когда ты это сказал, — произнесла девушка глухим тоном. — А то я бы точно упала.       Она резко развернулась и подошла к Цзян Чэну ближе.       — Ты, — совсем растерявшись, Вэнь Цин смолкает. — У меня нет слов.       — Я заинтригован, — улыбнулся Цзян Чэн. — В кои-то веки заставил тебя умолкнуть.       Вэнь Цин проводит рукой по подбородку и губная помада, отпечатавшаяся на ладони, оставляет еще один слабый след.       — Это же не…       — Не из-за него. Нет. Я сам решил, что хватит. — Цзян Чэн вздохнул, одергивая полы пиджака. — Конечно, стервятники будут обмусоливать это долго, но бороться с чужими словами все равно что бороться с ветряными мельницами. Я уяснил это за время пребывания в Пхеньяне. Им всегда будет дело до чужой жопы.       — Это точно, — согласно выдохнула подруга. — Людей всегда волнует чужой секс и деньги.       Она поглядела на Цзян Чэна и улыбнулась совершенно не привычно — без издевки или попытки задеть. По-доброму. По-теплому.       — Рада, что ты повзрослел. И рада, что я это увидела.       — Я думал ты будешь рада избавиться от меня, — невзначай подколол Цзян Чэн.       — Безусловно, — махнула рукой Вэнь Цин, возвращая беседу к их обычно кусаче-ироничному тону. — Это надо отметить! — Решительно выдвигает идею Вэнь Цин.       — О, — скривился Цзян Чэн. — Я попытался познакомиться с алкоголем — общение у нас не сложилось.       — Что? — Пораженно выдохнула Вэнь Цин. — Ты пил? Почему я это не видела?       — Потому что ты — коварная сука, засняла бы все на телефон и сколотила бы на очередном скандале целое состояние.       — Черт, а ты прав! — Довольно хмыкнула подруга. — Что с тобой произошло в Пхеньяне? Вернулся как подмененный. — Она прищурила глаза и недоверчиво наставила палец. — Встретил кого-то нового?       Цзян Чэн отрицательно помотал головой.       — У тебя был коматоз от слишком сильного гнева, и вернувшись из ада, ты решил начать жизнь заново?       Цзян Чэн прыснул в кулак и вновь отрицательно помотал головой.       — О, знаю! — Щелкнула пальцами Вэнь Цин. — Ты настолько достал Хуайсана, что он нанял гипнотизера и перепрограммировал тебя. Так, надо осторожнее быть со словами, чтобы случайно не откатить к прежней версии…       — Пока не начала выдавать еще более безумные теории, я пойду — у меня еще тренировка, — Цзян Чэн поднялся на ноги, застегнул пиджак на нижнюю пуговицу и нагнулся, чтобы поднять бумажный пакет, поставленный рядом со стулом. — За твои фантазии.       Вэнь Цин нахмурилась и двумя пальцами взялась за ручки пакета. Цзян Чэн вышел за дверь и только после его ухода девушка заглянула внутрь пакета, обнаружив знакомую эмблему. Пораженно ахнув, Вэнь Цин быстро вытащила коробку, отбросила крышку и кусок бархатной ткани, влюбленно ведя взглядом по изгибам туфли.       — Понятно, — хмыкнула она. — Сичень сделал из тебя мужика.       И достав туфлю, счастливо прижала подарок к груди.

***

      Завершив бильман Цзян Чэн шагает в невысокий ойлер и резко тормозит, поднимая за собой ледяную волну крошки. Он разворачивается, чтобы убедиться — возле борта рядом с Чжулю стоит Минцзюэ. Тренер, поймав его взгляд, поднимает руку, прося его подъехать. Цзян Чэн подчиняется и, подкатившись ближе, с любопытством переводит взгляд на Минцзюэ.       Высокий и плечистый, серьезный и напряженный — полная противоположность брату — Минцзюэ откашливается в кулак и повторяет Цзян Чэну новость, только что рассказанную Чжулю.       — Мы знаем кто установил камеру в твоей раздевалке, — басовито протянул старший Не.       — Кто? — Голос Цзян Чэна дрогнул, сорвавшись на высокий фальцет.       Расследование тянулось так долго, что он уже отпустил эту ситуацию, решив, что с ней ничего нельзя сделать.       — Если опустить детали, то это был Мэн Яо, — сообщил Минцзюэ.       Пальцы на борту сжались от пекущей внутри ярости. Цзян Чэн прикрыл глаза и зло улыбнулся. Маленький, нежный с невинной улыбкой Бэмби и такими же невинными оленьими глазами.       — Лис, — тихо прошептал Цзян Чэн, мысленно похлопав себя по плечу за хорошую интуицию.       Когда-то, примеряя образ на Яо, он не ошибся, предположив, что тому подошло бы больше заигрывание с публикой, чем копирка его дерзкого и задиристого стиля. Кто же подозревал, что Яо и сам неплохо знает о своем настоящем стиле?       — Прямых контактов нет, все сделано через третьи руки, — виновато добавил Минцзюэ. — Мэн Яо будет отрицать свою причастность, свалив вину на чужую голову. Но расследование, если дать ему ход, может вывести его из игры на пару сезонов.       Цзян Чэн открыл глаза и посмотрел прямо, решительно выдвинув подбородок.       — Нет, — отрезал он.       Чжулю удивленно опустил руки.       — Почему нет? Это нельзя оставлять безнаказанным!       — Мы не оставим это безнаказанным, — терпеливо произнес Цзян Чэн. — Лишь придержим на время. Скажем… до осеннего сезона. А сейчас я хочу, чтобы он лед глотал, пытаясь угнаться за мной.       Резко оттолкнувшись ладонями от борта, Цзян Чэн крутанулся, беря высокий разгон, и зашел, возможно, в свой самый высокий аксель.

***

      Яркий свет, струящийся с потолка, подсвечивает арену и затемняя трибуны. Удивительно, но Цзян Чэн не испытывает никакого волнения слушая океан из голосов встречающих его появление. Напротив, его охватывает чувство удовлетворенности человека, проделавшего большой путь и потрудившегося на славу для достижения цели в последний раз.       С короткой программой он сразу поднялся на первую строчку и мирно улыбнулся Яо, позеленевшему под его металлически-блеснувшим взглядом. Завистники молчать не стали и сразу же попытались оспорить результаты, но судьи остались непреклонны — Цзян Чэн набрал нужное количество элементов и провел программу чисто.       Встряхнув руками, Цзян Чэн наклонил голову из стороны в сторону, вытягивая шею и повернулся к тренеру.       — Последние наставления?       Чжулю по-отечески улыбнулся и обнял его, шепнув на ухо.       — Катайся в свое удовольствие, чемпион! — Он пару раз хлопнул Цзян Чэна по лопаткам и разжал руки.       — А у меня есть наставления! — Хихикнул Хуайсан, обнимая Цзян Чэна не сколь крепко, сколь тепло и ласково. — Выступай только для одного!       Цзян Чэн не понимающе отклоняется, взглянув на Хуайсана сверху вниз. Друг махнул ему рукой и забрал защиту, пропуская фигуриста на лед.       Лезвие разрезало ледяную гладь льда, как корма корабля воду. Цзян Чэн проехался по кругу, приветствуя судей и махнув трибунам. Покой и умиротворение заполнили его тело. Он выкатывается на середину и по традиции опускается на колено, чтобы прикоснуться ко льду — поздороваться и теперь попрощаться.       Его имя звучит выстрелом, вспугнувшую стаю птиц — зрителей. Те вскакивают со своих мест, поддерживая своего кумира. Цзян Чэн прикрывает глаза, поднимая вверх руку, глубокий вдох между ударами сердца и первые звуки мелодии отрезают его от лишнего шума.       Он опускает руку к противоположному плечу и отводит ногу, подкручивая корпус рукой. Шагом назад начинается его история. Серия флипов, как олицетворение мелких преград на жизненном пути. Два идеальных квада — дань родителям. Скольжение с прогибом назад — травма и операция. Заклон к центру арены такой глубокий, что губы чувствуют касание льда — первый поцелуй Сиченя. Волчок, ласточка, либела — его агония в Пхеньяне. Моухок, петли, шаги, выкрюки — его дружеская связь с Хуайсаном, Чжулю и Вэнь Цин. Каскады, аксели и риттбергер — поклон фанатам.       Завороженный мелодией, Цзян Чэн покрывает лед рисунком, ступая лезвием по своим же начертанным линиям. Никогда в нем раньше не бушевал такой восторг от процесса. Никогда он не был так открыт и обнажен сердцем, показывая себя настоящего лишь одному зрителю. Невидимому, но отчетливо ощутимого рядом. Вкрадчивым шепотом, добрым взглядом, сильными руками и верным сердцем.       Цзян Чэн рисует свое признание на льду, дотягивая каждый элемент до звенящей точки. Здесь нет ошибок и нет помарок — он прожил эту жизнь так, как сумел, разбивая колени и голову, накаливаясь добела, ломаясь со вкусом и восстанавливаясь после огня. Не размагничиваясь, не утрачивая лихорадку боя и сосредотачивая силы на нужный момент, чтобы выйти в финал истории, который он заслужил.       И, встретив тепло в ответном взгляде, Цзян Чэн, дрогнув, улыбается.       Ему аплодируют долго, скандируя его прозвище и покрывая арену цветами и игрушками. Цзян Чэн кланяется каждой стороне трибун и встает на колено перед судьями, прижав кулак к сердцу. Хуайсан его встречает со слезами на глазах.       — Ох, А-Чэн, ты, — всхлипывает друг.       — Это было твое лучшее выступление, — с улыбкой договаривает Чжулю.       Цзян Чэн надевает защиту на лезвия и не поднимает голову, когда на экран выводят отметки — зрители доносят до него результаты. Хуайсан несдержанно стискивает его в объятиях, тормоша и встряхивая.       Уходя, Цзян Чэн бросает взгляд через плечо — возможно, это было ошибкой. Возможно, завтра он проснется и поймет, что совершил глупость. А, возможно, как и сказал Хуайсан, он выиграет гораздо больше.       Сичень встречает его в коридоре, не говоря ни слова набрасывает легкое пальто на плечи и подводит за руку к скамье. Забрав из рук Хуайсана вежливо поданную сумку, опускается перед Цзян Чэном на колени, принимается расшнуровывать ботинки коньков, вместо них надевая на ноги Цзян Чэна кроссовки.       — Ты будешь со мной там? — Тихо спрашивает Цзян Чэн.       Сичень протягивает руку раскрытой ладонью кверху, ждет пока Цзян Чэн неуверенно вложит свою ладонь, и поднимается, утягивая за собой фигуриста. В микст-зоне для журналистов Сичень отпускает его руку, занимая место на полшага позади, успокаивая своим присутствием.       Цзян Чэн молча пережидает волну вопросов хлынувшую на него, как снег сошедший с гор. Еще бы! Все комментарии всегда давала Хуайсан, а тут он вышел сам, в сопровождении неизвестного мужчины.       Он подает рукой знак и голоса послушно сникают.       — Я благодарю своих поклонников и каждого кто проявил участие к моей спортивной карьере. И поэтому я решил сообщить лично, что завершаю карьеру — сегодня было мое последнее выступление. Это никак не связано со скандалами, о которых вы пишите. Уйти из спорта связано с моим личным желанием и моим состоянием здоровья. Спасибо за внимание!       Цзян Чэн поклонился под новую порцию вопросов и непрекращающийся звук затвора фотоаппаратов. Развернувшись к толпе журналистов спиной, Цзян Чэн выходит, поддерживаемый за спину Сиченем, оставляя гул развороченного улья за закрытой дверью.       — Отвези меня домой. Я не останусь на награждение, — просит Цзян Чэн.       Сичень с мирным спокойствием выводит Цзян Чэна на этаж парковки, сажает его в машину и опускается рядом. Цзян Чэн, пристегнув ремень, протягивает руку к навигатору на экране и вводит маршрут. В изумлении Сичень разглядывает адрес вопросительно хмурясь. Цзян Чэн пожимает плечами, не зная, что сказать на свое внезапное решение.       День такой. Я полон сюрпризов. Давно пора. Нужное подчеркни сам.       Цзян Чэн не может отыскать в себе силы, чтобы заговорить первым. Сичень старательно держит рот закрытым, время от времени бросая взгляд на навигатор. Машина пропитывается их молчанием, бережно храня невысказанность. Но на подъезде к дому, Цзян Чэн понимает, что все сделал правильно. Слова, с которыми он никогда не умел обращаться, все только бы испортили.       Сичень недоверчиво вытягивает шею, разглядывая выплывший из тени кипарисов высокий дом с двускатной крышей из темного шивера. Стены, облицованные серым камнем. Широкие окна, сейчас плотно зашторенные. Мощеную дорожку с выходом на задний двор. Гараж, где стояла давно забытая машина Цзян Чэна — возил-то его Хуайсан. Аккуратную лужайку с небольшим рядом плодовых деревьев.       Цзян Чэн отщелкивает ремень из замка и выходит из машины. Сичень выходит с небольшой заминкой и подает руку в ответ на протянутую руку Цзян Чэна. Тот неспешным шагом ведет его к своему дому. Набрав на панели цифровой код и толкнув дверь от себя, Цзян Чэн заходит первым и заводит за собой Сиченя.       В полумраке коридора прохладно дует кондиционер. Цзян Чэн ежится, снимая с себя пальто Сиченя, протягивая вещь обратно владельцу. Сичень перехватывает его руку и тянет на себя. Он обхватывает лицо Цзян Чэна обеими ладонями трепетно с накопленной и нерастраченной нежностью, прижимается к его лбу своим лбом, прикрывая глаза. Делает глубокий вдох и, решившись, прикасается к губам, целуя сладко, бережно, тепло.       Цзян Чэн отзывается на прикосновение звенящей струной. Он роняет пальто небрежно на пол и поднимает руки, заводя их на затылок Сиченя, ласково запуская пальцы в нижние пряди. Сердце ударилось о ребра, готовое выпрыгнуть к ногам Сиченя и истечь там кровью, сделав этот момент для Цзян Чэна короткой вечностью.       Сичень опускает руки с лица Цзян Чэна на плечи, проводит за спину и обнимает так крепко, словно ему могут внезапно запретить это делать. Он чувствует дрожь от перенесенной разлуки и долгожданной встречи и шепчет какой-то успокаивающий бред, перебирая волосы Цзян Чэна. Он едва помнит, как Цзян Чэн потянул его за собой дальше, уводя наверх. Но запоминает как отчаянно он вжимается, раздевая его и себя, как целует, как гладит его лицо, обводя каждую черточку пальцами.       Его обжигающие любовью поцелуи по коже плеч. Его льющаяся искренность в момент прикосновения губ к груди — к месту, где заходится в бешеном темпе сердце Сиченя. Интимное прикосновение к внутреннему сгибу локтя. И медленный перебор костяшек на внешней стороне ладони.       Цзян Чэн подтянулся на руках, лизнул губу Сиченя и аккуратно втянул в упоительный поцелуй, ложась сверху, точно укрывая Сиченя. Солнце уже садилось, но лучей, проникающих сквозь шторы было достаточно, чтобы Цзян Чэн мог увидеть, как Сичень смотрит на него.       Предано. С обожанием. Согревая теплом, которого он никогда не знал «до».       Они оказываются так близко, что Цзян Чэн ощущает свой пульс под кожей у Сиченя. Он задыхается, держась за его плечи, и не дает ему ни секунды на вдох, целуя, как в последний раз. Ему больно от собственной хрупкости, ломкости, слабости. Но Сичень говорит ему, что он сильный, смелый, стойкий, и выцеловывает блеснувшие в уголке глаз слезинки.       Цзян Чэна кроет от чувства безопасности и светлого счастья. Он почти уверен, что у него разгорается истерика от ощущения любви Сиченя.       Двигаясь на встречу и телом, и душой, он, наконец, принимает реальность: Сичень с ним; Сичень только его. И Цзян Чэн знает, что больше никогда не скажет ему «Прощай».       А лишь «До встречи!»

Год спустя

      Сладко-пряный запах перца приятно щекотнул обоняние, и Цзян Чэн, в который раз сглотнул слюну, наблюдая с дивана за занятым ужином Сиченем. Обласкав взглядом широкие плечи и сильную спину обтянутые белой плотной футболкой, Цзян Чэн перевел взгляд на экран телефона, дописал сообщение Хуайсану — Поздравляю с поступлением! — и отбросил мобильный на диван.       Сичень тихо вздрогнул, ощутив прижавшегося к нему со спины Цзян Чэна.       — Я уже говорил, что больше твоего члена люблю твой кулинарный талант? — Спросил парень, уперевшись подбородком в плечо Сиченя.       — Нет, не говорил, — хмыкнул Сичень, переворачивая перцы.       От разнообразия и яркости цвета овощей, Цзян Чэн ощутил свой голод еще сильнее. Он вытянул шею вперед и мазнул поцелуем по щеке Сиченя.       — А то, что я тебя люблю, говорил?       — Всегда приятно услышать это снова, — светло улыбнулся Сичень, накрыв крышкой ужин, и повернулся к Цзян Чэну. — Я знаю чего ты кружишь! — Он прищурился, разглядывая в миг сделавшимся невинным парня. — Я не скажу тебе.       — Скажи, — тут же заныл Цзян Чэн. — Даже перед соревнованиями мы сообщали под какую музыку будем выступать, чтобы зрители понимали чего им ждать.       — Нет, — отрезал Сичень.       — Я же должен знать, что ты приготовил в подарок, чтобы перебить твою ставку! — Взвился Цзян Чэн.       — И позволить тебе легко выиграть? — Насмешливо выгнул бровь Сичень. — Нет уж. Давай ты мне скажешь, что собираешься подарить, — предложил Сичень не надеясь, что Цзян Чэн расколется.       Вопреки ожиданиям, Цзян Чэн взял его за руку и потянул за собой. На лестнице Сичень коротко смеется, спрашивая:       — Секс твой подарок?       — Заткнись, Сичень, — ворчит Цзян Чэн.       Чтобы хоть как-то привнести соревновательный дух в повседневную жизнь, Цзян Чэн повадился выдумывать и создавать из всего конкурсы. Кто быстрее съест завтрак? Кто вкуснее заварит кофе? У кого будет лучший подарок на годовщину? Сичень на новый пунктик парня смотрел сквозь пальцы и иногда подразнивал, раззадоривая и тем самым поддерживая Цзян Чэна.       Цзян Чэн выходит на этаж и ведет его за собой в комнату, где ставит ровно перед высоким комодом.       — Открывай! — Нетерпеливо машет рукой, указывая на верхний ящик.       Сичень заинтригованно улыбается, за ручки вытягивая ящик на себя.       — Это квест какой-то? — Растерянно посмеивается Сичень, оглядывая совершенно пустой ящик. — Я должен перерыть весь дом в поисках подарка?       Цзян Чэн раздраженно выдыхает, закатывая глаза, и берет Сиченя за руку, накрывая тыльную сторону ладони второй рукой.       — Это твой ящик. Для твоих вещей. Чтобы ты мог тут ночевать. Или даже жить.       Со словами Цзян Чэна пустота в ящике предстала под совершенно иным углом. Жест символический, но громкоговорящий — они перешагнули прошлое и начали с чистого листа. Теперь они могут заполнить пустоту так, как им этого хочется. А хочется вместе.       Сичень счастливо и, одновременно, робко тянет губы в улыбке.       — Ты выиграл. Твой подарок бьет мой.       Цзян Чэн широко улыбнулся и шагнул ближе, чтобы развернуть Сиченя к себе и положить руки на плечи.       — Я уже давно выиграл! — Сообщает он, прикасаясь неторопливым поцелуем ко рту Сиченя.