Рождественская встреча

      Декабрь, 2008 год

      — Мисс Грейнджер, вы так бледны, словно увидели… призрака, — невозмутимо тянет Северус и, кивнув в сторону нацеленной на него палочки, ухмыляется. — Предлагаю обсудить этот инцидент где-нибудь в другом месте. Сюда в любой момент может забрести кто-то из постояльцев.       Гермиона неуверенно кивает, все еще не спуская с него испуганного взгляда, и медленно убирает палочку. Северус не без удовольствия отмечает, что руки ее при этом мелко подрагивают. Что ж, значит, он все еще в форме, если уже повзрослевшие бывшие ученики испытывают перед ним благоговейный ужас.

      Май, 1998 год

      Шаги, как и вкрадчивое, вселяющее ужас шипение наконец затихли. Пора было принимать оставшиеся зелья и выбираться из этого проклятого места. С него хватит. Когда-то он многое бы отдал, чтобы искупить вину вот таким вот способом — умереть, захлебнувшись собственной кровью, парализованный смертоносным ядом любимицы Темного Лорда. Но с тех пор прошло слишком много времени. Слишком многое изменилось, и прежде всего, он сам. Сейчас как никогда хотелось бороться за эту чертову жизнь, чтобы после обрести покой там, где его не найдет ни одна живая душа из тех, с кем он так или иначе был связан. Последняя воля Альбуса Дамблдора выполнена, мальчишка сейчас наверняка уже на полпути в директорский кабинет. Чувством вины Северус еще будет терзаться до тех пор, пока жив. Но умирать сегодня он не собирался.       Медленно, очень медленно, превозмогая боль, тошноту и головокружение, Северус открыл глаза. Никого. Он сделал вдох, чувствуя, как из рваной раны на шее стекает кровь, пропитывая одежду. Не бьет фонтаном, в такт пульсу. Значит, противоядие все-таки сработало. Значит, не зря он тратил каждую минуту свободного времени на расшифровку, чтение и перевод древних манускриптов, рукописей и десятки неудачных экспериментов. Северус попытался усмехнуться, но закашлялся, выхаркивая кровяные сгустки. Рука дрожала, пальцы не слушались, но он все равно потянулся к карману мантии, когда приступ прошел. Тишину хижины прорезал мелодичный перезвон склянок, которые он, откупорив одну за одной, вливал себе в рот и отбрасывал в сторону. Кровь теперь лишь сочилась тоненькой струйкой, но Северус был уверен: скоро все закончится, процесс свертывания уже начался и шел полным ходом.       Еще какое-то время он не двигался, прислушиваясь к звукам, доносившимся снаружи, и собственным ощущениям. Вокруг замка снова разгорелась битва, а паралич хоть и отпускал, но не настолько быстро, как хотелось бы. Зато теперь не хотелось после каждого глубокого вдоха выплюнуть легкие. Нужно подождать еще немного, а потом аппарировать подальше отсюда. И попытаться при этом не сильно расщепиться.       Оказавшись в тупике Прядильщиков, Северус кое-как добрался до дома, где принял еще несколько зелий — только для того, чтобы в самый неподходящий момент не рухнуть без сознания от потери крови. Все его скромное имущество, что он заберет с собой в новую жизнь, уже давно собрано и уменьшено заклинанием. В последний раз он окинул взглядом дом, где ни разу не чувствовал себя счастливым, рассовал по карманам свежей мантии уменьшенные коробки с редкими книгами, ценными ингредиентами и кое-каким лабораторным оборудованием и, прихватив увесистый мешочек галлеонов и портмоне с маггловскими деньгами — все, что удалось скопить за время работы в Хогвартсе и варки сложных зелий на заказ, — вышел на улицу, даже не утруждаясь закрыть за собой дверь.

      Декабрь, 2008 год

      В маленьком неприметном кафе уже вовсю готовятся к встрече Рождества: стены украшены еловыми ветками, с потолка свисает и переливается всеми красками праздничная мишура, а на окнах яркими огнями мерцают гирлянды. В который раз Северус удивляется размаху, с которым в мире магглов каждый год празднуют Рождество. Они садятся за столик, и Гермиона заказывает капучино и круассан официанту в красном колпаке, который возникает рядом словно из ниоткуда, стоит им присесть. Северус окидывает его чуть насмешливым взглядом, когда официант поворачивается к нему. Ярко-красными чернилами у него на бейдже выведено имя: «Дашер». Всмотревшись в лицо официанта, Северус изо всех сил сдерживается от язвительного замечания по поводу его огромных оленьих глаз и заказывает черный кофе. Чай в Люксембурге не пользуется популярностью, и ту бурду, которую у них принято гордо именовать чаем, он пить наотрез отказывается.       Северус не спешит задавать вопросы, как будто предоставляет Гермионе шанс самой вести беседу так, как вздумается. Он вообще выглядит очень расслабленно и держится непринужденно, словно не раз оказывался в подобных ситуациях. Чего нельзя сказать о Гермионе. Не нужно быть легилиментом, чтобы увидеть, как она нервничает, пробегая глазами от одного столика, стоящего за его спиной, к другому, лишь бы не встречаться взглядом с черными тоннелями, которые будто изучают, гипнотизируют, пытаются проникнуть в самую душу. Время от времени она комкает бумажную салфетку дрожащими тонкими пальцами, а в какой-то момент, словно опомнившись, прячет лицо за большой кружкой и делает глоток, чтобы скрыть смущение. Иногда она едва заметно кивает своим мыслям, но по-прежнему не произносит ни слова.       Северус откидывается на спинку стула и продолжает наблюдать. Его забавляют смущение и робость Грейнджер, особенно если вспомнить, что никогда раньше этих черт в ней он не замечал. Чуть прикрыв глаза, он чувствует, как его конечности согреваются после холодного воздуха улицы. Ему интересно, почему она молчит. Не может быть, что бесстрашная Гермиона Грейнджер до сих пор пребывает в ужасе от встречи с бывшим и по официальной версии мертвым профессором до такой степени, что ей наконец-то нечего сказать. Наверняка в ее голове сейчас вертится не одна сотня вопросов, и она просто не знает, с какого именно начать. Стоит ей открыть рот, как их мощный шквал снесет на своем пути все, до чего дотянется.       Жестом Северус подзывает того же официанта и заказывает еще чашку черного кофе. Он вопросительно смотрит на Гермиону, но она лишь качает головой и отворачивается к окну. Вопреки его ожиданию, молчание вовсе не тяготит. Это не та напряженная тишина, когда неизвестно, откуда ждать нападения. Это молчание, наоборот, скорее подогревает интерес.       — Я ищу зельевара, — наконец решается Гермиона, — о котором слышала в Мунго. Говорят, его зелья творят настоящее волшебство, — ее губы трогает мимолетная улыбка, и она вновь смущенно отводит взгляд. — Я даже предположить не могла, что им окажетесь вы. Ведь… — тут ее голос становится совсем тихим, а во взгляде мелькает нечто похожее на сожаление. Сделав глубокий вдох, она так же тихо продолжает: — Я сама видела, как вы… — и все же не решается произнести это вслух.       — Вы видели, как я умирал в Воющей хижине, — Северус приходит на помощь, сохраняя прежнюю невозмутимость. Тихий бархатный тембр его голоса обволакивает, успокаивает настолько, что она отваживается на еще одну мимолетную улыбку. Неожиданно Северус ловит себя на мысли, что ему гораздо больше нравятся ее украдкие улыбки, чем грустный потухший взгляд и складка между бровей. Он поспешно отворачивается и глубоко вздыхает, пытаясь вернуть мысли в прежнее русло. — Вы правы, я действительно чуть не умер, — прочистив горло, продолжает он. — Но зная Волдеморта, я не мог не предпринять кое-какие меры.       Гермиона вновь кивает и делает глоток из кружки.       — Я даже рада, что этим одаренным мастером зельеварения оказались именно вы, — говорит она. — И я рада, что вам удалось остаться в живых… профессор…       — Давайте без хогвартских званий, — Северус кривится, будто съел дольку лимона, и, предугадывая ее следующий вопрос, продолжает: — Можете обращаться ко мне по имени, Гермиона.       Ее щеки моментально вспыхивают румянцем, стоит ему закончить, что, конечно, не ускользает от его внимания. Он усмехается и делает в воздухе приглашающий жест, побуждая продолжить с того места, где она остановилась.       — …Северус, — заканчивает мысль Гермиона, изо всех сил пытаясь скрыть дрожь в голосе. — Так вот, — продолжает она, кое-как справившись с волнением от такого резкого перехода к более неформальному общению, — сначала я искала мага, который смог бы провести легилименцию на двух магглах. Но все волшебники, которые хоть как-то в этом разбираются, наотрез отказались мне помогать. А некоторое время назад в Мунго я узнала, что…       — Отчего же остальные отказались вам помогать? — нетерпеливо перебивает Северус, ему никогда не нравились бесконечные вступления и хождение вокруг да около. — Вы — героиня войны, подруга Гарри Поттера, наверняка находитесь на хорошем счету в Министерстве. Кто эти магглы?       Гермиона опускает взгляд и произносит так тихо, что ему приходится напрячь слух, чтобы ничего не пропустить:       — Это мои родители, — по ее щеке медленно стекает слеза, но она скороговоркой продолжает говорить, боясь, что если не решится сейчас, то не решится никогда: — Во время войны я стерла все их воспоминания обо мне и отправила в Австралию. А когда все закончилось, вернула обратно. Это оказалось не так сложно, как мне тогда казалось. Но спустя два года их стали мучить головные боли. Все это можно было списать на мигрень или магнитные бури. Боли начинались внезапно и проходили сами по себе. Но прошло еще немного времени, и к ним присоединились ночные кошмары. А потом… — наконец Грейнджер замолкает, чтобы перевести дух, и поднимает взгляд на Снейпа. — …Все усугубилось внезапными провалами в памяти. Сначала это были незначительные детали, о которых они вскоре вспоминали. Но со временем становилось хуже и хуже, пока одним выходным утром они не выгнали меня из дома, приняв за незнакомку, ищущую, чем бы поживиться.       Северус слушает и не может до конца поверить в то, что говорит Гермиона. Несмотря на все то раздражение, которое она вызывала на уроках, он не может отрицать ее таланта хотя бы в поиске информации в книгах. Но ее самоуверенность, порожденная отчаянием, потрясает до глубины души. Не каждый взрослый волшебник решится на то, на что много лет назад решилась девчонка, не окончившая школу, только лишь для того, чтобы попытаться спасти тех, кто ей дорог. Северус чувствует, как в душе зарождается что-то сродни восхищению.       — Применять Обливиэйт на магглах было очень опрометчиво с вашей стороны, — подавив невесть откуда взявшуюся сентиментальность, он ворчливо прерывает ее, но злится при этом на самого себя — за чрезмерную эмоциональность. Издержки спокойной жизни. — Но еще больше меня удивляет, что вы смогли вернуть им воспоминания и при этом не превратили их мозги в фарш.       — Прежде чем это сделать, я прочла много книг по данной теме и проконсультировалась со знающими волшебниками, — преисполненная достоинства отвечает Гермиона.       В глубине глаз сквозь грусть, чувство вины и смущение наконец пробивается огонек, присущий, наверное, всем гриффиндорцам, стоит кому-то усомниться в их знаниях и умениях. За несколько дней, что он наблюдает за ней, этот огонек вспыхивает впервые.       — Почему же сейчас вы ищете загадочную личность, даже не зная, сможет ли этот человек вам помочь? Ведь можно проконсультироваться со знающими волшебниками, — Северус откидывается на спинку стула и, изогнув бровь, всерьез ждет ответа на сарказм.       Гермиона снова теряется под его пристальным изучающим взглядом и с деланным интересом разглядывает сложенные на столе ладони, но его, кажется, это забавляет еще больше.       — Потому что они не знают, чем тут можно помочь, а вмешиваться в сознание магглов, подвергавшихся Обливиэйту, боятся. В Мунго я слышала, что чисто теоретически возможно сварить зелье, которое сможет помочь. Я надеялась, что… — она вновь отворачивается к окну, боясь, что он увидит проявление ее слабости. Гермиона и сама не знает, почему ей важно казаться перед этим человеком сильной, но в какой-то момент это становится навязчивой идеей. Быстрым движением она смахивает несколько слезинок, все же успевших скатиться по щекам и оставить после себя мокрые дорожки, и продолжает: — …Впрочем, забудьте. Забудьте об этом разговоре и об этой встрече. Я не скажу никому о том, что видела вас. Да и кто мне поверит, — она усмехается и, схватив со спинки стула сумку, роется в ней, пытаясь найти деньги. Пальцы дрожат и совсем не слушаются. Наконец ей удается выудить несколько купюр. Она бросает их на столик и, поднявшись, бормочет, глядя себе под ноги: — Прощайте, проф… Северус, — его имя срывается с губ так тихо и неуверенно, что он начинает сомневаться, действительно ли перед ним назойливая и докучливая Гермиона Грейнджер.       Она разворачивается и, огибая столики, официантов и посетителей, старается как можно быстрее скрыться от внимательных темных глаз, насмешливой ухмылки, которая чуть кривит губы, вопросительно изогнутой брови и длинных тонких пальцев, изящно держащих чашку. Еще немного, и она окажется на улице, вдохнет полной грудью морозный воздух, и мысли вновь соберутся в стройные ряды и размеренно потекут одна за другой. Слишком много событий произошло за время этой поездки. Слишком много всего, что хочется обдумать, когда сердце не будет стучать так часто, а пальцы наконец перестанут отбивать барабанную дробь. Осталось всего несколько шагов до выхода. Гермиона стаскивает с вешалки пальто и хватается за дверную ручку, но ее дрожащие пальцы накрывает бледная ладонь и открывает перед ней дверь.       Несколько мгновений Северус смотрит туда, где только что сидела Гермиона. Несколько мгновений в голове формируется пока еще неясная мысль. Почему-то теперь он совершенно не сомневается в том, что она сохранит его тайну. Опомнившись и положив на стол еще пару купюр рядом с теми, что оставила Грейнджер перед своим бегством, он в несколько шагов настигает ее у двери.       Ей не нужно оборачиваться, чтобы знать, кто стоит за ее спиной и все еще сжимает ее руку вместе с дверной ручкой. От этого, казалось бы, случайного жеста, ее щеки вновь заливаются румянцем, и, спрятав половину лица под широким мягким шарфом, она поспешно выскальзывает на улицу.       Северус подхватывает пальто и выходит следом.       — Я не говорил вам, что отказываюсь помогать, — произносит он, мысленно отвешивая себе затрещину за чрезмерную импульсивность. Гермиона не отвечает, лишь вглядывается в желтоватый свет фонарей, разгоняющий ночную мглу, и он продолжает: — Но вы ведь понимаете, что перед тем, как я начну работать, мне нужно знать чуть больше, чем любому из ваших консультантов в Мунго. Многие вопросы вам могут показаться неуместными, но если вы хотите помочь родителям, то должны отбросить все предрассудки и комплексы и быть предельно честной.       Северус замолкает и пытается справиться с першением в горле: сегодня он говорит больше, чем за весь прошлый месяц. Обычно он предпочитает ограничиваться лишь односложными ответами и не вести долгих пространных бесед. Он прилагает недюжинные усилия, чтобы не закашляться. Вызывать жалость у бывшей ученицы совсем не входит в его планы. Но, кажется, Гермиона обо всем догадывается сама. Она берет его за руку и тянет за собой, удаляясь от кафе. Юркнув в какой-то проулок, куда почти не доходит свет от фонарей с центральной улицы, она оглядывается по сторонам. Убедившись, что никого кроме них здесь больше нет, Гермиона достает из сумки палочку и маленькое карманное зеркальце. Трансфигурировав его в высокий стакан, она наколдовывает Агуаменти и протягивает Снейпу, робко улыбаясь. Он благодарно кивает, принимая воду из ее рук, и делает жадный глоток, чувствуя, как першение постепенно проходит. Гермиона стоит рядом, сложив руки на груди, и ждет. Ждет, чтобы задать первую сотню вопросов, Северус в этом уверен. Очевидно, она все еще испытывает робость и смущение от общения с внезапно ожившим бывшим профессором, но природное любопытство рано или поздно возьмет верх над остальным. Опустевший стакан она вновь превращает в зеркальце и прячет в сумку.       — Отсюда можно аппарировать, — замечает Северус, оглядевшись по сторонам.       Гермиона кивает.       — Тогда в гостиницу?       Северус морщится и качает головой.       — Ночь предстоит долгая, а у меня есть идея получше. Кстати, — он вдруг замирает и наклоняется к ее лицу, сверля колючим взглядом, — вы нисколько не усомнились, что я на самом деле ваш бывший профессор Северус Снейп. Что это — непроходимая глупость или безоговорочное доверие?       На миг опешившая от такой внезапной близости, Гермиона вскидывает голову и отвечает:       — Я доверяю вам, Северус, — на этот раз его имя она произносит более уверенно и без запинок. — И никогда в вас не сомневалась. Да и кому в здравом уме придет в голову прикрываться вашей личиной? — уже намного тише добавляет она.       Последняя часть фразы звучит неожиданно дерзко, отчего теперь очередь Снейпа впадать в ступор.       — Отлично, — он кивает и протягивает ей раскрытую ладонь.       Не задумываясь, Гермиона вкладывает в нее свою, отмечая, как ее тут же окутывает теплом, хотя согревающие чары Северус не использует. Спустя несколько мгновений они исчезают в вихре аппарации, и проулок пустеет.

      Лето 1998 года

      План побега из Британии появился задолго до финальной битвы и окончательно оформился лишь тогда, когда Северус приносил Нарциссе нерушимую клятву, не задумываясь повторяя слова за вконец обезумевшей Беллатрисой. Именно в этот момент Северус понял: он сделает все возможное, чтобы оказаться как можно дальше от всего этого. Если выживет.       Не в силах до конца поверить, что все наконец закончилось, долги выплачены, а мосты сожжены, впервые за последние много лет он наконец мог дышать полной грудью и не ощущать на своих плечах груз вины, ответственности, тайн и игр двух великих стратегов, которые по иронии судьбы теперь были оба мертвы. Северус не чувствовал злорадства, лишь горечь и странную легкость от осознания, что он пережил обоих хозяев.       Северус покинул магическую Британию теплой майской ночью на маггловском самолете, предварительно заночевав прямо в аэропорту Хитроу. Время от времени кто-нибудь из сотрудников, заинтересованный странным на вид и явно не совсем здоровым, несмотря на маскировочные чары, мужчиной, подходил и пытался разговорить его. Но Северус, все еще слабый от кровопотери и остатков яда в организме, совсем не был настроен на праздную беседу. Он украдкой бросал легкий Конфундус в слишком любопытных служащих и отправлял их ни с чем. Выбрав первое попавшееся направление, куда еще оставались билеты на утренний рейс, Северус наконец покинул Британию навсегда. В какой-то момент в груди разлилось мерзкое чувство, похожее на сожаление. Но Северус поднял окклюментные щиты, и в сознании не осталось ничего, кроме пустоты.       Во время всего перелета он внимательно изучал путеводители, карты и туристические буклеты — все, что смог найти в одном из магазинов прямо в терминале аэропорта. Поэтому еще до того, как самолет совершил посадку в пригороде Кельна, у Северуса относительно четко сформировался план дальнейших действий.       Местом своего пристанища он выбрал город Моншау, окруженный горами Айфель. Место достаточно уединённое и тихое, а его население насчитывало не более десяти тысяч человек. По сравнению с Лондоном, что чаще всего напоминал растревоженный улей, это место обещало стать раем для затворника и любителя тишины.       На некоторое время Северус осел среди магглов. Он снял скромную квартиру-студию в тихом и удаленном от центра районе. Днем Северус практически не выходил на улицу, но стоило солнцу зайти за горизонт, как он покидал свою обитель и неспешно прогуливался по улицам города, стараясь держаться подальше от людей. Высокий, худощавый, болезненного вида мужчина с длинными черными волосами, скрывающими лицо, не расстающийся с шейным платком даже в летнюю духоту, определенно не мог долго оставаться незамеченным. И вскоре к нему стали приглядываться прохожие и заговаривать соседи, но лишь до тех пор, пока он не решился использовать чары отведения внимания.       Говорить Северусу все еще было сложно, хотя рана на шее почти полностью затянулась. Но он считал, что это меньшее из зол, настигшее после его чудесного выживания и удачного побега. Едва почувствовав, что полностью оправился от травм, Северус задался вопросом: а есть ли здесь волшебники? Ответ он получил очень быстро, совершенно неожиданно и исключительно по воле случая.       В один из теплых летних вечеров Северус по обыкновению бесцельно прогуливался по улицам, скользя блуждающим взглядом по фигурам прохожих и силуэтам домов. Его голова была абсолютно пуста. Казалось, впервые за много лет он мог себе позволить никуда не спешить, ни о чем не думать. До дома, в котором располагалась его квартира, было рукой подать, и он чуть сбавил шаг, чтобы еще немного насладиться прохладным, пахнущим горными вершинами ветерком, что трепал его волосы.       Он остановился, запрокинул голову, подставляя лицо навстречу ласкающему дуновению, но тут его внимание привлекла черная точка, которая будто парила в воздухе. Она постепенно приближалась, принимая форму большой пестрой совы. Северус зажмурился, мысленно сетуя на слишком разыгравшееся воображение, и вновь открыл глаза. Но сова никуда не исчезла. Более того, она летела уже так близко, что на ее лапке легко угадывался привязанный конверт. Северус прищурился, пытаясь как следует разглядеть ее и убедиться: это лишь блики заходящих солнечных лучей играют в оконных стеклах, а его воспаленное сознание смеется над ним. Но наваждение никак не хотело исчезать. Наоборот, расправив крылья, сова мягко спланировала к одному из окон в мансарде, которое, как он уже успел изучить, ночами светилось мягким мерцающим светом. Теперь Северус был уверен, что это танцевал огонек свечи.       Сову там, казалось, давно ждали, потому что стоило ей опуститься на подоконник, как створка окна тут же отворилась, чтобы пропустить ее внутрь. А некоторое время спустя та же сова вновь пустилась в обратный путь с ответом, крепко привязанным к лапке.       Узнать, кто тот волшебник, что принимал сов с письмами среди белого дня, не боясь привлечь внимания магглов и тем самым нарушить статут о секретности, не составило труда. А разговорить — и того проще. Им оказался молодой влюбленный юноша. Он был художником и вел такой же уединенный образ жизни, как и сам Северус, с той лишь разницей, что последнему молодые девы не писали романтических писем. Да и писал ли ему вообще когда-либо письма кто-то, кроме матери и… Лили еще в далеком детстве?       Он-то и рассказал Снейпу о небольшой деревеньке, где живут волшебники. Попасть туда, как выяснилось, было совсем просто. Вечерами Северус частенько прогуливался мимо так называемого старого города, но даже не задумывался о том, что это и есть вход в магическую часть городка.

      Декабрь, 2008 год

      — Это ваш дом? — Гермиона с интересом оглядывается по сторонам, превозмогая головокружение.       Она изо всех сил старается не выдать своего состояния после парной аппарации да еще, судя по всему, на достаточно дальнее расстояние, потому что до сих пор в самой глубине души лелеет детскую мысль произвести впечатление на самого строгого и несправедливого, но в то же время умного и храброго школьного профессора. Она качает головой и проводит ладонью по гладкой темной двери.       Они появляются прямо на крыльце его дома. Северус крепко держит Гермиону за предплечье, с опаской наблюдая за ее расфокусированным взглядом и шаткой походкой, когда она делает пару шагов в направлении двери. Он готов в любой момент подхватить ее, вздумай она оступиться, но упрямая ведьма делает вид, что все отлично, хотя сам он прекрасно понимает ее состояние. Он озирается вокруг в поисках кого-то из любопытных соседей, вышедших на треск аппарации, но поблизости никого нет. В Моншау тоже кое-где горят рождественские гирлянды, а в палисадниках у домов за низкими оградами расставлены фигурки оленей и эльфов. Но после всего того великолепия, что им посчастливилось узреть в Люксембурге, здесь все кажется скучным и совсем не ярким.       Поймав ее взгляд, Северус наконец кивает в ответ на ее вопрос и, отперев дверь, пропускает вперед. Гермиона завороженно смотрит по сторонам и не может поверить, что это все на самом деле происходит с ней. Не так она себе представляла жилище профессора Снейпа, когда училась в Хогвартсе. Кажется, что это было в какой-то другой жизни. Больше всего ее внимание привлекает несколько книжных стеллажей, стоящих в затемненной части гостиной. Взглядом она также выхватывает отдельные детали убранства, которые совершенно не вяжутся в ее голове с образом строгого, ворчливого и требовательного бывшего профессора. Например, она замечает на каминной полке несколько рамок, но они пусты, в них нет фото. Северус перехватывает ее взгляд и, пожав плечами, уточняет:       — Осталось от предыдущих жильцов.       На спинке дивана лежит забытый шейный платок. Возможно, даже дома Северус по привычке скрывает шрамы от постороннего внимания. А в воздухе знакомо пахнет травами, словно она вновь впервые оказалась в кабинете зельеварения.       — Где мы?       Северус пожимает плечами, усмехаясь.       — Это мой дом, — отвечает он и, видя, что новый вопрос уже готов сорваться с губ Гермионы, добавляет: — А где именно он находится, вам знать не обязательно.       По мановению волшебной палочки в камине загорается огонь. Северус делает приглашающий жест в сторону пары кресел, расположенных возле очага. Когда они рассаживаются, он решает не тратить время зря и расспрашивает ее подробнее. А Гермиона отвечает, и отвечает, и отвечает, рассказывает новые, вдруг всплывающие в памяти подробности, делится мыслями, строит теории. Временами они так увлекаются, что начинают спорить на совершенно отвлеченную тему, пока один из них внезапно не вспоминает, по какому вопросу они тут оказались. И тогда все начинается сначала. Наконец большие настенные часы с серебристым маятником бьют полночь, и Северус решается тихо спросить:       — Возможно, вы голодны? — его голос звучит чуть хрипловато, а в интонациях угадывается неуверенность. — Время ужина давно закончилось, а в гостинице вы вряд ли найдете, чем поживиться, — в памяти всплывает нетронутый круассан, который так и остался лежать на тарелке в кофейне. — Я мог бы…       — Не стоит, — перебивает его Гермиона, должно быть не рассчитав силу голоса, потому что, когда она замолкает, еще несколько мгновений вокруг слышится эхо. Ее щеки вновь становятся пунцовыми, и она, смутившись, прикрывает ладонью рот, а спустя миг продолжает: — Я хочу сказать, что не стоит из-за меня так беспокоиться. Я вовсе не голодна. А вы и так сделали слишком много, чтобы думать о таких пустяках.       Северус изучает ее лицо, мимолетно задерживаясь взглядом на пухлых, порозовевших от жара пламени камина губах.       — Я пока ничего не сделал, — отвечает он и разводит руками.       — Вы выжили, — произносит Гермиона так тихо, что он никак не может решить: действительно ли она это сказала или у него снова разыгралось воображение, и спешит отвести взгляд. — Но вы правы, и сейчас на самом деле уже поздно. Мне пора возвращаться в гостиницу.       Выражение ее лица вновь становится задумчивым, а взгляд — сожалеющим. Северус пытается понять, не кажется ли ему это из-за бликов пламени в отражении ее глаз. О чем ей сейчас сожалеть? Ведь для нее этот вечер, полный открытий, выдался на удивление удачным.       Она первой поднимается с кресла и проходит мимо него в небольшую прихожую. Он идет следом, помогает надеть пальто и тихо произносит:       — Я перемещу вас в тот же проулок, откуда мы аппарировали, и завтра утром, в девять, буду ждать там же. Постарайтесь не опаздывать.       Гермиона кивает, они выходят на крыльцо и растворяются в ночной мгле.

      Сентябрь, 2000 год

      За прошедшие годы Северус уже совсем здесь освоился. Со временем он почти забыл, что когда-то вел совсем другую, полную опасностей, тайн и непредсказуемых поворотов, жизнь. Ему удалось зарекомендовать себя как первоклассного зельевара. А зарегистрировать палочку и собственные наработки в здешнем Министерстве магии оказалось не слишком сложно. Его взяли на должность штатного зельевара в госпиталь, а вскоре, узнав о его талантах, сотрудники и сами стали нередко обращаться к частной помощи мастера, минуя официальные пути. Таким образом наряду с должностью у него появились свои клиенты, количество которых неизменно увеличивалось.       Когда жизнь на новом месте окончательно наладилась, а душевные раны несколько затянулись, он решил покончить с неведением и начал все свободное время тратить на поиски информации. Его интересовала Магическая Британия. К счастью, волшебники в Германии вовсе не жили в информационном вакууме, отгородившись ото всех. А в некоторых печатных киосках ему даже удалось раздобыть несколько старых выпусков Ежедневного пророка.       Победа Поттера над Волдемортом, похороны погибших, суды над пойманными Упивающимися, награждение героев войны, свадьба, свадьба, много свадеб, Грейнджер вернулась доучиваться в Хогвартс — движущиеся картинки проносились перед глазами. Значит, все было не зря. Значит, сукин сын Альбус был прав: великая сила любви вновь спасла Поттера, а с ним и всю Магическую Британию от тьмы.       Колдография пламени, вызванного шальным заклинанием и спалившего Воющую хижину дотла, зажгла злорадную ухмылку. Уж теперь-то точно никому невдомек, что ему удалось исчезнуть из этого проклятого места. Сгорбленная и осунувшаяся Минерва, которую, очевидно, битва подкосила слишком сильно, принимает пост директора Хогвартса. Если бы не торжествующий огонь во взгляде, то можно было подумать, что эту должность ей навязали. Наткнувшись на заметку о том, что у Поттера родился первенец, и выхватив из текста внимательным взглядом имя ребенка, он лишь скривился и пробормотал под нос:       — Меня сейчас стошнит.       Узнав все, что по его мнению было важным, Северус собрал газеты в кучу и направил на нее кончик палочки. Бумага вспыхнула желтоватым пламенем, а когда от нее не осталось даже пепла, огонь потух сам собой, как будто его и не было. Больше он к этому не возвращался.       Жизнь текла своим чередом. Дела в госпитале шли неплохо, а спустя некоторое время ему даже пришлось взять помощника, когда количество сложных частных заказов во много раз превысило нужды больницы. Теперь можно было не беспокоиться, что пациенты останутся без «Костероста», и посвятить себя более масштабным, более сложным проектам, которые помимо удовольствия от процесса приносили немалый гонорар. Это не могло не радовать.

      Декабрь, 2008 год

      Когда рано утром Северус появляется в условленном месте, Гермиона уже там, и судя по раскрасневшимся щекам, довольно давно. Кажется, она о чем-то задумалась, потому что треск аппарации остается ею незамеченным. От сосредоточенности ее брови сведены к переносице, она нервно теребит ручку маленькой сумки замерзшими пальцами. Некоторое время Северус наблюдает за ней, будто не решаясь приблизиться и дать знать о своем присутствии. Наконец она сама замечает его и делает несколько шагов навстречу.       — Доброе утро… Северус, — говорит Гермиона, и он снова отмечает робость, с которой она произносит его имя.       Он кивает и, поравнявшись с ней, протягивает руку, куда она тут же вкладывает свою холодную ладонь.       Оказавшись дома, Северус хочет отвести ее в лабораторию, чтобы не тратить время впустую, а как можно скорее взяться за дело. За прошедшую ночь обдумав все, что ему рассказала Грейнджер, он уже имеет примерный план действий. Но замечает на ее лице нездоровую бледность и понимает, что перспектива переохлаждения и последующей простуды им ни к чему. Времени может быть не так много, как им кажется.       — Гермиона, будет лучше, если вы в следующий раз оденетесь по погоде или воспользуетесь согревающими чарами, — ворчит Северус, скептически оглядывая ее легкое пальто, и идет на кухню.       Гермиона смотрит ему в спину несколько мгновений, а потом следует за ним, пряча улыбку за высоким воротом свитера. Ей в новинку слышать от этого сурового человека проявление заботы, замаскированное под раздражение. В кухне ее уже ждет чашка горячего травяного чая, от которой вверх поднимается пар, распространяя дивный аромат. Северус выдвигает из-за стола стул и делает приглашающий жест.       — Пейте, — говорит он, отходя к окну. — Для начала вам нужно согреться.       — Спасибо, — Гермиона делает глоток и с наслаждением прикрывает глаза, чувствуя, как внутри разливается тепло.       В лаборатории Северуса идеальный порядок, она сияет чистотой настолько, что крошить здесь ингредиенты кажется чем-то кощунственным. Гермиона восхищенно разглядывает новейшее оборудование, которое раньше видела исключительно на колдографиях в журналах по зельеварению, и не решается подойти ближе. Северус садится за стол и пишет что-то на куске пергамента, а затем поворачивается к ней.       — Мне нужно отправить письмо. Побудьте здесь.       С этими словами он оставляет ее одну, уверенный, что, когда вернется, лаборатория останется в первозданном виде. Письмо помощнику о том, что несколько дней его не будет в госпитале, отправляется с совой, полученной когда-то в подарок от одного из благодарных заказчиков, и Северус возвращается обратно.       Кажется, Гермиона и шагу не сделала за время его отсутствия, и Северус украдкой ухмыляется, остановившись за ее спиной. В какой-то момент она, будто опомнившись, открывает сумку, что так и не выпустила из рук, вытаскивает оттуда исписанные аккуратным летящим почерком листы пергамента и протягивает ему.       — Вот то, что мне удалось самой узнать о недуге родителей. Возможно, это сможет помочь.       — Вижу, вы хорошо поработали, — он листает страницы, совершенно не замечая ее торжествующей улыбки от того, что ей наконец-то удалось впечатлить его хоть и таким банальным способом.       Какое-то время Северус внимательно изучает записи, кое-где делая пометки. План, созревший у него ранее, претерпевает некоторые изменения. Он берет чистый лист и записывает несколько вариантов примерного рецепта зелья, а затем идет к рабочему столу и достает две разделочные доски, располагая их друг против друга. Гермионе на этот раз не нужно приглашение. Она становится возле одной из них и вопросительно смотрит на него.       — С чего мы начнем?       Он показывает ей первый вариант зелья, в глубине души надеясь, что он окажется единственно верным, и под монотонный стук метронома они принимаются за работу.       — Чем вы занимаетесь, Северус? — спрашивает Гермиона, когда тяжелые мысли начинают вконец одолевать.       — Я варю зелья, — он отвечает, ни на миг не прерываясь, и ей начинает казаться, что крошить ингредиенты для него так же обычно, как моргать.       — Никогда бы не подумала, — тихо бормочет Гермиона.       Слова вырываются прежде, чем она успевает себя одернуть, и она внутренне напрягается, ожидая услышать в ответ злобное шипение. Но Северус, кажется, совсем не обижается. Он ухмыляется и, скептически приподняв бровь, продолжает:       — Чем же еще заняться старому зельевару, который только это и делал большую часть жизни? — Гермиона сдерживается изо всех сил, чтобы не прыснуть со смеху, но попытка остается безуспешной, и она тихо хихикает. — На самом деле я работаю штатным зельеваром в местном госпитале.       — А вы никогда не думали открыть собственную аптеку? — Гермиона наконец берет эмоции под контроль.       Разделочный нож замирает, и она смотрит на него так серьезно, словно действительно ожидает от него обещания хотя бы подумать над этим. Это выглядит настолько комично, что теперь очередь Северуса сдерживать рвущийся наружу смешок. Вместо этого он закашливается в кулак и вновь возвращается к работе.       — Меня все устраивает, — пожав плечами, отвечает он спустя какое-то время.       Гермиона понимающе кивает. Для человека, прошедшего весь тот ужас, что творился в Магической Британии больше десяти лет назад, нет ничего лучше, чем тихая жизнь там, где никто его не знает.       — А чем занимаетесь вы? — спрашивает Северус, изогнув бровь.       — Я преподаю в Хогвартсе.       На миг нож замирает в его руках, а потом, будто опомнившись, он откладывает его в сторону и тянется к деревянной ступке. Ему трудно поверить, что яркая, одаренная, молодая ведьма добровольно решила запереть себя в древнем замке и посвятить свою жизнь обучению малолетних оболтусов, большинство из которых так и останутся неучами. Он усмехается.       — Маггловедение?       — Древние руны, — гордо парирует Гермиона и смотрит на него с вызовом.       — В это время года ученики не изучают Древние руны? — не без ехидства продолжает Северус.       — Что вы имеете в виду? — она откладывает нож и смотрит ничего не понимающим взглядом, но отчего-то ему это кажется игрой.       — И как же Минерва отпустила преподавателя посреди учебного года?       — А, так вы об этом, — она снова берется за рукоятку ножа. — Я взяла небольшой отпуск. В Хогвартсе сейчас проходит практику молодой и весьма перспективный студент, два года назад окончивший Шармбатон. Он планирует до конца года стать полноценным преподавателем. Надо сказать, у него неплохо получается, — Гермиона понижает голос до громкого шепота и, заговорщически подмигнув, продолжает: — Ему будет полезно провести несколько уроков, зная, что за спиной нет никого, кто в случае чего сможет незамедлительно прийти на помощь.       Настает черед Северуса удивляться. Что студенты Шармбатона забыли в Британии и что же это, черт возьми, за практика? Минерва, в отличие от своего предшественника на посту директора, никогда не была сторонницей нововведений. Будто прочитав его мысли, Гермиона отвечает на невысказанный вопрос:       — Сейчас школа испытывает некоторые трудности с количеством преподавателей. Да и учеников заметно прибавилось с тех пор, как Волдеморт сгинул насовсем.       Северусу определенно нравится, как смело она произносит имя наитемнейшего из волшебников Магической Британии, да и не только ее. Даже он мысленно называет его Темным Лордом, все еще испытывая внутри необъяснимый дискомфорт.       — Вы уверены, что он справится с таким количеством мелких несмышленышей и трудных подростков?       Гермиона пожимает плечами.       — Как же тогда научить человека плавать? И… Вы ведь были не старше него, когда стали преподавать зельеварение. А это куда более опасная наука, чем Древние руны.       За работой и ничего не значащими разговорами они напрочь забывают про обед, спохватываясь только к ужину, когда за окном уже темнеет, а первый вариант зелья безнадежно испорчен. Северус замечает, что глаза напротив, которые совсем недавно лучились воодушевлением и надеждой, вновь потухли и ничего кроме грусти в них не разглядеть. Он хочет приободрить, сказать, что все еще остается большая вероятность, что какой-то из остальных вариантов зелья окажется верным, но лишь молча взмахивает палочкой, и рабочие инструменты сами собой расставляются по местам.       Его тихое предложение поужинать Гермиона встречает кивком головы и теплой улыбкой, и они вновь оказываются в кухне. Пока она накрывает на стол, Северус возится со спагетти. Ужин проходит в тишине, оба заняты своими мыслями о том, чем займутся завтра. Когда со стола убрано, а чистая посуда расставлена по местам, Северус аппарирует их в уже знакомый переулок.       — Вы сможете добраться до гостиницы без приключений? — спрашивает он как бы невзначай.       — Да, отсюда совсем недалеко, — Гермиона благодарно улыбается и сжимает его ладонь в знак признательности. — До завтра и… Спасибо вам за все, Северус.       Он ошеломленно смотрит на сплетение рук и чувствует, как от этого мимолетного жеста кожа начинает гореть огнем, тепло от которого распространяется по всему телу и, кажется, проникает в самое нутро.       — Спокойной ночи, — он кивает и отстраняется, а в следующий миг она остается одна.

      Ноябрь, 2008 год

      После работы Северус любил прогуливаться. Обычно он аппарировал в небольшой парк и оттуда неспешно шел домой пешком. Это помогало привести в порядок мысли, отвлечься от текущих проблем и заснуть сном младенца, не прибегая к зелью сна без сновидений. Уже на подходе к дому он заметил большую пеструю сову. Таких обычно отправляло Министерство магии Германии с официальным заказом на зелья или очередным приглашением на съезд зельеваров, от которых он обычно отказывался, но тем не менее, сварив добрый запас оборотного зелья, посещал инкогнито.       Забрав конверт, скрепленный сургучной печатью, он отпустил сову и нетерпеливо разорвал бумагу, желая поскорее удовлетворить любопытство. Внутри действительно обнаружилось приглашение на научную конференцию, которая состоится в декабре в Люксембурге. Здесь же он нашел программу конференции, рассчитанной на несколько дней. Судя по всему, мероприятие ожидалось довольно масштабное, и присутствовать на нем будут не только зельевары, но и деятели других областей науки. Увидев в расписании несколько лекций, посвященных ментальной магии, он чуть было не присвистнул. Это оказалось полной неожиданностью, потому что данный раздел магии мало кто изучал и еще меньше — использовал. Значит, нужно будет пополнить запасы оборотного зелья. Это мероприятие определенно стоит его внимания.

      Декабрь, 2008 год

      Уже несколько дней они аппарируют в дом Северуса и пробуют, экспериментируют, сверяют расчеты, снова пробуют, пытаются найти ошибки, записывают неудавшиеся опыты в журнал и опять экспериментируют, но безрезультатно. Гермиона все сильнее падает духом, но Северуса, кажется, неудачи лишь подстегивают двигаться вперед, искать, придумывать, изобретать. Их обычное расписание подвергается некоторым корректировкам. Теперь перед тем как начать работу, они вместе завтракают. Впервые это происходит в тот день, когда Северус аппарирует в Люксембург, но Гермионы нигде поблизости нет. Он морщится и бормочет себе под нос что-то о не отличающихся пунктуальностью гриффиндорцах и вдруг слышит позади себя быстрые шаги. Он поворачивается и видит, что Грейнджер с двумя пластиковыми стаканами кофе и большим бумажным пакетом с выпечкой несется на всех парах, так быстро, насколько это возможно, к месту встречи.       — Доброе утро, Северус, — поравнявшись с ним и немного отдышавшись, она протягивает ему стаканы. — Я подумала, что перед тем как начать работу, нам не помешает завтрак.       Северус хмыкает и в следующую секунду они оказываются прямо на его кухне. С тех пор завтрак до начала опытов становится их своеобразной традицией.       В один из дней им наконец удается вывести основную формулу будущей основы для зелья, и они принимаются за работу с новым энтузиазмом, с новой надеждой на успех.

      За несколько дней до вышеупомянутых событий

      Конференция оказалась действительно познавательной и интересной. Для этого стоило потратить все свое свободное время и сварить оборотное зелье про запас. Здесь собрались не только древние ученые умы, всегда отличавшиеся консервативностью, но и молодые дарования, двигающие в массы новаторство и прогрессивный взгляд на обыденные вещи. Многие докладчики его несказанно впечатлили, чего не случалось уже довольно давно. Все лекции проходили в конференц-зале при гостинице, где и разместились волшебники, прибывшие издалека. Карточка-приглашение давала привилегию остановиться там и Снейпу, но он решил пренебречь этим правом, а потому каждый вечер, как только все участники отправлялись на ужин, аппарировал домой. Так продолжалось вплоть до момента, пока он не увидел ее.       Гермиона Грейнджер определенно изменилась с тех пор, как они виделись в последний раз, но тем не менее не узнать ее было невозможно. Взгляд ее по-прежнему был серьезным, но она больше не взирала на всех свысока чуть насмешливо. Ее ранее непослушные, торчащие во все стороны волосы, больше походившие на воронье гнездо, превратились в длинные ухоженные локоны, и Северус предположил, что тут не обошлось без магии. Он также отметил ее чрезмерную худобу, которую не смогли скрыть ни мешковатые брюки, ни тяжелый широкий свитер крупной вязки с высоким воротом. Она внимательно слушала все лекции и доклады, на которых им доводилось присутствовать, а интересующие моменты записывала в большой маггловский блокнот обычной шариковой ручкой.       Первое желание Северуса при виде ее было тут же сорваться с места и бежать прочь. Ведь не может быть, чтобы эта выскочка появилась здесь просто так. Наверняка его выследили, и у здания гостиницы уже дежурят авроры, которые лишь выжидают удобного момента, чтобы схватить его и без лишнего шума препроводить прямиком в Азкабан. Но чем больше он за ней наблюдал, тем меньше верил в собственные опасения. Однако нельзя было совсем сбрасывать такой расклад со счетов, и Северус решил снова заняться тем, что в былые времена у него получалось лучше всего. Шпионством. С той только разницей, что нынешний объект наблюдений не станет брать с него никаких клятв и швыряться Круцио направо и налево.       На протяжении следующих двух дней Северус следовал за ней по пятам тенью. Но ничего необычного, того, что не вязалось бы с прежней заучкой Грейнджер, он не увидел. За исключением того, что она была неестественно молчалива, ни с кем не общалась и не заговаривала иначе как по делу. На ее осунувшемся лице под глазами залегли темные тени, а между бровей образовалась складка. Вместо обычного энтузиазма глаза были наполнены грустью. Иногда она отвлекалась от блокнота и замирала, уставившись в одну точку, словно что-то обдумывала, затем качала головой и вновь возвращалась к своим конспектам. Она почти ничего не ела, за исключением кофе и свежей выпечки на завтрак, а все свободное от лекций и докладов время проводила в городской библиотеке, которая, к счастью, находилась неподалеку.       Именно туда она и направилась после того, как объявили обеденный перерыв. Стараясь не упустить из виду, Северус последовал за ней и расположился неподалеку, для пущей убедительности взяв с полки первую попавшуюся книгу. Он то и дело бросал на нее внимательный взгляд, пытаясь разгадать, в чем подвох, найти хоть какую-то зацепку, почему спустя столько лет именно она появилась в поле его зрения. Северус никогда не верил в случайные совпадения и теперь не собирался отступать от своих принципов. Он обратил внимание, что все книги, которые она выбирала, посвящались ментальной магии и зельям, влияющим на сознание и память. Это было очень необычно, потому что в Хогвартсе он не знал ни одного ученика, кто тяготел бы к подобным знаниям и обладал хоть какими-нибудь способностями в области ментальных практик. Разве что Драко. Некстати память подкинула серию эпизодов из прошлой жизни, где он пытался учить Поттера азам окклюменции, и Северус зажмурился, отгоняя непрошеные воспоминания.       Она просидела над книгами до позднего вечера, листая страницы одну за другой, словно что-то искала, но не находила, пока наконец библиотекарь не возвестил о том, что библиотека закрывается. Гермиона поднялась и принялась неспешно расставлять книги по местам. На ее лице при этом застыло выражение унылого сожаления, что тоже, по мнению Северуса, противоречило ее активной деятельной натуре.       Неужели в Магической Британии снова что-то случилось? Третье пришествие? Новый Темный Лорд? Кому-то требуется помощь? Он покачал головой. Если бы хоть одно из его предположений оказалось верным, слухи об этом просочились бы и сюда. Значит, это что-то другое.       Гермиона прошла мимо, держась на некотором расстоянии, и вышла на улицу.       Мысленно досчитав до пяти, Северус пошел за ней в гостиницу, намереваясь выяснить окончательно, с какой целью она здесь. А в случае чего всегда можно было использовать старый добрый Обливиэйт. С этой мыслью он, набросив дезиллюминационные чары, вошел в просторный светлый холл гостиницы. До конца действия оборотного зелья оставалось совсем немного времени, но, уже четко наметив себе план дальнейших действий, он не боялся рассекретить себя. Поэтому не стал принимать еще.       Оказавшись внутри, он лишь мельком заприметил, как знакомый силуэт юркнул в сторону лестницы, проигнорировав приветливо раскрытые створки лифта. Северусу это определенно играло на руку: не придется выискивать ее по этажам. Стараясь ступать очень тихо, но при этом держась на минимальном расстоянии за спиной Гермионы, он двинулся следом. Гермиона шла не оглядываясь, отчего у Северуса сложилась четкая уверенность, что слежку она не заметила. Это продолжалось ровно до того момента, пока они не свернули с лестничного пролета в длинный пустой коридор со множеством дверей, освещенный мягким приглушенным светом развешанных по стенам бра.       На какой-то короткий миг Северус отвел взгляд от напряженной спины, закутанной в тонкое светлое пальто, и осмотрелся. Видимо, тогда он и потерял бдительность, потому что этого короткого мгновения хватило, чтобы план его полетел в тартарары. Внезапно Гермиона резко развернулась, и Северус почувствовал у своего горла кончик волшебной палочки. В первую секунду он растерялся и разозлился на самого себя. Мирная жизнь определенно не пошла на пользу. Гермиона тем временем всматривалась в искаженное пространство с очертаниями его тела.       — Кто вы? — отрывисто спросила она. — Что вам от меня нужно?       Ответом ей стало лишь тихое эхо. Северус молча смотрел в ее искрящиеся испугом и готовностью защищаться глаза. От былой меланхолии, казалось, не осталось и следа. Она уверенно держала палочку аккурат у его шеи, и не оставалось сомнений, что он обязательно получит какое-нибудь мерзкое заклинание.       — Вы следите за мной, — продолжила Гермиона, и по ее вздернутому подбородку Северус понял, что план был провальным с самого начала. Такая одаренная ведьма, как Грейнджер, к тому же прошедшая войну, не могла не заметить слежки. — Отвечайте, кто вы, или я позову авроров. — В голосе слышались угрожающие нотки. Не шутит.       Северус отменил дезиллюминационные чары невербальным Фините, и она увидела перед собой совсем незнакомого человека, которого тем не менее узнала. Именно он на протяжении последних дней преследовал ее повсюду.       Гермиона взмахнула палочкой, и Северус почувствовал, как руки и ноги сковали невидимые веревки, крепко удерживая на месте. Он бы рассмеялся от абсурдности происходящего, если бы не сам лично спровоцировал взрыв.       А чего ты ждал, идиот? Что вы мило поболтаете по душам в ее номере, а потом ты подправишь ей память, предварительно получив безоговорочное согласие?       По-прежнему не говоря ни слова, Северус не смог сдержать усмешки, что, естественно, не укрылось от Грейнджер.       — Это какая-то шутка? — она совершенно перестала понимать, что происходит. — Гарри, это ты?       Гермиона протянула руку и коснулась его щеки. Северус дернулся от ее ладони, словно ошпаренный, и уставился в ответ взглядом, явно говорившим о том, как он относится к такому близкому контакту. Она убрала руку, продолжая вглядываться в незнакомые черты, будто пыталась разглядеть что-то, ведомое ей одной. Новой попытки заговорить она не предпринимала, но зная ее, можно было с уверенностью сказать, что это ненадолго. Сколько бы продлилась эта молчаливая дуэль, известно одному лишь Мерлину, если бы Северус вдруг не почувствовал, что действие оборотного зелья закончилось, и он вот-вот предстанет перед ней в своем истинном обличье.       Обратная трансформация, принесшая не самые приятные ощущения, случилась точно по расписанию. Благо помощник в госпитале, который любезно предоставлял Северусу свою внешность для таких путешествий, не смея отказать мастеру, оказался одинаковых с ним комплекции и роста. Иначе Грейнджер, что сейчас с ужасом наблюдала, как на лицо спадают черные длинные пряди, узрела бы, помимо этого, бывшего преподавателя зельеварения в неглиже. А такая перспектива нравилась Снейпу гораздо меньше долгих нудных объяснений произошедшего. Реакция Грейнджер тем не менее была бесценна. Она побелела как полотно, крепко вцепившись в палочку, и приоткрытым ртом делала судорожные шумные вздохи, неверяще уставившись ему в лицо огромными от потрясения глазами.       — Мисс Грейнджер, вы так бледны, словно увидели… призрака…

      Несколько дней спустя после вышеописанных событий

      Формула для основы зелья действительно оказывается верной, и они принимаются за следующий этап. Вновь череда расчетов, долгих споров и дискуссий, которые неизбежно приводят к тому, что Северус, вспоминая былую преподавательскую деятельность, превращается в вечно недовольного и ворчливого профессора, а Гермиона становится нерадивой ученицей, если исходить из нелестных реплик, которые он то и дело бросает в ее сторону. Дальнейшая работа над зельем затягивается, и, не понимая, в чем загвоздка, Северус, по обыкновению, срывается на том, кто в эти моменты находится рядом. Потом, разумеется, раскаивается, но изо всех сил старается не подавать виду. Однако после, понимая, что ведет себя несправедливо и его грубость неоправданна, пробует хоть как-то вернуть общение в мирное русло.       Одной из таких попыток становится разрешение попасть в святая святых — в личную библиотеку, которая располагается в гостиной дома. Он не единожды замечает, с какой тоской и одновременно с любопытством Гермиона косится на книжные стеллажи, проходя мимо. Но он будто ждет повода, боясь выглядеть в ее глазах мягкосердечным стареющим простаком, теряющим хватку. Гермиона в ответ на его приглашение лишь кивает, не в силах вымолвить ни слова, а в ее глазах загорается огонь от предвкушения новых знаний. Она подрывается и уносится прочь, и Северус смотрит ей вслед и неожиданно ловит себя на мысли, что будь он на месте ее друзей, то ни за что на свете не допустил угасания этого огня, сделал бы все возможное, чтобы больше не видеть того уныния, грусти и обреченности, с которыми она выискивала нужную информацию в библиотеке в Люксембурге. Он отворачивается и гонит прочь внезапно нахлынувшую сентиментальность.       «Очевидно, я и впрямь старею», — думает он, прислушиваясь к тихим шагам снаружи.       И оба надолго растворяются во времени: Гермиона, поглощенная книгами, и Северус, вновь окунувшийся в расчеты. Кажется, он вообще забывает о том, что кроме него в доме еще кто-то есть. До тех пор, пока от формул и записей не рябит в глазах, пока головная боль не накрывает так, что хочется выбежать на улицу и подобно вервольфу повыть на луну. Именно в этот момент перед ним появляется чашка горячего травяного чая. Оторвавшись от бумаг, он проводит по лицу ладонью и озирается по сторонам. Гермиона стоит рядом.       — Я подумала, что вам это не помешает, — она кивает на чашку и делает два шага назад, увеличивая дистанцию. — Уже поздно, и я совсем забыла о времени.       — Спасибо, — Северус делает глоток и с наслаждением прикрывает глаза, откидываясь на спинку кресла.       Он совершенно не замечает ее теплой улыбки и изучающего взгляда. Он лишь думает о том, что последние расчеты должны быть верными, но проверить это они смогут только завтра. Когда чая в чашке больше не остается, он смотрит на часы и поднимается.       — Действительно уже поздно. Я совсем потерял счет времени. Вам уже давно пора возвращаться в гостиницу.       Не оборачиваясь, он проходит мимо нее к выходу, зная, что Гермиона последует за ним. И она следует, но вместо теплой улыбки ее лицо выражает сожаление, которое ей удается скрыть, едва они снова оказываются в небольшой прихожей. В этот раз Северус провожает ее до самой гостиницы и уходит только тогда, когда она теряется из виду за металлическими створками лифта.       Утро снова начинается с горячих споров. Гермиона тычет в книгу, которую вечером нашла в его библиотеке, и утверждает, что в расчетах ошибка. Северус кривится, но язвительных обидных комментариев больше не отпускает, лишь молча слушает ее доводы, записывая на пергамент спорные моменты, которые не мешало бы перепроверить до того, как начнется основное действо, и кивает. С каждым днем ее всезнайство раздражает все меньше, почти не хочется ее осадить, указать на место. Теперь оно больше кажется забавным, особенно вкупе с горящим азартом взглядом, щеками, покрытыми бледным румянцем, и активной жестикуляцией. Он внутренне одергивает себя, вновь направляя все мысли в рабочее русло, и они приступают к проверке расчетов и формул.       Только к вечеру им наконец удается вывести совершенно новую и абсолютно верную формулу будущего зелья. За это время они успевают несколько раз разругаться в пух и прах, а после — перекусить наспех приготовленными Гермионой сэндвичами за непринужденной беседой ни о чем, будто и не было этих споров, взаимных претензий и обид.       — Осталось совсем немного, и вы сможете счастливо провести рождественские праздники в кругу семьи, — замечает Северус, и в тишине лаборатории его голос звучит необычайно громко.       Гермиона на мгновение отвлекается от уборки рабочего стола и непонимающе смотрит на него, но он, кажется, совсем не обращает на нее внимания, сортируя кипы исписанных за день пергаментов.       — Да, здорово, — она задумчиво кивает и возвращается к прерванному делу, но уже без прежнего энтузиазма.       Северус поворачивается к ней и, увидев снова задумчивость на лице, продолжает:       — Похоже, вы не очень-то рады. Почему? Разве это не то, ради чего вы нашли… призрака? — он усмехается и отворачивается, но его вдруг, так же как и ее, окутывает необъяснимая тоска.       Северус жмурится и впервые за прошедшие годы поднимает ментальный щит. Ему не нравится, что спустя годы тихой и спокойной жизни девчонке удалось заставить его чувствовать что-то кроме умиротворения, простой радости от обыденных вещей и гордости за собственные достижения. Он совершенно не готов вновь окунуться в мир выдуманных страстей. Лучше отгородиться от них и не думать, не зацикливаться, а со временем все встанет на круги своя.       В полном молчании он снова провожает ее до центрального входа в гостиницу, а после того, как она входит внутрь, долго стоит на месте и смотрит невидящим взглядом на большие стеклянные двери ярко освещенного холла, украшенные красочной мишурой и мерцающими гирляндами.       В воздухе появляются первые снежинки. Легкие, они кружатся и, повинуясь слабому дуновению ветра, оседают на его волосах и одежде. Но Северус не замечает их. Он думает о том, что наконец понял, чего ему не хватало большую часть жизни: тепла другого человека рядом, жарких споров в лаборатории и непринужденных бесед во время незатейливого ланча, понимающего и ободряющего взгляда и случайных мимолетных прикосновений рук. Он возвращается из собственных мыслей в реальность лишь тогда, когда несколько снежинок плавно опускаются ему на нос и тут же тают, едва коснувшись кожи.       Северус бросает взгляд на наручные часы и с удивлением отмечает, что простоял здесь больше получаса, а все вокруг уже припорошено тонким слоем снега. Разозлившись на самого себя за неуместные мысли, он снова с трудом восстанавливает ментальный щит. На сегодня хватит витать в облаках, в его сказке красавицы не влюбляются в чудовищ. Они с Грейнджер сварят зелье, и она уйдет из его жизни навсегда. А он… Он, возможно, прислушается к советам помощника-лаборанта и других коллег в госпитале, которые в своем стремлении помочь ему в борьбе с одиночеством могут быть чрезвычайно навязчивы, и попробует найти себе кого-то более подходящего для совместного и обоюдно приятного времяпрепровождения. Да, именно так.       Едва переступив порог своего дома, Северус скидывает пальто и направляется прямо в лабораторию. Сна нет ни в одном глазу, а запасы зелья не пополнялись уже несколько лет. Раз ему сейчас все равно не уснуть, не лучше ли посвятить это время чему-нибудь полезному? И он принимается за подготовку ингредиентов для завтрашней работы, четко следуя инструкции, что они с Гермионой набросали днем. Работа в лаборатории возобновляется, словно и не прекращалась, руки сами собой шинкуют, перетирают и смешивают под пристальным наблюдением сосредоточенно прищуренных зорких глаз. Только бы не думать, не мечтать о несбыточном, не тешить себя бессмысленными надеждами.       Гермионе не спится. Войдя в номер и наскоро приняв душ, она сразу ложится в постель, но, несмотря на усталость от долгого стояния у лабораторного стола, сон никак не идет. Первая эйфория от радости, что ее родители совсем скоро вновь будут с ней, испаряется после того, как она слышит, что зелье будет готово через несколько дней. Еще до Рождества. Нет, она, конечно, счастлива знать, что совсем скоро снова окажется в Лондоне, и мама с папой вспомнят ее и обнимут крепко-крепко, как в детстве. А потом они все вместе начнут готовиться к празднику. Но ей невыносимо тоскливо осознавать, что придется навсегда попрощаться с теплой и уютной кухней, где так здорово жевать бутерброды, запивать их горячим травяным чаем и болтать ни о чем; с большой затемненной гостиной, наполовину заполненной книжными стеллажами, где встречаются такие экземпляры, которых, возможно, никто никогда не видел; с домашней, но оснащенной по современным стандартам лабораторией, где варить зелья — одно удовольствие, а в перерывах между этим можно спорить, доказывать, рассчитывать, сверять. Она определенно рада скорому возвращению домой. Но почему же сердце предательски сжимается, стоит лишь подумать о том, что совсем не гостеприимный и нелюбезный хозяин дома останется один? За время их совместной работы Гермиона успела достаточно хорошо его изучить. Теперь он вовсе не кажется ей пугающим, скорее замкнутым, молчаливым, про таких говорят: помогает не словом, но делом. И ведь правда. Он не сыплет общими ободряющими фразами, пытаясь оказать мнимую поддержку. Не пытается сделать вид, что понимает, каково ей осознавать, что это она повинна в произошедшем с ее родителями. И тем не менее делает гораздо больше тех, кто после долгих слезливых разговоров так и не смог ничем помочь.       Внезапно ей в голову приходит идея, которая захватывает все мысли: сделать что-то для Северуса. Какой-нибудь подарок. Что-то такое, что поможет ему не чувствовать себя одиноким хотя бы в Рождество. Осталось понять, что именно. В голове некстати всплывает один из разговоров за ужином. И так живо, словно она вновь оказалась на маленькой кухне, а напротив нее, потягивая чай маленькими глотками, сидит…       — Северус, — уже некоторое время Гермиона обдумывает, как же ей отблагодарить бывшего преподавателя за помощь, — я хотела спросить…       Она мнется и старательно отводит глаза, будто боится встречаться с ним взглядом.       — Смелее, Гермиона, — ободряет Северус, но от его спокойного чуть хрипловатого голоса ей и вовсе хочется спрятаться, как и от пристального взгляда, смотрящего, кажется, в самую душу.       «А может, от самой себя?», — шепчет подсознание, но усилием воли Гермиона велит ему замолчать и продолжает:       — Сколько это будет стоить? — она поднимает взгляд на Северуса и, видя, как он меняется в лице, ее голос к концу фразы становится едва слышным.       Он подрывается с места, оставив недопитый чай, и выскакивает из кухни. Гермиона до сих пор помнит гнев, сверкнувший в глубине темных глаз, и фразу, брошенную ледяным голосом, от которого сразу захотелось исчезнуть отсюда и никогда не попадаться ему на глаза.       — Мне не нужны ваши деньги.       Вновь возвращаясь к мыслям о подарке, Гермиона вспоминает о пустующих фоторамках на каминной полке. Память. Она подарит ему что-то, что будет напоминать, что он не одинок. Всего-то и нужно: продумать все так, чтобы в последний момент он не смог отвертеться. С этой мыслью Гермиона закрывает глаза, а через несколько минут в комнате слышится только ее ровное тихое дыхание.       — Зелье должно настаиваться в течение суток, — в который раз проговаривает Северус, помешивая содержимое котла деревянной палочкой против часовой стрелки пять раз. — После этого ему нужно остыть, и лишь потом вы сможете забрать его и вернуться в Британию.       Гермиона кивает и бросает на него выжидательный взгляд. Сегодня они заканчивают работу еще до обеда, но ей совсем не хочется возвращаться в пустой гостиничный номер. Она знает, что стоит только остаться одной, как невеселые мысли вновь атакуют разум, окрыленный надеждой, и ее опять накроет хандра. И она решается.       — Северус, вы ведь давно здесь живете? — он замирает, так и не подняв головы, по-прежнему наблюдая за зельем, но по его напряженным плечам Гермиона понимает, что все внимание сейчас направлено на нее, и продолжает: — Скоро Рождество, а я совсем забыла о подарках. Вы не знаете, есть ли тут сувенирные лавки?       Северус слегка пожимает плечами.       — В Люксембурге полно магазинов в шаге от вашей гостиницы, — замечает он.       — Да, но… — Гермиона пытается найти хоть сколько-нибудь правдивую причину, почему сама не догадалась до такого элементарного решения, но на ум, как назло, ничего не приходит. — Я подумала, что раз это поселение для волшебников, здесь наверняка проводятся рождественские ярмарки и можно найти редкие диковины или сувениры. На память.       Северус наконец поднимает голову и окидывает ее чуть заинтересованным взглядом, который некоторое время спустя вновь делается равнодушным.       — Да, я что-то о таком слышал, — тянет он, не подавая виду, что врет.       На прошлое Рождество он сам купил сувенирную коллекцию хрустальных фиалов для своего помощника именно на такой рождественской ярмарке-распродаже. А до этого, в день рождения одного из целителей госпиталя, — блокнот для записей в кожаном переплете и перо, пишущее безо всяких чернил. Но Грейнджер об этом знать вовсе не обязательно.       Его ответ несколько воодушевляет Гермиону, и она продолжает:       — А вы не могли бы проводить меня туда?       Северус закатывает глаза и, сотворив над котлом защитный купол, шумно выдыхает.       — Гермиона, я разве похож на экскурсовода? — ворчливо отзывается он. — Попросите у администратора вашей гостиницы путеводитель. У меня и без этого дел предостаточно.       Он замечает, как энтузиазм, разгоревшийся было в светло-карих глазах, тает, сменяясь обидой от резкости слов. Она кивает и, понуро опустив голову, идет к выходу из лаборатории. Он тихо выходит в прихожую как раз тогда, когда она нервно пытается попасть в рукав пальто и не выронить при этом сумку, которую крепко держит под мышкой. Отчего-то эта картина его забавляет. Некоторое время он молча наблюдает за ее потугами, прислонившись к стене. Гермиона совершенно не замечает его присутствия, продолжая торопливые попытки натянуть пальто. Наконец он не выдерживает, и пряча зарождающуюся в уголках губ ухмылку, дергает за ворот несчастного пальто, которое того и гляди затрещит по швам, безмолвно предлагая помощь. Гермиона вздрагивает от неожиданности и, одевшись, благодарит сухим молчаливым кивком.       — Здесь неподалеку есть то, что вы ищете, — говорит он, наблюдая за тем, как она порывисто хватается за дверную ручку. — Я могу проводить вас. У меня как раз появилось немного свободного времени.       Гермиона на миг замирает. Ее удивляет такая резкая перемена в его голосе и планах на остаток дня и, не оборачиваясь, она шепчет тихое: «Спасибо», а после выскальзывает через приоткрывшуюся дверь на крыльцо и протягивает руку, ожидая, что они аппарируют. Но Северусу вновь удается ее удивить. Он спускается с крыльца и идет вдоль по тротуару не оглядываясь, будто его вовсе не интересует, последует она за ним или нет. Будто уверен, что непременно последует.       Соседи по улице вовсю готовятся к встрече Рождества. То здесь, то там во дворах маленьких уютных домиков можно увидеть волшебников. Они расчищают дорожки от снега при помощи зачарованных деревянных лопат и украшают дома цветными гирляндами, с помощью палочек заставляя их парить и самостоятельно развешиваться по крышам и карнизам. Едва завидев молчаливого и не слишком общительного соседа в компании молодой женщины, они кивают в знак приветствия и провожают любопытными взглядами, так что гирлянды и лопаты на мгновение зависают в воздухе.       Северус кивает в ответ и продолжает идти, непроизвольно подстраиваясь под шаг Гермионы. Кажется, его нисколько не интересует, что меньше чем через час слухи, в которых не будет ни слова правды, о нем и молодой незнакомке разлетятся по всей улице. Гермиона пытается представить, какое наказание ждет самых словоохотливых сплетников, но у нее не выходит. Она украдкой смотрит на Северуса и в который раз отмечает, что он изменился. Он больше не выглядит устрашающим, скорее строгим и собранным. А его движения теперь не такие стремительные и порывистые. Он кажется расслабленным и умиротворенным, словно действительно получает от прогулки удовольствие. И хотя он по-прежнему немногословен и придирчив во всем, что касается зельеварения, но мирная жизнь явно пошла ему на пользу.       Задумавшись, Гермиона не замечает небольшого углубления, чуть припорошенного снегом, и оступается. Но пара сильных рук, обхватив ее талию, не дает упасть. Она откидывает и чуть поворачивает голову в сторону и понимает, что Северус стоит позади, крепко прижав ее к себе. От него веет силой и надежностью. Он наклоняется к ее уху. Теплое дыхание чуть колышет волосы, а по спине отчего-то бегут мурашки.       — Будьте осторожны. Если вы расшибетесь, то несколько дней кропотливой работы в лаборатории пойдут насмарку.       Он отпускает ее и отстраняется, но Гермиона все еще чувствует тепло его тела спиной. Она кивает, и они продолжают путь.       Наконец они оказываются на месте. Незаметным движением палочки, которая тут же прячется в рукав пальто, он набрасывает на нее чары, с помощью которых она с легкостью поймет иностранную речь. Гермиона озирается вокруг, с интересом разглядывая прилавки со всевозможными волшебными диковинами, и не может поверить, что бывший профессор знает о таких местах. Это настоящая рождественская ярмарка. Всюду снуют взрослые маги и бегают ребятишки. Здесь царит настоящая атмосфера приближающегося праздника. От красочной мишуры рябит в глазах. Кажется, что со всех сторон сразу слышатся тихие рождественские песни, а в воздухе витает запах горячего шоколада. От дивного аромата желудок тут же дает о себе знать громким урчанием, и Гермиона переводит смущенный взгляд на Северуса, надеясь, что он ничего не услышал.       — Для начала можно перекусить, — говорит он, отыскав глазами палатку с выпечкой. — Время обеда уже прошло.       — Да, думаю, вы правы.       — А все-таки, как вам удалось? — спрашивает Гермиона, обхватив руками большую чашку горячего шоколада.       Северус чуть приподнимает бровь и непонимающе смотрит на нее, отмечая, как раскраснелись ее щеки.       «Согрелась», — проносится шальная мысль, и он отгоняет ее прочь, прежде чем ответить.       — Создание новых зелий прежде всего требует недюжинных знаний, — пытается отвести тему. — Но немаловажную роль играет полет фантазии. Достаточно отойти от общепризнанных истин и поразмыслить нестандартно. Тогда возможно решить любую задачу.       Она качает головой и прячет улыбку ладонью.       — Нет, я не об этом. Как вам удалось обмануть смерть?       — Именно так, — он усмехается, видя, как постепенно во взгляде отражается понимание.       — Вы создали противоядие? Но… Это невозможно. Никому раньше не удавалось сварить подобное зелье.       — Вы правы. И одновременно не правы, — он кивает, не сводя с нее внимательного взгляда. — Кстати, как поживает Артур? Надеюсь, он в добром здравии.       — Вы ведь тоже принимали участие в его лечении после укуса Нагини, — тихо говорит она, словно самой себе, и спешит отвернуться, чтобы он не заметил, как щеки ее вновь заливает румянец.       «Могла бы и догадаться. А еще самая умная ведьма», — мелькает в голове мысль.       Но Северус, кажется, вовсе не собирается насмехаться над ней за недогадливость.       — Да, я так же как и другие зельевары принимал участие в разработке противоядия для Артура. Кое-какие записи удалось скопировать и оставить себе, — он пожимает плечами. — А на их основе — создать похожее зелье, но для… Для более глубоких травм. На случай непредвиденных обстоятельств.       Он замечает, как взгляд Гермионы непроизвольно поднимается к шейному платку.       — Не все повреждения удалось ликвидировать. Но с основной задачей зелье справилось: я остался жив.       — Вы… изменились, — спустя некоторое время он вновь слышит ее негромкий голос и пожимает плечами.       — Мирная жизнь дает свои плоды.       — …И эти изменения вам к лицу, — еще тише продолжает Гермиона и смущенно отворачивается.       Северусу удивительно слышать от нее подобную откровенность, и несколько мгновений он в замешательстве не знает, что сказать.       — Благодарю, Гермиона, — отвечает он наконец внезапно охрипшим голосом и спешит спрятать лицо за кружкой горячего шоколада. Не то чтобы он был в восторге от этого напитка, но на подобных мероприятиях найти что-то другое кажется невыполнимой задачей. — Свобода в мыслях, действиях, возможность дышать полной грудью без оглядки на кого-то — что может быть лучше?       Гермиона кивает скорее по инерции. Ей совершенно невдомек, как это — жить, не стремясь оправдывать чьи-то надежды. С самого детства она жила по написанным кем-то канонам. С самого детства на нее возлагали гораздо больше обязанностей, чем на любого из сверстников. Родители, друзья, школа, война и орден Мерлина, работа преподавателем — все это давит своим грузом, вынуждает соответствовать определенным стандартам, выдуманному статусу. Но действительно ли это именно то, чего ей хочется?       Остаток дня пролетает стремительно. Глаза разбегаются от обилия и многообразия сувениров и безделушек, без которых не обходится ни один праздник. Кажется, и Северуса захватила всеобщая предрождественская суета. Его обычный дискомфорт от большого скопления людей и производимого им шума исчезает как по мановению волшебной палочки, и Северус чувствует, что где-то внутри зарождается необъяснимое тепло и трепет от предвкушения какого-то чуда. В чудеса он давно не верит, но задумываться о природе своих эмоций сейчас не хочет, как и отмахиваться от них. Он лишь хочет продлить эти ощущения насколько возможно.       Гермиона мечется от одного прилавка к другому, показывает ему одну безделушку за другой, спрашивая зачем-то, будет ли уместным подарить Минерве шаль из лебяжьего пуха с наложенными на нее согревающими чарами, и не рассердится ли Молли, если получит в подарок цветок в горшке, цветущий круглый год и самостоятельно добывающий воду из крана при помощи вечнозеленого стебля, имеющего склонность удлиняться на несколько футов. Северус в ответ кивает и говорит, что идея с подарком для Минервы ему нравится, и чуть не прыскает со смеху, пытаясь представить выражение лица Молли, когда она увидит, что кухню — ее обитель — оплетает гигантская лиана, желающая утолить жажду прямо из водопроводного крана. Он видит, как в глазах Гермионы сияет счастье, и ему трудно поверить, что несколько дней назад все было совсем по-другому.       Когда Гермиона останавливается у стойки с елочными игрушками, сверкающими и переливающимися всеми цветами, он замечает напротив киоск, над которым летает большая изогнутая трубка. Из трубки струится дымок, что напоминает Северусу об одном целителе госпиталя, ведущем специалисте по магическим травмам. Без трубки его видят разве что на обходах да во время оказания незамедлительной помощи тяжело пострадавшим от неосторожного или намеренного использования заклинаний. И Северус, повинуясь внезапному порыву, тоже решается приобрести для коллег пару подарков более личного характера, вместо того чтобы по обыкновению ограничиваться дежурной бутылкой огневиски.       Погрузившись в общую кутерьму предпраздничных распродаж, они не замечают, как город накрывают вечерние сумерки. С дюжиной цветных пакетов в руках, Гермиона вдруг просит аппарировать их в дом Снейпа: проверить, все ли нормально с зельем. А когда она возвращается в свой гостиничный номер, то пакетов уже одиннадцать.       Лежа в кровати, Гермиона вновь и вновь прокручивает в голове маленькую авантюру, так и не замеченную Снейпом, а на губах ее играет улыбка.       Северус возвращается в дом и, еще раз убедившись, что с зельем все в порядке и процесс созревания идет как надо, направляется в пустынную гостиную. Нет нужды зажигать свечи, ведь он знает этот дом так хорошо, что мог бы обойти его с закрытыми глазами и ни разу не запнуться. И главным образом потому, что в течение последних десяти лет здесь ничего не меняется: в комнатах по-прежнему царит полный порядок, все неизменно находится на своих местах, а про внезапные перестановки или покупку крупногабаритной мебели, за исключением лабораторного оборудования и книжных стеллажей, он и не помышляет. Ему хватает того, что осталось после предыдущих хозяев. В полной темноте он садится в кресло и взмахивает волшебной палочкой. Поленья в камине ярко вспыхивают, от них почти сразу же исходит тепло. Его достаточно, чтобы согреть тело после зимней прогулки, но ничтожно мало, чтобы согреть душу.       Почему-то именно сегодня одиночество давит особенно сильно впервые за долгое время. Со всех сторон будто веет холодом, его не может разогнать даже яркий огонь, а тишина теперь не кажется такой желанной и умиротворяющей. Откинув голову на мягкую спинку, Северус жмурится. Перед глазами плывут воспоминания, события последних дней. Губы сами собой складываются в кривоватую ухмылку.       Определенно, Гермиона вносит коррективы в его тихую и размеренную жизнь, и их отголоски еще долго будут будоражить мысли. Северус не знает, когда же все успело так круто поменяться, но уверен, что как раньше уже не станет. Он настолько занят собственными думами и новыми для него эмоциями, что совсем не замечает небольшой зачарованный сверток за пустующими фоторамками.              Еще вчера они оговорили, что Северус сам принесет флакон с зельем, и Гермионе сегодня нет нужды аппарировать к нему. Поэтому все утро она посвящает упаковке подарков, подписыванию открыток. До Рождества остаются считанные дни, а с детства выработанная привычка заранее быть во всеоружии с возрастом, кажется, только укрепляется еще больше. Закончив с подарками, Гермиона принимается за сборы, и неожиданно ее накрывает понимание, что это будет последняя ночь в Люксембурге. Завтра она активирует портключ в виде шпильки, что лежит в кошельке, и вернется к своей обыденной жизни. Все случившееся забудется, едва она вновь окажется в Хогвартсе и с головой погрузится в учебный процесс.       Гермиона с грустью смотрит на раскрытую дорожную сумку и садится на кровать. Она несомненно рада, что все получилось, и счастлива оттого, что родители вскоре вновь вернутся к ней. Представив себе их небольшой дом в Лондоне, припорошенный снегом, мягкий свет, льющийся из окон, зашторенных тонкими белыми занавесками, и еловый венок на двери, она улыбается. Это будет настоящим рождественским чудом. Чудом, которое сотворил Северус. Кажется, что это совсем другая реальность, и стоит сделать шаг в сторону, как все растворится, оставив после себя одни воспоминания. Улыбка медленно меркнет, и Гермиона осознает, что что-то в ней изменилось. Почти неуловимо. Но этих изменений достаточно для некоторого переосмысления. Теперь жизнь в Хогвартсе больше не кажется ей такой притягательной. Работа школьным учителем вдруг теряет все краски, и она понимает, что не хочет навечно закрываться в скрытом в горах Шотландии старинном замке, несмотря на то, что любит его всем сердцем.       Гермиона думает о друзьях. Они занимаются тем, чем всегда хотели, и давно уже завели свои семьи, а по выходным ходят в гости, устраивают семейные пикники и живут. Живут без оглядки на кого-то, живут, не соответствуя ничьим стандартам, так, как умеют, и получают от этой жизни удовольствие. Гермиона грустно усмехается. Даже Северус, чудом оставшийся в живых, сейчас живет свою лучшую жизнь и, похоже, счастлив. Хоть и одинок.       «Кажется, в погоне за тем, чтобы быть лучшей, я загнала себя в ловушку», — думает она, и от этого на душе еще тяжелее.       Ближе к вечеру вещи собраны, подарки упакованы и, уменьшенные заклинанием, отправляются на дно сумки. Гермиона, не зная, чем еще себя занять и как отвлечься от невеселых мыслей, идет в ванную. Понежиться в горячей воде кажется заманчивой идеей. Благо время до прихода Северуса еще есть.       Северус аппарирует в Люксембург в условленный час. Узнав, в каком номере разместилась Гермиона, он поднимается на нужный этаж и по уже знакомому коридору идет к двери. В кармане лежат пять фиалов с заветным зельем и сложенный в несколько раз пергамент с рекомендациями, в каких количествах и в течение какого времени следует его использовать. Он останавливается возле двери из темного дерева, на которой в свете люминесцентных ламп сверкает номер: 207, а снизу пробивается мягкий желтоватый свет, но не спешит стучать. Медлит. Проводит ладонью по гладкой лакированной поверхности. Думает. Вспоминает.       Его снова окутывает фантомным теплом и запахом вишни и шоколада, а под пальцами как будто бы ощущается ткань пальто и хрупкая талия. Северус жмурится и качает головой. Сейчас он передаст Гермионе зелье, и все закончится. Он вернется к размеренному ритму жизни, а окклюменция поможет не думать, не представлять то, чего не может случиться, не мечтать о несбыточном.       Сделав глубокий вдох, Северус открывает глаза и тихо стучит в дверь костяшками пальцев, прислушиваясь к приближающимся легким шагам.       — Добрый вечер, Северус, — Гермиона приветливо улыбается, открывая дверь шире и впуская его внутрь.       Но Северус не отвечает. Он не двигается с места, вглядываясь в глаза цвета виски. Они лучатся теплом и… радостью. Искренней. Неподдельной. Идущей откуда-то изнутри. И он сам чувствует, как его вновь окутывает теплом, на этот раз настоящим. На ней большой пушистый халат белого цвета, а чуть влажные волосы закручиваются пружинками, обрамляя лицо. Гермиона чуть приподнимается на цыпочки, и Северус видит, что она босая. Задувающий в комнату прохладный воздух коридора вынуждает ее ежиться и прятать ладони в длинные рукава. Не остается сомнений, что несколько минут назад она вышла из душа. Заметив его замешательство, она недоуменно хмурится, делает приглашающий жест и отходит чуть дальше.       Опомнившись, Северус делает шаг навстречу, потом еще один и еще, а она по-прежнему не сводит с него взгляда. Поравнявшись с ней, он вдыхает цветочный аромат шампуня, сквозь который упорно пробиваются запахи вишни и шоколада. Прошедшей ночью, сидя в кресле у камина, он десятки раз прокручивал в голове момент их последней встречи, отгонял прочь вновь возникшую идею об Обливиэйте. Но сейчас в голове нет ни одной связной мысли. А губы Гермионы снова складываются в нежную улыбку, от которой сердце ускоряется до галопа, и Северус понимает, что пропал.       Подсознание отчаянно подает сигналы, кричит, что он вновь наступает на старые грабли, но он не обращает на это никакого внимания. Есть только здесь и сейчас — эту простую истину Северус уяснил давно, но для того чтобы следовать ей, нужно было умереть в одной жизни и возродиться в другой, начать все с чистого листа.       Не в силах справиться с потоком чувств, он подходит вплотную к Гермионе и, заключив ее в горячие объятия, зарывается носом в волосы. Вдыхает полной грудью аромат, насыщая им легкие до предела, чтобы когда все закончится и Гермиона, направив на него волшебную палочку, выставит вон, у него осталось напоминание о том, что это был не сон. Напоминание о молодой женщине, вернувшей ему давным-давно позабытую способность чувствовать человеческое тепло. Но неожиданно для себя Северус не встречает никакого сопротивления. Кажется, что Гермиона будто расслабляется в его руках. И все, что происходит сейчас, больше не видится чем-то абсурдным, постыдным, неправильным. Где-то в другой реальности тихо закрывается дверь, отгораживая их от внешнего мира.       Гермиона прикрывает глаза, делает дрожащий вдох и приподнимается выше на цыпочках. Ее руки мягко ложатся ему на плечи. Она поднимает ладони к вороту пальто, ведет вверх, пальцы касаются шеи и путаются в волосах, поглаживая затылок. Северус крепче прижимает ее к себе, словно боится, что стоит хоть на миг ослабить объятия, и она исчезнет, как мираж, оставив после себя только серый туман в насмешку.       Но Гермиона и не думает никуда исчезать. Она поднимает голову и целует его в подбородок. Нежно, почти невесомо, но этого хватает, чтобы из зародившейся внутри искры полыхнуло и разгорелось настоящее пламя. Северус проводит костяшками пальцев по ее щеке, оглаживает подбородок и прижимается к ее лбу своим. Медлит, будто все еще уверен, что оттолкнет, прогонит. Она повторяет его движение. И он, изголодавшийся по прикосновениям, неосознанно тянется за ее ладонью, чтобы продлить ласку.       Чуть приоткрытые губы манят, и кажется, что ничего прекраснее нет на свете. Осторожно он касается их своими, но выдержка подводит, и нежность быстро сменяется нарастающей страстью. Гермиона уверенно отвечает на ласки, возвращая их сполна. Возможные причины, по которым она это делает, роятся в подсознании, мешают полностью отдаться моменту, но усилием воли Северус велит им заткнуться. Чем бы это ни было, он успеет обдумать происходящее позже. Жадно сминая нежную плоть, он чувствует, как проворные пальцы берутся за пуговицы пальто, а спустя мгновение две ладошки пробираются под джемпер, касаются напряженных мышц, холодят разгоряченную кожу. Оторвавшись от губ, Северус спускается быстрыми поцелуями ниже, прикусывает тонкую кожу в том месте, где в такт биению сердца пульсирует жилка, и дергает пояс халата. Плотная ткань тяжело оседает на пол, открывая взору хрупкие плечи, небольшую округлую грудь. Кожа Гермионы покрывается мурашками не то от холода, не то от предвкушения большего.       Она отступает на шаг, утягивая его за собой. Северус безошибочно угадывает ее намерения, и они проходят вглубь комнаты к небольшой кровати. На ходу он скидывает ставший вдруг колючим и неудобным джемпер и зажмуривается, боясь увидеть на лице отвращение или жалость. Но ей вновь удается его удивить. Не отрывая взгляда от его лица, Гермиона сначала совсем невесомо, но вскоре все смелее проводит ладонью по каждому шраму. Северус вздрагивает и открывает глаза, отчаянно пряча взгляд.       — Не нужно меня жалеть, — выдыхает он и убирает ее руки, крепко обхватив запястья.       — Я не жалею, — тихо отвечает Гермиона. — Каждый из этих шрамов говорит лишь о силе духа того, кого они украшают.       И мягко высвободив руки из хватки, она притягивает его ближе, вовлекая в новый поцелуй, в котором растворяются последние сомнения, неуверенность, страхи. Подсознание наконец замолкает, позволяя с головой погрузиться в момент. Северус обрушивает на нее всю затаенную страсть, всю погребенную под вечными окклюментными щитами нежность, создавая своеобразный контраст, и Гермиона плавится в его руках, отвечая на ласки так же отчаянно и пылко.       Шумные вздохи сменяются приглушенным стоном, когда Северус опускает ладонь на ее грудь, чуть сжимая затвердевший сосок, перекатывая меж пальцев, посылая новые волны мурашек. А стоит ему коснуться розовой плоти языком, как раздается очередной стон, на этот раз громче предыдущего. Вторая ладонь ложится на лобок, длинные тонкие пальцы поглаживают половые губы сквозь тонкую ткань трусиков, уже увлажнившуюся от умелых ласк. Дыхание становится прерывистым, частые вздохи перемежаются со всхлипами. Издав еще один протяжный стон, Гермиона немного отстраняется, и Северус чувствует обжигающие поцелуи на ключицах, груди, влажную дорожку вдоль подрагивающих мышц живота, спускающуюся все ниже. Несколько раз звякает пряжка ремня, проворные пальцы быстро справляются с молнией и стягивают брюки вместе с бельем, являя глазам член в полной готовности. Гермиона осторожно проводит рукой по всей длине. Еле слышный хрипловатый рык, кажется, придает ей уверенности. Она обхватывает основание, чуть сильнее оттягивает крайнюю плоть и обводит языком головку, слизывая выступившую каплю предсемени. Она неспешно погружает член в горячую влажность рта, стараясь вобрать как можно больше, и так же неспешно выпускает из жаркого плена. Медленные поступательные движения доводят почти до исступления. Гермиона поднимает взгляд, и Северус понимает, что это самое эротичное зрелище, которое он когда-либо видел. Сил терпеть эту сладкую пытку почти не остается.       Рывком он поднимает ее с колен и, коснувшись губами виска, бессвязно шепчет:       — Это слишком…       Подтолкнув ее к кровати, опускается рядом, ни на секунду не переставая ласкать такое желанное сейчас тело, стягивает трусики и отбрасывает в сторону ненужный клочок ткани. Расположившись между призывно расставленных ног, Северус вдыхает мускусный аромат и вновь припадает к манящим губам. Чувствует, что последние крохи самоконтроля ускользают как песок сквозь пальцы. Напряжение, затянувшееся узлом где-то внутри, отчаянно требует разрядки.       Северус проводит ладонью по влажным складкам, задевая клитор, и погружается во влагалище. Гермиона стонет, извивается, пытаясь усилить ощущения. Она давно уже готова к большему.       — Северус, пожалуйста, — дрожащий шепот подстегивает к дальнейшим действиям.       Вытащив пальцы, он заменяет их членом. Погрузившись на всю длину, замирает, давая привыкнуть, и начинает двигаться. Сначала невыносимо медленно, но постепенно наращивая темп. Гермиона крепко обхватывает его ногами, скрещивает лодыжки за спиной, притягивая ближе, пытаясь срастись с ним, слиться воедино. Ее пальцы лихорадочно комкают простыню, в глазах полыхает пламя. Теперь она больше не пытается сдерживать стоны наслаждения, и это заводит его еще больше. Чувствуя, что не продержится долго, он берет ее ладонь и тянет вниз, туда, где их тела соприкасаются, становясь единым целым. Гермиона понимает его без слов и начинает ласкать себя. Стенки влагалища все плотнее сжимаются вокруг него в приближении скорой разрядки. Комнату оглашает еще один протяжный стон, и Гермиона выгибается и замирает на пике, зажмурив глаза. Ее плоть пульсирует, добавляя безумных ощущений, и Северус отпускает себя, порывисто вколачивается, продлевая ее оргазм и приближая собственный. Внутри поднимается волна экстаза, перед глазами пляшут неясные блики, и сознание взрывается фейерверком новых, неизведанных ранее эмоций, которые всегда накрывают в момент единения не тел, а душ. С тихим рыком сквозь стиснутые зубы он кончает, заполняя ее своим семенем, и падает рядом, заключая в объятия все еще дрожащее после оргазма тело.       Дыхание постепенно выравнивается, а покрытую испариной кожу неприятно холодит. Гермиона ежится, и Северус натягивает на них сбившееся к краю кровати одеяло.       В сознание вновь закрадывается мысль, что сейчас она наконец поймет, кто перед ней, и прогонит прочь. Но Гермиона только теснее прижимается к нему, оглаживает спину, покрытую шрамами. Не говоря ни слова. Да и какие слова здесь нужны? Какие из них будут самыми правильными? Сейчас правильным кажется все, кроме того факта, что завтра она будет уже в Лондоне, и их дороги разойдутся навсегда. Но просить ее остаться — верх безумия.       Рука, гладящая спину, замирает, дыхание Гермионы становится ровным, глубоким, глаза плотно закрыты. Северус вновь вдыхает ее запах, запечатывая в памяти, и, осторожно выпутавшись из объятий и одеяла, поднимается с кровати.       Когда на утро Гермиона просыпается, в комнате кроме нее никого нет, а на тумбочке несколько флаконов с прозрачной голубоватой жидкостью и сложенный пергамент с инструкцией.

Сочельник

      Рождество проходит по стандартному сценарию: без елки, индейки и всех остальных атрибутов, без которых оно кажется немыслимым. За несколько минут до полуночи Северус открывает бутылку коллекционного коньяка, подарок одного из состоятельных заказчиков, и садится у камина. С улицы доносятся детский смех, лай собаки и взрывы фейерверков, но ему нет до этого никакого дела. Все его мысли сейчас далеко от маленького городка в Германии.       «Интересно, сработало ли зелье? — думает он и усмехается, отвечая самому себе: — Разумеется сработало». Иначе она снова искала бы с ним встречи.       Он вспоминает о том, что совы и Патронус все еще могут его найти. На доме нет никаких чар, способных этому помешать. Зачем? Для всех он мертв и никому не придет в голову писать письма покойнику.       Часы бьют полночь, и Северус замечает голубоватое свечение на каминной полке. Сначала слабое, оно разгорается все ярче. Не остается сомнений, что это не действие алкоголя на голодный желудок и не происки воображения уставшего сознания. Оно реально и, возможно, таит в себе какую-то опасность.       Северус берет с низкого столика палочку и медленно подходит к камину. Свечение исходит от небольшого подарочного пакета, спрятанного за пустыми фоторамками, скорее всего, при помощи чар. Ничем иным Северус не может объяснить свою необычную невнимательность, благодаря которой этот предмет оставался незамеченным столько времени. Он сразу узнает его и убирает нацеленную палочку. Мысль о том, что это может быть чьей-то злой шуткой, растворяется в сознании, так и не успев перерасти в уверенность. Он протягивает руку к пакету, и свечение гаснет, стоит ему коснуться глянцевой бумаги, раскрашенной яркими красками. Внутри лежит елочная игрушка в виде домика, похожего на картинки из маггловских книжек, которые в детстве ему показывала Лили. Резким движением Северус сметает все с полки. Рамки летят вниз и ломаются, ударяясь о пол. Северус ставит на пустую полку игрушку и завороженно смотрит, как в окнах домика загорается желтоватый мерцающий свет, а за чуть колышущимися, словно от ветра, тонкими занавесками появляются и исчезают чьи-то силуэты, создавая впечатление, что семья в сборе и готовится к празднику.       Северус возвращается в кресло, наливает в бокал щедрую порцию коньяка и, залпом выпив, откидывается на мягкую спинку, прикрывая глаза и борясь с подступившей тошнотой. Когда неприятные ощущения проходят, он наливает еще. В голове бьется мысль, что лучше бы это была чья-то шутка. Так, по крайней мере, он мог бы без сожаления сжечь глупую безделушку Инсендио и забыть о ней.       Северус поднимает бокал и, отсалютовав домику, который окнами, словно глазами, раздражающе тепло смотрит на него, произносит:       — Счастливого Рождества, Гермиона.       Утром Северуса будит странный звук, от которого головная боль, вызванная похмельем, становится совсем невыносимой. Ему требуется некоторое время, чтобы сообразить, что это стук в дверь. Чертыхаясь, он поднимается с кровати и, намереваясь проклясть безумца, решившего поздравить его с Рождеством в такую рань, пошатываясь, бредет к двери. Рывком дергает за ручку и жмурится от потока яркого света, бьющего в глаза. Оказывается, ночью выпал снег.       — Доброе утро, Северус, — слышится до боли знакомый голос. — С Рождеством.       Сказать, что он удивлен, значит не сказать ничего. Но все его замешательство тонет в потоке тревожных мыслей.       — Что-то случилось? — он открывает дверь шире, пропуская Гермиону в дом. — Зелье не сработало?       — Да нет же, — она стряхивает с ботинок снег и проходит внутрь, не замечая хмурого, настороженного взгляда, наблюдающего за ней. — Зелье сработало. Все получилось.       Звонкий смех прорезает напряженную тишину, и Северус чувствует волну облегчения. Однако остается прояснить еще пару вопросов: как она здесь оказалась и, главное, зачем?       — Тогда что ты…       — Я здесь, потому что в Рождество никто не должен быть один.       — Но как?..       Гермиона вновь смеется, глядя на его недоумение.       — В детстве, еще до Хогвартса, мы с родителями часто отправлялись в путешествия и объездили большую часть Европы. И в Моншау мы бывали не раз. Но то, что это именно он, я узнала во время нашей прогулки на ярмарку.       Северус выдыхает и качает головой. Такая афера сработала бы с Поттером, но не с ней. Конечно, она не смогла удержаться от того, чтобы не поболтать с чрезвычайно общительными торговцами сладостей, охочими до сплетен.       — И что ты теперь намерена делать?       Гермиона пожимает плечами.       — Я хотела бы остаться, если ты не против, и проверить, что из этого получится, — она с надеждой и опаской заглядывает ему в глаза, делая шаг ближе. — У нас.       — Ты… — Северус замолкает, не веря в происходящее. Ему кажется, что это отголоски алкоголя создают в мозгу невероятные образы, и стоит лишь выпить Антипохмельное зелье, как они растают. Он задает самый, на его взгляд, глупый вопрос, но слова вырываются прежде, чем он успевает закрыть рот: — Ты правда здесь?       Холодные руки, обвившие шею, и прижавшееся тело в чуть влажном с улицы пальто не оставляют сомнений в реальности происходящего.       — А как же Хогвартс? Статус героини войны и все связанные с ним привилегии? Тебя ждет великое будущее, если ты не станешь закрываться в школе на долгие годы.       — Глупый, мне ведь это все совершенно не нужно, — шепчет Гермиона так быстро, словно боится, что он выставит ее за дверь, так и не дослушав до конца. — Я не хочу оправдывать чьи-то ожидания, соответствовать чьим-то требованиям и жить по чьим-то правилам. Стоило это осознать, и я почувствовала себя свободной. Так легко мне не было с самого детства.       Северус обнимает ее, прижимая к себе, и нежно целует в висок, перед тем как бросить последний аргумент.       — А как же родители? Как они отнеслись к твоему решению?       — Я уже взрослая, к тому же волшебница. И смогу гостить у них так часто, что успею надоесть.       Последние доводы разбиваются о ее беззаботность.       — Если ты уже все решила… — Северус, чуть отстранившись, заглядывает в глаза, сияющие счастьем и предвкушением, и спрашивает: — Может, для начала позавтракаем?       Он идет на кухню не оглядываясь — знает, что она последует за ним. А когда слышит ее тихую поступь, внутренне ликует.

      Два месяца спустя

      — Гермиона, скажи, пожалуйста, когда я позволил твоему коту использовать мою одежду в качестве спальных принадлежностей? — Северус хмуро разглядывает смокинг в поисках рыжей шерсти, которая всегда остается, несмотря на очищающие чары.       Гермиона, выглядывая через его плечо, внимательно осматривает предмет одежды. Непроизвольный вздох облегчения не остается незамеченным.       — Почему он вообще живет здесь? Почему нельзя было оставить его в Хогвартсе? — продолжает вопрошать он, уже отчаявшись получить ответы.       — Потому что в Хогвартсе некому за ним присматривать. Я больше там не работаю, забыл? — она смотрит на большие настенные часы. — Нам пора выходить.       Нахмурившись еще больше, Северус надевает смокинг и поворачивается. По ее взгляду он понимает, что выглядит вполне неплохо. Небрежным движением Гермиона поправляет галстук и, подхватив с кровати темно-синюю атласную накидку в тон длинному вечернему платью, идет в гостиную.       Сегодня свадьба главного целителя госпиталя, где с недавнего времени они оба работают штатными зельеварами. И если бы не ее чрезмерная общительность, то остаток этого дня они могли посвятить друг другу, вместо того чтобы тратить его на сборы. Да Северус бы и не узнал об этом мероприятии, если бы не Гермиона.       — Северус, — слышится голос из гостиной, — не забудь подарок для молодоженов.       — Конечно не забуду, — бубнит он себе под нос, сдерживаясь, чтобы не вспылить. — И кто только надоумил Фишера приглашать меня на подобный праздник?       Он прекрасно знает ответ на собственный вопрос, но дать выход раздражению хотя бы таким образом необходимо во избежание ссоры в дальнейшем. Продолжая ворчать что-то о глупых книзлах, болтливых зельеварах и эпатажных целителях, удумавших закатить свадьбу на побережье в Норддайхе, он берет большую коробку, упакованную в ярко-красную шелестящую бумагу, и идет в гостиную.       Гермиона, нервно притоптывая мыском туфли, уже ждет его у камина, который с недавнего времени подключен к общей каминной сети Германии, потому что «это очень удобно». Северус замирает в проходе, оглядывая ее с головы до ног внезапно потемневшими глазами. Она прекрасна даже несмотря на то, что явно сердится. Что ни говори, а все-таки хоть один плюс в походе на свадьбу для себя он находит. Стоит только представить, как после торжества и неизменного застолья они вновь окажутся дома, он вытащит шпильки из высокой элегантной прически, снимет платье, оставив только белье и пояс с чулками, как тут же изнутри волной накатывает возбуждение. Что ж, ради такого продолжения он готов пойти с ней куда угодно, если это доставит ей удовольствие.       Северус неспешно подходит к Гермионе, и она понимает, что в его настроении что-то изменилось, едва уловимо. Она улыбается и набирает в горсть летучего пороху. Определенно, их ждет незабываемый день и великолепная ночь. Спустя мгновение в гостиной уже никого нет, а в окнах домика на каминной полке по-прежнему горит желтоватый, теплый, мерцающий свет и мелькают силуэты. Вся семья в сборе.