Охота на ветер

Сначала Ясуо показалось, что ветер доносит аромат красной меланхолии, однако, пространствовав по горным лесам несколько дней, он заметил в листве вытянутую черно-алую тень. Позже, пространство, наполненное отголосками прошлого, он едва не зачерпнул вместе с водой из реки. А ведь всего лишь присел набрать ее в деревянный бутыль. — Я чувствую тебя. Мы можем поговорить? — спросил в никуда, потому что знал, где бы сейчас ни был брат, чудом воскресший из мертвых, ветер донесет слова. Ёнэ открылся лишь вечером. Ясуо разжег костер около лилипутовой скалы — «серьезно, она для йордлов?» — тем не менее, ее стена защищала от порывов ветра, который настойчиво задул с севера. Ёнэ вышел из лесного массива без мечей. Это первое, что отметил воин. И первое, что Ясуо спросил, тут же укоряя себя за скорый язык. Ёнэ улыбнулся одним уголком рта и ответил: — Оставил в убежище. Сейчас они мне ни к чему, ведь я пришел к брату. Не так ли? — он прошел через травянистую прогалину, задевая сиреневые травы подолами, и опустился на землю рядом с Ясуо. До мужчины долетел терпкий и пустотный аромат смерти: серые цветы, бесцветные сны и сердцевины мускатных орехов… воображаемая в горе пустота, зияющая во внутреннем солнце воина всегда и везде. — Как твои дела, брат? — спросил Ёнэ. Его странная маска игнорировала скудный свет от костра и звезд и источала нечто свое — матовое, тускло-алое. Впервые Ясуо мог так близко рассмотреть его и ему пришлось прилагать усилие, чтобы не таращиться во все глаза. Ёнэ никогда не любил неучтивость и несдержанность. И все же Ясуо потерял дар речи. Он мог ожидать разбойников, внезапного появления каких угодно тварей из пестрой флоры и фауны Ионии, но только не появление родного брата и уж тем более не… «Вот так просто? После всего?» — …У меня рыба есть и морские огурчики, хочешь? Поешь со мной?.. — в горле запершило. Ясуо прокашлялся и поочередно перевернул несколько рыбин на ветках. Чешуя мерцала, как серебро, постепенно обретая золотистый оттенок. Ёнэ молчал, и Ясуо не решался толком взглянуть на него. Как будто от всей фигуры веяло инаковостью и отчуждением… «И что я болтаю? Нашел же что спросить у мертвого, дурак!» — Ясуо холодный пот прошиб от мысли, что брат — хоть и какой-то другой теперь, новый — теперь встанет и уйдет. — Эта еда мне ни к чему, — после долгого молчания ответил Ёнэ. — Морские огурчики… ты был у моря? — Один мальчишка всучил за небольшую помощь его старушке. Маринованные. Судя по виду банки пролежали там всю ее жизнь, но мне-то что, мой желудок крепок, как корабельная бочка, — Ясуо улыбнулся, выжидая реакцию брата, но тот и бровью не повел. — Твоя рыба. Ее можно уже есть. Ешь. Ясуо решил, что будет лучше вести себя как ни в чем ни бывало. Возможно, это позволит его брату напоминать себе о простой человеческой жизни? Может быть, он оттого и вышел к нему из своего мрака, что вспомнил уют костра? Тяжело же должно быть стыть в кромешной ночи совсем одному, где из собеседников лишь звезды да безразличная сталь клинка. Ясуо откусил от рыбы и почти пережевал, когда вновь раздался голос Ёнэ: — Ясуо, ты скучал по мне? Ясуо почувствовал, как кусок застрял в горле. С трудом, но он протолкнул его и тот упал вниз точно комок деревянной царапающей трухи. — Ёнэ, я… — Только скажи, да или нет. — Конечно же. Разве могло быть иначе?.. Я думал, ты понял это еще в тот день, когда… мы встретились вновь. Если бы он только мог передать, что было на его душе все эти годы. Показалось, что такой ответ понравился брату. Во всяком случае, его лицо стало немногим светлее и дернулись самые уголки губ. Ясуо решил добавить: — Если я могу что-то для тебя сделать… Если это уместно. Знай, я… «Выражайся четко и по существу», — прозвучало голосом юного Ёнэ, и все внутри Ясуо улыбнулось навстречу этому странному, необычному и просто другому Ёнэ, который сидел рядом и напоминал статую с клокочущими внутри инфернальными силами. Ясуо было неудобно говорить с рыбой в руках. И Ёнэ это понял. — Что ж. Доешь свою рыбу и я кое-что расскажу. Когда Ясуо доел, оставив маринованные морские огурцы на другой раз, Ёнэ сказал. — Меня привлекло не только чувство вины и скорби… Будучи на другой стороне жизни, я вижу то потаенное и тщательно скрытое, что есть в твоем сердце помимо вины. Потому я и пришел. Пока Ёнэ говорил, Ясуо смог как следует разглядеть лицо и маску, покрывающую верхнюю часть лица. До чего причудливая, до чего делает Ëнэ… другим. В глазах мерцал тусклый свет, наблюдая его, Ясуо почувствовал, как рука Ëнэ коснулась его щеки, а затем груди. Кожу обдало холодом, но это был приятный холод. — И что же ты видишь?.. — тяжело сглотнул слюну Ясуо. — В тот день, когда ты убил меня, ты лишился не только брата и друга, наставника… но и кого-то еще. Не так ли? Это ты тщательно скрывал. Теперь, Ясуо, все размолвки между нами позади. Ты можешь сказать прямо, что чувствуешь. — Ты правда увидел?.. — Как ты уже понял, я не могу употреблять человеческую пищу. Теперь меня питают энергии другого рода. И свет, который я вижу в твоем сердце… свет, направленный ко мне… очень греет и влечет к себе. — Я постоянно думаю о тебе… Всегда думал, — ответил Ясуо, заглядывая в глаза Ёнэ. Тот с жарким интересом разглядывал его лицо, точно выискивая для себя что-то. — Ты понимаешь, о чем я. Я могу дать тебе то, что хочешь… — лицо Ёнэ сблизилось с лицом Ясуо, дыхание царапнуло нос и щеки. — Но будет ли так правильно?.. — Я смотрю в воду и вижу тебя насквозь, Ясуо. Посмотри внутрь себя и ты. Теперь я здесь. Так скажи это. — Правда могу сказать? Выразить вслух?.. Но, Ëнэ, даже и помыслить не мог… — С каких пор? — Всегда. С детства. — Произнеси же. Не бойся, Ясуо. «Произнести? Произнести»… — Мое сердце давно плачет по тебе. Для меня ты больше, чем брат… Ёнэ… — Скажи же… Выдохни в мои губы. — Я… Иногда всего не выразить словами… Ёнэ надвигался всем телом вперед, пока Ясуо не почувствовал толчок. Так брат прижал его к скале, а сам сел на его бедра сверху. Одной рукой он сжал плечо мужчины, а второй огладил тень его щетины. — Я сплю?.. — изумленно прошептал Ясуо. Его взгляд жадно бегал по лицу мужчины. — Значит, скоро проснусь… в одиночестве, как и всегда. — Сон проверяют болью… хочешь убедиться? — спросил Ёнэ и впился губами в его рот. Так жадно, что у Ясуо перехватило дух, а сердце едва не выпрыгнуло из груди. Их языки сплетались, язык Ёнэ настойчиво изучал его рот, исследовал зубы и десна. «Если так мертвые скучают по живым, то я…». Ясуо почувствовал настойчивое движение внизу. Ёнэ нащупал пояс на его штанах и на удивление легко развязал его одной рукой, и ей же нырнул за ткань. Убедившись, что огонь Ясуо успешно перетек в нижнюю часть, Ёнэ все же решил избавить мужчину от штанов вовсе и, стянув их, отбросил прочь, точно безжизненную летучую мышь. — Я сделаю все сам, — хрипловато шепнул он куда-то в щеку Ясуо. Послышался грубый шелест, Ёнэ задрал свои подолы и, прежде, чем Ясуо успел прийти в себя и осознать происходящее, погрузил в себя его член. Вогнал его в свое заднее отверстие целиком, насколько позволяла их поза. От резкого движения и очень плотного обхвата, Ясуо дернулся вперед, исторгая не то полувздох, не то полувскрик. Пальцами он вжался в ягодицы Ёнэ, едва ли помогая ему от избытка чувств, но ощущая их мертвенную холодность. Теперь она на удивление грела. Внутри Ёнэ был невероятно узок и горяч. Он ничуть не жалел себя, насаживаясь на член так глубоко, как только мог. Эти он сорвал с губ Ясуо еще несколько несдержанных звуков. — Ёнэ… — он позвал его по имени, ощущая, как от удовольствия тело немеет и проваливается в приятную пустоту. Кровь бурлила и стучала в висках, а сердце пылало от желания. Ясуо слишком поздно заметил движение позади любовника. Так из кромешного мрака, с которым едва боролся свет костерка, бесшумно выплыла статная и высокая фигура. У нее была красная остроконечная маска, а руки сжимали два меча. Глаза сверкали. Это были две звезды, и они источали свой бесстрастный, но неумолимо яркий свет. Еще один Ёнэ. Еще один?.. Он тихими шагами приближался к ним, выставив клинки наготове. Другой Ёнэ, который седлал Ясуо, в этот момент решил покрыть страстными поцелуями его шею. В безмолвии слышалось влажное касание языка, причмокивания, сбивчивое дыхание. — Ёнэ?.. — Ясуо обронил это вслух, не в силах отвести взгляда от незнакомца. Внезапно тот Ёнэ, который целовал его, остановился. Понял ли он, что обращается Ясуо не к нему или спиной почувствовал непрошеного гостя? Но он даже не обернулся. Лицо его вдруг стало искажаться до неузнаваемости: оно вытягивалось, постепенно теряя свою форму и даже цвет. Дыра приоткрытого рта увеличивалась, открывая стремительный рост нечеловеческих зубов и челюстей. Ясуо смотрел в него, как в бездну, пока не увидел, что верхом на нем сидит немыслимое существо с горбатым позвоночником и пепельно-серой, пупырчатой кожей. Он попытался столкнуть с себя седока, но тот мертвой хваткой впился в него, сжав ногами и мышцами нутра, заставляя оставаться внутрь. Демон оказался невероятно силен, а его мясистые, округлые бедра могли легко раздавить плоть, как орех. Неестественно крутанув шеей назад, существо повернуло лицо к охотнику на демонов и осклабилось. Зубы шли длинными, широкими полосами, точно частокол, с них стекала грязно-розовая слюна, ее было так много, что обильными каплями она капала на обнаженные ноги жертвы. Ясуо замутило от отвращения и осознания происходящего. Он оказался в тисках настоящей твари. Он снова попытался вынуть свой член и избавиться от седока, но демон уловил движение и так напряг мышцы своей прямой кишки, что у Ясуо побелел лоб и щеки. Его член сдавило с чрезвычайной силой, тварь дала понять, что если Ясуо продолжит, она сломает его стержень раз и навсегда. — Осторожно, охотник! — она обратилась к Ëнэ. — Попытаешься меня убить и твой ненаглядный братец лишится своей игрушки! Он все еще во мне, и я легко сломаю его, как тростинку! На это Ёнэ как-то криво и недобро ухмыльнулся: — Что ж, возможно, моему непутевому брату не помешает не иметь детей вовсе. С этими словами он выпростал левую руку с мечом, тем самым, что не убивал демонов, был самым обычным и принадлежал Ëнэ при жизни. Движение рассекаемого воздуха на несколько мгновений привлекло все внимание демона, его глазные яблоки выпучились, отражая в белесых белках свет красной луны. В них застыл ужас перед чем-то необъятным и страшным. Куда страшнее, чем смерть. Даже Ясуо не сразу распознал трюк с лезвиями. Красный меч, который Ëнэ держал опущенным к земле, он вдруг ловко поднял вверх и точным выверенным движением вогнал в нижнюю челюсть твари. Конец клинка с хрустом проломил череп и вышел на макушке, разбрызгивая в стороны коричневато-красные ошметки мозгов. Попутно он четко и громко произнес имя демона. Оно звучало, как древнее заклинание, емкое, темное, но все же безжизненное, как воды мертвых озер. Ясуо наконец освободился от тисков, но чувство облегчения не испытал. На его щеках, шее и груди остались остатки крови и кусочков плоти. Разве азакан не должен исчезнуть после уничтожения? Но только он об этом подумал, глядя на труп, как оно исчезло. Растворилось, рассыпаясь, точно пепел на ветру. Магия всегда возвращается в Пустоту, из которой черпает силы. В руках Ëнэ материализовалась небольшая маска: гримасой она отличалась от тех, что уже красовались на его поясе трофеем, и в ее чертах Ясуо узнал своего искусителя. Теперь он останется в таком виде навсегда. И будет напоминать Ясуо о своем позоре. Сил не хватило, чтобы поднять глаза и взглянуть на брата. Первый раз в жизни Ясуо жалел, что не пьян. Тогда он мог бы хоть немного смягчить причину произошедшего. Ëнэ бросил ему кусок ткани, которую нашел около костра: «Прикройся», а сам встал прямо, устремив взгляд в сторону, туда, где в кромешном мраке ионийской ночи шелестели азаканы. Но их голодные скрежеты, которые могли померещиться после убитой твари, не шли ни в какое сравнение с тем холодным светом, что источала фигура брата. От нее веяло отчуждением. Страшно помыслить, что теперь Ëнэ думает о Ясуо. Ясуо не хотелось говорить, в голове ни одной четкой мысли, однако рот сам открылся и произнес охрипшим голосом: — Когда хочется провалиться сквозь землю… Прости за то, что увидел. Я мог бы объяснить да вот… Ясуо шурудил рукой в темноте, нащупывая и натягивая штаны, а затем пояс. Этой ночью он был точно в бреду… сам не свой. Есть ли шанс, что он сейчас откроет глаза и все окажется сном?.. Ëнэ не отвечал. Слишком реалистично даже для самого серьезного сна. Ясуо промочил горло водой из фляги и спросил: — Могу я узнать… что ты успел услышать? — Я слышал все. С самого начала. — И решил не останавливать? — Не мог вмешаться до тех пор, пока не различу имя азакана. Этого демона нужно было поймать. — Даже такой ценой?.. Я не жалуюсь, можешь делать со мной, что хочешь, но тебе… пришлось такое увидеть… Ясуо горько усмехнулся. Еще никогда его грудь не жег столь явственный стыд. Он по-прежнему не мог оторвать взгляда от земли. Даже в детстве, при любой провинности, он всегда находил сил смотреть Ëнэ в глаза. — Какое-то время я побуду с тобой. Из-за меня на тебя начали охоту азаканы. Ясуо, наконец, поднял взгляд. На его удивление Ëнэ пояснил: — Они выведали, что ты мой брат, а также тот — кого стану защищать любой ценой. Месть и желание избавиться от меня — вот, что ими движет. Они словно сбились в стаю и действуют заодно. Это странно. И опасно для тебя. — За это не стоит переживать, — горько отозвался Ясуо. — Смерть не очень-то любит меня, хоть и все время танцует около. Я сам позабочусь о себе. Ëнэ смерил его взглядом, выражающим несогласие и осуждение. В нем Ясуо, наконец, различил прежнего старшего брата. Странное чувство защемило в груди: как будто прежний мир решил развернуться к Ясуо и заглянуть в самую сердцевину его существа. Прошлое носит покрывала из яркого света, ослепляет оранжевым и золотым сиянием, приносит теплую, как молоко, меланхолию. — Я заметил, как «легко» ты противостоишь… соблазнам. — Не хочу доставлять тебе неприятностей. — Переночуем здесь, — Ëнэ проигнорировал его. — Куда ты держал путь? — На север: слышал, там есть один храм, который мне нужен. — Я провожу. С этими словами Ëнэ приставил красный меч к поваленному дереву, на которое сел сам. Костер грозился погаснуть, и Ясуо подкинул в него хвороста. Попутно он отчаянно пытался утрамбовать в голове всю череду внезапных и странных событий. Одно было ясно: Ëнэ, кем бы он ни стал, вернулся неспроста и намерен сделать то, что хочет. Ясуо лучше не перечить и принимать все, как данность. Он сел на землю, около огня, напротив Ëнэ. И как бы Ясуо ни хотелось заговорить с ним, язык прирос к нëбу. В груди росла и увеличивалась черная дыра. В конце концов, она поглотила его без остатка. Мужчины просидели в тишине всю ночь. Ясуо так и не смог лечь спать, как не смог и прямо взглянуть в лицо Ëнэ. Он все подыскивал слова, но все они казались бестолковым поветрием. В своем безмолвии Ëнэ превратился в монолитную статую. Недвижимый. Отчужденный. Его кожа, после воскрешения ставшая прозрачной, выбеленно-голубой, почти как у мертвеца, как будто и не отражала свет луны, а вбирала его в себя. Волосы, некогда собранные в высокую прическу, теперь свободно трепались ветром. Течение буйной черной реки. Повязки, плотно окутывающие руки, торс и ноги источали магию мертвых и несли след чистой, печальной гибели. Ясуо видел в них отражение чести и храбрости брата. Мимолетность, с которой оборвалась его жизнь. Ясуо несколько раз отходил поглубже в лес, чтобы пополнить хвороста. Он думал, Ëнэ скажет ему что-нибудь, предостережет от азакан, что поджидают во мраке, но он молчал. Видимо, ему хватало своего чутья охотника на демонов, чтобы контролировать ситуацию. Ясуо никого не боялся. Кроме самого себя и того, что он натворил. «Он все слышал. Все слышал… И время не повернуть вспять». Еще не забрезжил рассвет, когда Ëнэ задал вопрос: — Это правда? Ясуо сначала подумал, что задремал и голос ему привиделся. Он повернул голову к брату: и хоть лицо его оставалось непроницаемым, он посмотрел на Ясуо в ожидании. Так Ясуо убедился, что вопрос все же был. — Правда ли мое признание твоему… хм… твоему двойнику?.. Ëнэ, я подвел тебя даже в этом. Самое отвратительное, что я мог причинить тебе в этой жизни… я сделал. И никогда мне не найдется оправдания. — Когда ты перешагнул порог юности, я уже видел это в твоих глазах, — прервал Ëнэ. Мельком взглянув на брата, он обратил взор вдаль, где на горизонте едва-едва зарождалась светлая нить. — Нет… видел еще раньше. Тогда я испугался глубины твоего чувства и привязанности. Испугался, что не смогу не ответить, и решил держаться подальше. Ясуо потребовалось время, чтобы обдумать. Он спросил: . — Ты сказал… «не смогу не ответить»? — Сейчас я понимаю, что ты был для меня пропастью, в которую боятся упасть. Я отрицал в себе то, чего не стоило отрицать, ведь что это, если не трусость?.. Я желал видеть в тебе лишь плохое, то, что должно исправлять, искоренять, держать подальше от себя. Ничего хорошего из этого не вышло. Ни для кого из нас… Принятие. Свобода. Это было не совсем про нас, не так ли? Я начал сражаться с азаканами только теперь. Но признать их с существование в себе стоило… давно. — Ëнэ, ты говоришь… но мои уши не могу поверить или искажают смысл… — Выражусь яснее… Да, пожалуй, пора признать: я могу ответить на твои чувства. За моим скупым прощением и былым желанием отомстить лежит, как на обратной стороне медали… то, что ты ищешь во мне с детства. У Ясуо сдавило виски, он напряженно всмотрелся в лицо Ëнэ, как будто мог найти в нем нечто такое, что даст ему понимание сути происходящего. Да это разве точно не сон? Совершенно точно он уснул у костра и… — Ëнэ, я должен спросить… Верно ли ты понял, какое чувство имеется в виду? Глупый вопрос, учитывая, в каком интимном положении Ëнэ застал Ясуо со своим двойником. Но в голове все перемешалось, и стала необходима предельная ясность. Ëнэ вопрос не смутил, он отвечал с сухой прямотой: — То, которое мужчина испытывает к женщине. Ясуо шумно выдохнул, ощущая как сильно дрожат конечности, а леденящая волна мурашек орошает спину. — Странная ночь. Я во сне. Надо же. Но, Ëнэ, а не другой азакан ли ты? Что снова проверяет?.. — Есть лишь один способ узнать. Подойди и убедись сам. Ясуо приблизился. — Я могу сделать это? Ты позволишь?.. Вместо ответа Ëнэ обхватил руку Ясуо и приставил к своему лицу: грубые от долгого странствия пальцы и впалая щека живого мертвого. Приятно холодная и гладкая на ощупь. — Однажды ты поцеловал меня спящим. Помнишь? — спросил Ёнэ. Ясуо, конечно же, помнил. Они учились в школе старца Соумы. Ëнэ уснул в их спальне посредине дня, чего обычно не случалось, а Ясуо осторожно прилег рядом. Он любовался тем, как мерно подрагивают его ресницы, а солнечный свет золотит кожу. Все в спящем до того нравилось Ясуо, что вызывало приятную щекотку глубоко внутри. Мир отдыхал вместе с братом и становился с ним единым целым. В каждой черте Ясуо обнаруживал удивительную гармонию и спокойствие: «Спи подольше». А в какой-то момент Ясуо стало казаться, что он смотрит в зеркало, а Ëнэ — на самом деле цельное продолжение его самого. Оттого они и родились от одной женщины, что неразрывно связаны и им суждено быть вместе, ближе, чем семена яблока. Так, преисполненный нежности и счастья, от которых спирало дыхание, Ясуо не удержался. Сделав свое дыхание еще тише, он опустил лицо. О, с каким трепетом и волнением едва касался он губ спящего! Боясь, что Ëнэ проснется, распахнет глаза и пронзит Ясуо смертельным взглядом осуждения… Он клюнул его в рот. Сначала один раз, а затем, выждав и убедившись, что мир не рухнул, — а сам он еще цел и невредим, — клюнул во второй. Под изгиб верхней губы, в самое лакомое и нежное местечко. Этим Ясуо поставил незримую печать, и от одной этой мысли внутри все ожило, забурлило, заискрилось. Еще никогда мир не казался Ясуо таким полным, светлым и уютным. «Я так счастлив, что ты есть, Ëнэ!» — Значит, ты не спал? Уголки губ Ëнэ дрогнули в едва приметной улыбке. — В тот миг, Ясуо, в меня уже закрался азакан. И если бы я не закрылся от тебя и не отвергал впоследствии, все могло стать иначе. Вся наша история, брат. Ясуо взяла оторопь, язык отказывался подчиняться: — Ты… — осторожно начал он и не мог подобрать слова, — чувствовал ко мне?. . — Да. — А теперь?.. — А теперь я сделаю то, что должен был еще при жизни. И так будет правильно, — сказал Ëнэ, а затем накрыл рот Ясуо своими губами. Поцелуй вышел смазанным, но горячим. Ясуо широко распахнул глаза и выдохнул в губы, которые оставались близко: — Если это сон, то больше не хочу просыпаться вовсе. А если — демон, то готов упасть от чар. Больше сил на борьбу не оставалось. Ёнэ едва улыбнулся уголками губ. Он обнял его за затылок и прижался щекой к щеке. Так они дурачились еще в детстве, а для Ясуо это была одна из возможностей испытать на себе ласку Ëнэ. Ясуо обнял его в ответ, пальцами ощущая шероховатость повязок на спине и густоту длинных-предлинных волос. — Ëнэ, я серьезно: я прошу, если все это неправда и морок, то убей меня, — прошептал в сердцах. Но Ëнэ лишь вновь поцеловал его. На этот раз куда глубже и сильнее, этим убеждая: Я здесь. Ты здесь. Мы теперь вместе, а прошлое не имеет значения. Мы его отпустили. Верно? Все унес ветер, брат. — Ты живее живых и останешься им.

***

Весь день они были в пути. Ясуо спросил: — Ты не сердишься за то, что случилось между мной и… за то, что так вышло с той тварью? — Гм… Отчасти я сам допустил такое. — Ты не мог вмешаться. Если я верно понял, тебе сначала нужно было разгадать его имя? Или увидеть своим… внутренним зрением… охотника. Ëнэ кивнул: — Признаться, я так же хотел посмотреть, как далеко ты готов зайти. — И далеко, Ëнэ? — Оказался обескуражен. Ясуо усмехнулся: еще бы! Сложно вообразить. — Стыд лезвием срезает с меня кожу, — удрученно покачал он головой. Ёнэ возразил: — Оставим. Будем считать, ты был приманкой. Ясуо посмеялся, хоть и с досадой. — Беспомощной, как червяк на крючке? — Гусеница на земле. — Велика беда! А я ведь и правда чуть не лишился своей гусеницы вчера! «Своей большой и мощной гусеницы», хотелось добавить, но Ясуо передумал. — Хм… Будешь впредь думать, прежде, чем пристраивать ее куда ни попадя. Хоть голос Ëнэ оставался спокойным, он шутил. Ясуо с детства научился улавливать тонкое различие в его интонациях. С души как будто свалился тяжкий груз. Ясуо усмехнулся: — Это верно. Но ведь и пристраивал я ее, как думал, в самое желанное… дупло? Где живут гусеницы, Ëнэ? — Иной раз в твоей голове. Так они шли вдоль дороги и болтали ни о чем. Ясуо столько всего хотелось спросить: о новой жизни Ëнэ, о масках, которые он носит и которую не снимает с лица, и, самое главное, о том, что по ту сторону, однако, понимал, что не время. От счастья кружилась голова, а ноги казались легкими и облачными, ими идти по дороге было одно удовольствие. Идти вровень с Ёнэ. Совсем как в детстве. Лишь исчезла одна проблема: — «На один твой шаг — три моих, я не поспеваю!» — «Тогда лети. В тебе же магия ветра». Давно Ясуо не чувствовал себя так хорошо. Все в нем обновлялось и расцветало, просыпалось после затяжного, дурного сна. Хотелось петь или… сыграть на флейте. — Ты не против? Ёнэ повернул голову, глядя на инструмент. Он узнал его. Ведь он же его и сделал: потратил несколько дней у мастера своего дела, чтобы подарить Ясуо на День рождения. — После визгов азакан, буду рад услышать твою игру. — Погоди, и ты передумаешь! — возразил Ясуо и заиграл. Он ошибся: легкая мелодия пришлась Ёнэ по душе. Она разлеталась далеко по окрестностям, предупреждая местных жителей о двух необычных странниках на дороге. Они шли весь день и только когда стало смеркаться, нашли место для ночлега. Им оказалась небольшая рощица. Буйные травы и кусты так плотно окружили ее, что Ясуо прозвал ее Комком шерсти на земле. — Я немного поэт, — заметил он. — Заметно, — ответил Ёнэ. — Пришлось им стать видишь ли, чтобы выжить душой в трудные времена. Из еды у Ясуо остались маринованные морские огурцы да полная фляга воды. Не густо. Он думал о том, чем бы подкрепиться, пока собирал хворост для костра. Ёнэ отлучался в лес, а когда вернулся положил около заготовки для огня тушку зайца. — Мы только пришли, а ты уже кого-то поймал? — Животные не видят меня. Не воспринимают за опасность, — ответил Ёнэ. — Значит, с тобой в пути не умрешь с голода, да? — посмеялся Ясуо. Разведя костер, он принялся за разделывания зайца. — Сколько мы прошло с тобой, но я ни одного намека на своих преследователей не заметил, — сказал Ясуо. Его руки были в крови, и он отошел к речке, чтобы сполоснуть их. Когда он вернулся, Ёнэ уже жарил мясо на импровизированном вертеле. У Ясуо были с собой специи, поэтому мясо источало особенно аппетитный аромат. Ёнэ ответил: — Когда я рядом они к тебе не полезут. — Думаешь, им надоест и они отстанут? Ёнэ неопределенно дернул головой, мол, кто знает? а затем впал в какую-то задумчивость. Вскоре Ясуо смог поесть вкусное и сочное мясо. Подумать только: он ест зайца, убитого Ёнэ, разве это не чудо? В детстве Ёнэ всегда вкусно готовил, а еще часто делился своими порциями лакомств. Если Ясуо прикроет глаза, он вспомнит их вкус. — Вкусно? — спросил Ёнэ. Ясуо почувствовал себя неловко: ведь брату нельзя есть человеческую пищу. Ёнэ увидел это в его глазах и сказал: — Ешь. Хоть я и скучаю по еде, но хотя бы могу припомнить вкус, глядя на тебя. Когда Ясуо доел и умылся в реке, он спросил, глядя на Ёнэ, то, что давно хотел, но не решался: — Могу я потрогать ее? —?.. — Твою маску. Ёнэ тихо кивнул, и Ясуо смог погладить и тщательно ощупать красную и необычную заслонку, которая теперь покрывала часть лица. Матовая, она как будто источала в мир что-то свое, отвергая его законы. — Она как будто приросла. Совсем не можешь снять? — Теперь она — все что мое лицо. — Она тебе хотя бы идет, — заметил Ясуо. Они говорили всю ночь напролет. Ёнэ поведал Ясуо об азаканах и о том, как охотится за ними. Единственное, что они не затрагивали — смерть и их конфликт. От брата исходил холод. Ясуо давно заметил его. Холод не стихал, даже вблизи костра. Ёнэ излучал его кроткой, но стойкой аурой. Ясуо же подвигался ближе и ближе, чтобы прочувствовать его явственнее. Как лед… в такую теплую ночь… — Одна-единственная снежинка упала с неба в солнечный полдень, на мою ладонь… Одна она такая, полюбил ее я. Растаял с ней. — Он не старался в рифму, просто захотелось развеять атмосферу. — Знаешь, это про тебя, — улыбнулся Ясуо. Ёнэ хмыкнул: — Ведешь себя, как мальчишка. — Может быть… но разве внутри не может остаться ребенок, Ёнэ? Почему бы не сохранить его в сердце? Знаешь, а ребенком ты был милым. В тебе было куда больше… свободы, — Ясуо снова улыбнулся, только грустно. Ёнэ положил ладонь ему на плечо: — Оставим прошлое, брат. Повинуясь зову сердца, Ясуо поддался корпусом вперед и прижался к нему. — Ёнэ… — позвал он. Возможно, зря, но… Руки Ёнэ обняли в ответ, а шею пощекотало теплое дыхание. — Тот азакан, Ясуо… отчасти сказал правду. Ясуо поднял удивленное лицо: «О чем?» — Я не могу есть обычную пищу, но кое-какие вещи… хм… энергии… привлекают меня и могут утолить голод. А после признания, я… могу и вовсе не удержаться. Удержаться от чего?.. Ясуо поддался еще ближе. Он догадался, так зачем же задается вопросом?.. — Хочешь, чтобы я это сделал или ты?.. Только скажи, я сделаю все, что захочешь. Ёнэ отвернул лицо в сторону. Бледный покров тела не давал увидеть краску смущения, но Ясуо прекрасно помнил, как она появлялась на щеках брата, когда он испытывал острую неловкость или стыд. Порыв ветра затрепал волосы, творя из них черный и изящный поток. Грудь Ёнэ мерно вздымалась, отражая лунный свет. Профиль брата хоть и сохранил свои строгие, благородные черты, но в них появилось и нечто вневременное. Сложным было теперь сказать, сколько ему лет: не молодой и не зрелый, застывший на перепутье, как между жизнью и смертью. Неуловимый призрак с клинками. От этого зрелища у Ясуо внутри все перевернулось и сжалось в тугой комок, сердце затрепетало от прилива нежности и глубокой привязанности. Нечто неизъяснимое просилось наружу, нечто похожее на безысходную, но нежную тоску. Точно где-то рядом, совсем рядом виднелся родной дом, где Ясуо давно ждут, а он все не возвращается, потому что скитается и не может его разглядеть в кромешном мраке. Но теперь он близко. Предельно близко. Только протянуть руку… — И почему нам не сделать это? — тихо спросил Ясуо. — Если только тебе не противно после того, что я натворил… Ясуо хотелось выразить также и свое сожаление, однако ему не дали. Ёнэ поддался вперед и накрыл его рот своими губами. Несдержанно, в порыве даже прикусив губу. Вот что правда непохоже на вечно сдержанного брата! Ясуо и не заметил, как снова остался без штанов и на тонкой циновке, которая заменяла ему постель. Кажется, штаны содрали и отбросили, как шелуху с фрукта. Ёнэ навис сверху, одаривая лицо, грудь, шею неожиданно пылкими поцелуями. От прикосновений приятно зажгло кожу, хотя губы и пальцы Ёнэ оставались прохладными. Ясуо припомнил, что от касаний азаканы было, напротив, очень горячо. Что ж, теперь можно не сомневаться, что с ним — настоящий Ёнэ. — Я узнаю тебя по холоду, — промурлыкал Ясуо, и осознал, что сделал это вслух. Ёнэ вопросительно взглянул на него. — Говорю же, ты моя снежинка. Внезапно обрушившаяся с неба, клянусь… одна-единственная снежинка… магия, — от прилива чувств, Ясуо не совсем понимал, что болтает. Должно быть, какую-то ерунду. Как в детстве, когда они ссорились. Ёнэ вернулся к его телу, теперь он раздвинул ему ноги и шлепнул по внутренней стороне бедра, указывая, чтобы тот раздвинулся еще шире. Еще… Сильнее, Ясуо! — Хочешь повторить, как с тем азаканой? — спросил Ясуо, хотя их поза уже не располагала к тому, чтобы Ёнэ оседлал его. Будет что-то другое. — … — Ёнэ молча устроился между его ног и красноречиво надавил своим пахом в ягодицы. Ощущая степень его возбуждения и сильную твердость, Ясуо ответил на свой же вопрос: — Нет, так нет! Я просто спросил… Ему захотелось пошутить еще, в голосе верталась удачная мысль, как внезапно внизу его буквально прошило насквозь. Ёнэ вошел в него сразу и целиком, упираясь в ягодицы. От ощущения переполненности и жгучей распирающей боли, из глаз брызнула влага. Поясницу сковало огненным кольцом. — Ёнэ, ты… — Ясуо тщетно попытался расслабить мышцы, они сжимали член Ёнэ и стремились вытолкнуть его прочь, от чего боль только становилась только сильнее. Ёнэ вытащил член, упираясь головкой в покрасневшее кольцо, Ясуо едва успел перевести дух, как в его нутро вновь вогнали член, снова до упора. На этот раз он не сдержал вскрика и Только теперь Ясуо заметил, как странно горели глаза Ёнэ: светили изнутри багряным, потусторонним. «Все темное, что ты сдерживал в себе, да, брат?» Вот, что несет с собой эта маска! — Запоминай, как делаю это я, — прошептал ему в губы мужчина. — Чтобы потом не спутал с другими. — Теперь я понял, — ответил Ясуо. — Ты злишься. Или это злится демон в тебе?.. Что ж, я заслужил многими поступками. Делай, как хочешь, я приму все. — Слова теперь ни к чему, это правда. Извини, что не нежен. Но, кажется, нежен с тобой был мой двойник. — Ты прав, довольно нежностей. Отымей меня. Ясуо со странным удовольствием отметил, как свет в глазах брата стал еще ярче. И он не был готов к очередному толчку, съехав с циновки на голую землю. Ёнэ вернул его обратно и недовольно шлепнул по заднице, мол, не ерзай. — Ёнэ, — Ясуо усмехнулся, разглядывая его лицо, — а ты все же заботлив: боишься, чтобы моя задница не простудилась, спасибо, брат… — он не договорил: очередной резкий и глубокий толчок едва не вышиб из него дух, — да, такое не перепутать ни с кем, можешь не сомневаться!.. Ёнэ укусил его за шею. — И как… тебе было с ним?.. — С ним? Ужасно! И зачем демонам такая сила… там, внутри? Что-то могущественное едва не стерло моего друга в пыль. Вбиваясь, Ёнэ издал утробный звук, похожий на рычание. Сложно было понять, злиться он и слушает ли вообще. Ясуо раздвинул ноги еще шире, хотя, казалось, что это уже невозможно. Никогда еще ему не приходилось проявлять такие чудеса акробатики. — Я думал, это ты, — добавил Ясуо. Он хоть и старался наладить дыхание и сконцентрироваться на владении многострадальными мышцами, там, внизу, но все время сбивался на разговор. Он немного отвлекал от боли. И все же, не смотря на боль, Ясуо нравилось ощущать Ёнэ внутри себя. Скоро она стала притупляться, а на ее фоне где-то даже начало расцветать удовольствие. Точно маленькая искра. Член Ёнэ горел внутри, одаривая незабываемыми ощущениями. Только вот вскоре он вновь начал проникать слишком глубоко и часто. Ёнэ как будто не знал других мер. Все или ничего. — А теперь… уверен… что ты — это, который внутри!.. — воскликнул Ясуо. Он выдохнул его имя, отирая со лба капли пота, — делай со мной, что хочешь, но могу попросить? Чередовать глубокий вход с маленькими? Иначе, боюсь, меня разорвет до утра. Ëнэ замер внутри. Ясуо почувствовал как болезненно его нутро обхватывает член, казалось, каждую пульсирующую венку и рельеф он ощущал собой. Грудь мужчины часто вздымалась, мышцы напряглись. Стало очевидно, как тяжело ему далось сбавление своего нечеловеческого темпа. Дав Ясуо перевести дух, он вновь стал двигаться, на этот раз куда медленее, проникая не на всю длину, как раньше. Ясуо задышал свободнее. Приподнявшись на локтях он было поискал положение получше, при котором давящая и огненная боль уменьшится еще на немного, но такой не отыскалось вовсе, и он был вынужден сдаться. Боль… что такое боль в любви? «Тем более, если твой брат — наполовину демон!» — Не думал, что так тяжело сдержаться, — сквозь зубы промолвил Ëнэ. Ясуо наконец смог взглянуть на его лицо. Удивительно, как даже в кромешной темноте маска полнилась багряным цветом, точно диковинный фрукт с другой планеты. Глаза ярко горели, исполненные страстью. У Ясуо дух захватило: — У тебя глаза светятся, как у азаканы, — заметил он. — Неудивительно. Ты как будто вобрал в себя… его силу. — Чувствую, что питаюсь энергией, которая исходит от тебя… Сейчас. Не могу остановиться. С самого начала не мог. — О, кушай, пожалуйста, брат, — посмеялся Ясуо. — Можешь не жалеть меня! Только хоть чуть прибереги до завтра, чтобы я смог передвигаться на своих двоих. Вместо ответа Ëнэ впился в его губы крепким поцелуем. У Ясуо даже приятно закружилась голова, он почувствовал себя тем влюбленным мальчишкой, каким был много лет назад. Смел ли он надеяться, что однажды его самые смелые и тайные желания воплотятся в жизнь? Особенно после горечи потери и расставания. Что-то случилось внутри: головкой своего члена Ëнэ уперся в некую точку внутри, и она разлилась волной невероятного удовольствия. С каждым новым толчком оно только увеличивалось и росло. Боль, которую он испытывал до этого, стала затмеваться наслаждением и окупаться сполна. Против воли Ясуо даже сжал мышцы, как будто не желая отпускать член Ëнэ наружу и мешая ему выйти. Он подловил момент, когда Ëнэ ввел член до конца, проник на всю глубину, вжимаясь в ягодицы, тогда-то Ясуо сжал ногами его поясницу и напряг сильные, — хоть и не настолько сильные как у того азаканы (нет, ему уже никогда не забыть того стыда!) — мышцы нутра. Попался. — Отпущу, если пройдешь проверку. Вдруг ты все же очередной азакан, который решил одурманить меня, а настоящий Ёнэ лежит где-то связанный и нуждается в помощи, пока ты нещадно имеешь меня в этом… темном-темном лесу?.. — Но я не против побыть и так… — невозмутимо отозвался Ёнэ. Лицо Ясуо сделалось серьезным. — Ты свет моего сердца, Ёнэ. Не думаю, что демон сможет заявить о любви прямо… Скажи это и ты. — Хм… Я кое-что вспомнил. Тебе было четырнадцать, когда ты убежал в чащу и жил там несколько дней. Все это время я искал тебя и звал. Ты слышал, но как упрямый баран, не откликался. Ясуо вспомнил такой случай тоже, но не мог связать его с признанием. — Я следовал за ветром, ты же знаешь. — Тогда я так и не наказал тебя… Ясуо, ты — свет моего сердца. А теперь… — Теперь?.. Ясуо вновь не дали договорить и закрыли рот поцелуем, а от новой силы толчков ему вдруг стало казаться, что его разорвет изнутри. Ëнэ вовсе его не жалел. Но это был и не совсем уже Ëнэ: одурманенной энергией похоти, наполовину азакан, оголодавший и яростный в жажде получить то, что желает. — Выжил из ума… — шептал Ясуо сквозь зубы, — уф… как тяж-… Ëнэ… Ëнэ не вбивался на всю длину, как просил Ясуо, но стал совершать настолько резвые и быстрые толчки, что у Ясуо искры из глаз посыпались. Дыхание сбилось, и Ясуо оставалось жадно вбирать воздух полуоткрытым ртом. Он впервые почувствовал себя рыбой на берегу. «Хоть предупредил за что!» Наконец, Ясуо догадался. Ёнэ, вобравший силу азаканы, едва ли сдерживался от той мощной страсти, что сопутствовала его природе, но и как же она было не свойственно его деликатной и сдержанной натуре. Удивительно, что из всех людей такая животная и демоническая ярость досталась самому хладнокровному и правильному человеку, которого только знал мир! Ёнэ откопал в памяти серьезный проступок Ясуо и этим постарался хоть как-то смягчить последствия от своей половинки нового неудержимого «я». Ёнэ не просто сурово имеет Ясуо, но и наказывает за проступок. «Ёнэ, какой же ты выдумщик!» И хоть такого Ёнэ Ясуо точно не ожидал увидеть, ему это нравилось. И если такой путь даст Ёнэ вкус свободы, которой он лишал себя всю свою жизнь, то Ясуо готов вытерпеть все и отдать себя без остатка. К тому же, за толчками и распирающей болью следовало наслаждение, которое стоило всех мучений, а осознание, что Ёнэ отныне с ним, вытворяло с разумом Ясуо настоящую магию: боль приобретала привкус удовольствия. Где-то глубоко лежало и чувство вины, однако в этом Ясуо пока что уже не мог погружаться. Ёнэ излился в него с глухим утробным рычанием, напоминая об азакане, который стал частью его самого. Ясуо кончил следом, орошая собственный живот. Какое-то время они восстанавливали дыхание, и Ясуо слышал, до чего глубокое оно у Ёнэ, уже не совсем человеческое, несущее из легких отпечаток черной пустоты. Ясуо носом клюнул его в подбородок, вдыхая запах живого воплощения смерти. Ни одна мелодия и ни одно слово не смогли бы выразить то, что складывалось на его душе. Гармония и освобождение? На что это похоже? Многолетние оковы пали, и в душе расцвела весна. Мир преображался на глазах. — Поверить не могу, что мы… снова вместе, — промолвил Ясуо и не договорил, он смотрел на открытое небо. Звезды мерцали особенно ярко, это их свет стремился увести за собой далеко в космические дебри, где за сгущенной синевой царствовал хтонический хаос. К счастью, Ёнэ навис сверху, закрывая его собой. Он напоминал, что одиночество теперь Ясуо не грозит. — Я причинил тебе много боли, — сказал он, и тени на его скулах были, как тяжелые раны на прежнем, светлом Ёнэ. Ясуо оправил его свисающие пряди волос, они приятно щекотали обнаженную кожу и соски. — Если это — боль, то с удовольствием испытаю ее еще раз. И снова, и снова… делай так со мной, когда захочешь. Ёнэ ответил тем, что осыпал его шею, подбородок и губы поцелуями. Ясуо задумчиво провел пальцами по остроконечным рогам маски. Они так и стремились пронзить небосвод. — Я последую за тобой, куда бы ты не держал путь, и больше не покину, Ëнэ. — Нет, брат, это я больше не совершу ошибки и не покину тебя. Ясуо приставил свой лоб к его лбу. Он и позабыл, что его скрывает демоническая маска. — А эта штука холодная, как панцирь черепахи, — заметил Ясуо с улыбкой. Ëнэ не остался в долгу: — А твоя щетина колется. Перед внутренним взором мелькнуло два мальчика. Смех юного Ëнэ прозвучал в памяти. Они еще могут призвать их тени, как отголоски былого, разве нездорово? Завтра они отправятся в путь вместе, и душу разрывает от неизъяснимой радости. Так маленький Ясуо хочет взять за руку Ëнэ, сжать крепко, чтобы не отпускать никогда. И чтобы он тогда сказал тому Ëнэ, завязывая на поясе свой деревянный ученический меч? «Я никогда и ни за что на свете не пожелаю причинить тебе зла. Помни об этом, пожалуйста! Я люблю тебя больше, чем самый лучший меч на планете. Даже если бы мне отдали его в руки и сказали: эй, Ясуо, а ну-ка, выбирай, меч или брат! Я бы тут же выбросил его из рук, как протухшую прошмандявку!». Этого не изменить. Ничем. Никогда. — Нет такого слова «прошмандявка». — А это неважно, неважно! — И не «самый лучший», а просто «лучший». Ты же не говоришь мечистый меч. — Еще как говорю. Я могу все. Я — Ясуо! Свободный, как ветер, и никто мне не указ!.. Кроме тебя, разумеется! — Хм… …Волосы Ëнэ развивал уже предутренний ветер. Воздух был наполнен ароматами ночных цветов, их гаснущее мерцание еще рассеивало остатки мглы. Багрянец в глаза брата стихал, уступая место чему-то неожиданно привычному и простому. Ёнэ возращался. — Идем? — спросил Ясуо. Ёнэ положил на его плечо ладонь и тихо сжал, как любил делать. У Ясуо мурашки прошли вдоль позвоночника и звенящей радостью свернулись где-то в коленках. «Самый лучший». — Идем.