deceitfulness

на часах три часа ночи, кажется, ведьмин час, время, когда вылезает вся нечисть. дашик, связанная чем-то липким, но на вкус как смекта, смешанная с кофе, ощущает, как ее внутренности охватываются этой противной вязкостью, она проникает в легкие, нарочно сжимает ребра, чтобы ни внутренние, ни наружные межреберные мышцы не смогли бы обеспечить вздох. как рыба, ожидающая смерти в кухонной раковине, она открывает рот, чтобы немного воздуха попало внутрь. боль шумит на фоне, оставляя только тупой жар, от тошноты тело дашика ощущается то невыносимо огромным, то уменьшенным в несколько раз, голова кружится, и единственное спасение - избавиться от горячести. тонкими, обломанными, и оттого острыми ногтями дашик рвет свою плоть, мечтая освободить сознание от трупного окоченения. метаморфоза? превращение в нечто, что мир не смог бы вынести, прерывает стук в окно ее комнаты. дашик массой жаркой, изуродованной гнили перетекает на пол и ощущает свои ноги. ее сознание еще раз пошатывается, словно собираясь вылететь из пуленепробиваемой клетки, и тело дашика падает на пол, не найдя опоры. когда тело оказывается у окна, откуда все это время исходил стук, дашик видит искаженную себя в отражении черноты ночи. паршивость. еще один стук камешка об стекло. она открывает окно, и никита по своей тупой, сложившейся в течение года привычке, залезает в ее съемную уебанскую квартиру на втором этаже. медикаментозно-химический запах бьет по носу девушки. никита выглядит болезненно, пахнет болезненно, звучит болезненно. смотря на него, разум дашика ловит трепет воспоминаний, красных импульсов и чего-то мерзко оранжевого. это заставляет ее вздрогнуть, тело пробирает мерзкая боль ноющего зуба, кости скулят пением синих китов. гниюще. – зачем пришел? — дашик смотрит в глазные впадины и ищет ответ. от никиты навязчиво исходит запах таблеток, больницы, штукатурки и ацетонного моря. один только запах заставляет желать дашика сожрать никиту заживо. по-животному грязно вгрызться в его шею, почувствовать, как лопнут прочные сосуды под колющем давлением. словно дашик мечтала выйти из своего обычного состояния жертвы. о щ у т и т ь. – соскучился, — никита не моргает и улыбается. его глаза, холодные и хлороформные, рассеяно смотрят в никуда, и становится очевидно ясно. никиту мажет. белая склера пронизана лопнувшими красными сосудами, под растертыми, сощуренными глазами мешки, на голове двуцветный ворох, руки в ссадинах, а на плече по-преданной обычности висит клетчатый рюкзак. – выглядишь, как будто прошел через несколько реальностей. никита хихикает и достает из рюкзака две пачки деприма вместе с вином. убийственное комбо. они знают об этом. дашику слишком сложно отказывать никите, предпринимать что-либо даже ради него самого, у нее нет ебучих сил сопротивляться. никита только и рад. – самопознание через саморазрушение, — поясняет никита. – хавать эту хуйню - самоубийство, — дашик едва хмурится, предпринимая вялую попытку отторгнуть предложение. – так тоже можно, я все это хаваю, у меня нет выбора, — он отшучивается знакомой фразой, на его лице появляется улыбка, по-больничному белая. в ответ на лице дашика мелькает то ли хмурость, то ли веселость. неоднозначность. они оказываются на крыше объебанного многоквартирного дома, откуда открывался вид на русскую грязь и разруху в темноте ночи и свете рыжих фонарей. никита глотает вино, словно не сможет жить, если не будет пить, дашик молча смотрит и кладет в рот таблетку деприма. никита делает глоток вина, наконец отрывает горло бутылки от своего рта и тут же прикладывается губами к губам дашика. открывает рот, и вино наполняет их обоих. таблетка проскальзывает вниз по пищеводу. краснота стекает по подбородку двоих, пока они беспощадно сжирают друг друга. вино пачкает черную футболку дашика с рамонес - неуловимый обломок из счастливого с глупыми песнями на ходу лета, жажда взросления-отчуждения, и мажет черную толстовку никиты, оставляя липкие следы, словно спекшаяся кровь. никита отстраняется, когда понимает, что уже произошло куда больше, чем сто поцелуев на качеле, а дашику хочется ощутить никиту больше, почувствовать трупный холод от его тела и снова жить. – как думаешь, мы бы были вместе в других вселенных? — никита спрашивает, пока его пустые и холодные глаза смотрят мимо. дашику хочется попробовать их, они наверняка на вкус как грифель от механического карандаша, от которого бы должна подняться температура по мнению мастеров пятого уровня в ответах на мэйл ру, но сколько их не ешь - температура стоит. может термометр врет? холодно. а что не врет? – материя вселенной не вывезет трахеров, — нечетко говорит дашик. – я про нас. – обязаны. – мне страшно. – мне тоже. хочешь сигарету? фраза дашика ощущается, как плевок в ебало. никита отрицательно качает головой, а дашик жмет плечами и поджигает раковую палочку, зажатую между зубов. ветер бьет в лицо и достает до костей черепа, сплавленных под солнцем южного города, проникает сквозь кожу вместе с сигаретным дымом. все еще ноюще, гниюще и больно. дашик задумчиво курит, пока никита пожирает целый блистер таблеток и все пьет и пьет. в какой то момент ей кажется, что по его подбородку стекает кровь. кровь - начало, и кровь - конец. пачка деприма и бутылка вина несут за собой зверские убийства. сигарета дотлела, и она снова оборачивается на никиту, берет бутылку у него из рук и садится на парапет спиной к месиву из огней фонарей. – я люблю тебя, — срывается с губ дашика нервно перед глобальным глотком вина. кровь хлестнула из носа и рта, и девушка рассмеялась. кровь? вино. – я тоже тебя люблю, — отвечает никита, дашик могла поклясться, что его голос дрожит надрывной панихидой для цивилизации, сдавленной терновым венцом эволюции. венец, как проволока колючего забора, вгрызается в мертвечину и уповается трупными личинками, а панихида ликует, когда приходит время для нее. никита встает на парапет рядом с сидящей девушкой. имаго. мертвая цивилизация и терновый венец в одном обличии. больничное совершенство. ветер, грозивший гибелью, напевает бессвязные текста внутричерепным давлением и спутывает черно-белое в единую кашу. шаг. он нужен? в них зацикленное на циркулярной пиле число, режет, сдирает кожу, выковыривает глаза и оставляет неумолимое чувство вины, как ультрафиолет, выжигает дотла. число знает ответ. никита один на крыше. о девушке, сопровождавшей его, нет ни намека. твоей ошибкой стало доверять дашику. а есть ли никита сам? обманчивость обязана знать, но громкие дребезг и треск снизу сами дают ответ.