***
Утро спустя два дня начинается со звонка на телефон. Феликс вымученно стонет, переворачивается со спины на левый бок и не глядя отвечает, слыша бодрый голос нового знакомого: — Собирайся, через полчаса жду тебя одетым около дома. И возьми с собой кепку какую-нибудь, а то я боюсь, что ты словишь солнечный удар. — У меня ничего нет... — Мда, и зачем ты вообще приехал сюда? И Хенджин просто сбрасывает, не давая вставить ни слова. Что ж, ладно, и такое бывает. Феликс поднимается с матраса в самом углу комнаты и выглядывает в окно: так же жарко и солнечно, а на часах только десять. Зачем так рано подниматься? Хенджину совсем нечего делать? Не зная никаких подробностей, Ли чистит зубы, параллельно роется в чемодане в поиске шорт и футболки, а затем умывается. В телефоне по-прежнему пусто — Феликс никогда не был окружен людьми. — Ты опоздал на пять минут, — Хенджин усмехается и кидает знакомому белую панаму. Черные волосы убраны под такую же панаму, и бледно-синяя майка выпущена из-под шорт до колен. — Ты даже не дал мне позавтракать. Куда мы едем? — Сначала дойдем до бабушки, а потом отправимся в Асакусу, — Хван обходит спешащих на работу людей и уверенно идет вперед. Ли ничего не остается, он делает то же самое, нахмурившись в вопросе. — Что такое Асакуса? — Ты действительно не подготовился, — усмешка касается пухлых губ. — Обычно там обитают туристы. Это что-то типа места, где много еды, гейш и приколов. — Мы будем много есть, смотреть на гейш и приколы? Хенджин останавливается рядом с кафе, выгнув брови в иронии и поправив сумку на плече. Если приглядеться, внутри можно заметить несколько человек за столиками и у прилавков. Видимо, выпечка бабушки и вправду всем нравится. Оказывается, она кореянка с японскими корнями, большую часть своей жизни работающая в кафе-пекарне, но при этом она тоже владеет корейским, даже несмотря на то, что каждый день вынуждена общаться на японском с жителями Токио. Наверное, на корейском она разговаривает только с внуком. Хенджин снова покупает холодный чай и не дает Феликсу посмотреть в сторону прилавков с теплой выпечкой. — Эй, я имею право на еду! — Поешь, когда будем в Асакусе. Тут недалеко. Феликс с обреченным вздохом принимает свое поражение. Пока что ему не очень нравится в Японии. Дома одинаково серые, толпы людей, жара и главное — хочется есть, желудок недовольно урчит снова. Хенджин только смеется, пока они едут в метро, держась за желтые поручни в виде треугольников, но в конце концов он, кажется, сжаливается над знакомым и достает из сумки на плече вчерашние моти-дайфуку бледно-розового цвета. Феликс удивляется. — И зачем тогда нужно было меня мучить? — Я решил изменить маршрут, поэтому сейчас мы покупаем билет на телевизионную башню, а потом поедем, куда и собирались. Хенджин слишком странный. Когда они оказываются в башне, Феликсу открывается невероятный вид на город — домов так много, и все они кажутся маленькими с такой высоты. Где-то вдалеке видна Фудзи. — Там мы тоже побываем, — произносит Хван, включив фотоаппарат. — Не знаю, как у тебя со зрением, но я могу приблизить так, что ты увидишь каждый дом, — он улыбается, крутит что-то на объективе — Ли полный ноль в фотографии — и фотографирует. — Во. Феликс видит на экране какое-то коричневое здание, отчетливо напоминающее очередной офис, которых в Токио куча, а на следующем снимке черно-белые, серые, кофейные дома, будто снятые с крыши дома напротив. Где-то видится река, пересеченная мостом с голубой аркой. Переведя взгляд с экрана на то, что действительно сейчас находится за окном, Феликс раскрывает рот в шоке. — Охуенно, — говорит он. Хенджин с усмешкой отвечает: «Еще как». На улице все та же погода, но они идут пешком, потому что так Феликсу удастся рассмотреть город получше. Люди, пешеходные переходы, машины, очередной мост с высокими красными фонарями через реку Сумида, и Хенджин негромко произносит: — Все, мы в Асакусе. Вокруг все забито теми же зданиями, но уже с ресторанами, кафе и магазинами на первых этажах. Пахнет едой и растениями на тротуарах. Японки прогуливаются в традиционных японских кимоно всех возможных цветов и узоров. Хенджин покупает булочку с тягучим сыром в одном из заведений — она красиво упакована в тонкий бумажный пакетик с рисунком девушки и надписью на японском, — а уже в другом заведении Феликс голодными глазами смотрит на митараши данго с застывшей глазурью из соевого соуса. Цитата: «Представь, что мы в аниме». Вечером, когда темнеет и улица украшается ярким светом фонарей, заполняясь большим количеством людей, Хенджин тянет Феликса в крохотную забегаловку и уговаривает попробовать мраморную говядину. Сегодня Феликс, прощаясь со своим улыбчивым знакомым в белой панаме, получает дикую усталость в теле, несколько фотографий на фоне вида из телебашни и на фоне самой телебашни и гастрономический оргазм. Первый в жизни, кстати. Это было действительно вкусно.***
Поэтому весь следующий день Ли проводит дома, отказавшись от поездки в какое-то суперское место. Его по-прежнему мучает усталость, так что он валяется на кровати под стареньким кондиционером, повидавшим многое, если судить по устрашающему шуму, и разгребает свои снимки на айфоне. Число сладостей, булочек и мяса в галерее вынуждает лениво позавтракать двумя онигири с тунцом. Хенджин неожиданно звонит где-то к семи часам и в привычной шутливой манере спрашивает: — Что, бедняжка, ножки у тебя отказывают? — Феликс буквально слышит злорадство в приятном низковатом голосе. — А как еще ты планировал путешествовать? — Это было ожидаемо, не очень-то я и жалуюсь. — Ладно-ладно, — на том конце провода что-то шуршит и слышится привычный шум машин. — Итак, безобидное предложение... Что ты думаешь насчет того, чтобы мы выпили и посидели у тебя? — Я соглашаюсь на такое только после третьего свидания, — Феликс расплывается в улыбке и открывает окно, впуская слабость июльского ветра в комнату. Закрыв глаза, он представляет, как Хенджин улыбается так же, но шире и с прищуром. — Ох, какая жалость, у нас было только два. Что же мне теперь делать? Я уже сходил в магазин... — Даже не знаю. — Ты говоришь таким тоном, словно хочешь выпить... — Хенджин замолкает на пару секунд. — Слабый алкоголь с персиком. Или с лимоном. Или с виноградом. У меня тут всякое есть. Феликс соглашается. И не потому, что желает общество почти незнакомого человека рядом, а потому, что персик звучит соблазнительно. Спустя полчаса Хенджин появляется на пороге с пакетом, забитым до краев. — Не говори, что там только алкоголь. — Вообще-то, я не сторонник похмелья и головной боли. Банки с газированным алкоголем выставляются на пол около матраса. Хенджин, будучи простым воспитанным парнем, откидывает часть постельного белья в сторону и садится прямо на матрас. Говорит, что шорты грязные, он ведь на улице был. Феликс мысленно добавляет новый плюсик к характеристике знакомого и смотрит на банку с изображением персика. Еще через полчаса он допивает ее и, растянувшись звездочкой на своем куске с бельем, усмехается. — Прикольно у вас в Японии. Хочется говорить — долго, медленно и обо всем. Но больше все-таки интересно узнать о Хенджине, потому что он хоть и болтливый, но довольно скрытный и о себе распространяется только поверхностно. А еще Хенджин лежит рядом, тоже немножко пьяный, и улыбается чему-то своему. На нем старый адидасовский свитшот с болотными рукавами и обычные белые шорты. Феликс переворачивается на левый бок и, подперев щеку ладонью, бормочет: — Почему ты не рассказываешь ничего о себе? — А ты меня спрашивал? — Хван вертит головой в его сторону и сдувает волосы со лба. — Я спрашиваю тебя сейчас. — Да там рассказывать нечего. У меня неинтересная жизнь. Когда перепадает возможность, я работаю как фотограф, но на самом деле я ненавижу студийные съемки, там все такое фальшивое. В разы круче ловить чью-то настоящую улыбку или забавное выражение лица, чем весь этот пафос. — Ну тогда не фоткай, — Феликс ложится в исходную позу, почувствовав легкое головокружение. Хенджин рядом пускает тихий смешок и складывает руки на груди. — Зачем делать то, что тебе не нравится? — Но мне нужны деньги, я ведь не могу просить собственную бабушку повышать мне зарплату — ей самой надо жить на что-то. А эти съемки... Ну не так уж и часто бывают. Я просто люблю, когда люди не притворяются кем-то и не надевают высокомерные маски. Они же не такие. — Ты все еще про фотосессии? — Да нет, я в целом про людей. Разве тебе приятно, когда ты знаешь человека таким, какой он есть, а он строит из себя хуй пойми что? Дряхлый кондиционер чересчур шумный. Феликс пожимает плечами и встает на ноги, дотянувшись до кнопки выключения, а затем оборачивается — Хенджин внимательно смотрит на него в ожидании ответа, глаза блестят даже в темноте. Прям как у кота. Пахнет его одеколоном и остатками виноградного алкоголя из банки рядом. — Терпеть такое не могу. — Прекрасно, что мы сходимся во мнении. Хенджин уходит домой, когда на часах полдвенадцатого, и больше ничего о себе не рассказывает, но Феликс, в общем-то, и не просит. Он снабжает знакомого пакетом из-под мусора, куда скидывает пустые банки и какие-то фантики от желе, а потом все-таки разбирает фотографии вчерашнего дня и отправляет Чану и родителям, чтобы они знали, что Феликс в принципе вполне способен выжить в чужой стране. Не без помощи, конечно... Но способен.***
«Ненавижу похмелье, но я вроде как должен сводить тебя куда-то сегодня?», — это пишет Хван следующим жарким утром, когда Ли молча пялится в окно на серые дома и ни о чем не думает. Следом прилетает: «А, не, не должен. Сегодня же среда, забудь:)». Феликс падает лицом в ладони и отчего-то ощущает неприятно кольнувшую грусть. Нет, Хенджин ничего ему не должен, он согласился познакомиться и провести что-то вроде экскурсии по незнакомому городу по собственной воле, хотя спокойно мог отказаться. Феликс, конечно, счастлив, что все получилось так и ему не пришлось тревожно теряться в Токио в одиночку, но без Хенджина ему почему-то страшно выходить на улицу. Но Феликс выходит — просто думает, что терять нечего, и старается не заворачивать за углы, а идти прямо. И как-то оказывается в кафе у бабушки своего знакомого. Видимо, это единственный путь, который мозг неосознанно запомнил. Здесь все еще светло и пахнет выпечкой. На витринах много чего интересного и непонятного, потому что все подписи на ценниках на японском. Неловко почесав руку, Феликс здоровается с бабушкой — так странно, что он до сих пор не знает ее имени, — и его взгляд цепляется за большой батон хлеба. — А как это называется? Я по-японски ничего не понимаю. — Ох, это... Хоккайдо. Феликсу это, блять, ни о чем не говорит. Он смотрит потерянным взглядом и точно чувствует, как по спине течет пот. Какая ужасная ситуация. Бабушка, глянув на него совершенно так же, вдруг чуть громче произносит: — Хенджин, помоги старухе. — Бедняжка гуляет по городу и боится заблудиться? — Хенджин появляется рядом из помещения сзади и сверкает удивлением. Его волосы кажутся короткими — подрезал, что ли? Он растягивает губы в привычной усмешке и складывает руки на груди. — Как смешно, я чуть не умер от смеха, — Феликс закатывает глаза, в ответ хмыкают. — Это молочный хлеб, и у него сливочный вкус. Он готовится на молоке, а не на воде, так что лучше мазать на него масло или что-то типа джема. — А это? — Медовые тосты. — А это? — Печенье с зеленым чаем, Феликс. Просто выбери уже что-то. Но Феликс не имеет представления о том, что ему выбрать, и это вгоняет в тоску. Хенджин отталкивает его от витрин, чтобы не мешать новым покупателям, и обреченно вздыхает, принимаясь осматривать выпечку и, судя по всему, полагаться на свой вкус. — Ты такой... Я даже не знаю, тебя как будто выбросили на улицу в одной коробке, и ты что-то жалобно мяукаешь, но тебя никто не понимает. Феликс фыркает. — Спасибо, это очень мило с твоей стороны. Я люблю комплименты такого рода. В его руках оказывается бумажный пакет с этим самым молочным хлебом — знакомый уверяет, что это просто необходимо — и еще один с кусочками вишневого рулета. Хенджин выходит на улицу, прислоняясь спиной к кирпичной стене здания, и впивается в Феликса своим этим пугающим взглядом. — Сегодня я должен увидеться с друзьями, так что... — Я не собираюсь напрашиваться, это некрасиво. — А я не собираюсь звать тебя с собой, потому что мои друзья немного припизднутые и вряд ли тебе понравятся. — Ты тоже припизднутый, Хенджин, — Ли улыбается, держа ладонь справа от лица и закрываясь от солнца. Серая футболка определенно точно липнет к спине. Хван смеется и неловко-глупо ударяется головой о стену. — Да, ты действительно припизднутый. Они молчат, продолжая стоять под палящим солнцем. Хенджиновы пальцы стучат по бедру, Феликс не знает, что сказать. Он отходит первым и выдавливает нервный смешок. — Ладно, я пойду покорять Токио, наверное. — Если заблудишься, то пиши мне, — Хенджин прикрикивает вдогонку, провожая знакомого долгим взглядом, и возвращается в здание, хлопнув прозрачной стеклянной дверью рядом с вывеской-наклейкой. Одному гулять откровенно скучно и страшно. Феликс пытается занять себя перепиской с Чаном и рассказывает ему про встречу с Хенджином, который удачно оказался дружелюбным корейцем, сумевшим помочь немного разобраться в чужом городе. Чан ставит кучу скобок и упорно утверждает: «Это судьба!», вызывая у друга хихиканье. Улицы Токио чем-то похожи на Сеульские, но даже так кажутся интересными — со всеми однотипными домами, уставшими людьми и зеленью на тротуарах. Кстати, тротуары тут малюсенькие и обставлены растениями, так что ходить приходится прямо по проезжей части. Феликс заходит в несколько парков с небольшими прудами, фотографирует все подряд и думает, что у Хенджина получилось бы лучше. Все-таки без него как-то тоскливо — Феликс привык к постоянным едко-насмешливым комментариям, увлекательным историям о тех же самых парках и самому Хенджину, потому что он... Просто приятный? А еще ужасно красивый и должен был стать моделью, а не фотографом. В общем, путешествовать в одиночку — полнейшая скукота и тоска. В три часа дня Хван пишет: «Как дела у бедняжки-потеряшки?», и Ли давит в себе отвратительную улыбку, приносящую боль в щеках и лопнувшую до крови кожу на нижней губе. Он отвечает, что все пока что в порядке, и присылает снимок ближайшей станции метро. Хенджин слезно просит дойти до дома пешком со словами: «Я не хочу искать тебя по всему городу, просто воспользуйся навигатором» и ставит в конце грустные смайлики. Феликс, если честно, домой планировал добраться на своих двоих. Сегодня ничего примечательного не случилось. Ну за исключением того, что поздней ночью Хенджин напомнил, что завтра они едут в еще одно интересное место.***
Хенджин натягивает на голову всю ту же белую панаму и совершенно забывает о том, что вторую ему так и не вернули, но зато широко улыбается, когда Феликс выходит на улицу, сонно плетясь в его сторону. На часах одиннадцать, и Токио в очередной раз не радует хорошей погодой. Иногда Феликсу кажется, что его обязательно настигнет солнечный удар, хотя лето в Сеуле почти такое же. Но здесь оно ощущается иначе. — Едем в Гиндзу, чтобы потратить все деньги твоих богатеньких родителей. — Когда-нибудь ты начнешь объяснять мне сразу? — Гиндза — это что-то на роскошном, короче, — Хенджин потягивается, хрустит всеми возможными суставами и довольно стонет. — Это место было первым в Токио, где появились всякие крутые магазины, кола и кафе. Западная тема, в общем. За один квадратный метр лям долларов отдаешь, прикинь? — Пиздец. — Но тем не менее там одни сплошные известные бутики. Стремно смотреть на дорого одетых людей, когда у тебя самого из заработка только бабушкина пекарня и нечастые фотосессии. Хенджин не соврал — в этом районе все действительно роскошно, как в типичном центре любого города. Высоченные здания понапичканы всюду, но Феликсу приглядывается белый дом с надписью «MIKIMOTO» и окнами странных форм в виде треугольника, паралеллограмма и еще кучи других фигур с закругленными углами. Оказывается, в Японии это самая популярная компания по продаже жемчужных украшений. Потом Хенджин рассказывает про здание под названием Окуно, которое когда-то было жилым домом, а сейчас является местом проведения выставок современных художников и продажи антиквариата. Самое интересное, однако, то, что этот дом на контрасте с остальными выглядит слишком бедно: все старое и потрепанное, а коричневая краска на фасаде давным-давно выгорела на солнце. Может, это такое дизайнерское решение, но Феликс очень сомневается, что в тридцатых годах прошлого века кого-то действительно волновал подобный дизайн. За разговором с перерывами на еду и воду Хенджин рассказывает, что отучился в Токио на специальность, которая вообще ему не нравилась, и на первом курсе нашел в себе страсть к фотографии. Начинал он с простеньких пейзажей рек, облаков и закатов в их неприметном спальном районе и бесконечно фотографировал каждый шаг своих друзей-японцев во время прогулок. Феликс просматривает страничку в соцсетях, пока они сидят в каком-то крохотном ресторанчике, где готовят говядину, и с широко открытыми глазами заявляет: — Ты хорошо фотографируешь. Я бы платил тебе миллионы. Хенджин отчего-то выглядит смущенным, и это что-то новое для Феликса, потому что на чужом лице такой эмоции никогда не было. Феликс листает дальше и натыкается на снимки, где изображен его знакомый. — Иногда я фоткаю себя. Ну это так… По приколу. — Тебе правда нужно было податься в модельный. Так он вводит парня в сильнейшее смущение. Но Хенджин действительно красив: его большие ладони с длинными пальцами, касающимися щек, его убранные назад с помощью геля волосы, родинка под глазом — это сексуально, Хенджин притягательный на всех этих фотографиях. Даже сейчас, когда он в простой легкой одежде, белой панаме и с покрасневшими щеками, он выглядит божественно. Феликс упрямо хочет сдержать широченную улыбку и восхищенный взгляд, когда смотрит на Хенджина. — Перестань, — Хван забирает свой телефон из его рук и принимается переворачивать мясо на гриле, прячась от взгляда Ли за головным убором. Улыбку сдержать не получается — где-то внутри приятно скручивает все органы. — А мы поедем к Фудзи? — А ты хочешь? — Хенджин подпирает щеку ладонью и, дождавшись быстрого кивка, говорит: — Можем, но точно не сегодня. Туда надо ехать с утра, чтобы посмотреть все. К вечеру людей и машин ставновится больше — все едут после работы домой. Когда темнеет, здания ярко подсвечиваются и на улицах зажигаются фонари, Феликс с открытым ртом разглядывает многоэтажки мировых брендов, со вкусом одетых японцев и дорогие машины, стоящие в пробке. Хенджин улыбается этой реакции и, схватившись за маленькую ладонь, тянет Феликса в еще один ресторанчик, где почти никого нет. Он говорит, что здесь, в районе Гиндза, можно не бояться и идти в первый попавшийся ресторан, потому что в любом будет вкусно. Хенджин заказывает тонкоцу рамен для парня и рамен с морепродуктами для себя через автомат, пока Феликс рассматривает формы для заполнения предпочтений на английском. Здесь можно выбрать мягкость лапши, густоту бульона и еще кучу других критериев. — Ого, такая огромная тарелка, — Феликс хватается за ложку, пробуя наваристый свиной бульон, и удовлетворенно мычит. Хенджин усмехается, держа палочками вторую креветку, и протягивает ее парню. — Хочешь попробовать? Феликс хочет, естественно. Он тоже делится с Хенджином своим блюдом и отдает ему кусок свиной грудинки и немного бульона, совершенно не брезгуя тем, что Хенджин ест прямо из его ложки. В качестве благодарности он решает оплатить всю еду сам и покупает две банки колы в супермаркете после. — Знаешь, в следующий раз приезжай сюда весной, чтобы увидеть, как цветет сакура, — Хван садится на скамейку и вытаскивает телефон из кармана, чтобы показать Ли мартовские фотографии розовой сакуры. — Это парк Инокасира, я там всегда смотрю на сакуру. А еще недалеко есть музей Хаяо Миядзаки. Ты видел его мультики? — Только ходячий замок. — Ты ненормальный… Мы обязаны посмотреть «Унесенных призраками» и «Небесный замок Лапута». — Обязательно, — Феликс смеется, наблюдая за недоумением на чужом лице, и стягивает с темной макушки белую панаму. — Я, кстати, забыл вернуть тебе твою. — Оставь ее себе. Будет как подарок в память обо мне. — Боже, Хенджин, ты говоришь так, словно это последний раз, когда мы видимся. Хенджин кривится и садится прямо, отвернувшись в сторону оживленной вечерней улицы. Феликс засматривается. От белой панамы на его голове пахнет цветочным шампунем, а от сидящего рядом — все тем же прелестным одеколоном с древесными нотами и лавандой. Феликс делает глубокий вдох и скользит пальцами по большой ладони просто потому, что желает этого. — На самом деле я реально рад, что ты появился здесь и проводишь время со мной. Не знаю, правда, что тобой движет. — Может, мне просто нравится, что ты рядом? — Хенджин ненавязчиво переплетает их пальцы и продолжает разглядывать спешащих домой людей. Черные пряди его коротковатых волос, которые теперь с трудом убираются в хвост, соскальзывают к щекам из-за слабого ветра. Феликс почему-то хочет стянуть резинку. — Мне тут одному скучно, а с тобой… Прикольно и спокойно. — А как же твои припизднутые друзья? Усмешка касается пухлых губ. — Не всегда удается с ними увидеться. Они музыканты и постоянно репетируют свои песни в нашей студии, а я там никаким боком не вписываюсь. Так что мне хорошо, что я могу с кем-то гулять вот так. И не важно, что во всех местах, где я уже несколько раз был, я снова нахожусь. — Иногда ты слишком печально-романтичный, мне даже хочется тебя пожалеть. — Ну так пожалей, — Хенджин расплывается в улыбке, и его голова оказывается на феликсовом плече. — Я люблю драматизировать. — О, ну это я заметил.***
Несколько дней диалог в телефоне пустует, а Феликс чувствует себя неуютно, потому что уже вечер субботы, а виделись они последний раз в четверг. Он знает, что у Хенджина есть личные дела и Феликс просто не имеет права вмешиваться в его жизнь, но и первым писать он тоже не спешит. Но утром, когда Ли, уставший тосковать в одиночестве, пьет чай и хихикает с сообщений друга, оценивающего каждую фотографию из Токио, телефон начинает звонить, а на экране показывается имя знакомого. — Вау, ты вспомнил обо мне. — Я и не забывал, мой хороший, — Хван откашливается и сипловато стонет. — Я просто приболел, да и у бабушки в пятницу и субботу так много народу навалило, что мне приходилось совмещать простуду с работой. Я телефоном-то пользовался раза три в день. — Так зачем ты тогда звонишь? — Ли ставит громкую связь и принимается мыть посуду, скопившуюся в раковине. — А вдруг я соскучился? — Фу. Хенджин смеется и прочищает горло. — Вообще, хотел предложить тебе посмотреть «Унесенных призраками» у меня. Теперь-то тебя можно звать к себе, да? Мы кучу раз были на свиданиях. Феликс против воли улыбается и чешет нос мыльной рукой. А как он может отказаться от такого предложения? — Тебе нужно что-нибудь купить? Таблетки? — Да не, все нормально. Степень моей простуды примерно такая, что ты не заразишься, а я вылечусь уже послезавтра. — Ну как знаешь. Бабушка Хенджина, оказывается, взяла выходные после насыщенных рабочих дней и закрыла пекарню, а сама уехала отдохнуть к подругам, с которыми давно не виделась. Квартира находится на втором этаже того же здания, что и пекарня, и Феликс удивляется. Удобно. Хенджин встречает его в старых растянутых штанах и серой майке, позволяющей расматрививать крепкие плечи. — Ты выглядишь… Ну очень даже ничего для больного, — Феликс мешкается, разуваясь и влезая в предложенные тапочки. В квартире стоит запах чужого одеколона, остатков ароматной еды и ягодного геля для душа. — Ты мылся? — А что, мы сразу перейдем к главной части нашего свидания? — Идиот, — Феликс смеется и уходит мыть руки. У Хенджина в комнате есть кровать, и Феликс, успевший заскучать по такой роскоши, пока спал на стареньком матрасе, почти стонет от счастья. — Если что, постельное я поменял вчера. — Да мне все равно, — Ли вытаскивает из рюкзака сменную одежду и оборачивается. — Я бы хотел переодеться. И я там купил колу и какую-то сладкую штуку с японскими надписями. — М, это мило. Я подумал, может, мы закажем доставку? — Хван говорит чуть громче, роясь в шуршащем пакете на кухне, пока Ли путается в белых штанах. — Я хочу суп. — Можно. — Ну тогда я плачу, все-таки ты мой гость. — М, это так мило, — Феликс пародирует чужой голос и усмехается, когда Хенджин появляется в дверном проеме, хмуро глядя на него. Они смотрят мультик под бесконечные комментарии Феликса и недовольное «Заткнись уже, я понял, что тебе нравится», звучащее из уст Хенджина. Он ест мисо-суп с тофу, иногда делясь с парнем, и периодически выходит из комнаты, чтобы высморкнуться, и тогда приходится ставить мультик на паузу. Чужая комната очень простенькая и выглядит так, словно в ней и не живут совсем. Может, только расправленная постель, шумящий ноутбук и фотоаппарат со всеми прибамбасами на полке говорят о том, что здесь кто-то обитает. Стены бледновато-серые, постельное белье выцветшего синего цвета, а на кровати две большие подушки. Хенджин, весь такой очаровательно-горячий и яркий, не вписывается в эту обстановку абсолютно никак. Но Феликсу нравится это, он и не ожидал чего-то удивительного, когда они встретились впервые. Хенджин как-то быстро влез в его типичные скучные будни, и теперь Феликс думает, что не хочет уезжать из Токио. Он не хочет оставлять Хенджина одного и просто быть запечатленным в памяти моментом. Он бы начал жить здесь или забрал этого парня с собой в другую страну, где они бы так же гуляли, ели, делали что-то вместе. — Ты планируешь провести здесь ночь? — Хван вытаскивает из мыслей своим появлением в комнате, когда они все-таки досматривают мультик и объедаются доставкой. — А ты меня уже выгоняешь? — Что? — он хмурится и садится рядом, расчесывая черные блестящие волосы пальцами. — Никто тебя не выгоняет, я интересуюсь. Если хочешь, то реально можешь спать тут. Но именно тут, потому что в бабушкину комнату я тебя не пущу. Ли усмехается, приняв сидячее положение и поставив жестяную банку колы на пол, и склоняет голову набок. — Ты пытаешься затащить меня в постель. — Неужели это так очевидно? Ох, как же я мог… — Хенджин в фальшивом шоке прикрывает рот ладонью и выдавливает мерзко-высокий голос, заставляя Феликса зажмуриться и заткнуть уши. — Я серьезно. Мне жалко, что ты спишь на каком-то старом бедном матрасе, он неудобный, так что правда можешь поспать здесь, — он встает на ноги, устроив руки на груди. — Но я не буду спать на полу. Феликс думает, что идея в принципе хорошая, а спина от сна на матрасе и вправду болит, так что вечером он принимает душ в чужой квартире. Трусы Хенджин ему не дает, аргументируя это тем, что они будут болтаться на феликсовых бедрах. — Ты знаешь, что если мужчина хвастается размером своего члена, то это значит, что на самом деле у него маленький? Хенджин только улыбается и вытаскивает из шкафа свое нижнее белье, кидая его Феликсу. Феликс вынужден стыдливо покраснеть и признать, что оно действительно на два размера больше. — Через пару дней можем поехать к Фудзи, — начинает Хенджин, когда они лежат на двуспальной кровати, повернувшись друг к другу спиной. На нем другие штаны и уже бледно-голубая футболка, на фоне слабо шумит кондиционер явно новее того, который висит в однокомнатной квартирке Феликса. — Но там по вечерам холодно, так что возьми с собой теплую одежду, если она у тебя есть. — Неужели мы поедем вечером? — Феликс в надежде улыбается. — Нет, мы поедем утром. — Что ж, это было ожидаемо с твоей стороны. Спустя пару минут молчания слышатся шорохи, а кровать жалобно скрипит, когда Хван поворачивается к Ли лицом. — Обычно я обнимаю подушку, на которой ты лежишь, во сне. — Ты же не оставишь меня без подушки? — Нет, я просто должен что-то обнимать, я по-другому не могу. — Купи себе плюшевую игрушку. Затем звучит громкий вздох, Хван все-таки укладывает голову на свою подушку, ложась на спину, и напряженно дышит. Ли несколько секунд смотрит перед собой и поворачивается. — Ты что, хочешь обнимать меня? — Да я и так посплю. — Боже мой, ты и вправду такой жалкий, — Феликс выдавливает смешок, пытаясь развести чужие руки, сложенные на груди, в стороны, чтобы лечь. — Хватит драматизировать, а то я столкну тебя на пол и лягу к стене. Хенджин успокаивается и принимает поражение. Феликс устраивается на его груди в волнительном ожидании, большие ладони наконец опускаются на спину, и он вздыхает, оставив одну свою на крепком предплечье. — Никогда не спал вот так. — Как? — В чьих-то объятиях. Только когда был маленький. — А с любимым человеком? Феликс поднимает голову и щурится, внимательно всматриваясь в спокойное лицо. Ладонь ложится на затылок и заставляет вернуться в исходное положение. — Ну… Как-то не приходилось. — Ты про отношения или про совместный сон? — У меня были отношения, мне двадцать два, Хенджин. — Всякое же бывает. Существуют люди, которым за тридцать, а у них никого не было в романтическом или сексуальном плане. — А ты с кем-то встречался? — Ага, спустя полгода меня бросили, потому что я громкий и постоянно рвусь искать приключения, — Хенджин смеется и прижимает Феликса ближе. — Было обидно, конечно, но что поделаешь. Потом мне тоже пришлось бросить человека по причине того, что я видел, что ему стало скучно со мной. А я такой, ну… Вообще, я очень сильно влюбляюсь и стараюсь всегда окружать человека любовью и вниманием, чтобы он чувствовал себя хорошо. Но пока что этот план плохо работает. — Печальная романтика. — Типа того.***
Во вторник Феликс настраивается на поездку к горе Фудзи и запихивает в рюкзак белое худи — единственную теплую вещь, которую нашел в своем чемодане. Хенджин говорит, что позавтракают они в пути, поэтому что-нибудь купят на станции. Сегодня солнечно, но прохладнее. Феликс покрепче держит белую панаму на голове, когда ветер пытается ее сдуть, пока они стоят на платформе, ожидая свой заказ. В груди в предвкушении покалывает — все-таки про Фудзи он знал и даже хотел туда съездить, когда прилетел в Японию. Хенджин делает несколько фотографий вида из окна и фотографирует жующего онигири Феликса, тихо смеясь. — Когда ты последний раз ел вообще? — Вчера вечером, когда мы гуляли. Спустя час поезд наконец останавливается на нужной станции. Они покупают в супермаркете еще два бенто с японским омлетом и салатом и бутылки с холодным зеленым чаем, а затем выходят на улицу. Феликс делает глубокий вдох и широко улыбается. — Здесь даже дышится по-другому. — Ну природа же. Около подъема на смотровую площадку человек не так много — наверное, они такие же туристы, как и Феликс. Ждать приходится полчаса, затем наконец удается подняться на фуникулере и попасть на самую верхушку площадки. Феликс раскрывает рот. Небо безоблачное, так что гора видна хорошо. Маленькие домики удачливых жителей, которым повезло жить в таком великолепном месте, совсем крохотные с высоты. Вода ярко-синяя. Хенджин хихикает с чужой реакции и снимает крышку с объектива фотоаппарата, принимаясь приближать Фудзи, чтобы Феликс сумел рассмотреть ее детальнее. — Не знаю, оргазм это был или нет, но ощущения охуенные. Хенджин, конечно же, соглашается. А еще он говорит, что здесь красивее осенью, когда листья деревьев не сплошь зеленые, а красные и желтые, потому что деревьев тут в действительности много. На смотровой площадке целый час проходит незаметно. Когда они спускаются, людей в очереди оказывается чуть больше. — Короче, чтобы добраться домой, нам надо взять велики, потому что если мы будем гулять пешком, то вернемся поздней ночью. Феликс не имеет ничего против. Так они начинают свою прогулку вокруг озера Кавагучи, одного из пяти, омывающих Фудзи. На пути встречаются деревья, вечно хочется вертеть головой влево, чтобы полюбоваться горой. Вид снизу тоже прекрасен. Первая остановка случается, когда на часах четыре и живот просит еды. Хенджин продолжает фотографировать, пока Феликс жадно уминает омлет и салат из свежей зелени. Он делится едой с Хенджином, увлеченным съемкой, и тот успевает схватить пару кусочков с пластиковой вилки. — А меня сфоткаешь? — Я же не умею, — Ли вытирает рот и руки влажной салфеткой, которую потом укладывает в пустой контейнер. Хван вешает камеру за ремешок на чужую шею и принимается рассказывать, куда и зачем нажимать. — Вот это фокусировка. Просто крути и смотри, чтобы меня не размывало. Ну остальные настройки я поставил. Ли кивает и делает несколько фотографий подряд, стараясь не двигать руками, чтобы снимки лишний раз не смазывались из-за короткой, как говорит Хван, выдержки. Холодает к половине шестого, когда небо потихоньку темнеет и солнце медленно опускается за горизонт. Хенджин надевает на себя серое безразмерное худи, и Феликс повторяет за ним. В рюкзаке из еды остались только какие-то сладости, взятые из дома. Они делают вторую остановку, давая себе передышку и возможность просто постоять и посмотреть на закат. — Как же хорошо, — Феликс дрожит от холода даже в теплой одежде и обхватывает себя руками, перед этим накинув капюшон. Пахнет свежестью воды, листвой и одеколоном Хенджина, разносящимся по ветру. Хенджин переводит на него взгляд и разводит руки в стороны, очевидно дрожа так же и с улыбкой говоря: — Обнимашки? Ли немо соглашается, закидывает виноградную конфету в рот и оставляет велосипед рядом с забором. Вокруг ни души — все, наверное, отправились домой или не стали уезжать так далеко. Закат и вправду завораживает, особенно на фоне огромной горы. Ее высота, как сказал Хван, около трех тысяч семисот с лишним метров. С ума сойти можно. У Хенджина трепещет сердце, но Феликс этого не чувствует, потому что его сердце ведет себя совершенно так же. Он стискивает кулаком серое худи на спине и прижимается лицом к теплой груди абсолютно молча. Просто хочется постоять вот так. Уши, наверное, краснеют. Хенджин никак это не комментирует и, повесив фотоаппарат ремешком на локоть, обнимает второй рукой. И тоже молчит. Редкие облака, за несколько часов успевшие появиться на небе, подсвечиваются снизу розовым, сиреневым и лучами уходящего солнца. Ветер совсем стихает. Хенджин вдруг тихо говорит: — Я был здесь дважды до этого и с друзьями, и один, но сейчас все ощущается как-то иначе. — Почему? — Не знаю… А может, и знаю, но не хочу раскрывать причину. Ли поднимает голову и выгибает бровь, глянув на него с иронией. Хенджин смотрит на закат, а его волосы, едва достающие до подбородка, неряшливо уложены. — Иногда я тебя вообще не понимаю, ты такой странный. — Уж какой родился, что тут поделаешь. — Но мне все нравится, — Ли отходит на шаг, выпутываясь из объятий, в которых успел согреться. — Ну так что, будут фотографии? Хван улыбается, потянувшись к фотоаппарату. — Будут. Он фотографирует парня, когда тот натягивает улыбку, и после недовольно цокает языком, отодвинув руку с камерой от лица. — Опять эти ваши фальшивые улыбки… — Тогда сделай так, чтобы я улыбнулся по-настоящему. — У тебя очень красивые глаза. Феликс хихикает, ослепленный внезапной вспышкой, и прячется за рукавами белого худи. Мимо проезжает одна-единственная машина. — Ладно, у тебя получилось. Теперь я фоткаю. — Ты приноровился, да? — Хенджин отдает фотоаппарат и усаживается на металлический забор, зацепившись за него ладонями, а затем начинает прихорашиваться и поправлять волосы. — Ты выглядишь очень нелепо, — посмотрев на сенсорный экран, Феликс все же начинает фокусировать. — Я думал, мы будем обмениваться комплиментами. Так нечестно. — У тебя хороший одеколон. — О, ну спасибо. Ли смеется, рассматривая снимок, на котором чужое лицо кажется очень забавным, и говорит, что нужно сделать еще один, но только нормальный. А потом Хван предлагает им сфоткаться вместе. Он творит что-то непонятное с камерой: выдвигает сенсорный экран и поворачивает его на сто восемьдесят градусов, а затем берет объективом в их сторону и шепчет: — Покрути там за меня. Феликс всматривается в картинку и крутит кольцо фокусировки, а затем возвращается в чужие объятия и нажимает на кнопку затвора. Теперь у них появляется первое общее фото. — А зачем это нам? — Это мне. На память. Ты же все равно уедешь, — Хенджин выключает фотоаппарат, перед этим закрыв объектив крышкой, и убирает его в черную сумку. Об этом он совсем не хочет думать. — А если не уеду? Откуда тебе знать? — Феликс хмурится, вдруг почувствовав неясную злость. Он прячет голубые волосы под капюшон и продолжает стоять, рассматривая совершенно безмятежного на первый взгляд Хенджина. Тот перекидывает ремень от сумки через плечо и подходит к оставленному велосипеду. — Рано или поздно тебе надоест находиться здесь или у тебя кончится виза. Много вариантов. Я просто говорю как есть. Поехали, уже поздно. Но Феликс не двигается с места. Хенджину приходится поставить велосипед обратно. — Мы что, собираемся ругаться? — Нет, я просто не понимаю, почему ты думаешь, что я возьму и уеду, как будто меня тут ничего не держит. — А разве тебя что-то держит? — Ты? — Феликс сжимает челюсти и ощущает ком в горле, на глаза упрямо хотят набежать слезы. — После того, что было здесь с нами, я не могу бросить все, свалить в другую страну и больше никогда тебя не встретить. Хенджин отвечает одним-единственным «Ладно» и все-таки садится на велосипед. До самой платформы они добираются в гнетущем молчании. У Феликса тяжело на сердце и портится настроение. До этого он даже не думал о том, что будет дальше, и жил одним днем, а сейчас… Как он может расстаться с Хенджином? А как он может остаться с Хенджином? Феликс делает глубокий нервный вдох и прислоняется к окну, заткнув уши наушниками, когда они занимают свои места в поезде. А затем, проснувшись практически на нужной станции, он находит себя лежащим на чужом плече. Хенджин не спит, лениво листая ленту инстаграма. — Я не хочу расставаться с тобой. Хенджин дергает бровью и выключает телефон. — Я понимаю, что нас не связывают романтические отношения или что-то большее, но ты действительно думаешь, что в один день я, блять, напишу тебе: «Пока, я уезжаю» и реально уеду отсюда навсегда? — Ли поднимает голову и вжимается в спинку сидения, устроив руки на груди. Смотреть получается куда угодно, но только не на сидящего рядом. — А что ты можешь сделать? — Я не знаю, я правда не знаю. Я не хотел даже думать об этом, пока ты не сказал. — У тебя все равно нет выбора, Феликс. Тогда Ли наконец смотрит. Чужое лицо выглядит расстроенным — это заставляет его расстроиться тоже. Но он улыбается. — Выбор есть всегда.***
Остаток нескольких дней тоже забит молчанием — они не пишут и не звонят друг другу. Они просто расстались на выходе из метро, когда Хенджин внезапно сказал, что у него есть дела. Феликс знал, что все это было враньем, но хмыкнул и попрощался. Впервые ему пришлось добираться домой в полнейшем одиночестве и тревожности. Итак, прошло три дня. Экран телефона показывает семь утра и понедельник. А еще пустоту в строке уведомлений. Пролетела половина августа. Здесь он провел почти месяц. Феликс кусает ногти и все-таки пишет с вопросами о том, а планирует ли Хенджин увидеться с ним вообще. В девять Хенджин отвечает: «Из всех мест, которые я собирался показать тебе, у меня осталось последнее», и в их диалоге это сообщение кажется таким ужасно-тоскливым, что хочется выбросить телефон в окно. Но Феликс хочет. Конечно, блять, он хочет посмотреть это последнее место. Он хочет посмотреть еще миллиард разных мест во всех частях этого мира, если Хенджин покажет ему. Он собирается на встречу ближе к двум — так удивительно, что это первый раз, когда все утро он просидел дома. Хенджин выглядит уставшим, но все равно отчего-то улыбается, завидев парня, приближающегося к нему. Все это очень неловко. Феликс крепко обнимает, сбивая Хенджина с толку, и комкает в кулаках хлопковую ткань новой футболки. Теплые большие ладони через несколько секунд ложатся на спину. — Куда мы едем? — В музей. — Даже не будешь объяснять? — Не-а, — Хенджин разрывает объятия и хватается за маленькую ладонь, вызывая у Феликса щекоткой трепещущее в груди ощущение, когда их пальцы переплетаются. — Просто скажу, что там классно. Поездка занимает полчаса. На табличке надпись: «TeamLab Planets TOKYO» и информация на английском, гласящая, что внутри их ждет интерактив в виде искусственных технологий и анимаций. Разъединить руки приходится, когда Хенджин говорит, что они должны разуться, потому что почти весь путь придется пройти босыми ногами. Феликс покорно разувается, не задавая вопросов, и чужая ладонь снова находит его ладонь в темноте, когда они погружаются в воду, доходящую до щиколоток. — Это странно. — Я знаю, я тоже удивился, когда побывал здесь впервые. — А ты был здесь один? — шепчет Феликс, когда они проходят длинный тоннель и стопы ощущают ткань, напоминающую одеяло. Он крепче сжимает хенджинову ладонь. — Да. Глаза встречают миллиард ярко-голубых гирлянд, которые меняют свой цвет на розовый и бесконечно мигают. Под ногами зеркальный пол, разделенный на крупные квадраты. Феликс восторженно говорит: — Вау… Он принимается осматриваться, вертит головой и широко-широко улыбается, взглянув на Хенджина. Хенджин смотрит на него. Феликс отчего-то ощущает сильное желание молча прижаться к этому человеку и думает, что его ничего не останавливает. Теплые ладони скользят по лопаткам, когда Феликс утыкается носом в голую шею, дыша полюбившимся за короткий срок одеколоном. Слыша смешок рядом с ухом, он говорит: — Здесь так круто. — Дальше еще круче. Эти ощущения наравне с теми, что были у горы Фудзи. Там подобное волнение и восторг вызывала невероятная природа и ее запахи, а здесь — искусственные вещи и компьютерные технологии. Они опять идут по воде, закатав штанины, и Феликс видит анимацию разноцветных сверкающих рыб, которые оставляют за собой след. Хенджин рядом. Быть может, он смотрит на все с менее восторженным видом, потому что был здесь до их встречи. Оказавшись в другом коридоре, они берут по белому полотенцу с деревянных полок, вытирают ноги и обуваются. Затем еще одна локация с огромными мягкими шарами, меняющими цвет при прикосновении, и то, что Хенджин желал показать больше всего. Феликс лежит на полу, завороженно уткнувшись в потолок, усыпанный голографией в виде разноцветных плавающих цветов и пархающих бабочек. Хенджин глядит на Феликса — совершенно так же завороженно. В чужих глазах отражение синего, красного, розового и желтого. В чужих глазах отражение, кажется, бесконечной вселенной. И Хенджину страшно упустить шанс изменить эту вселенную, поэтому он тоже переводит взгляд в потолок и шепчет: — Хочу тебя поцеловать. И боится смотреть на Феликса, потому что Феликс вдруг усмехается, пьяно-уставший от потока вспышек пестрого и яркого, и отвечает таким же шепотом: — А здесь можно целоваться? — Не знаю, камер вроде бы нет. — Тогда целуй. Вот так просто — «Целуй». Вот что он говорит, когда они знакомы всего месяц, наполненный смехом, секретами, дурацкими шутками и долгими взглядами прощания на закате. Всего месяц — Хенджин в действительности не знает, что будет дальше с их бесконечной вселенной. Может, совсем скоро они разойдутся и больше никогда не встретятся. Может, Феликс решит побыть здесь еще немного и навсегда отпечатается в памяти приятнейшим опытом, который Хенджин будет вспоминать на старости лет, сидя у озера Кавагучи в полнейшем одиночестве среди печального шелеста листьев. Кто знает? Но есть этот момент. Есть только «сейчас». Хенджин приподнимается на локте, взгляд скользит по его лицу и опускается на губы. Феликс улыбается — так глупо и по-детски, так, словно прикипел тоже. Прохладная ладонь тянет ближе, и Хенджину больше не так страшно, потому что чужие губы теплые и мягкие, а язык горячий и так хорошо касается его языка. В волосах Феликса блестит синий и розовый, в глазах по-прежнему отражается целая вселенная, и он закрывает их, прижавшись еще сильнее. Пахнет цветами. Хенджин уверен, что никто не слышит то, насколько они громкие, и никто совсем не зацикливает на них свое внимание — все увлечены мерцающим потолком. Но Хенджин увлечен своей бесконечной вселенной, которая осторожно дотрагивается до его голых кистей и предплечий, которая пробегается холодком по шее и останавливается на лице. В животе крутит. — Красиво, — Феликс вновь кивает на потолок и складывает ладони в кулаки на груди. Его губы влажные. Хенджин ложится рядом и говорит: — Да, и вправду. Еще полчаса они проходят остаток локаций — там тоже цветы, но уже живые, подвешенные на веревки и ютящиеся в коричневых горшочках. Потом оказываются на улице и идут куда-то по наитию, Феликс тянет Хенджина за угол, где безлюдно и совсем тихо, и целует снова. Пальцы застревают в волосах и под легкой рубашкой на пояснице. Феликс смотрит так поплывше и пьяно, будто они только-только вышли из бара в центре города, напившись до помутнения, и утыкается носом в шею. — Что думаешь насчет того, чтобы поехать ко мне? Хенджин думает одно-единственное: «Да-да-да» и подталкивает в сторону метро. В чужой квартире темнота и стоит слабый, почти выветрившийся аромат одеколона, когда Хенджин кидает пакет из аптеки на пол и неверяще выдыхает. Все кажется таким эфемерным и ненастоящим — вдруг он лежит в коме и проживает свою жизнь обрывками несбывшихся мечтаний? Они моются по очереди, и Феликс задерживается, очевидно обозначая свою позицию. Потом долго, но пылко целуются, пробираясь к старому большому матрасу в самом углу комнаты, и Феликс шумно дышит в щеку, когда Хенджин пачкает пальцы в первой попавшейся смазке с какой-то фруктовой отдушкой. Голубые волосы растрепанные и влажные на подушке, хриплые стоны Феликса отдаются эхом от стен и ласкают слух, пока Хенджин в спешке целует-кусает его шею и скользит левой рукой по изгибам в кромешной тьме, стараясь запомнить и прочувствовать все это так, как надо. Запах чужой кожи кажется самым приятным запахом в принципе. Насытиться им, Феликсом, просто невозможно. Горячие следы от ладоней отпечатываются на спине, лопатках и ягодицах, потому что Феликс подталкивает и просит быть быстрее. Феликс так просто отдается почти незнакомому человеку телом и душой — так безвозмездно, эмоционально и сильно. Хенджин совсем уже сходит с ума и просто вжимается губами в его губы, заглушая последний стон и целуя взмокшие щеки чуть позже. Ли улыбается, укладывая голову на грудь, когда они совершенно голые лежат на мягком матрасе, и ничего не говорит, хотя Хван прекрасно его слышит. И они оба все понимают. За небольшим окном только лунный свет и одинаковые серые дома. — Останешься на ночь? — Останусь. — Хорошо. Заснуть удается в первом часу и под легким одеялом, под которым Хенджин отчаянно прижимает Феликса как можно ближе, чтобы чувствовать биение его сердца и вздымающуюся на каждом вдохе грудь под ладонью. Он хочет плакать от счастья и обнимать этого человека настолько крепко, насколько это вообще возможно. Он хочет просто зарыться носом в эти волосы и никогда не отпускать Феликса. А утром они неловко смотрят друг на друга, встречаясь на кухне. В руках кружка с горячим зеленым чаем. Ли прячет взгляд и шепчет: — То, что было вчера… — Если ты скажешь, что все это — ошибка, я не знаю, что буду делать. — Я не скажу так, Хенджин, — он опускает кружку на деревянный стол и обхватывает чужие ладони своими. — Мне понравилось. Я подумал, что предложить это было правильно. И, знаешь, было бы неплохо сделать это еще раз, а потом обязательно поговорить. Хенджин пускает облегченный выдох и прижимается к мягким губам. Феликс отвечает ему — конечно, куда он денется? Он елозит спиной по холодной стене и цепляется за волосы, и Хенджин не может не утащить Феликса в спальню на этот старый матрас с разворошенным бельем. В солнечном свете удается рассмотреть все изгибы тела, родинки и царапины. Феликсова ладонь так прекрасно и идеально умещается в хенджинову, когда они сплетают свои пальцы вместе и Феликс дышит в губы слишком жарко и хорошо. Он красивый, он чертовски соблазнительный и желающий, он низко стонет на ухо и позволяет сжимать свои ягодицы руками. Хенджин занимается с ним сексом так, словно это их последний раз: он кусает в плечи и терзает губы Феликса до самой крови, вдыхает терпко-сладкий запах шампуня и толкается глубоко, чтобы слышать вздохи-стоны-всхлипы. Постельное белье выглядит ужасно помятым, когда Феликс слезает с чужих бедер, весь испачканный в фруктовой химозной смазке. Его губы красные, а волосы в полнейшем беспорядке. Хенджин ловит секундный порыв запечатлеть это на фотоаппарат или отпечатать в памяти раз и навсегда. Феликс похож на искусство. — Знаешь, куда я хочу отправиться? — говорит он после того, как они выходят из душа, переодевшись в чистое, и расплывается в улыбке. Новая кружка с чаем греет ладони. — Куда? — Во Францию, а потом в Швецию. Составишь мне компанию? Хенджин молча прислоняется лицом к его плечу и несколько раз кивает. Руками он снова оплетает тело, которое успел изучить вдоль и поперек. Куда угодно, но чтобы вот так: с долгими взглядами, но уже не на прощание, с прогулками до самого заката, протяжными стонами в одной кровати и маленькой-большой вселенной в руках. Чтобы Феликс широко улыбался чем-то новому, восхищенно рассматривал мир вокруг себя и касался чужих ладоней своими, пытаясь поделиться эмоциями. И чтобы Феликс спрашивал каждый раз, составит ли Хенджин ему компанию в кругосветном путешествии, а Хенджин со слезами на глазах соглашался и чувственно целовал в самые губы. Потому что Хенджин так невозможно сильно прикипел, что не готов расставаться слишком быстро. Но он готов купить билеты в один конец ради путешествия только для них двоих. — Значит, ты поедешь со мной, да? — чуть тише произносит Феликс. И это звучит так, словно ему страшно услышать отказ. Он гладит предплечья ладонями и ощущает, как крепко Хенджин держит его в своих руках. — Поеду, Феликс. Куда угодно.