Он целует кисть командора

      Он целует кисть командора. Из груди вырывается отчаянный вопль. Леви бьёт себя по груди, стараясь заглушить тянущее грудь отчаянье. Кожа Эрвина уже холодная. Пальцами капитан пробегается по его ладони, слегка потирая, будто от этого тот согреется и вновь задышит. Нет. Никогда не задышит. Этот выбор Леви сделал сам, вколов сыворотку Армину. Эрвин заслужил уйти на покой павшим в бою. Но Леви не заслужил этой боли от осознания того, что потерял самого дорогого человека.       Он корчится над телом, тихо хныча. Только после ухода остальных Леви позволяет боли окутать его целиком. Она облепляет его руки, ноги, тело, лицо, ощущаясь вязкой маслянистой жижей, которую не получится оттереть никаким мылом с щёткой, никакими разговорами за чашкой чая. Эта «жижа» давила его к крыше, а чем больше Леви смотрел на мёртвое тело, тем тяжелее становилось это ощущение. Оно не только на нём, оно под кожей, внутри, в голове, в сердце. Заполняет вены и отдаётся уже вполне физической болью в висках.       Мужчина опускается низко-низко, прислоняясь щекой к груди Эрвина. Тошнотворный запах крови забивает лёгкие, из-за чего Леви кашляет, но не отстраняется. Собственный стук в висках создаёт иллюзию сердцебиения в груди командора, но Леви прекрасно понимает, что это игра его сознания. Слёзы размывают кровь медленно скатываясь по щекам. Аккерман вновь всхлипывает, дрожа всем телом. В глубине души проскальзывает мысль о том, что было бы неплохо просто остаться здесь и заснуть вечным сном рядом с Эрвином. Их кости в будущем найдут рядом в обнимку на этой крыше, кто-то посчитает это зрелище жутким, для кого-то это будет примером сильнейшей любви и верности, а для них с Эрвином это будет их вечный покой. Навсегда вдвоём… Но эта мысль так и остаётся глубокой и невозможной для исполнения. Леви ни за что не умрёт так, он выполнит приказ Эрвина… И будет жить. Будет жить, неся любовь к этому человеку через года, несмотря на боль.       Он приподнялся, глядя на безжизненное лицо Смита. Леви ощутил неподдельный страх, встретив глазами взгляд, больше не блестящий мечтой, не внушающий в саму душу мысль, что этому человеку можно довериться и идти вперёд, не греющий душу, а лишь тупо смотрящий вперёд. Он прикрыл веки Эрвина, чтобы не видеть этого. Слёзы маленькими капельками падали на охладевшую кожу и стекали вниз, оставляя светлые следы. Рука невольно принялась гладить голову командора. Даже волосы теперь не сияли золотым блеском. Просто светлые, немного спутанные волосы… Словно для Леви они потеряли всю краску после смерти обладателя. Он прикасается лбом ко лбу Эрвина, тихо всхлипывая. Леви не может забрать его тело и похоронить по-человечески… От этого ещё больнее.       Капитан ощущает головокружение. Голову будто сдавливают тиски. Кто-то кладёт руку на его плечо и Леви дёргается, хватая запястье этого человека. Слёзы застилают глаза, Аккерман не видит ничего перед ним, сжимая руку. — Леви Он чувствует, как его стараются крепко обнять и гладят по голове. Леви поддаётся, закрывая глаза и отпуская руку, но слёзы и всхлипы не прекращаются. На щёку падает несколько мягких поцелуев, чуть размазывающих слёзы. Леви жмётся к груди человека, рядом с ним, крепко сжимая его одежду. Руки гладят его, кажется, везде: голову, спину, бока, щёки, а неразборчивый шёпот кажется старается его успокоить, пальцы нежно утирают слёзы с щёк.       Проходит наверное около шести минут прежде, чем Аккерман открывает глаза, узнавая где он. Перед ним сидит Эрвин и продолжает нежно обнимать, оба находятся не на крыше шиганшины, а в спальне. Луна слабо светит в окно через занавески, окрашивая всё голубоватым свечением. Постель измята, на столе, лежат книги и стоят две чашки, вечером они с Эрвином пили чай. Леви сильнее обнимает Смита, утыкаясь лицом в его грудь. — Эрвин.       Замечая, что Леви теперь понимает, где он находится, Эрвин чуть успокаивается и продолжает гладить его по голове. Всхлипы кажутся не такими частыми. — Я здесь с тобой. Ты так плакал во сне… Может хочешь выпить немного чая с ромашкой?       Он приподнимает голову Леви за подбородок и смотрит в глаза. Аккерман всё ещё беспокойный, губы слегка дрожат, глаза красные, а сам бледный как снег. Капитану стыдно за себя, за своё ребячество. Так переволноваться из-за сна, разрыдаться, впасть в истерику… Он никогда не принимал этого глубинного страха потерять Эрвина. Словно такого не должно случиться априори и он не должен об этом думать, не должен бояться. Он воин, его чувства не важны, все погибают и уходят, Эрвин не первый и не последний. Тем не менее ужасно реалистичный сон заставил почувствовать себя слишком потерянно…        Он закрыл глаза, стараясь дышать ровно. Эрвин опустил голову, слабо прижимаясь лбом к его лбу. По телу Леви пробежала дрожь, а руки сжались на пижаме Смита сильнее. — Можешь сказать мне, что тебе приснилось, если от этого будет проще… Или можешь поцеловать меня, чтобы отвлечься.       Эрвин говорит тихо и ласково, словно проникая своим голосом на подкорку сознания и внушая, что всё хорошо, что рядом с ним можно быть спокойным. Он мурчит, словно пушистый и добрый кот. — Люблю       Шепчет Леви хриплым голосом, хотя всегда был скуп на словесные выражения чувств. Эрвин мягко улыбается, снова вытирая его слёзы с щёк и легонько касается губ. Леви прикрывает глаза, ластясь к прикосновениям. Смит укрывает обоих одеялом, как бы сильнее уединяя. Леви теперь утыкается ему в плечо, переставая плакать. Он лишь мелко вздрагивает. Эрвин берёт его за руки, переплетая пальцы и нежно поглаживая большими пальцами. — Спасибо       Шепчет Леви. Луна еле-еле освещает их, но ему кажется, что глаза Эрвина светятся в темноте, согревая своим взглядом, от чего на душе становится легче. Он целует кисть командора.