Viscous

Кожа Джонатана бледна на фоне темного цвета покрывала. Нэнси подтянула колени к груди, обхватив их руками. Немного холодновато; в Хоукинсе в эти дни всегда так холодно. Она не может уснуть, но это никогда не было чем-то новым. «Ты думаешь, я ужасный человек?» — спрашивает она грубым голосом, который наполняет комнату. Чувствуя несправедливость в тот момент, когда слова слетают с ее губ. Чувствуя несчастье… Как будто ее душа всегда была чернильно-черной или что-то в этом роде. Джонатан моргает. Каждый дюйм ее тела колеблется; она до сих пор любит его. И все же ей по-прежнему кажется, что ее разрывают на части в такие моменты, как сейчас, ночью, когда единственное, что крутится у нее в голове, — это ее многочисленные неудачи. Как много происходит по ее вине. Время повисает в воздухе, пока она не видит, как его губы приоткрываются, и думает, что, по крайней мере, она здесь не одна в темноте. По крайней мере, он все еще смотрит на нее так, даже после того, как они расстались. По крайней мере, у нее все еще есть шрам на руке, и еще один на его руке. «Нэнси», — говорит он, и больше ничего, но он поднимает одну руку, и она колеблется лишь мгновение, прежде чем наклониться ниже, ниже, ниже, прежде чем положить голову ему на плечо, прежде чем позволить ему накрыть их одеялом. «Нэнси, я думаю, ты лучший человек, которого я знаю». Нэнси морщит нос. Прижимается поцелуем к его плечу, где, как она знает, у него родинка, думает о Барб и Генри Криле и надвигающемся конце света. У нее все еще сводит живот от этого, но в его объятиях все забывается. «Нет», — шепчет она в темноту, как будто это секрет. «Нет, это ты».