Простуда

— Леон! — строго рявкнул Джек в проем двери. В глубине комнаты он видел кровать, заваленную скомканным ворохом из пары одеял и пледов. С одной стороны из тряпья торчала взлохмаченная светлая макушка, с другой стороны — голая пятка. Одеяла и плед на его окрик не среагировали. «Терпение, Джек, терпение», — в десятый раз за утро сказал себе майор Краузер. — Леон, — вторая попытка. — Переползи в кухню. Поешь. «А еще надо проветрить комнату от вирусов и сменить наволочки от твоих соплей», — этого Джек говорить уже не стал. Из-под одеял раздался тихий стон, который можно было расшифровать как «Дай мне умереть, Джек». Или «Я не хочу есть, Джек». Или «Ты заразишься от меня, Джек». Или «Прости меня, пожалуйста, Джек». Пока у Леона были силы говорить, он, глотая сопли и лихорадочно блестя глазами, выглядывал из-под одеяла и слабо сипел в сторону командира. Позже батарейки у его бойскаута сели окончательно и бесповоротно. Странное дело. Удивительно терпеливый и выносливый Леон, который мог, скрипя зубами и не поменявшись в лице, продолжать бой в любом состоянии, оказался сломлен простудой. Рано утром они должны были ехать на встречу с заказчиком. Джек проснулся по будильнику — один. Леона он нашел по звукам чиханья, сморкания и кашля — в ванной комнате. Сначала он увидел очаровательную задницу в сползших до середины трусах, потом голую спину, а потом обнаружил, что Леон, проснувшись от ломоты в теле, кашля и озноба, включил кран с холодной водой и подставил под ледяную струю свою хорошенькую бестолковку. — Я думал, умоюсь холодной водой и встрепенусь, Джек, — виновато пояснил его гениальный мальчик и закашлялся. — А то что-то голова как в тумане. Шмыгнул носом и сглотнул сопли. — Вкусно? — поинтересовался Джек.        Командир скрутил напарника, вытащил из-под воды и уложил в кровать. Через полчаса выяснилось, что у Леона температура под 38. Глядя на белое лицо с синяками под глазами, Джек, не слушая возражений, связался с клиентом и отменил встречу. И следующие полчаса выслушивал от ответственного Леона сбивчивые извинения, хлюпанье носом, покашливания и постанывания. В итоге Кеннеди истратил последние силы, зарылся в тряпки и затих. Обрадованный передышкой Джек выскочил на полчаса в аптеку и вовремя вернулся, чтобы поймать Леона на попытке одеться. Кеннеди крупно трясся от озноба и пытался влезть в джинсы. — Я думал, мы все-таки поедем, Джек. Я в порядке. Отлежался, — стуча зубами заявил Леон. «Господи, дай мне сил», — подумал далекий от религии майор Краузер, раздел напарника, снова уложил в постель и пригрозил приковать наручниками к спинке кровати, если тот поднимется без разрешения. — Даже в туалет? — попытался съязвить Кеннеди, тактично чихнул в себя и закашлялся. Вид у него был жалкий и одновременно, до боли в сердце, трогательный. — Да. Даже в туалет, — Джек сжал кулак перед сопливым носом. — Понял? Понятливый Леон скосил глаза на его кулак и спрятал лицо в подушку. Джеку не понравилась раскаленная кожа, сиплое дыхание, плавающий взгляд и красные чахоточные пятна на скулах.        Выслушав страдальческое мычание еще раз, Джек решил действовать решительно. Он вошел в комнату, нащупал под тряпками скрутившееся в комок тело, сгреб его вместе с одеялом, поднял на руки потащил в кухню под аккомпанемент жалобного мяуканья. Усадил на стул поудобнее и наконец увидел несчастные голубые глаза. Все, что ниже, Леон спрятал в одеяло. — Почему ты снял носки? — нахмурился Джек. — С соплями ноги надо держать в тепле. Последующие сдавленные звуки можно было расшифровать как «прости, Джек, они колючие». Майор еще раз призвал себя к терпению. — Не двигайся с места. Ушел в комнату, потратил на поиски пару минут и наконец нашел шерстяные носки, которые надел на Леона час назад. Один — под кроватью в ногах, другой — под окном, метрах в двух. Открыл окно нараспашку и вернулся в кухню. Присел на корточки перед Леоном и, не обращая внимания на умоляющий взгляд, сунул руку под одеяло, пытаясь поймать Леона за лодыжку. Кеннеди завертелся на стуле. Нащупал колено, бедро, живот, ладони — все горячее и в липкой испарине — и наконец сжал голень. — Р… ка… х… од… ая… — простонал в одеяло Леон. Джек вздохнул. Надел носки на дрожащие ноги, еще раз отметив болезненно горячую кожу. — Поешь, выпьешь лекарство и спать. — Не… ххх… ууу. Мяуканье окрасилось капризными нотками. Интересно. За Леоном никогда капризов не водилось. — Будет так. Как я. Сказал. — Джек включил фирменный командный тон, известный Леону еще со времен учебы. Действовал этот тон на бойскаута безотказно. Но не сегодня. — Н…н…т. Леон спрятал лицо еще глубже в одеяло и нахохлился. Джек поставил себе заметочку на будущее и пообещал по выздоровлении загонять Леона на тренировке до обморока за возражения. Если, конечно, он не пристрелит Кеннеди раньше.        Джек налил ему куриного бульона, который чудом успел сварить с утра, уселся напротив Кеннеди и приготовился к битве. Усталые голубые глаза глянули в тарелку, потом — на него, и Джек увидел во взгляде страдание и упрек. Крепись, майор. — Хочу кофе, — неожиданно внятно потребовал Леон, надул губы и отвернулся от бульона. Разбежался. И откуда в нем эти капризы? — Тут нет вареного лука, Леон. — М…ор…ко…в… Теперь Джек наблюдал лишь взъерошенную светлую копну волос. Он осторожно отогнул край одеяла. Леон вжал голову в плечи, но прятаться было уже некуда. — Вареную морковку есть необязательно, — Джек перешел к мягким уговорам. Леон подозрительно глянул в тарелку еще раз и, судя под движению под одеялом, обхватил себя крепче. — Хо…л…д…но. Все понятно. Джек зачерпнул бульона с маленькими кусочками курицы, дал наглядеться на содержимое ложки Леону — дабы тот удостоверился в отсутствии лука и морковки — и применил тактическую хитрость. — У меня есть два младших брата. Если бы Леон был котом, он бы сейчас вскочил в стойку, словно услышал в углу шуршание мышки. Уши Кеннеди буквально встали торчком, а из-под одеяла показался любопытный мокрый нос. Так случилось, что Джек знал о своем ученике почти все — из досье и разговоров, а вот Леон… лишнего у командира не спрашивал. А майор Краузер не любил распространяться о себе. — А… — Леон открыл рот задать вопрос. Джек воспользовался моментом и сунул ложку между приоткрывшихся губ. — Они часто болели, причем одновременно. Ныли и капризничали. Увидел, что Леон дожевал курицу, снова зачерпнул ложку и приготовился. — И… — Леон снова открыл рот, забыв про ненавистную морковку. — И я с ними сидел, когда они болели, — ложка снова оказалась в рту. Леон сосредоточенно жевал вареную морковку и разглядывал Джека, словно увидел его в первый раз. Джек задумался на мгновение — он давно не вспоминал о родственниках. Дальше дело пошло легче. — Вытирал им сопли, — еще ложка, — лечил, — еще ложка, — даже делал за них школьные задания. Готовил и носил обеды и ужины в постель. Отпрашивался со школы, бегал по аптекам и водил по врачам. У меня большой опыт лечения простудных заболеваний. Леон сосредоточенно жевал и слушал. — Они тоже не любили шерстяные носки. Поэтому я, по совету деда, насыпал им в носки горчицу для согрева, надевал и приматывал носки к щиколоткам скотчем. Насморк проходил быстро. Джек поймал на себе полный ужаса взгляд. — Сейчас они взрослые. У меня трое племянников. Глаза у Леона стали круглыми, как у совы. — А… — еще ложка. — Я их даже не видел. Мы с братьями сейчас не общаемся. Уже много лет. Нет ничего общего. — А… — вареная морковь снова прошла незамеченной. — Просто незачем. Один строитель, другой фермер. Мне достаточно знать, что они живы. — И… — Видеть мне их необязательно. И разговаривать с ними тоже. Нет желания. Леон дожевал курицу с морковкой и проглотил последнюю ложку бульона. Голубые глаза все также рассматривали его лицо, но сейчас майору четко было видно, как в разгоряченной от температуры хорошенькой голове появились какие-то новые мысли и вопросы. Но Леон молчал. Пока молчал.        — Давай-ка мы еще измерим температуру, — Джек уже понял, что сейчас с Леоном надо говорить тихим мягким тоном. Но все равно получил в ответ своевольное «мммм…не… х…уу». И нечто смешанное с кашлем и глотанием соплей, что можно было бы расшифровать как «я в порядке». — Знаешь, Леон. Мелким капризным детям измеряют температуру иначе. Леон скосил на него мутный глаз с розоватыми прожилками и напрягся. Видимо, вспомнил про носки с горчицей. И правильно. — Иначе — то есть ректально, — с каменным лицом продолжил Джек. — Самый верный способ. Выражение лица Леона не поддавалось описанию. — Так что если ты не хочешь, чтобы я тебя связал и вставил это тебе в задницу, сунь термометр либо подмышку, либо в рот. — Что-о-о… — Джек снова воспользовался моментом и сунул градусник в возмущенно открывшийся рот. — Только не грызи его. Судя по глазам в пол, Леон смирился. — Сиди смирно. Джек ушел в комнату с мыслями о том, что послушный, ответственный и терпеливый Леон открылся ему с новой, неизведанной ранее стороны. Столько возмущений, капризов и возражений он не слышал от него за все время совместной жизни. Майор закрыл окно и сменил постельное белье. Все это время он чувствовал на себе внимательный взгляд.        Наконец он вернулся в кухню. Леон, как послушный мальчик, сидел без движения на месте. Хоть в этом не выпендривался. Джек взглянул на градусник. М-да. 38 и 6. Лекарство Кеннеди выпил также без возражений. Джек видел пристальный взгляд слезящихся измученных глаз на себе. Откровенность о личном явно заинтересовала его мальчика.        Он уложил Леона в кровать, укрыл и скомандовал: — Спать. Леон молчал. Джек подтащил кресло к кровати, уселся, взял ноут, воткнул наушник в одно ухо — чтобы слушать фильм, а второе ухо оставил свободным — чтобы слушать Леона. Минут сорок прошло спокойно. Правда, Леон не спал, а улегся на бок, укрывшись до самых глаз, и Джек нет-нет и цеплял на себе быстрые робкие взгляды. Через полчаса майор Краузер уловил в поле зрения осторожное движение. Не подавая вида, что заметил эти поползновения, Джек искоса наблюдал за тем, как нога в растянутом носке медленно высунулась из-под одеяла и потянулась вниз. Джек дождался, пока кончики пальцев коснутся пола, поднял голову от экрана и холодно поинтересовался: — Напомни мне, Леон, где наручники? Холодность в голосе далась Джеку с трудом — он прекрасно помнил, что они с Леоном вытворяли в постели с использованием этого аксессуара. Вернее, что вытворял он с Леоном… Застигнутая врасплох нога замерла. Джек отложил ноут, поднялся и встал над Леоном, разглядывая всклокоченные светлые волосы. — Почему ты не слушаешься, Леон? Лежать — значит, лежать. Спать — значит, спать. Леон пробормотал, что хочет пить, а беспокоить командира своими просьбами — наоборот, не хочет. — Если тебе что-то нужно, ты говоришь мне. Это ясно? — Джек выкрутил строгость в голосе на максимум. Леон забрался под одеяло и прошептал виноватое «да, сэр, ясно, сэр».        Полуторачасовой фильм майор Краузер смотрел более четырех часов. Он принес Кеннеди пить, выслушал тихие извинения за то, что тот заболел, за беспокойство, получил «да, Джек» в ответ на требование угомониться и лечь спать, потом… — Джек, а можно мне чаю с лимоном… — Джек, чай не сладкий… можно еще ложечку… — Джек, можно мне чего-нибудь вкусненькое… нет, это невкусно… — Джек, дай мне телефон… хоть на десять минуточек… — Джек, закрой шторы, свет в глаза… — Джек, ну можно мне все-таки телефон… Майор Краузер четко видел в светлых глазах Леона некую мысль, которую он явно проверял на практике. Он молчал, терпеливо сносил все капризы и выполнял все просьбы (кроме телефона), пытаясь сдержать улыбку. Леон словно проверял границы, выдавая очередное: — Джек, принеси мне, пожалуйста… Кидал на него испытующие взгляды и замирал, будто бы ожидая затрещины и резкого окрика типа: — Кеннеди, встань и сделай сам! А получив желаемое, таращился на Джека огромными изумленными глазами. Джек молчал и терпел. Ему было интересно, к чему все идет. И что скрывать — заботиться о мальчике было приятно. Леон всегда был излишне строг к самому себе. Даже строже, чем майор Краузер к стажеру Кеннеди, хотя со стороны это утверждение могло бы показаться абсурдным. Так, как наказывал сам себя Леон за малейшую слабость, посторонние и не догадывались. Наконец мальчик сломался под давлением болезни, исчерпал фантазию и вроде бы успокоился. Теперь майор видел отсутствующий взгляд в потолок. Видимо, Леон из последних сил анализировал полученную информацию. Джек с облегчением уселся на место и попытался вспомнить, о чем был фильм.        Позже раздалось тихое и уже обессиленное: — Джек, извини, пожалуйста… — Ты еще что-то хочешь, Леон? — мягко спросил майор, рассматривая бледное лицо напротив. Какой он все-таки хорошенький, даже сейчас… Леон кашлянул и хлюпнул носом. — А можно встать и сходить… — Куда? — мрачно рыкнул Джек. — В туалет… — робко ответил Леон. — Иди, — милостиво разрешил Джек. — Только быстро.        Наконец Леон заснул, а Джек досмотрел с горем пополам фильм и сам задремал. Ненадолго. Он проснулся сам не зная от чего, резко, словно почувствовав инстинктом неладное. Сразу же кинул взгляд на Леона. Тот скрутился в тугой комок на кровати. Одеяло валялось где-то в ногах. Джек увидел влажные, прилипшие ко лбу волосы, мокрую насквозь футболку. Даже наволочка была мокрой. Видимо, температура из Кеннеди вышла вместе с потом. Леон был белый-белый, как мел, и мелко дрожал. Джек осторожно положил руку на лоб — прохладная влажная кожа. Показалось, что ледяная. Леон приоткрыл один глаз и тихо пробормотал свое очередное «извини, Джек». Майор Краузер сдержал вздох умиления, сделал суровое лицо и приступил к делу. Управился за десять минут. Сменил в очередной раз постельное, перекидывая заморенное тело туда-сюда, переодел ребенка в чистое и сухое и наконец улегся рядом, с краю, поверх одеяла. Леон терпел его самоуправство с виноватым — и одновременно мученическим видом святого. Словно Джек его распинал на кресте. Поднимал руки, ноги, перекатывался по матрасу в нужном направлении и стоически молчал. Джек расчесал пятерней спутавшиеся волосы и гаркнул резкое «Нет!» в ответ на робкую просьбу Леона отпустить его в душ. — Завтра. Будет полегче и помоешься. Леон замолчал и снова спрятался под одеяло.        Майор уже думал, что Кеннеди заснул, как вдруг услышал тихое «Джек…» откуда-то снизу. — Я слушаю, Леон. По интонации майору стало понятно — перегревшийся процессор в этой симпатичной головке закончил обработку информации, сделал некие выводы и желает поделиться с миром. Или задать очередной вопрос. — А ты братьев любишь? Ну конечно. Начинается. — Допустим, — Джек задумался, любит ли он братьев. В детстве да, а сейчас… Да он про них и не вспоминает. — Ты о них так заботился, — ах вот оно что. Вот откуда ноги растут сегодняшних просьб. Леон помолчал. — А теперь ты с ними не общаешься… и даже не видел маленьких племянников. В хриплом от болезни голосе звучала удивительная теплота. Майор всегда удивлялся, как Кеннеди относится к детям — ведь для него Леон и сам был еще ребенком. Джек смотрел в потолок, уже понимая, куда клонит мальчик. — А если я, к примеру, стану… — Леон задумался на мгновение. — Фермером? — помог ему Джек, прикусив губу, чтобы не рассмеяться, представив, какой из Леона получился бы фермер — говно в коровнике месить в сапогах и бесформенном заляпанном комбинезоне. — Ты бы и со мной не общался? Потому что нет ничего общего? Знал бы, что я жив, и ладно? Ход мысли Кеннеди был прост. Джек его учил, потом забрал с собой, сейчас они работают вместе. И эта милая головенка двадцатичетырехлетнего мальчика, который себя не ценит должным образом, сделала однозначный вывод.        Джек решил ничего не объяснять Леону. Что после смерти матери и добряка-деда, пусть и алкаша, отец положил на семью хер и свалил младших на старшего, на Джека. Что Джеку доставалось за все, включая шалости братьев, за которыми он не успевал приглядывать, так как должен был хоть как-то учиться. Что ему не хотелось вытирать сопли братьям, а хотелось гулять с девчонками и друзьями. Но он любил братишек и нес за них ответственность. Что он в четырнадцать лет пошел в свой первый спортзал, чтобы стать сильнее — чтобы защищать себя от кулаков пьяного отца, и накидал ему только в шестнадцать, а два года до этого — терпел… Что он ушел в армию не только по призванию, но и чтобы сбежать из дома. Что на второй год службы он уехал в полугодичную командировку на Ближний Восток, а когда вернулся, получил два письма. Первое, четырехмесячной давности, в котором братья, не вспоминавшие о нем год, звали его домой — помочь с захворавшим отцом. И второе, пришедшее за месяц до возвращения. Просто фото скромного памятника на кладбище и подпись почерком младшего: «Спасибо, что не приехал, мразь». Младшего братика он любил больше всего. Тогда Джек пожал плечами, порвал оба письма и пошел в бар с сослуживцами — пить за здоровье тех, кто вернулся, и за память тех, кто не смог. И никогда больше не писал, не звонил и не приезжал в старый дом. Не был на кладбище у отца. Это было ни к чему. Семья для Леона была чем-то светлым и солнечным. Джек помнил краткие, но полные хорошо скрываемого чувства рассказы Леона. Только хорошее и теплое. Майор Краузер тогда поднял досье на новичка и сделал суровый, но однозначный вывод насчет родителей Леона. Криминал средней руки. Мать-католичка, которую Джек записал в святоши и лицемерки, вечно занятый мутными делами отец. И ребенок, оставшийся в итоге сиротой. Джек был уверен, что детство Леона состояло не только из волшебного рождества или дня благодарения, походов с мамой за ручку в церковь и игры в баскетбол с отцом на заднем дворе дома. Но Леон никогда не вспоминал ничего дурного о родителях. Ни слова. Один раз майор Краузер резко оборвал своего новичка: — Не слишком они о тебе заботились, Кеннеди. Если дали вышибить себе мозги. Леон побелел как полотно, уставившись куда-то ему за плечо. Другой бы, да и сам Джек, за такие слова послал бы на хер или дал в рыло, но Леон… Просто стиснул пальцы и тихо пробормотал: — Они не виноваты. Просто… они просто… а я… Ну да, Кеннеди, ты винишь себя, что был слишком маленьким и не смог защитить. Ага. Хотя наверняка в этих людях было что-то — ведь каким-то образом у них получился такой Леон.        Джек вздохнул, прикинул линию поведения и решил перехватить инициативу. — Леон, — он сунул руку под одеяло, нащупал бедро, огладил и облапал ягодицу. — У нас с тобой не братские отношения. Леон вяло дернулся, и Джек почувствовал, как эта милая задница напряглась под его пальцами. — Это, — Джек сжал ладонь крепче, — другое. Леон пробормотал что-то про «но-все-таки-братья», но Джек не дал ему закончить мысль. — Кстати, Кеннеди. Скажи-ка мне, — притянул к себе вялое тело ближе, — куда это ты собрался от меня сбежать? Есть к кому? И снова сжал попавшую в капкан половинку задницы. — Кто тебя отпустит, м? — суровый тон наконец подействовал и Леон перешел в оборону. Джек послушал тихое «Ну просто я подумал… просто спросил…» и добавил, прижавшись губами к уху: — Мне недостаточно знать, что задница моего бойскаута жива и здорова. Леон смущенно зафыркал и засопливил куда-то в подушку. — Мне жизненно необходимо трахать эту задницу. Смущенное фырканье усилилось. — А дистанционно трахать тебя проблематично, Кеннеди, — победно закончил Джек. — Еще вопросы есть? И нежно провел по бедру, залезая пальцами под тонкую ткань боксеров. Вопросов у Леона не было. Лишь через десять минут майор услышал уже сонное и едва различимое: — Но это все-таки семья, Джек…        Ты — моя семья, Леон.        Позже Джек тихо поднялся, приготовил на двоих перекус на завтра, перестирал гору постельного белья, потупил в новости и снова завалился к Леону. Тот дремал, скрутившись калачиком, лишь изредка приоткрывая глаза, находил сонным туманным взглядом Джека рядом и снова засыпал. Ночью Джек подрывался каждый час, гладил Леона по голове, касался губами лба, проверяя температуру, прислушивался к дыханию. Вроде ничего.        Джек проснулся поздним утром. Снова один. Прислушался. Чихания и сморкания не услышал. Полежал немного и дождался. Из ванной появился Леон. Изможденный, но — жить будет. С мокрыми волосами и в свежей футболке. Джек нахмурился и похлопал себя по бедру. Леон все понял и без лишних разговоров уселся на него верхом. Склонил голову и тихо сказал: — Ты разрешил помыться, когда будет легче. Мне легче. Леон в своих детских хитростях был неотразим. Джек погладил бедра и прошелся вниз, до колен. Решил не ругать ребенка. — Температуры нет? — Нет, — Леон ухватил его за руку и прижал ладонь ко лбу. Джек растрепал мягкие волосы. — Так непонятно, Леон. Брови приподнялись в удивлении. Леону было все понятно. Джек поманил его пальцем поближе и через секунду видел перед собой милое бледное лицо с синеватыми тенями под глазами. Прижался губами к лбу. Леон хотел бы отодвинуться, но Джек удержал его. — Все еще непонятно, Леон. Обвел пальцем подбородок и наконец поцеловал в нежные губы. Леон секунду поупрямился, но открыл рот и дал поцеловать себя глубоко, так, как нравится Джеку. — Заразишься от меня… — прошептал в шею минутой позже. — Не переживай. У меня иммунитет. Джек осторожно скинул с себя поджарое тело, уложил на бок и прижался грудью к спине. — Завтракать будешь или спим дальше? Посмотрел, как ресницы устало опустились. — Поспим еще немного. И очень тихо и смущенно: — Спасибо, Джек… Не за что, Леон. Джек вроде и сам заснул, но вскоре проснулся.        У него возникла традиционная проблема — как у многих мужчин, что зовется просто и ясно — утренний стояк. Джек зарылся лицом в пушистые светлые волосы и глубоко вдохнул. Погладил бедро. Помучился с пятнадцать минут. Леон тихо сопел в подушку. Придется сходить в душ и помочь себе самому. Пусть отдохнет и выспится хорошенько. Майор уже собрался встать с кровати и самоотверженно удалиться дрочить в ванную комнату, как услышал сонное и протяжное: — Дже-е-е-к… Приподнялся на локте и заглянул через плечо. Видок бледноватый. Конечно, он еще нездоров. Леон не открыл глаза, но майор видел едва заметную улыбку уголком губ. — Ты не в курсе, что мне упирается в поясницу? Джек заправил светлую прядь за ухо и прошептал: — Это я промахнулся… Леон оторвал нос от подушки, взглянул на него мягким томным взглядом и прищурился. — Промахну-у-улся… — Да. Хотел померить температуру одному непослушному мальчику. Ректально. Леон вздрогнул под его рукой, не поняв шутку в первый момент, а потом снова расслабился и надул губы. — По-моему, я был послушным пациентом… — взглянул из-под ресниц нарочито умоляющим взглядом, — доктор… Джек внезапно решил, что идти в душ и дрочить в одиночестве ему необязательно. — Мой пациент плохо себя вел, — задрал футболку и огладил поджавшийся живот. Леон поднял брови и открыл было рот, но Джек его перебил: — Капризничал. Не спал. Даже сейчас он спорит с врачом. Кстати, где теплые носки, Леон? Джек прошелся по бедру вниз, ухватил ногу под коленку, подтянул к себе и удостоверился в отсутствии носков. Леон шмыгнул носом и пристыженно замолк. — Поэтому… — Джек спустил трусы и прошелся ладонью по теплой нежной коже, — доктор проведет данную процедуру, чтобы удостовериться, что лечение прошло успешно. Услышал жалобное поскуливание. Леон хотел спать и болеть дальше. Но майора качнуло от самоотверженности к острому приступу эгоизма. — Пациент должен лежать и терпеть. Он сам виноват. Леон решил, что терять ему нечего, и перешел от стадии отрицания — к стадии торга. — А тогда можно мне не надевать носки? Доктор… Джека накрыло еще одной волной острого возбуждения от этого жалобного «доктор». Интересно, он специально так говорит… — Будет так, как я решу, — Джек прижался губами к чувствительному месту за ухом. Леон перешел от стадии торга — к смирению, обреченно выдохнул и раздвинул ноги. Через несколько минут Джек наслаждался жаркой глубиной растянувшейся под его напором задницы и ловил себя на смутном чувстве вины. Леон шмыгал носом и устало вздыхал, отбывая повинность за плохое поведение. Лежал и терпел, как было приказано. Их секс обычно не был нежным, но сегодня Джек старался быть аккуратным, сдерживая свою жесткую требовательную натуру, двигался медленно и осторожно. — Еще немного, Леон… — целовал влажную от испарины шею и напряженные плечи. Навалился на ослабевшее тело сверху, накрыл вцепившиеся в простынь ладони своими и ласково шептал в ухо: — Потерпи… — встретил усталый взгляд голубых глаз. Наконец Леон расслабился, отпустил судорожно сжатую ткань и их пальцы переплелись. Стройные бедра раздвинулись под ним шире, намекая не сдерживаться. — Хороший мальчик, — Джек подхватил легкое тело под живот, зафиксировал на месте и наконец отпустил себя. — Я быстро.        Они провалялись в кровати до обеда. Леон дремал и шмыгал носом, а Джек смотрел одним глазом очередной фильм. От просмотра его отвлек внезапный вопрос. Он мог бы прозвучать с упреком, но это был Леон, поэтому в голосе была лишь мягкая усмешка. — Доктор, как прошло измерение температуры моего тела? Майор Краузер улыбнулся. — Процедура прошла быстро и безболезненно, потому что пациент вел себя хорошо. Леон приподнялся на локтях. — И… — Но носки все равно придется надеть. Потому что кто-то с сопливым носом бегает по холодному полу босиком, — строго ответил Джек. Леон с хриплым стоном упал в кровать. Следующие пятнадцать минут Джек пытался поймать под одеялом Кеннеди за пятки. Леону стало получше и он вертелся, как уж на сковородке. — Это другие, Леон… — уговаривал его Джек и получал коленкой в грудь. — Это просто хлопок, не шерсть… Леон извивался в его руках и пару раз чуть не упал на пол вместе с Джеком. Майор не знал, дерутся они серьезно или нет, но чувствовал, что ему эта возня нравится. И видел в глазах напротив, что Леон где-то глубоко внутри доволен. Его мальчику было приятно. Наконец Джек поймал напарника в захват и слегка встряхнул. — Мне еще раз померить тебе температуру, Кеннеди? Уже поглубже и пожестче. Что скажешь? Кеннеди сузил глаза и замолчал. Джек уже посчитал себя победителем, как вдруг услышал: — Не перестарайтесь, доктор. А то градусник сломается. Засранец.        Уже вечером Джек снова завалился в койку к Леону. Он порядком устал — носил чаи, воду и лекарства в постель, вылавливал из бульона лук с морковкой и даже вытирал сопливый нос бумажными салфетками. — Джек, — снова раздался уставший голос под ухом с напряженными требовательными нотками. «А его так и не отпустило», — с тоской подумал майор и приготовился. — Я слушаю тебя, Леон. Леон вылез из-под одеяла и положил подбородок ему на грудь. Джек видел близко-близко чистые глаза и сдвинутые брови. Нос Леон натер до красноты. Выглядело это неимоверно мило. — Я тут подумал… Джек погладил светлую голову и решил, что думать Леону вредно. И не ошибся. — А тебя во мне только задница интересует? Ведь… Джек воззвал ко всем богам и прервал своего бойскаута — Леон. Меня интересует эта задница, — протянул руку и шлепнул по одеялу — там, где предположительно и был предмет обсуждений, — потому, что она — твоя. — А… — Все. Спать. Джек пообещал себе за рюмкой чая побеседовать с Леоном и рассказать о своих родственниках. Иначе он не угомонится. Леон вроде бы заснул, а Джек снова рассматривал потолок. Позже он склонился к нежному лицу и тихо сказал, уже вслух: — Ты — моя семья, Леон. Он не был уверен, но уголки губ дрогнули в слабой улыбке.