disaster

Первый снег окутывает улицы Сеула глубокой ночью. Крупные снежинки подгоняет слабый ветер, кружит их не спеша и позволяет осесть на землю тонким ковром. К семи утра на деревьях уже появляются белые шапки, на дорогах — снегоуборочные машины, а в погруженной в тишину комнате — перезвон первого будильника. Юнги поднимается только после третьего, слабо ёжится от упавшей в квартире температуры и, сунув ноги в мягкие тапочки, сонно шаркает на кухню. Бросив взгляд на незашторенное окно, тяжко вздыхает: он не любит зиму. Красота заметённых улиц его не привлекает, как и снег, летящий в лицо. В ожидании, пока вскипит кофе в турке, приходится вспомнить в каком из шкафов висят зимняя куртка и тёплый шарф, а во время быстрого душа сделать быстрый подсчёт финансов, чтобы понять, сможет ли он купить новую пару зимних ботинок. Юнги к зиме никогда не готов. Он переливает в термокружку сваренный кофе и перехватывает пару вчерашних манду, даже не разогревая, а после идёт одеваться. Натянув чёрные прямые джинсы и накинув большой мягкий свитер на футболку, возится в шкафу в поисках куртки. Однако она находится через три матерных слова в коридоре, как и шарф. Юнги подвисает на пару мгновений, раздумывая, надевать ли ему перчатки, и, заглянув в приложение для прогноза погоды, всё же берёт их с собой. Закидывает на плечо рюкзак и перед тем, как выйти из дома, захватывает с кухни кружку с кофе. Дорога до остановки обычно занимает две песни в плейлисте с избранным, но сегодня он добирается до туда только к концу третьей: то и дело поправляет шарф, скрывая за ним всё больше и больше чувствительной к холодам кожи; пару раз наступает в слишком глубокие сугробы, которые соорудили дворники, убирая снег; в конце пути поскальзывается на тротуарной плитке и еле сдерживается от того, чтобы не ругнуться вслух. Людей на остановке немного, но все недовольные. Обсуждают между собой погоду, громко шмыгая носом, пытаются ютиться под узким навесом и греют руки в карманах. Оживляются, когда видят нужный автобус, и достают проездные, чтобы быть наготове и не задерживать выстроившуюся к входным дверям очередь. Юнги садится как обычно у окна и занимает место рядом с собой рюкзаком. Благо сегодня на него не покушаются, и он снова сможет сидеть с ним. То, чему он позволяет происходить с одного дождливого октябрьского дня совсем не в его стиле. Он ловит себя на такой мысли каждый день, но ничего с этим не делает. Всё дело в одном пареньке. Он живёт через две остановки от Юнги. В тот день на нём был полупрозрачный дождевик, накинутый на толстовку, а в руках объёмный рюкзак. Он встал чуть поодаль, хотя свободных мест было много — видимо, не хотел причинять неудобств. Юнги смотрел на него долго, пытаясь поймать взгляд, представлял, как ему тяжело. Наплевав на свою обычную замкнутость в массовом скоплении людей, Юнги окликнул его. — Садись, мне не помешает твой рюкзак. Парень замялся, но всё же сел. Поставил рюкзак на колени и поблагодарил тихо. Юнги он и вправду не мешал — ни рюкзак, ни его владелец, который спустя какое-то время задремал и стал выпускать его из рук. Юнги бы этого даже не заметил, если бы не почувствовал слабое давление на своём плече. Захотелось возмутиться, но он не смог: незнакомец посапывал и совершенно умилительно дул блестящие от гигиенической помады губы. Спящий на его плече парень стал утренней рутиной. Он извинялся каждый раз, когда они выходили на конечной, а потом спешно убегал в другую сторону, не давая Юнги шанса даже спросить его имя. Юнги бы и хотел, но не мог: боялся быть слишком навязчивым, хотя, вообще-то, это не он спит на чужом плече каждый будний день. Сегодня суббота, а значит шанс встретить «спящую катастрофу», как прозвал его Юнги, минимален. Он не встречал его по субботним утрам. Однако, когда через две остановки входит новый поток людей, он видит его: насупившегося, обмотанного в три слоя вязаным шарфом и в большом пуховике. Неизменно с гигантским рюкзаком. Юнги прячет крохотную улыбку в воротнике куртки.  Как только молодая девушка проходит мимо, он перетаскивает свой рюкзак на колени и даже не удивляется, когда «спящая катастрофа» падает рядом с ним. Сегодня он, правда, взвинченный, но не спящий: теребит в пальцах плюшевый брелок в виде двух звёздочек, что-то быстро печатает в телефоне и раздражённо поправляет шарф. Юнги всё ждёт привычной тяжести на своём плече, но вот в окне уже виднеется университет и студенческий городок, а незнакомец не спит. Юнги не знает, с чем это связано, но настроение его явно испорчено. А, может, он и вовсе выспался… Когда автобус останавливается и оставшиеся пассажиры спешат к выходу, он тушуется, но резво вскакивает, пропуская Юнги вперёд. Что же, сегодня странное утро. Юнги выходит, переключает песню на более спокойную, и привычно движется в сторону курилки через дорогу от университета. Остановившись, закуривает и хлебает кофе — вот так, за сигаретой и после первого глотка кофе, даже падающий на ресницы и нос снег не кажется таким отвратительным. — Извини, — кто-то тянет его за рукав, и Юнги, вытащив один наушник, оборачивается. — Ты выронил перчатки. Очень странное утро. Он слышит его голос не впервые, но сегодня улавливает хриплые нотки. Парень суёт нос обратно в шарф и хлопает глазами. — Спасибо…? — Юнги принимает из его рук перчатки и смотрит выжидающе, чуть приподнимая брови. — Чимин, — улыбается смущённо и вежливо склоняет голову, протягивая руку. — Юнги, — он заводит руку с сигаретой за спину и жмёт руку Чимина в ответ. — Ты учишься здесь, Чимин?  — Да, перевёлся в прошлом семестре из другого университета, — он поджимает губы и бросает взгляд на наручные часы Юнги, выглядывающие из-под рукава, — у меня пара через десять минут, поэтому я побегу. Извини. Юнги усмехается и, выкинув сигарету, делает два шага вперёд, кивая ему в сторону университета. Чимин ведёт бровями удивлённо и равняется с ним. — Ты тоже здесь учишься? — Работаю. Чимин забавно округляет глаза и охает, едва не оступается на лестнице, ведущей к массивным деревянным дверям, но Юнги хватает его за локоть, хихикая. — Осторожнее, катастрофа. Не расшиби свой прелестный нос. Слова летят быстрее гонимых ветром снежинок, и Юнги, мысленно себя ругая, отворачивается. Открывает перед Чимином дверь и заходит следом. — Так вы преподаёте здесь? — спрашивает Чимин, останавливаясь у раздевалок. — Иногда. Чаще занимаюсь исследованиями на кафедре — я лаборант, — Юнги переминается с ноги на ногу и наблюдает за тем, как Чимин выпутывается из шарфа и снимает шапку, — увидимся, Чимин. Ему неловко, стыдно, да и вообще ему в другой корпус нужно, и он летит через коридор к переходу, даже не оборачиваясь. Прикусив губу, думает, что Чимин к нему даже больше не подойдёт — мог ли он принять за неуместный флирт его мысли, выраженные вслух?  Юнги мучает голову мыслями и догадками до самого понедельника, потому что в субботу Чимина больше не видел. Привычно идёт на остановку, дожидается автобус, садится возле окна. Скинув рюкзак на соседнее сидение, чертыхается — оставил кружку с кофе на столе. Университетский кофе из автомата ему не по вкусу, да и утренняя сигарета без свежесваренного кофе — уже не то. Настроение падает стремительно, и Юнги отворачивается к окну. За своей хмуростью даже не замечает, как Чимин появляется возле сидения и смотрит озадаченно. — Извини…те, — присаживается на самый краешек и тянется чуть ближе, чтобы обратить на себя внимание, — могу я сесть? Юнги, ощутимо вздрогнув от неожиданности, убирает рюкзак и кивает. Чимин с ним больше заговорить не пытается, а через какое-то время снова заваливается на его плечо. Юнги выдыхает слабо, немного облегчённо даже: кажется, Чимин по-прежнему чувствует себя достаточно комфортно рядом с ним, раз позволяет себе урвать немного сна. Когда автобус тормозит на конечной, Чимин лишь причмокивает губами, не замечая суеты вокруг. Юнги тормошит его плечо осторожно. — На пары опоздаешь, — говорит тихо, исследуя взглядом сонное лицо. — Ох, блин, — Чимин хватает скатившийся на пол рюкзак и поднимается, — извините, Юнги-ши, — бросает, когда они выходят на улицу, и спешит в другую от университета сторону, оставляя Юнги в смятении. — Чимин, — окликает, и он останавливается. Обернувшись, делает несколько шагов навстречу, — оккупируешь по утрам моё плечо и всё равно переходишь на формальности? Чимин смеётся, прикрывая род ладошкой. Помпон на его серой вязаной шапке прыгает забавно, и выглядит это до чёртиков мило, заставляя Юнги улыбнуться. — Ну, ты ведь работаешь в нашем вузе, а я учусь, — пожимает плечами, — но я буду только рад, если разрешишь перейти на «ты». — Разрешаю, — отмахивается и тут же идёт в наступление с новым вопросом: — университет в другой стороне, ты не спешишь? — Сначала кофе, — Чимин указывает на неброскую вывеску кофейни за плечом, — потом всё остальное. Юнги кивает понимающе, а пазл, наконец, складывается в голове. Они не пересекались нигде, кроме автобуса, потому что после быстрого перекура Юнги сразу бежал на кафедру, а Чимин в это время покупал кофе. Суббота стала судьбоносным исключением: у кофейни выходной, а Чимину, видимо, на тот день перенесли пары из-за массовой болезни преподавателей. — Какой ты любишь кофе, Юнги? — спрашивает Чимин, прикрикивая, когда толкает дверь в кофейню. Но он уже в наушниках, не слышит, и всё же решает остановиться в курилке, чтобы угомонить трепыхающееся сердце. Пагубная привычка его отравляет, но отрезвляет тоже — запал на «катастрофу», кажется. Иначе как объяснить то, что он залипает на его красные от ветра щёки и сияющие под осевшими на ресницах снежинками глаза, когда Чимин появляется перед ним с двумя стаканами кофе. — Ты так и не ответил какой кофе любишь, — бормочет, протягивая стакан поменьше, — я взял тебе американо. Юнги хочет пошутить, что предоставит своё плечо и без взяток в виде кофе, но отмалчивается, благодарно принимая стакан, и отпивает сразу после затяжки. — На какой кафедре ты работаешь? — интересуется Чимин в дороге к зданию университета. — Кафедра истории и археологии, — Юнги вновь ловит его за локоть на скользких ступенях, — а ты на каком направлении? — Цифровое искусство и дизайн, — пыхтит, вваливаясь в двери и избавляясь от шарфа.  «Магистрант, значит», — думает Юнги и не ошибается. Давит довольную улыбку, когда на следующий день видит знакомое лицо в группе студентов, вызвавшихся посетить выставку по современной археологии. Юнги добродушно согласился сопроводить группу, замещая заболевшего преподавателя, и теперь радуется этому ещё больше. — Тебе это хоть интересно? — хмыкает, склоняясь над плечом Чимина, изучающего стенд с информацией о раскопках за последние два года. — Не особо, если честно, — Чимин косится на него и улыбается. Сдвигает брови, рассуждая над чем-то пару секунд, и выдаёт: — но другого шанса провести с тобой чуть больше времени мне не выпадает. Юнги сглатывает, смотрит, не моргая. Чимин смотрит тоже: сначала в глаза, а потом на губы. Неожиданно. Вызывающе.  Юнги поправляет очки, выпрямляясь. — Любишь глинтвейн? Ответ — да. На глинтвейн, на предложение погулять по ярмарке в центре города, на неуверенное касание тёплой ладони о его пальцы. Они гуляют долго, разглядывая выставленные на продажу самодельные украшения к Рождеству и ёлочные игрушки, лепят двух маленьких снеговиков и покупают горячие пуноппаны, заведомо с разными начинками, чтобы попробовать друг у друга. — Так ты, получается, делал это специально? Юнги смотрит на Чимина наигранно возмущённо, когда он признаётся, что не случайно засыпал на его плече по утрам. — Первые две недели нет. У меня тогда была сессия и я действительно почти не спал, — тянет задумчиво, — а потом получилось как-то само собой? Мне спокойно рядом с тобой, а ещё от тебя постоянно пахнет так вкусно, — хихикает, — кофе и какими-то специями. Юнги щурится, улыбаясь чуть смущённому Чимину в ответ. Мимо проносится орава детей, оглушая их радостными воплями, а затем становится тихо, нелюдимо, и Юнги чувствует правильный интимный момент. — Так…я тебе понравился тоже? — Мгм, — бурчит, зарываясь носом в шарф. Взгляда не поднимает, но Юнги и не нужно — улыбка Чимина выдаёт себя в морщинках возле глаз.  В автобусе Чимин устраивается на его плече и дремлет, но сейчас это кажется чем-то новым и далеко не обыденным: за окном уже темно, а в отражении их переплетённые пальцы. Юнги провожает его дома, озирается по сторонам, изучая новый район, и сам поправляет на Чимине шарф, потому что он несёт этот тяжеленный рюкзак. — Это было свидание? — интересуется заискивающе, отряхиваясь от снега после небольшой забавы Чимина. Ответ неизменный — да, и Юнги понимает это без слов, когда его целуют. Чимин робко касается обветренных губ, оставляя нежные, совсем крохотные поцелуи на верхней, потом на нижней. Кончиком языка обводит самую серединку и сжимает куртку на его боках в кулаках, когда Юнги тянет ближе — гладит ладонями щёки и перемещает руки на затылок, углубляя поцелуй. Юнги никогда не пробовал клубничный бальзам на вкус, а Чимин обычно не целуется на первом свидании. Они идут ещё на два — в четверг и субботу. Новый фильм, который они смотрят в четверг почти одни в зале, обоим не нравится, поэтому в субботу они решают устроить киномарафон у Юнги дома.  Он убирает всю квартиру впервые, кажется, за две недели. Заваленный рабочий стол отнимает больше всего времени: приходится распределить по папкам отчёты, пометки, выжимки из прошлых исследований. Поливает растения, которые мать привозит каждый раз, когда бывает в Сеуле, потому что ей их ставить уже некуда. Управляется как раз к приходу Чимина. — Ого, у тебя так много растений, — Чимин внимательно осматривает ховею в напольном горшке и множество суккулентов на подоконнике. — Да, но собеседники из них не очень, — усмехается. Они размещаются на диване в гостиной, и Юнги, следуя мыслями за сюжетом фильма, вспоминает то, о чём так и не спросил. — Почему ты перевёлся из прошлого университета? Чимин улыбается как-то криво. — Сломал нос одному придурку, — хмыкает, — он узнал, что мне не только девушки нравятся, и начал пускать отвратительные слухи, — Чимин морщит носик, а Юнги на самом деле ни разу не сомневается, что Чимин может за себя постоять. Он рассматривает его, уже не обращая внимания на фильм. Чимин хоть и выглядит довольно миниатюрно, всё же обладает хорошей физической подготовкой. Без труда таскает по этажам оборудование для съёмок — Юнги видел сам, да и взять его тяжеленный рюкзак, который он носит ежедневно и в котором, как оказалось, целая кипа учебников, материалов и два планшета. На неделе, когда они прощались утром возле раздевалок, Чимин пару раз был замечен в облегающей водолазке, и вид его напряжённых мышц, честно говоря, Юнги сильно впечатлил. Так сильно, что пришлось загрузить себя дополнительной работой, лишь бы не представлять как его крепкое тело выглядит без одежды вовсе. — Раздеваешь меня глазами, — ухмыляется Чимин, даже не поворачиваясь, — а мог бы руками, — и смотрит наконец. Юнги теряется под этим взглядом — влюблённым, нетерпеливым, испепеляющим. Чимин сидит так близко, целует так откровенно, что хочется распасться на атомы. Хочется взорваться сверхновой, когда Чимин сажает его к себе на колени и сжимает бока, придавливая бёдра к своим и потираясь. Юнги такой страсти не чувствовал очень давно: он в смятении, в сомнениях. — Чимин, — он отрывается от губ и берёт его слегка раскрасневшееся лицо в свои ладони, — мы не торопимся?  — Ты хочешь меня?  Юнги кивает, не задумываясь.  — Тогда не вижу проблемы, котёнок. Я хочу тебя тоже, безумно. Хочется застонать стыдливо от ласкового обращения и от того, как ладони Чимина мягко оглаживают его поясницу и зад. Он подцепляет пальцами футболку и припадает губами к груди, спрашивает разрешения то, чтобы оставить на ней следы, а Юнги кивает уже бездумно. Чимин из спящей катастрофы превратился в разрушающую: ласкает так правильно, держит за шею и громко стонет с ним в унисон, потому что обоих ведёт друг от друга. — Ты такой чувствительный, — шепчет, опаляя горячим дыханием сосок, и смотрит снизу вверх, следя реакцией. Наслаждается тем, как потрясающе отзывается Юнги: запрокидывает голову и гнётся в спине, облокачиваясь руками на его колени, легонько ведёт бёдрами из стороны в сторону, имитируя принятие толчков. — Хочу объездить тебя, — задушенно, отчаянно, и Чимин сцеловывает с его губ несколько пылких «пожалуйста». — Я думал, ты предпочитаешь сверху… — Мне всё равно как, но сейчас я хочу тебя в себе, — Юнги тянется пальцами к ремню на его джинсах и вытаскивает его из шлёвок. — Юнги, ты невероятный. Чимин поднимается с дивана прямо с Юнги на руках, отчего он издаёт какой-то невнятный звук и жмётся ближе. Ногами окольцовывает талию и гладит волосы на загривке, осыпая шею поцелуями со всех сторон. Как только Чимин укладывает его на кровать, фырчит и нетерпеливо стягивает свои штаны. — Я всё сделаю сам, котёнок. Расслабься. Чимин мягко убирает его руки, целует ладони и отпускает. Снимает свою футболку, оставляя её на полу, и Юнги, поверженный, выдыхает, рассматривая подтянутое тело. Чимин нависает над ним, придавливая бёдрами к кровати, топит его в ласке руками и губами и, сев между ног, медленно снимает с Юнги последнюю одежду, ведя пальцами по нежной молочной коже. Облизывается жадно, бросая взгляд на выпирающие тазовые косточки и возбуждённый член, а затем раздвигает ноги чуть в стороны, раскрывая для себя. Юнги действительно чувствительный и чаще стеснялся этого, пытаясь давить стоны и всхлипы от одних только касаний, но Чимин говорит с ним, признаётся, что ему это нравится, просит не держать в себе. Юнги и не может, когда член обволакивает приятное, влажное тепло рта; замирает, когда Чимин пропускает его в горло и начинает слабо качать головой. Он не забыл — не знал, оказывается, что такое настоящая близость, с заботой и удовольствием для двоих, и теперь смаргивает слёзы от ярких ощущений и искрящихся чувств.  — Так…хорошо, Чимин-и, — шёпотом, томно. — Перевернёшься для меня на животик, милый? Будет ещё лучше. От этого растекающегося мёдом голоса дрожит всё тело, но Юнги всё же переворачивается и охает, когда его тянут к себе, ставя на колени. Чимин, вылив смазки на руку, водит ею по его члену, а сам широко мажет языком по бархатной коже и сжимающемуся сфинктеру. Не спеша толкается внутрь и почти сразу же одним пальцем. Чередует так, постепенно добавляя второй, а затем и третий, уводя от неприятных ощущений. — Достаточно, — тянет Юнги жалобно, умоляюще, — пожалуйста, иначе я не выдержу. Чимин отстраняется с громким влажным звуком и, передав Юнги смазку, ложится на кровать сам. Избавляется от джинсов сразу с боксерам, раскатывает презерватив и шипит, запрокидывая голову, потому что Юнги взбирается на его бёдра по-кошачьи ловко и трётся о член ягодицами, зажимая его между. Добавляет смазки и продолжает играться, раздразнивая Чимина до гулкого беззлобного рыка. Он сменяет его на едва слышный вдох, когда Юнги внезапно, но медленно садится на член. Чимин придерживает его за талию и не спешит толкаться навстречу, терпеливо ждёт, когда Юнги опустится до конца. Терпение окупается расползающимся по телу удовольствием, когда он слегка кружит бёдрами и пару раз сжимает его в себе, привыкая в размерам. Начинает двигаться плавно, взглядом благодаря за поддержку, и впивается короткими ноготками в его живот, когда через пару движений попадает точно по простате. Чимин любуется им: влажные приоткрытые губы, капельки пота на висках и шее, напряжённые руки и живот, а в глазах палитра эмоций и чувств. Юнги чертовски хорошо, он отдаёт всего себя и стонет уже выкриками, раз за разом опускаясь под нужным углом. Чимина это заводит, вот-вот сорвёт тормоза, и он стискивает зубы, но двигается навстречу сдержанно. — Чимин-и, — зовёт, но взгляд прикрытых глаз не поднимает, — ты хочешь быстрее. И это даже не вопрос. То, как они чувствуют друг друга, поражает.  Юнги ложится на него и обнимает за шею, целует в щёку, подбородок и за ушком, ласково гладит затылок и расслабляется. — Давай, малыш. Доверие — искреннее, трепещущее, заставляет Чимина чувственно коснуться его губ своими и начать двигаться. Быстрее, правильно — так, как нравится им обоим. Юнги жмётся теснее, ища дополнительной стимуляции, и шепчет на ухо откровенности вперемешку с предупреждениями о том, что он уже близко. Горячее дыхание в ухо, а затем прямо в губы мощно толкает Чимина к разрядке первым. Он сжимает ягодицы Юнги в своих ладонях и кончает глубоко внутри, коротко приподнимая бёдра. Из-за сильного оргазма с запозданием соображает, что Юнги продолжает об него тереться, и спешит помочь: укладывает сбоку от себя и, обхватив его член, быстро двигает рукой, лаская рот языком. Юнги кончает совсем скоро, обильно, и дрожит в его руках. Чимин его разрушил — нежностью, чувствами; снёс под самое основание — лаской, заботой; возродил снова — и это самое прекрасное из того, что он чувствовал. Прежний Юнги был в Чимина влюблён, новый — пускает в сердце, чтобы безоговорочно любить. — Юнги, — Чимин, выкинув презерватив и обтерев их обоих, вновь ложится рядом и зовёт тихо, — ты в порядке? — Более чем, — улыбается и принимает его в объятия. Проводит рукой по влажным волосам, зачёсывая их назад, и утыкается носом в лоб, — а ты? — А я, кажется, понял, что люблю тебя. Юнги признаётся тоже, но утром. Игриво ныряет под одеяло и осыпает горячую ото сна кожу лёгкими поцелуями: шея, плечи, руки, живот и бёдра. Чимин уже твёрдый: то ли в силу утренних обстоятельств, то ли из-за жарких прикосновений. Одарив его пробуждающим утренним минетом, Юнги ластится довольно, вылезая из-под одеяла и укладываясь на его грудь. — Люблю тебя тоже, катастрофа, — бормочет, клюя в щёки.  Его будние дни начинают меняться. Юнги варит кофе дома теперь изредка, потому что в кофейне он оказывается в разы вкуснее, особенно вкупе со сладкой пенкой с капучино Чимина, которую он сцеловывает. Они по-прежнему ездят вместе, но теперь с одной остановки — либо от дома Юнги, либо от дома Чимина. Неизменным остаётся одно — Чимин спит на его плече до самого университета, пока Юнги читает книги или слушает музыку. На конечной теперь не сбегает, а идёт совсем близко. До самой весны ругается на скользкие ступени, а однажды всё же падает, приземляясь аккурат на колени, и смеётся звонко под взволнованным взглядом. — Знаю, знаю — катастрофа, — говорит прежде, чем Юнги успевает открыть рот. «Самая любимая», — думает Юнги, отряхивая его от тающего на брюках снега.