break me off a switch

— Говоришь, без белого круга у меня нет шансов? — давлю на шею сильнее.       Пальцы сжимаются — голова продавливает податливые бетонные стены ангара, жаль, не металл. Пробует вырваться, скользит змеей в руке, скорпионом пытается ужалить, рычит взбешенным львом: ну и что? Фокусы мелкие — держу крепко.       При соприкосновении звук забавный — нечто между хлюпом резины и треском костей черепа. И еще раз, и еще. За маму, за папу, за Гантлоса, за Анагана; на закрепление, на будущее… За прошлое, нет, пожалуй, за него так просто не отработает, за брата? Пока думаю, обмякает. Слегка разочарована. За столетия они потеряли былой запал. А я ведь только вошла во вкус.       Из ушей льется кровь и что-то прозрачное. Глаза закатились, синяки под ними прицельно яркие. На моих пальцах стынет — сворачивается медленно — пахнет медью. Приятно пахнет. Победой. Может быть, кратковременной, маги восстанавливаются быстро, но тем не менее: это же только начало.       Отбрасываю от себя, Думан кренится, падает бесшумно. Страхуют? Что ж, похвально. Переступаю через распростершееся на грязном полу тело. Самое то. Кожа бледная, влажная; дыхание поверхностное, лицо, я вглядываюсь, неплохо — отекшее, разбитое, спокойное. Кома, потом агония, а потом — придет в норму. Можно повторить будет.       Поворачиваюсь. Огрон качает головой, оставшиеся двое что-то угрожающе шипят. Болью пугать вздумали? Нашли чем, я громко смеюсь, выходит визгливо и как-то по-детски. А, точно. — Ну как? — Ты больная на голову, — фыркает Анаган, и я ловлю на излете кулак, сворачивая запястье. Скулит как псина, как тот трусливый питомец девчонки, как я, когда получала от своих же скулила ночью от обиды. Не понимали там, не принимают здесь — ничего нового.       Не люблю, когда вмешиваются в чужие разговоры — спрашивали не его, так зачем лезть? Огрон хлопает в ладони, шутливо кланяется, сдувая с лица прядь волос. Я вижу ползет капля пота по лбу. Пульсирует венка на виске. Кривятся сухие губы в оскале. — Удачный дебют, — произносит он. Комплимент, подходящий случаю. — Но нам пора.       Хмурюсь — не стоит сбегать после первого акта. Актриса не раскрылась в полной мере, эй, подождите, никто не сдвинется с места — целюсь быстро, не раздумывая — попадаю, но поздно — время вышло, вип ложа опустела, остались только… Кстати, о птичках.       Кружат вокруг, мельтешат над головой. Звон крыльев ощущается громкой пощечиной. Я так не смогу. Это раздражает. Взмахиваю — не успевают даже завопить, падают. Унылое зрелище. Пусть удержать контроль надолго не получится, но закончу представление на своих условиях. *       Лампочка Ильича без люстры, толстый провод, качается туда-сюда, вперед-назад. Панельный дом освещается интервалами. То бликуют окна, то погружаются во мрак, то разглядываешь старую штукатурку, то смотришь и не видишь как на самом деле. Вспоминаешь.       Дом отзывается скрипом. Шаги бесшумны. Коридор длинный, пять комнат с одной стороны, пять с другой, в конце еще одна дверь — открытая — там горит свеча. Комнаты закрыты. Ручки не поддаются, хлопнувшая позади дверь, намекает, что выбора особенно нет. Приходится идти.       За дубовым столом стопка писем — написано, успевает зацепиться, аккуратно; сидит она, поднимает взгляд, молчит. Ее руки чисты, не дрожат, уверенно сжимают перо. Я смотрю на свои — стянутые засохшей кровью, которая, кажется, въелась намертво, под ногтями тоже есть частички, они мешают, чужеродны… Кулаки сжимаются от гнева. — Как ты посмела?! — Просто воспользовалась возможностью.       Качаю головой. Все это сделала она, но воспоминания преследуют меня. — Ничего, — ободряюще улыбается Небула. — Это только вначале страшно. Но потом тебе даже понравится.       Кривлюсь. Что-то мне подсказывает — нет.