Белоснежка и Чудовище

Арсений перевернул пакет с надписью «Читай-подгород» и высыпал на его стол килограмма два красных яблок. Затем, всё с таким же зверским выражением лица, шмякнул сверху какой-то жёсткий кусок ткани. — И что у нас сегодня? — скучающим тоном спросил Антон, подцепил кончиком ручки торчащий шнурок и поднял кусок ткани — это оказался корсет. — Меня пытаются убить! — рявкнул Арсений и уселся в кресло напротив его стола. Без приглашения, между прочим. Точно так же, как и вошёл в его кабинет. Арсений вообще приглашения, кажется, презирал как социальный конструкт, а кабинет Антона в управлении явно считал чем-то вроде ЖЭКа — распихивал всех в очереди, обрывал текущие встречи всякими «Мне только спросить», требовательно вытряхивал из Антона нужную информацию, а если она не вытряхивалась, начинал буянить и грозить, что он сейчас всё ММВД разнесёт. Был бы Арсений каким-нибудь потомком дракона, и Магическое Министерство внутренних дел действительно было бы в опасности. Но Арсений был всего лишь сколько-то там юродным пра-пра-ещё-пара-десятков-пра-внуком Белоснежки и этого её принца. То ли Фридрих, то ли Феликс — никому никогда не интересно, как зовут Прекрасного принца. В общем, реальной угрозы ММВД Арсений не представлял. Только Антонову спокойствию. — Очень интересно, а это зачем всё? — Антон обвёл ручкой груду на столе. Это у них была такая игра: Антон притворяется тупым следователем (сегодня, правда, переигрывал, в самом-то деле: потомок Белоснежки приволок кучу красных яблок и корсет, что же это такое, как загадочно), а Арсений — пылким журналистом и настоящим поборником правды. В арсеньевской игре Антон — босс среднего уровня, которого надо быстренько завалить на пути к интересной статейке. В Антоновой игре Арсений — бесячий слайм, который можно ногой спихнуть в ближайшую канаву и даже не тратиться на сражение. Ну, очень красивый и сексуальный слайм, конечно. Но в канаву всё равно надо спихнуть. — Вам что, сегодня с утра мозги забыли раздать? Шастун, яблоки и корсет! Или ты без гребня картинку не сращиваешь?! Не удивительно, что в прошлом году коэффициент раскрываемости всего шестьдесят процентов! — Мы ещё не публиковали данные, — пробурчал Антон, внимательнее разглядывая яблоки. — У меня свои источники. Я-то свою работу хорошо делаю! Пока Арсений продолжал распинаться о том, какой он гениальный журналист с потрясающей сетью информаторов, Антон пересчитывал яблоки. Восемь штук, все довольно крупные, парочка уже мягких с гниющими пятнышками, остальные — вполне презентабельные и очень соблазнительно выглядящие. Даже захотелось… Шастун с удивлением посмотрел на свою руку, зависшую над ближайшим яблоком. Арсений замолчал. — Прям так, — крякнул Антон. — Качественные, — он отклонился на спинку стула и выдвинул ящик стола, в котором лежали пакеты для вещдоков. Одним обернул руку, в другие, поштучно, начал складывать яблоки. Арсений их, конечно, наверняка уже все облапал, но так Антон хотя бы не будет усугублять ситуацию. — Ну пиши заявление, вон, — он кивнул на угол стола, — бланк. — Я, — Арсений запыхтел, фыркнул — может, у него ежи в роду заблудились? — Я уже написал заявление. Как только мне подкинули первое яблоко. Но, — он осклабился и продолжил говорить через сжатые зубы, — совершенно не удивлён, что ты об этом даже не знаешь, а заявление моё, вероятно, даже не зарегистрировали! — Ну, дружок-кружок, — Арсений скривился, — ты же знаешь, что заявления регистрируются сразу. А вот то, как быстро они дойдут до следователя… — Восемь заявлений! — воскликнул Арсений и схватил бланк. — И я тебе сейчас девятое напишу по поводу корсета! — А что корсет, он и правда, ну… — А ты руку засунь. Антон аккуратно просунул внутрь корсета ладонь, и тот тут же задёргался, сжимаясь, а шнуровка начала затягиваться. — Понятненько, — кивнул он, быстро вытаскивая руку. — Яблоки кусать не буду. — О, я смотрю, у тебя с последней нашей встречи айкью поднялся на пару пунктов? Есть надежда, что я доживу до момента, когда твое мышление будет сравнимо с семилеткой? — Что ж ты тогда ко мне пришёл, а не к кому-нибудь поумнее? Арсений поморщился: — Потому что ты тут главный идиот, выбранный другими, ещё более тупыми идиотами. Ну, тут он был прав. Не в том, конечно, что Антон был главным идиотом, выбранным другими идиотами, а в том, что он был главным — начальником управления организации борьбы с преступлениями против магических существ. Так что, конечно, прийти подавать заявление о покушении на убийство именно ему было жестом правильным, гарантирующим особый контроль над ситуацией и максимально эффективное расследование. Но как же всё равно бесило. Впрочем, признался себе Антон после некоторых размышлений, бесило даже не то, что это был Арсений — он с ним только для вида любил сраться, а вообще предпочитал считать, что это всё от нереализованного сексуального напряжения между ними. Нет, бесило Антона то, что это было третьим случаем в деле, которое становилось крайне неприятным. Первое преступление — Русалочка-утопленница. И не просто какая-то там русалочка, а Русалочка из ветви Той Самой Русалочки. Сначала, конечно, хотелось верить, что это несчастный случай: может, напилась и забыла, что умеет плавать и дышать под водой. Потом предполагалось самоубийство, но вот незадача, в лёгких жертвы обнаружилась водопроводная вода, а тело нашли в речке. Значит, Русалочку утопили в какой-нибудь ванне, а затем сбросили в Москва-реку. Второй случай привёл Антона в особняк в Барвихе, где он в детстве был на днях рождениях и новогодних вечеринках, а теперь приехал на освидетельствование трупа Золушки, которую забили хрустальной туфелькой. Тут-то он сложил два и два и начал думать нехорошие мысли. И Арсений со своими яблоками только дописал это неприятное уравнение: кто-то убивал потомков сказочных персонажей. Антон быстро просмотрел заявление, не ожидая увидеть там ошибок — Арсений эти бланки знал лучше, чем Шастун своё имя-отчество, — и, стянув с верха стопки дел папку, вложил его туда. — И что это? — тут же поинтересовался Арсений. И вот так с ним всегда — одна ошибка и ты ошибся. Наблюдательный, чёрт, и въедливый. — Что «что это»? — как можно более беззаботно спросил Антон. — Шастун, — вздохнул Арсений, — очень люблю твой образ Иванушки-дурачка, но давай уже. Колись. Я — не первый случай, да? Иначе откуда у тебя такая внушительная, — он игриво изогнул брови, — папка? — Это просто папка с твоими заявлениями, — в тон ему ответил Антон. — Я же не отстану. — Будто я этого хочу, — фыркнул Шастун, сдаваясь. — Ну, давай, подписывай сначала свою любимую, — он вытащил из ящика стола форму о неразглашении. — Номер дела — две тысячи пятьсот тридцать третий. — Пишу-пишу, — закивал Арсений, — а ты рассказывай. И Антон рассказал: и про Русалочку, и про Золушку, и про рабочую гипотезу об убийствах потомков сказочных персонажей. — У меня, как обычно, эксклюзивные права на публикацию после завершения расследования? — деловито поинтересовался Арсений, когда Антон закончил, и протянул ему заполненный бланк. — А знаешь, на что ещё у тебя эксклюзивные права? — Мы сегодня в настроении, или это на нас так страх смерти действует? — хмыкнул Арсений и помахал рукой над своим лбом: у Антона в этом месте росли рога. — Ты же тоже, получается, подходишь? — Подхожу, — согласился Антон. Как прямой потомок Красавицы и Чудовища, он подходил даже лучше, чем некоторые побочные ответвления семейного древа Белоснежки, но поди ж ты, и этого явно пытались убить. — И какие текущие версии? — Антон сморщил нос. — О-о-о, батенька, два убийства, одно покушение и ни одной версии? Стареешь. — Ну что ты от меня хочешь. Очевидное: какой-нибудь маньяк. Общий знакомый. Кстати, знаком с Золушкой и Русалочкой? — Антон, — Арсений бросил на него укоризненный взгляд, — мы же все знакомы. — Вот в этом и проблема, все сказочные персонажи под-Москвы знакомы, нас тут всего двадцать восемь семей, все друг друга знают с пелёнок. И от этого тоже… — он махнул рукой. — Херово. — Не хочется думать, что это кто-то из своих? — понимающим тоном уточнил Арсений. — Ну, это было бы глупо, потому что в таком случае, сколько веревочке не виться, а останется один, и тут уже даже ваше бесполезное управление сообразит, кого арестовывать. — Да, было бы классно так работать: просто позволяешь преступнику всех вырезать, а потом такой, ага, это вы! — А вы разве не так работаете? — Так вот, — резко сказал Антон, — ещё интересно, что пока погибли только потомки положительных героев сказок. Правда, покушение на тебя я ещё не знаю, стоит ли так классифицировать, у тебя точно в роду не было чего-нибудь такого мерзкого с крючковатым носом или чешуей? — Жалкая попытка, как бы я тогда получился такой красивый, — моментально отбрил Арсений. — Но, Антон, мы же не будем раскапывать этот топор с противостоянием Добра и Зла. — Я должен отработать все версии. И версию, что это мог сделать потомок сказочного злодея — и, может, даже не один — нельзя игнорировать. Да, мы сотни лет как помирились, а последние пятьдесят — стараемся делать вид, что нам неважно, кто злодей, а кто герой, но, Арс. Убийства именно тем способом, которым могли погибнуть персонажи, если бы в сказке что-то пошло не так? — он развёл руками. — Попахивает. — Какой вой на болотах поднимется, — мечтательно произнёс Арсений. — Обогащусь на статьях. — Угу. Но проблема-то в том, что ни к одной из версий нет никаких зацепок. Места преступлений вылизанные, ни отпечатков, ни волос, ни следов, ни записки «Муа-ха-ха, это я, внучок злой мачехи». В таких случаях обычно начиналась самая нелюбимая у Антона часть расследования. Это когда нужно было сидеть и ждать следующей жертвы в надежде, что вот тут-то преступник ошибётся. Пока он ошибся только в том, что Арсений не сожрал его яблоки. Арсению он этого говорить, конечно, не собирался, но, судя по кислой физиономии, тот что-то такое начал подозревать. А даже если не это, то что-нибудь такое же неприятное и уничижающее Шастуна, и вот он уже даже открыл свой красивый рот, но тут, к счастью, раньше арсеньевского рта открылась дверь кабинета и вошла Олеся со стаканчиком кофе. К слову о потомках злодеев. Милейшая и чудеснейшая Олеся была стажёром управления, занималась чрезвычайно трудоёмкой, но совершенно не благодарной работой — всё вот это принеси-подай, сделай-мне-кофе-но-я-просил-чай и перерой-весь-архив-чтобы-узнать-цвет-пуговиц-жертвы. — Антон Андреевич, — нежно улыбнулась она, потом заметила Арсения и вся как-то напряглась. Арсений в целом у знакомых вызывал такую реакцию, но в случае с Олесей было кое-что ещё: она, по нелепому совпадению, которое решило совпасть именно сегодня в кабинете Шастуна, была из рода той самой гордой королевы-мачехи, которая отравила свою падчерицу яблоком. — Здравствуйте, — вежливо сказала Олеся, на удивление быстро справившись с лицом. Впрочем, происхождение из рода злой ведьмы, Олесе как раз никак не мешало: то ли сыграли роль её дружелюбие и миловидность, то ли нравы, наконец, действительно начали меняться, но Антон часто видел её и на новогодних вечеринках у Золушки, и на Пасхе с обязательным поиском шоколадных яиц у Алисы. — Привет, — почти совсем не натянуто ответил Арсений. — Антон Андреевич, вас там на… происшествие вызывают. А это я вам, — она подошла к столу и поставила на краешек стакан кофе. — А то вы вчера поздно ушли, а сегодня поздно пришли. — И звёзды подсказали тебе, что я заебался? — улыбнулся Антон. — Звёзды, — усмехнулась Олеся. — И синяки ваши под глазами. — Спасибо, Олесь, а у тебя адрес есть? — она кивнула. — Скинь мне на телефон, — он поднялся и невесело посмотрел на Арсения. — Ну тебя, я так понимаю, прогонять бесполезно? — Я, Антон Андреевич, — шутливо сказал Арсений и тоже встал, — с этого дня ваш банный лист, репей и горькая редька. — Чего только с этого дня, не занижай свои способности, — пробурчал Антон. Всю дорогу до парковки Арсений бросал на него хитрые взгляды, но Шастун к этим взглядам привык. Не надо было ничего спрашивать, можно было только обратный отсчёт вести до момента, когда ехидные замечания — а в том, что это были именно они, он не сомневался, — заполонят всё пространство в черепной коробке и начнут вываливаться изо рта. Так и вышло. Они едва пересекли завесу Под-мирья, когда Арсений повернулся к нему и сказал: — Ты ей нравишься. Олесе этой. — Во-первых, надо составить новую форму, утверждающую порядок нашего общения, и запретить тебе говорить не по делу. Но тогда же ты будешь постоянно молчать, вот так, — Антон несколько раз открыл и закрыл рот, — как рыба. Во-вторых, с чего ты взял. — Я такое сразу вижу, — самодовольно ответил Арсений. — Я тоже на наблюдательность не жалуюсь и такие вещи обычно замечаю, — нахмурился Антон. Олеся была просто вежливой и дружелюбной, а Арсений из-за одного кофе уже готов был придумывать мелодраматический сериал для канала «Домашний». — Ничего ты не замечаешь. — Я же замечаю, когда ты со мной флиртуешь. — Это потому что я знаю, что ты полудурок, и делаю это в лоб. — Всего лишь «полу»? — Антон изобразил встревоженный взгляд. — Ты не заболел? — Нет, но, очевидно, девять попыток убийства как-то на меня повлияли, — мрачно ответил Арсений. — Ты бы тоже не расслаблялся, тебя там что ждёт? Толпа с вилами и факелами? — Это, да, или я медленно зачахну без истинной любви, — кивнул Антон. Арсений положил руку ему на бедро. Пришлось сжать руль покрепче. — У тебя всегда есть я, только попроси. — Я тебе много раз говорил, Арсений: только если ты будешь лежать в хрустальном гробу. — Ну видишь, — он убрал руку, напоследок погладив внутреннюю сторону бедра, скотина, — теперь это всё вполне реальное развитие событий. Арсения Антон встретил, когда тому было четырнадцать, а ему самому — двенадцать. Переехавший из под-Сибири Арсений быстро стал популярен в их магической воскресной школе, собрал круг друзей — их Шастун плохо помнил, но вроде бы Арс дружил с Каем (семья которого придерживалась традиций и всех детей называла Каями и Гердами, что неминуемо привело к путанице) и Катей, которая происходила из семьи Эсмеральды. А плохо Антон это помнил потому, что несмотря на то, что все сказочные семьи действительно были знакомы друг с другом и периодически собирались вместе, внутри всё же существовало разделение, и было оно по уровню благосостояния. Почти все прямые потомки, за исключением, конечно, семьи Робина Гуда, но у них свои идеологические причины, были богаты. На вкус Антона — немного даже неприлично богаты. Хотя так рассуждать, конечно, легко, когда ты сам живешь в зачарованном замке, под завязку набитом антиквариатом, но то, что это несправедливо, в подростковом возрасте как-то не очень рефлексировалось. Арсений же не только не являлся прямым потомком, да ещё и все наследники Белоснежки были как-то излишне заморочены на цифре семь, поэтому семейное древо у них было больше похоже на безобразно разросшийся кустарник. И денег, конечно, на всех не хватило. Хватило только белоснежной кожи, темно-каштановых блестящих волос и чарующей красоты, и Арсению этого отсыпали, пожалуй, слишком много. В общем, знакомы они были достаточно, чтобы Шастун успел понять, что Арсений ему нравится, но недостаточно, чтобы это во что-то превратилось. А после школы их развела взрослая жизнь и попытки найти своё место на стыке между человеческим миром и Под-мирьем. Антона праздное существование не привлекало, поэтому работал он много и упорно, а у Арсения и опции такой не было, поэтому он работал ещё больше: создал своё СМИ с типично арсеньевским названием «Под/над» и начал прикапываться к Шастуну с целью получить информацию о текущих расследованиях. — Ну вроде где-то здесь, — Антон припарковался в ближайшем кармане. Они были в Печатниках, и в просвете между промышленными зданиями виднелась Москва-река. Убийца, получается, работал довольно кучно, Русалочку выловили на Павелецкой набережной, Арсений жил в Марьино, тоже недалеко от реки, единственным отклонением пока что была Золушка, но ту в принципе было сложно застать где-то кроме дома и ступенек её частного самолёта. — Как думаешь, кто? — Ты такой чёрствый стал, — нахмурился Арсений. — Не очень весёлая игра в угадайку. — Согласен, — кивнул Антон. Согласен он не был, потому что минут десять безудержно рыдал после того, как увидел тело Золушки, так что чёрствым он точно не стал, но говорить Арсению об этом не планировал. — Но мне надо думать о деле. — Вот и подумаешь, когда увидим. Увидели они довольно быстро — ворота одного из промышленных комплексов были распахнуты, поблизости стояла машина человеческой полиции, а у забора маячил Стас, явно высматривая Антона. Стас работал следователем в управлении, был чуть старше, и поэтому несколько обиделся, когда на пост начальника управления назначили молодого Шастуна, а не его. Не хотелось думать, что дело было в том, что Стас был потомком ведьмы (Антон, конечно, забыл какой именно, то ли той, что ела детей, то ли той, которую больше привлекали добрые молодцы), но всё равно думалось. — День добрый, — поздоровался Стас, окинув мрачным взглядом их обоих. — Ничего не снимать, — добавил он лично для Арсения, и тот показательно поднял руки ладонями вверх. — Вам не понравится. — Да я как-то и не надеялся, — вздохнул Антон и быстрым шагом — раньше начнут, раньше закончат, — двинулся к месту преступления. Это был костёр. Огроменное кострище со столбом, всё по канонам ритуальных сожжений ведьм. К почерневшему металлическому столбу было до сих пор привязано тело. Антон обошёл вокруг: руки жертвы были обмотаны железной леской, которая всё ещё удерживала запястья. Судя по останкам — женщина, скелет небольшой, но высокий, плечи узкие. Ни волос, ни кожи, чтобы определить что-то ещё, не осталось. — Горела часов пять, моя хорошая, — сказал откуда-то сбоку и снизу голос Гудкова. Шастун отвёл взгляд от раскрытого рта трупа, чтобы увидеть своего любимого судмедэксперта, который сидел на корточках и аккуратно расчищал золу. Гудков к сказочным героям отношение имел весьма опосредованное — ну или на сколько там какой-то труд Аристотеля и энциклопедия Плиния Старшего могут считаться сказками. Сам Гудков слово «Алконост» на памяти Антона произносил всего пару раз, а если уж попадался кто-то чрезмерно любопытный, то чаще отшучивался тем, что он — «симбиоз человека и зимородка». — А личность установили? — Шастун оглянулся на Стаса, но тот покачал головой. — Угу, — промычал Антон и снова вернулся к разглядыванию тела. Делать это с целью понять, не принадлежит ли оно кому-то из его знакомых, а может, даже друзей, было неприятно. Кого же в ходе сказочной истории могли сжечь на костре? — Я знаю, кто это, — упавшим голосом сказал вдруг Арсений. Наклонился и, под протесты Гудкова, разворошил золу, чтобы стало лучше видно то, что привлекло его внимание. Связка чуть оплавившихся золотых браслетов. — Арс… — начал было Антон, но тот уже вытащил телефон и отошёл. — Стас! Записывай: Варнава Екатерина… блин, как её там, Владимировна вроде. Проверьте последнее место, где её видели, дом, работа, подружки, всё такое. Саш, браслеты. — Да понял-понял, — недовольно пропыхтел Гудков, переползая на корточках поближе. — Мальчик твой тут, правда, всё облапал. Но удачно, костёр обычно градусов на восемьсот горит, носила б бижутерию — нам бы так не повезло. Комментарий о том, что им тут вообще никак не повезло, Антон оставил при себе и, похлопав Гудкова по плечу, пошёл к Арсению. Тот, судя по мокрым глазам и всё ещё прижатому к уху телефону, пытался дозвониться до Варнавы. — Она и обычно почти никогда трубку не берёт, — будто оправдываясь, сказал он Антону. — Я ей звоню, а она может через пару дней перезвонить. Так что это ещё ничего не значит! Мало ли, кто браслеты носит! Да? Шаст, да? Шаст, скажи, что да?! — он зажал рот ладонью и отвернулся. Антон подошёл ближе, занёс руку над плечом и так и застыл, не зная, насколько ему сейчас была нужна поддержка. Потом услышал всхлип, мысленно обозвал себя идиотом, приобнял Арсения и потащил к своей машине. Что делать он знал, потому что несколько дней назад ему бы хотелось, чтобы был кто-то, кто сделает это для него. Обнять, отвезти домой, включить что-нибудь очень тупое на телеке, заварить чай и дать хотя бы пару часов поплавать в вязкой дереализации. И это Антон с Золушкой дружил только в детстве, а Арсений с Катей были гораздо ближе. Поэтому те полчаса, что они добирались до Коломенского, он не мешал Арсению плакать. Тот то успокаивался, то снова начинал всхлипывать, и Антон только вытащил пачку салфеток из бардачка и, останавливаясь на светофорах, сжимал его предплечье. Его замок находился на склоне Голосова оврага, поэтому он оставил машину на парковке у отеля и повёл Арсения через парк. В послеобеденное время вторника народу было не очень много, но пару обеспокоенных взглядов они всё-таки словили. Рога Антона, конечно, были зачарованы, так что всё внимание прохожих привлекал только зарёванный Арсений. — Мы куда вообще идём? — спросил Арсений, когда они свернули к оврагу. — Ко мне домой. — Ты что, живёшь в парке? Так мало платят? — О, ты снова шутишь, — хмыкнул Антон и перешагнул через невысокий заборчик. — Это хорошо. — Я не шучу, я полон сочувствия к твоей горькой судьбе, — пробормотал Арсений, вытаскивая из кармана телефон. Через секунду он шумно выдохнул и сел на корточки. — Ответила. Блядским эмодзи. Но она ответила! — он развернул телефон экраном к Антону и ткнул в его сторону. Шастун всмотрелся: под строчками арсеньевских сообщений («Катя, ты где», «Катя, немедленно ответь», «Катя, я найду и прибью тебя») висел эмодзи с танцующей женщиной в красном платье. — Хорошо, — кивнул Антон. — Ты как-то не слишком радуешься, — с подозрением сказал Арсений. — Нет, правда, хорошо. Просто, — Антон пожевал губу, — иногда убийца забирает телефон жертвы, чтобы близкие дольше оставались в неведении. Но это в любом случае хорошо. Секунду. Он набрал Стаса, тот не ответил, пришлось вызвонить Олесю, кратко описать ей произошедшее и отправить в техотдел с просьбой отследить телефон Варнавы. — Всё, теперь ждём. Пошли. Арсений у него в гостях никогда не был — вся та же история с разделением кругов общения по уровню доходов, — и кичиться таким, конечно, было некрасиво, но Шастун всё равно почувствовал некоторый трепет предвкушения, когда, после того как он постучал по одному из дубов, открылся проход к замку. — Сука, — прошептал Арсений, ступая в арку, образованную деревьями с переплетёнными кронами. — Ну, типа приветствую тебя во владениях Красавицы и Чудовища, в данный момент, правда, только Чудовища, — наигранно торжественно сказал Антон и закрыл за ними проход. — Но ты же потомок обоих, — Арсений бросил на него быстрый взгляд, и даже с заплаканными глазами это производило впечатление. Во всяком случае на Антона. На него вообще почти всё, что делал Арсений, производило впечатление. Так что, наверное, показателем это не являлось. — Это ты намекаешь на то, что я красивый? — заулыбался он, но Арсений не удостоил его ответом, а ушёл чуть вперёд, делая вид, что всё его внимание поглощено парком вокруг замка. Парк у Антона и правда был классный. Немного заросший, но это была дань сказке Аксакова, так что неухоженность и лёгкая заброшенность были тщательно продуманы: выглядело мрачно, но вместе с тем очень хотелось взять какую-нибудь толстую книжку и устроиться с пледом у корней ближайшего дерева, чтобы почитать. Когда они подошли к мосту, Арсений прошептал что-то неразборчивое, но явно очень возмущённое. Не то чтобы территория реального мира имела особое значение для размещения зачарованных, но, как Антон понял из заметок прадеда, который занимался возведением замка, наличие Голосова оврага как-то всё-таки помогло организовать ров и в Под-мирье. Так что да, замок у него был окружён рвом, через который тянулся каменный мост. — Не знаю, что чувствую, — сказал Арсений, когда они подошли к дверям. — То ли ты мне больше нравишься, то ли меньше. — Это ты ещё не видел, что внутри. — Трепещу. Антон бы, если честно, хотел, чтобы первым впечатлением Арсения о его замке было что-нибудь красивое, например, то, как свет из высоких витражных окон раскрашивал мраморный пол во все цвета радуги. Или то, как от дуновения ветра из распахнутой двери тихонько и мелодично зазвенели подвески на хрустальных люстрах. Вместо этого первым впечатлением Арсения стали два долбоёба. — О, месье, добро пожаловать! — раздалось слева. — Это же он! Юноша, которого мы ждём! — раздалось справа. — Он снимет с нас заклятье! Арсений не смотрел ни на разноцветные лучи, ни на люстры, ни на огромную лестницу. Он незамедлительно уставился на говорящий подсвечник. Потом перевёл взгляд на говорящие часы. Потом повернулся к Антону. — Ты ёбнутый? — почти ласково спросил он. — Не я, — быстро сказал Антон. — Они. Никакого проклятья уже не существует, этим придуркам просто нравится быть канделябром и часами. Честное слово. Арсений прищурился. Шастун видел, как в этих глазах формировались заголовки в духе «Самый желанный холостяк Под-мирья содержит домашних рабов» и «Моральное чудовище: некрасивая история Антона Шастуна». — Немедленно превратитесь в людей, — не отводя взгляда от Арсения, прошипел Антон. — Ну мы же голые будем, разве так можно перед гостем! Ах, я даже не представился! — Арсений, наконец, отвернулся от Шастуна. — Серж! — сказал Серёжа и поклонился, отчего у него потухла одна из свечек. — Дмитрий, — буркнул Дима без поклонов. — Антох, мы думали, тебя это развеселит. Впервые за долгое время привёл в дом кого-то, а тут весь антураж: сад тёмный, замок мрачный, и мы, канделябр с часами. — Ага, мне тогда, может, превратиться в Чудовище, порычать и поклацать зубами? — А ты можешь? — с интересом спросил Арсений и посмотрел на него, как будто у него были совершенно определённые мысли, чем бы он хотел с Антоном-Чудовищем заняться. — Могу, — сказал Антон и прокашлялся. — Так, ладно, вы оба — превращаться и одеваться. Ты — пошли на кухню. — А там есть говорящий чайничек с чашечкой? — Надеюсь, что нет. На кухне вообще никого не было, что Антону, на самом деле, облегчило задачу: в отличие от своих родителей, он гораздо лучше жил без помощи экономки и слуг. Сам себе он готовил в обычной икеевской посуде, которую подглядел у одноклассников из человеческой школы и незамедлительно потребовал купить домой «нормальные тарелки, а не эти ваши танцующие фарфоровые», пил из кружек, которые насобирал за участие во всяких рекламных кампаниях — особенно он любил большую и красную от Нескафе. Зимой в ней было здорово заваривать сладкий растворимый кофе, устраиваться на подоконнике и смотреть в глубину парка в ожидании, что сейчас из-за дерева выйдёт полярный медведь. Он быстро заварил крепкий чай, сделал несколько бутербродов с ветчиной, закинул это всё на поднос и отправил его в гостиную. Арсений взглядом, полным неодобрения, проследил, как поднос выплыл из кухни, и, передёрнув плечами, пошёл следом. — Я живу на съёмной квартире, — сказал Арсений, когда они оба сели на диван и Антон начал щёлкать по каналам в поисках чего-нибудь отвлекающего и без трупов. — Я знаю, — кивнул Антон, потому что и правда знал: и точный адрес, и даже контакты арсеньевского арендодателя у него были где-то записаны. Не потому что ему это так уж интересно было, а потому что этот адрес и прочие данные у него были примерно на двадцати процентах от общего объёма заявлений, так что со временем въелись в подкорку. Он остановился на Культуре, где для очень странных школьников, вернувшихся с уроков домой, показывали советское «Королевство кривых зеркал». На экране какие-то Биба и Боба пели песенку про козлика, которого съела бабушка. Арсений, казалось, так этим заинтересовался, что начал покачивать головой в такт, но Антон знал, что это была та самая лужа дереализации, в которую надо было провалиться хоть ненадолго, чтобы дать мозгу возможность справиться со стрессовыми переживаниями. Поэтому он тоже увлёкся приключениями Оли, со всеми этими Нушроками и Абажами, и чуть не подпрыгнул, когда Арсений близко к нему придвинулся. Не подпрыгнул, но дёрнулся, за что получил скептический взгляд, после чего Арсений закинул его руку себе на плечо и буквально вдавился в его бок. — Ты бы никогда этого не сделал. — Я планировал, — пробормотал Антон. — Дружеская поддержка, полный пакет услуг. — Ах, дружеская? Куда обращаться для смены тарифа? — ехидно спросил Арсений, но тут же помрачнел: — Мы бы с Катей сейчас напились, а потом поехали куда-нибудь танцевать, — он достал из кармана телефон и включил экран, — больше пока ничего. Желание цепляться за небольшую возможность, что тело принадлежало не Варнаве, а эмодзи прислала действительно она, Антон понимал очень хорошо, но ещё он понимал, что вероятность этого ничтожно мала и… — О, Гудок, — он схватил свой мобильный с кофейного столика и быстро ответил на вызов. — Да. Арсений практически перелёг ему на грудь, чтобы лучше услышать, что говорят в трубке. Совершенно точно существовали другие способы это сделать, и Антон мог бы включить громкую связь, но кто он такой, чтобы прогонять с себя Арсения. — Антошка, новости одновременно хорошие и не очень. Хорошие — это не ваша Катя, так что утри своему мальчику слёзки. Не очень хорошие — это троллиха, зачарованная под эту красотку. Мы тут знатно охуели, когда обгорелый труп начал превращаться. — Чего? — обалдел Антон. — Чего-чего, передаю по буквам: Тотошка, рвота, онагр, лапидарность, лобок и э-э-э, ый. Тролль это, с чарами перевоплощения. Всё, чао-какао, данные передам твоим. — Убью Катьку! — счастливо взвизгнул Арсений, как только Антон отключился. — Сам сожгу, следующее преступление сразу на меня записывай, — он вытащил телефон и начал строчить какое-то огромное сообщение. Антон смотрел на то, как пальцы быстро стучали по экрану, и думал. Тролль с чарами перевоплощения. Где же он это слышал. Что-то очень знакомое. — Бордель! — рявкнул Антон и шлёпнул Арсения по спине. Тот поморщился: — Шастун, я существо нежное, это раз, зачем бордель, если ты всегда можешь заняться сексом со мной, это два. — Прям всегда? — Ну-у-у, — Арсений окинул его задумчивым взглядом. — Пока да. Я в хорошем настроении, — он закинул телефон за спину, в диванные подушки, и одним текучим движением потянулся к Антону. — А когда ты не особо тупишь, оно у меня повышается ещё больше. — Я вообще не тупой, — сказал Антон и сглотнул. — Мне не положено. Наследственность, все дела. — М-м-м, — ответил Арсений и приоткрыл рот, на который Антон незамедлительно уставился тяжёлым взглядом. Он протянул руку и погладил его по щеке, намеренно касаясь кончиком пальца уголка рта. Арсений как-то судорожно вздохнул и забрался на него целиком, седлая бёдра. — Ну, Шастун, — выдохнул он, наклонился и медленно лизнул его щёку. Блядьблядьблядь, пронеслось в голове у Антона. — Это же уже, — прошептал он ему в ухо, чуть касаясь губами на каждом слоге, — слишком долго тянется. Знаешь, как часто я представляю, как ты меня раскладываешь на столе в своём кабинете? — он прикусил его мочку, и Антон довольно позорно замычал. — Каждый раз, как я к тебе прихожу. Каждый. — Именно потому, что это слишком долго тянется, — прохрипел Антон, мягко отталкивая Арсения от себя — тот тут же состроил обиженную физиономию, — мы не будем ничего делать сейчас. Потому что это тоже будет слишком долго. А нам сейчас надо ехать. — Завышаешь планку, — усмехнулся Арсений, беззастенчиво положил руку на пах и с силой сжал. Антон прикрыл глаза с полной уверенностью, что ещё чуть-чуть и он ёбнется. — Не боишься не оправдать ожиданий? — Не боюсь. Поехали сначала в управление, посмотрим на троллиху, а потом съездим кое-куда ещё. — В бордель? — весело спросил Арсений. — В бордель. ••• Морг в управлении занимал целое крыло первого этажа, где по неизвестной причине располагалась и столовая, поэтому народа было всегда много. В начале работы Антона немного смущало такое соседство, но со временем он привык — трупов он видел достаточно, а есть хотелось всё равно. Когда они вошли в прозекторскую, Гудков, близко наклонившись к телу, копался у него где-то в районе диафрагмы. Труп и в самом деле выглядел иначе: гораздо меньше, вряд ли больше полуметра, и шире. — А-а-а, любопытно стало, — Гудок хихикнул, вытянул щипцами маленький кусочек ткани и переложил его в контейнер с формальдегидом. — Что-то новое? — хмуро спросил Антон. Пахло приятно — жареной курицей, — но от того, что источником этого запаха был явно труп, а не гудковский обед в микроволновке, спазмом тут же сжало горло. — Да я тебе и старое пока подтвердить не могу, анализы так быстро не делаются. Так что, может, у нас барышня и не чистокровный тролль, но ты на это посмотри, — он театральным жестом обвёл обгорелое чёрное тело на секционном столе. — Я и без анализов готов поставить сотку, что это троллиха. — Да, Катя точно не такая, — сказал Арсений и сделал шаг вперед, но тут же отступил обратно. — Она у меня длинная. — Во-во, — закивал Гудок, — до превращения у меня тут где-то метр восемьдесят лежало, а теперь хоббит почти. — Значит, либо наш преступник ошибся, либо это другой преступник, — задумчиво протянул Антон и почесал бороду. — Золотые браслеты же у кого угодно могут быть. — А, кстати, про браслеты, посмотрите там, — Гудков кивнул на второй стол. — Я ещё накопал в кострище всякого. На металлической поверхности тускло поблескивали чуть оплавленные и испачканные золой украшения: две связки браслетов, один отдельный, побольше, очевидно, на щиколотку, моток золотых цепей с кулонами и крупные серьги-кольца. — Вот этот, — Арсений потянулся, и Антон шлёпнул его по руке, — вот этот, — он указал пальцем на кулон в форме вытянутого сердечка, — точно как у Катьки. И вот этот. И этот. — А Катя ваша, что, Эсмеральда? — спросил Гудков за спиной. — Эсмеральда, — подтвердил Шастун. — Ну, короче, в бордель всё-таки надо. Спасибо, Саш! — сказал он и пошёл к выходу. — Так что за бордель? — Арсений нагнал его в коридоре. — Не было у тебя такого, Арс, что очень хочется с кем-то потрахаться, но ты понимаешь, что тебе точно ничего не светит? — Антон кивнул постовому и вышел на улицу: уже стемнело, в Под-мирье зажглись газовые фонари, а сквозь завесу было видно, что в человеческом мире включились электрические. — Нет, если я хочу с кем-то потрахаться, то максимум, что было — это нелепые обещания поебаться попозже, а то секс будет такой до-о-олгий, что надо брать отпуск. А так обычно все соглашаются сразу. — Не сомневался в тебе, — хмыкнул Антон. — Но менее удачливым приходится либо смиряться, либо идти в место, где проститутка может превратиться в любое существо, какое только ни захочешь. — Это же пиздец! — Как и проституция в целом, — Антон пожал плечами и, пощёлкав плохо работающей зажигалкой, закурил. — Получается, можно поебаться с моим телом без моего ведома?! — Ага. Как ты понимаешь, тема популярная в определённых кругах, а работать туда идут не от жизни хорошей. Вот, например, тролли. — Я понял, то есть кто-то захотел поебаться с Катей, на троллиху наложили чары, а потом убийца… Хм, думаешь, это убийца с Катей захотел поебаться? — Не, вряд ли. Нашему убийце же нужны настоящие потомки сказочных героев. Я думаю, что троллиха скорее всего не сняла чары, когда покинула бордель, и пошла по каким-то своим делам. И вот тут-то её и поймали, — Антон нащупал в кармане ключи от машины. — В общем, поехали в бордель, поспрашиваем. О борделе Антон узнал около полугода назад в тоже довольно неприятных обстоятельствах — хотя как что-то, связанное с борделем, может быть приятным, — проезжал мимо не особо приметного старого купеческого домика в центре Москвы, вдруг увидел, как из его дверей вышла Оля — как обычно, в красном плаще, будто тридцатилетнюю женщину всё ещё можно было заставить выглядеть как Красная Шапочка. Он остановился, чтобы поздороваться, но когда он её окликнул, Оля уставилась на него без тени узнавания во взгляде. Если бы Антон не был так близко — их разделяло пару метров тротуара, — и если бы это была не Оля в своем красношапочном аутфите, подобранном бабушкой с замашками диктатора, он бы поверил, что обознался. Но это была она, только смотрела на него испуганно, явно не узнавая, а затем вдруг резко сорвалась с места и скрылась за дверью, из которой и вышла. Потом Антон всё это раскрутил. Бордель появился не так давно, заправлял им тип — как положено по статусу крайне мерзкий и скользкий — по фамилии Добровольский. Он сначала попытался предложить Антону крышевать своё заведение, а когда это не сработало, внаглую заявил, что денег у него много, на многолетнюю тяжбу хватит, а никаких законов, запрещающих то, чем он занимался, не было. Последнее было, к сожалению, правдой. Свод законов Под-мирья был крайне плохо написан и структурирован, так что вполне адекватные двадцать лет за убийство в нём соседствовали с «Куда стрела упадёт, там и судьба (Подпункт 1.1. Да, даже если это лягушка. Подпункт 1.2. Да, даже если это жаба)». Поэтому, пока не было поводов к открытой конфронтации, Антону пришлось от борделя отстать. — К Павлу Алексеевичу, — сухо сказал он в коммутатор у двери. — Шастун. Дверь тут же мелодично пиликнула, открываясь. — Я напишу такую статью, — зашептал Арсений, пока они поднимались по узкой чёрной лестнице на верхний этаж. — Такую статью. Всё Под-мирье на уши встанет. — После окончания дела, — напомнил Антон. — После окончания дела, — кивнул Арсений. — Но такую статью!.. Добровольский при их появлении даже встал. Какой радушный хозяин, очень мило. — Антон Андреевич, — широко улыбнулся он и всплеснул руками. — И, вот это да, сам Арсений Попов! А я у вас как раз подумывал заказать рекламу в «Под/над». — Я вам сделаю рекламу, — натянуто ответил Арсений. — Как чудесно, когда устремления сходятся в одной точке. Чай, кофе, коньяк? — Нет, спасибо, — отрезал Шастун. — Пал Алексеич, всех цыплят по утру досчитались? — он прошёл ближе к дубовому столу и сел в кресло напротив. Арсений пристроился в соседнем. — Прошу прощения? — Добровольский посерьёзнел. — Каких цыплят? — Тролли, говорю, у вас не пропадали? — Антон Адреевич, мы с вами взрослые уважаемые люди, давайте без загадок, — Павел положил в стакан камни, налил коньяк и сел на угол своего стола. — По порядку. — Сегодня ночью, — заунывным голосом служащего правопорядка заговорил Антон, — было совершено убийство путём сожжения на костре. Тело пострадавшей сначала было опознано как один человек, а через пару часов почему-то вдруг стало сантиметров на тридцать короче и значительно больше в объёме. Структура черепа, — тут он решил приврать, Гудок ничего такого не говорил, — позволяет утверждать, что это тролль. И вот я почему-то сразу подумал о вас, Пал Алексеич. Добровольский закусил губу. — Кем она была до этого? — Подозреваем, что Эсмеральдой. — Понятно, — он резко отставил стакан с коньяком, поднялся, подошёл к зашторенной стене и отдёрнул ткань. Арсений тут же подскочил. — Нет-нет, уважаемый, — Добровольский поднял ладонь в успокаивающем жесте. — Простите, что не предупредил. Это не то Зеркало. Это локальное, только для внутреннего пользования. Предположительно незарегистрированное, сделал себе мысленную пометочку Шастун. Вряд ли из-за незарегистрированного зеркала удастся накрыть бордель, но вдруг пригодится. Локальное или нет, а зеркало подчинялось тем же правилам, так что Добровольский, чуть стушевавшись, произнёс: — Зеркало, зеркало, скажи, да всю правду доложи: где Кидлюква? На зеркальную поверхность набежал туман, а через пару секунд клубы рассеялись, показывая подрагивающую, но легко узнаваемую картинку: секционный стол с лежащим на нём обугленным телом. — Кхм, ну, получается, что наша, — вздохнул Павел и задёрнул штору. — Антон Андреевич, готов оказывать всяческое содействие. — Не сомневался, — буркнул Антон. — Список её клиентов за последний месяц. Добровольского перекосило. — Антон Андреевич, концепция моего заведения предполагает полную анонимность, я никак не могу… — Пал Алексеич, — перебил его Шастун. — Закона о запрете борделей и проституции у нас, может, и нет, а вот закон о воспрепятствовании следствию есть. Сроки там в зависимости от серьёзности преступления, но я вас заверяю, дело достаточно серьёзное. — За последнюю неделю, — быстро сказал Добровольский. — Две. — Пару минут, — кивнул Павел и вышел из кабинета. Пока его не было, Арсений вытащил телефон и сделал несколько фотографий, продолжая неодобрительно коситься на штору. Вернулся Добровольский с листом А4, получив который, Антон тут же направился к выходу — оставаться здесь было неприятно. От мысли, что он может наткнуться на проститутку, выглядящую как Золушка, становилось дурно, поэтому на бумажку он посмотрел, только когда они с Арсением сели в машину. — Вот же блядь. Можно было не торговаться о неделях, потому что в самом верху списка, что, очевидно, означало недавнее посещение, стояло знакомое имя. Шеминов Станислав Владимирович. ••• Конечно, Стас уже съебался. Он, наверное, съебался ещё после обнаружения трупа и слов Арсения о том, что это Катя. Олеся, которая собиралась домой, была поймана и отправлена обратно на их этаж с задачей проверить все списки пассажиров на сегодняшних самолётах и поездах. Но это, если честно, было больше для проформы: если кто-то из Под-мирья скрылся, найти его было практически нереально. Насколько Антон знал, Стас мог сейчас находиться в какой-нибудь под-Мексике и добраться туда с помощью незарегистрированного волшебного шкафа. Поэтому, нагрузив подчинённых довольно бесполезными задачами, которые были хороши только для очистки совести, и на ходу дочитывая лабораторное заключение о яде в арсеньевских яблоках — ничего смертельного, просто сильный транквилизатор, который вырубил бы часов на пятнадцать, — Антон вернулся в свой кабинет, где оставил Арсения, и замер в дверях. Арсений сидел за его столом и что-то сосредоточенно набирал в телефоне — это вообще было его естественное состояние, скорее всего, он там писал статьи и подводки, или что там ещё пишут главные редакторы. Он сдул упавшую на глаза прядку, потом раздражённо заправил её за ухо, и Антона это неожиданно так сильно умилило, что он незамедлительно решил подумать о сексе, потому что всё это тепло в груди было как-то слишком. — Поехали ко мне, а? — тихо спросил он. Арсений поднял глаза от телефона и улыбнулся. Доехали они быстро: вечерние пробки уже рассосались, а до утренних оставалось часов пять. В парке Антон тоже решил темпа не сбавлять, и до замка они почти добежали — Арсений его даже немного обгонял, — потому что притворяться, что они совсем не спешат, друг перед другом смысла не было. — Ого, второй раз за год, — поприветствовал их Серёжа, на этот раз в человеческом обличьи, за что Антон был ему благодарен. За комментарий, правда, не очень. — За год, Шастун? — хихикнул Арсений. — За го-о-од?! — Ой, заткнись, — сказал Антон и потащил его за собой по лестнице. В спальне он практически швырнул Арсения на кровать и собрался было упасть сверху, как тот остановил его, упёршись в грудь ногой. — Сначала Чудовище, — сказал он. — Я что, недостаточно чудовище для тебя, — закатил глаза Антон. — Ты что, фурриёб? — Фу, Антон, — поморщился Арсений, но тут же хитро улыбнулся и подмигнул. — Но если и да, то как я могу упустить такой шанс? — Ладно, — вздохнул Антон, отошёл, стянул носки и ремень и с сожалением оглядел одежду — рубашку и брюки было немного жалко, но Арсений явно оценит рвущуюся на теле ткань, и кто он такой, чтобы лишать человека реализации кинков. Превращаться было совсем чуть-чуть неприятно от того, как раздвигались и удлинялись кости и нарастали мышцы, но в основном щекотно из-за отрастающей шерсти. Рога вытянулись, увеличиваясь, чуть раньше, чем подстроился позвоночник, и под их тяжестью Антон качнулся, сразу же выравниваясь и осматривая себя. Рубашка ожидаемо порвалась, остались лишь воротник, манжеты и полосы ткани на налившихся грудных мышцах, Антон расстегнул чудом уцелевшие пуговицы и стряхнул останки сорочки. Брюки просто разошлись по боковым швам и упали сами где-то в процессе превращения. А потом он поднял взгляд на Арсения, и сразу понял, что решение это было правильное и в жопу все рубашки. Тот лежал, приподнявшись на локтях, и смотрел на Антона. Рот приоткрыт, щёки раскраснелись, грудь вздымалась от тяжёлого дыхания, и, наверное, если бы Антон присмотрелся чуть лучше, то увидел бы текущие слюни. — Е-е-ебать, — хрипло прошептал Арсений. — Я — фурриёб. — Поздравляю, — пророкотал Антон, и Арсений дёрнулся, глаза округлились. — Скажи ещё что-нибудь, — потребовал он. — Арсений, — сказал Антон, намеренно растягивая «р», — ты — фурриёб, и сейчас я тебя трахну. У Арсения закатились глаза, но он быстро опомнился и подскочил, оказавшись непривычно маленьким рядом с Шастуном, который в облике Чудовища вырастал головы на три. — Нет-нет, выебу, это, конечно, да, но у меня другие планы, — он положил ладони Антону на грудь, с силой огладил мышцы и сжал, зарываясь в густую шерсть. — Сейчас умру, — прохныкал он, скользнул по груди вверх, чуть сжал шею, а потом положил пальцы на его щёки. — А глаза у тебя такие же. Антон не собирался целовать Арсения сейчас — слишком много острых зубов, — но очень захотелось. Арсений уткнулся носом ему в шею, абсолютно беззастенчиво и шумно понюхал его, проскулил что-то совсем неразборчивое и вдруг стёк вниз. — Ну, ебаться мы так не будем, — сказал он, потёрся щекой о его бедро, и — Антон чуть не задохнулся, — лизнул его член от основания до головки. Минусы минета в облике Чудовища: шерсть неприятно намокает от слюны. Плюсы минета в облике Чудовища: в Арсении слишком силён соревновательный дух, поэтому он постоянно пытался заглотить член целиком, и у него не получалось, но пытаться он не переставал. Хотя у Антона сейчас было больше мышц, чем обычно, и были они гораздо сильнее, колени почему-то всё равно подгибались. Арсений сосал с каким-то подозрительным удовольствием, Шастун даже начал верить, что весь этот флирт и рассуждения о сексе в его кабинете были не просто способом его смутить, но вполне искренними признаниями. Ещё Арсений не стеснялся, и тут, по мнению Антона, мог бы быть и поскромнее, потому что от всех этих причмокиваний, пошлых хлюпаний и периодического восхищённого бормотания, у него в голове всё заволокло густым туманом, сквозь который прорывались только ощущения губ Арсения, его горячего рта и языка. Когда он опустил взгляд, стало хуже и лучше одновременно, потому что вид растянутых губ, пальцев на его члене и этих глаз — которые Арсений, конечно, незамедлительно на него поднял, — сейчас таких тёмных, совсем белоснежковских, выбили из него дух и остатки здравомыслия. — Охуеть, — подытожил Арсений, вытирая лицо и шею краем простыни, пока Антон, упёршись лбом в резной прикроватный столб, пытался отдышаться. — Ну теперь я от тебя не отстану. Давай, превращайся обратно. Возвращаться в человеческое тело было проще и совсем безболезненно, только голова чуть закружилась, пока давление и кровоснабжение подстраивались под новые параметры тела. Антон заполз на кровать, откинул одеяло и вытянулся. Если честно, трахаться не особо хотелось, потому что превращение и оргазм в образе Чудовища отняли слишком много сил, но потом он скосил взгляд на Арсения, который стягивал с себя свитер и джинсы, и резко передумал. Он мог сколько угодно шутить о том, что Арсений — фурриёб, и, в общем-то, и планировал это делать в будущем, но если и было что-то ещё более жалкое и подходящее для насмешек, так это то, насколько Шастун был Арсениеёбом. Он был поклонником на грани помешательства, и эта грань размывалась с каждым открывающимся миллиметром светлой кожи. Он и геем-то был исключительно для Арсения. — Я вообще не из стеснительных, — смешливо сказал Арсений, становясь коленями на кровать, — но ты так смотришь. — Большой фанат, — улыбнулся Антон. — Ну, это я вижу, — хмыкнул Арсений и многозначительно посмотрел на его член. — Хотя, если честно, сложно оценивать твой член, когда я только что видел тако-ое. — Во-первых, и не оценивай, — Антон поймал его руку и потянул на себя, заставляя лечь сверху, — во-вторых, это тоже был мой член. — М-м-м, мысль о том, что это тоже твой член, мне нравится, — улыбнулся Арсений, приподнимаясь на локтях и нависая над ним. — Ну что, Шастун, конец многолетнего томления? — Прям многолетнего? — У меня пару лет. Антон не стал говорить, что у него точно лет пять, а просто обхватил ладонью затылок Арсения, притянул его ниже и поцеловал. Губы у него были припухшие (и от мысли, почему, у Антона даже за закрытыми веками подзакатились глаза) и гладкие. Он прошёлся краткими поцелуями по верхней и нижней губе — Арсений улыбнулся, — лизнул ямочку над верхней и скользнул языком в приоткрытый рот. Арсений целовался удивительно нежно, будто только что не отсасывал ему, а впервые встретил Прекрасного принца в лесу. Он провёл рукой по лицу Антона, погладил скулу, бережно, ласково. А потом его пальцы натолкнулись на рог, тут же обхватили его, и Арсений выдохнул: — Сука, Шастун, как же у меня от тебя отъезжает крыша. — Это хорошо или пло… — но Арсений поцеловал его ещё раз, глубже, обхватывая рога обеими руками, и это на самом деле было приятно, потому что от давления что-то будто щекотало под скальпом. Антон огладил его плечи, провёл по напряжённой спине, пробежался пальцами по рёбрам, от чего Арсений фыркнул ему в рот, а потом схватил за талию и рывком перевернул их. — Красивый, мудила, — сказал Антон, садясь и оглядывая лежащего под ним Арсения. — У Волшебного зеркала спросил, или сам догадался? — Провёл очень тщательное расследование, — пробормотал Антон, наклонился и провёл языком от солнечного сплетения до ключиц. — Слюнявое животное, — очень довольным голосом сказал Арсений и взвизгнул, когда Антон прикусил его сосок. Про животное было, конечно, правдой: Антону Арсения хотелось облизать целиком, обнюхать каждый кусочек кожи и чуть ли не сожрать, и тот ему, конечно, это всё позволял — подставлялся, стонал, выгибался, разводил ноги, просил больше пальцев и вообще без пальцев и растяжки, и «просто выеби меня уже наконец». Антон честно пытался выдерживать ритм, найти наиболее удобный угол, а ещё хотелось постоянно трогать член Арсения — плотно прижатый к впалому животу и истекающий смазкой, — но в какой-то момент этого всего стало слишком много. Разметавшийся по постели Арсений был такой красивый, такой невозможно горячий внутри и так сладко стонал, что Антон забылся. Не то чтобы он гордился своей чуть большей, чем нормально для человека, силой, но он уже вообще забыл, что такое гордость, приличия и какие-то там ещё моральные штуки. Поэтому втрахивая уже не стонущего, а только тяжело и быстро дышащего Арсения в кровать, Антон успевал осмыслять только простые вещи: жарко, узко, невыносимо, Арсений, Арсений, Арсений. ••• Они стояли в зачарованном парке. Совсем не такой, как у Антона, этот был аккуратно выстрижен и выровнен под линеечку. Даже листочки на кипарисах, казалось, сами прижимались к деревьям, чтобы образовать идеальные конусы. Пока они добирались по дорожкам до места преступления, Арсений, не останавливаясь, бухтел о том, что их всех надо раскулачить. И только у розовых кустов, рядом с которыми стояли две банки с краской — конечно, белой и красной, — он притормозил и одобрительно хмыкнул. — Так, ну это, получается, не Стас, — задумчиво сказал Антон, глядя вглубь ямы, из которой только что вытащили Алису. Тело уже увезли, поэтому и оставалось только глубокомысленно пялиться в дыру. — Какой ты умный, — съязвил Арсений. Эта Алиса была подростком, но с ней и Антон, и Арсений тоже были знакомы, потому что её мать — тоже, конечно, Алиса, — училась с ними в одно время, правда, на несколько классов старше. Кроме того, что чувство вины у Шастуна разрослось до пугающих масштабов (хотя он всегда говорил, что смерть ребёнка не более ужасна, чем смерть человека любого возраста, но смотреть на тонкие переломанные руки и ноги было невыносимо), он ещё и разозлился. На убийцу, на себя, на всё управление и Под-мирье. — Нет, ну подожди, — вздохнул Антон, — мы до сих пор не можем с точностью утверждать, что он уехал. Может, прячется где-то. Они оба были невыспавшиеся, только Шастун выглядел как говно, а Арсений, конечно, замечательно, будто не трахался полночи, а проспал положенные восемь часов. — А ваш Стас такой отчаянный, что будет убивать, даже если все уже догадались, что это он? Нет, не думаю. Это не он. — Ненавижу домыслы и умозаключения, — пробурчал Шастун. — Хочу прямых доказательств. — Ага, чтобы фотки с места преступления тебе сразу скидывали. И, судя по раскрываемости, тебе с этим не везёт? — Арсений поцокал языком. — Что за преступники пошли. Я думаю, что Стас виновен только в том, что трахался с троллихой в облике Эсмеральды. И свалил, потому что это не просто не очень красиво для стража правопорядка, но ещё и довольно жалко в целом, — Антон сжал губы, чтобы не пошутить про то, что Арсений вчера трахался с кое-кем похуже, чем тролль-Эсмеральда, но тот поймал его взгляд и заулыбался: — То, что сделал я, — это практически подвиг. Поступок, достойный героя. — Завалил чудовище? — Вымотал зверя, — усмехнулся Арсений. — Ладно, мне надо домой, хочу переодеться. Подвезёшь? Такой шанс понервировать его тем, что он знает, куда ехать, хотя никто вслух не проговаривал адрес, Шастун упустить не мог, поэтому, конечно, поехал. — Ты действительно фанаточка, — умиленным тоном сказал Арсений, доставая ключи. — И совсем не стрёмный сталкер. Квартира у него была светлая и маленькая: тесный коридор, две комнаты и кухня. И хотя и съёмная, но заметно арсеньевская — на обувнице у входа лежала груда перепутанных проводов, которые свисали почти до пола, будто ветви растения. В спальне, куда любопытный Антон, конечно, заглянул, половина кровати была даже не расправлена, а занята книгами, внешними жесткими дисками и распечатками. Одна из стен была увешана вырезками статей в рамках — Антон пригляделся, — авторства Арсения. За уголок одной из рамок была воткнута фотография: подросток-Арсений, длинный и тощий, и Катя Варнава, попухлее и гораздо больше похожая на Эсмеральду, чем сейчас, когда она перекрасилась и поменяла цвет глаз. Вторая комната явно была кабинетом, хотя в случае Арсения всё выглядело так, будто у него была спальня-кабинет, кабинет-кабинет и, наверное, кухня-кабинет. Но здесь был длинный икеевский стол, заваленный техникой и бумагами, и маленький диванчик, на котором, наконец, обнаружились признаки не только рабочей стороны Арсения — на синих подушках была разбросана одежда. — Прости, слуг не держу, — сказал Арсений, который всё это время ходил за Антоном следом, но осматриваться не мешал, только пыхтел в затылок. — Ничего, хочешь, канделябр подарю? — Говоришь как рабовладелец. На кухне у Арсения было пустовато, будто никто ей особо не пользовался, у окна стоял стол, а на столе лежало большое красное яблоко. Арсений выругался, а у Антона в голове моментально закрутились мысли, проворачивая шестерёнки нейронных связей — они сегодня были такие же злые и уставшие, как сам Шастун. — Арсений, — сказал Антон, когда шестерёнки докрутились. — Я придумал. Мы засунем тебя в хрустальный гроб. Арсений закатил глаза. Покорно выслушав все шуточки про свои сексуальные фантазии, Антон поделился своими умозаключениями: если все убийства, произошедшие у реки, подразумевали, что похищение жертвы или даже само убийство происходило в другом месте, то в случае с Золушкой и Алисой преступник каким-то образом попадал на частные территории с усиленной защитой. Это в квартиру Арсения любому магическому существу попасть было легко, а провернуть такое с зачарованными местами вроде особняка Золушки или поместья Алисы было совершенно невозможно. — Они точно были знакомы с убийцей, — оживлённо закивал Арсений. — Всё-таки кто-то из своих? — И тут ты нам и нужен, — сказал Антон и ткнул пальцем в яблоко на столе. Его тут же неумолимо к нему потянуло, поэтому, сделав усилие, он отвернулся. — В твоих яблоках не яд, а транквилизатор. — Довольно глупо, — поморщилась жертва покушений на убийство. — Зачем погружать меня в сон, если можно сразу убить? — Я думаю, что дело в очень серьёзном подходе к выполнению сказочных условий. Возможно, так было бы легче поместить тебя в хрустальный гроб, а там уже решить, что с тобой делать. — Белоснежка казалась гномам спящей, а очнулась она, когда изо рта выпал кусочек отравленного яблока, — задумчиво протянул Арсений. — Наверное, смертельно отравленное яблоко мне подкинут после. — Вот на это я и рассчитываю, — радостно сказал Шастун. — Ты сам себе напишешь некролог, мы засунем тебя в гроб и поставим на видное место. А дальше будем ждать. — А гроб мы где возьмем? Как ты понимаешь, у меня его нет. — Что за Белоснежки пошли, никакого приданого, — фыркнул Антон. — Не переживай, у меня есть. К слову о незарегистрированных магических предметах: у Шастуна в подвале таких было очень много. И то самое Волшебное зеркало, и серебряное блюдечко с наливным яблочком, и парочка хрустальных гробов, и зачарованные шкафы всех форм и размеров, и несколько ковров-самолетов, и магическое веретено, а также вещи менее значительные, вроде ящика с пряжей и волшебными клубками, скатертей-самобранок и старых вонючих сапог-скороходов. Ещё подвал оказался отличным местом не только для хранения артефактов, но и для того, чтобы потрахаться с Арсением, удерживая его на весу у пыльного шкафа. В какой-то момент они чуть не провалились внутрь, но Антону, если честно, даже смена климата и появление фавна в тот момент бы не помешали. Место преступления постарались инсценировать достаточно достоверно: Арсений уехал к себе, челюстью из магазина приколов откусил кусок яблока, а потом выключил свет во всей квартире и, на всякий случай, большую часть ночи провалялся на кухне, чтобы в случае появления убийцы моментально изобразить летаргический сон. Антон эту ночь провёл в служебной машине под подъездом Арсения, но все эти предосторожности, как он и думал, были лишними. Убийца совсем отчаялся, что Арсений откусит яблоко, наденет корсет или причешется гребнем, поэтому даже яблоки и те, кажется, присылал уже без особой надежды, а скорее из принципа. Но утром Антон сделал вид, что приехал к Арсению, открыл квартиру выданными заранее ключами, потрындел с ним немного на кухне о том, как у обоих болели спины и совсем не от того, от чего хотелось бы, а потом вызвал наряд. После бессонной ночи Арсений, казалось, действительно умудрился заснуть, и, пока его везли в управление, чуть ли не храпел, так что Антону пару раз пришлось незаметно пинать чёрный мешок. Гудков констатировал, что пациент жив, просто спит, Шастун изобразил удивление, которому Гудок, кажется, не поверил, но ничего не сказал. Если убийцей был Саша, то этот план был не просто провальный, а даже опасный, но Антон хотел верить, что разбирается в людях. А ещё, что Алконост действительно символизирует божье милосердие и Гудков не будет настолько выходить из характера. Гроб решили установить в редакции «Под/над», хотя Шастуну это показалось странным, но Арсений горячо утверждал, что в каком-то союзе писателей так и делали, а он ничем не хуже Ахматовой. В этом Антон не разбирался и не особо-то и хотел, зато разбирался в том, что холл на первом этаже редакции был удобным местом для наблюдения. Здание «Под/над» в Под-мирье копировало какую-то то ли человеческую поликлинику, то ли отделение почты и было небольшим, всего в два этажа, очень квадратным и линейным: прямые коридоры и геометрически простые помещения. В холле, сразу за пропускными турникетами, возвышался остеклённый охранный пункт, и в нём-то, после окончания рабочего дня редакции, Шастун и спрятался, кое-как вытянув ноги под стойкой. Периодически он выглядывал, чтобы посмотреть на Арсения в гробу — тот лежал ужасно красивый в синем костюме, будто и в самом деле мёртвый, такой бледной казалась кожа через гробовое стекло. Антон не без удовольствия подумал о том, что воротник рубашки скрывал, как хорошо на этой коже смотрелись засосы, как вдруг входная дверь скрипнула — не открываясь, но пропуская. У турникетов, напряжённо всматриваясь в хрустальный гроб, стояла Олеся. Ну, конечно. Если бы он был мисс Марпл, то сообразил бы быстрее, но Шастун, получается, тянул только на мисс Мурпл в роли мисс Бурпл. Всего-то надо было объединить свои гипотезы — это был кто-то, кого хорошо знали убитые, но ещё это был потомок сказочного злодея. И милая стажёрка Олеся, которая тусила и у Золушки, и у Алисы, и вообще всем нравилась, кроме Арсения, подходила идеально. Жаль, что Антон не додумался до этого чуть раньше. Хотелось, конечно, выскочить и задержать её немедленно, но надо было терпеть — сейчас Олеся ещё может оправдаться, что просто пришла попрощаться с пра-пра-много-раз-пра-пасынком своей бабки. Не чужие, всё-таки, люди. Но вот она подошла к гробу, достала из сумочки что-то маленькое — кусочек яблока, догадался Антон, хотя за её спиной ему не было видно, — тихонько скрипнули золотые петли гроба. — Бу, — сказал Арсений. — Ёб твою мать, блядь! — сказала Олеся, и тогда Антон включил свет. Потом, на магическом суде, Олеся будет говорить, что это всё было очень несправедливо: сказочные злодеи становились так же популярны, как и герои, но у большинства из них, за очень редким исключением, не было ни денег, ни недвижимости, ни власти. И что система была выстроена так, что ничего из этого потомки злодеев получить не могут. После, правда, Олеся добавит, что виноват в этом был какой-то переходный период и начавшаяся эра Водолея, что окончательно убедит Антона в том, что лучше верить в сказки, чем звёздам. Но это всё будет потом, а сейчас оперативная группа вывела Олесю, холл редакции опустел, и в нём остались только Антон и сидящий в гробу Арсений. — Секс в гробу? — подмигнув, спросил он и похлопал по шёлковой подушке. — Ты хоть представляешь его ценность, — покачал головой Шастун. — А мы его разобьём. — Я вот, знаешь, лежал и думал, а не кажется ли тебе, что ты так же не этичен, как Британский музей? — Антон вопросительно на него посмотрел. — Ну почему у тебя в подвале гроб, который должен принадлежать моей семье? — Арсений лёг обратно и сложил руки на груди, как гоголевская панночка. — Я вот даже чувствую что-то такое родное и понятное, а для тебя это, наверное, просто стеклянная коробка. — Я могу тебе его подарить, — сказал Антон, наклоняясь. — И где я его поставлю в своей двушке? — скривился Арсений. — Ну поставь его у меня. — Тогда это какой-то хуёвый подарок, Антон. — Он станет отличным, если ты переедешь вместе с гробом, — пояснил Шастун и поцеловал его. Это была, конечно, немного странная сказка, в конце которой целовались Чудовище и Белоснежка, но технически Чудовище всегда было принцем, а Добро победило Зло, и, если честно, в гробу Антон видел все остальные, гораздо менее значительные, отступления от канона.