Горечь потери

      Лунная ночь всегда была спутником тревоги и мыслей о будущем, которое, казалось, не наступит никогда. Холодный воздух, пропитанный влагой прошедшего днем дождя, отрезвлял и без того трезвого Капитана, который с задумчивым видом сидел в своем кресле, размышляя о том, как быть с преступниками, которые как бы и не преступники. Решение, конечно же, все равно оставалось за Ханджи, которая приняла командование после Эрвина, но его мнение тоже учитывалось.       Эрвин. Сожаления и извинения о том, что не смог спасти, навсегда останутся в сердце крупным шрамом и в мозгу глубокой зарубкой. Аргументы о том, что он сам не хотел быть спасенным потеряны где-то на той крыше, где его самого чуть не убила строптивая девчонка Аккерман. Шея слегка ныла от неглубокой раны, оставленной ее клинком. А руки подрагивали от воспоминаний о том, как она с силой пыталась отобрать у него заветную коробочку со спинномозговой жидкостью этой мерзкой обезьяны, которую не удалось прикончить. Погружение в мысли о том, что обещание, данное Эрвину осталось неисполненным, как раз и вело к мыслям о необозримом в настоящем моменте будущем.       Эрен и Микаса сидели в холодном подвале, и, если бы Леви мог, он бы не выпустил их оттуда до тех пор, пока не разберется со Звероподобным. Мелкий недотитан раздражал своей беспечностью и криками о мести. А упрямая девчонка доводила до белого каления все его существо своей ненужной заботой о сводном брате. Он не мог смотреть на нее со спокойствием внутри: тело напрягалось, тремор в конечностях приводил их в движение, морщинка между бровей становилась глубже, а спокойный голос сменялся рычанием или шипением, и иногда даже переходил на крик. В моменты, когда ее забота об Йегере вызывала горячий поток ярости по сосудам, Леви не сдерживался в выражениях. В последний раз она проявила заботу об Арлерте, обугленное тело которого лежало неподалеку. Его сердце все еще глухо стучало, хоть и пропускало удары. Зрелище не для слабонервных. Если бы Флок не притащил тело Эрвина, все прошло бы без потерь, физических и моральных. Но он не знал о разговоре между Капитаном и Командором, в котором Смит уклончиво попросил не спасать его. Он был готов к тому, что больше не вернется в замок. И все равно эта потеря была со слишком горьким привкусом, который распространялся по всему организму ядовитой жидкостью.       Решение о том, что нерадивых солдат все же нужно выпустить все никак не хотело вырываться ровный голосом их глотки, поэтому Леви полностью положил эту ответственность на Ханджи, которая не стала долго тянуть с освобождением.       Сидя в кресле в своем кабинете, Леви пытался избавиться от обиды, проедающей его нутро, с помощью глубокого дыхания. Вдох-выдох, сжать виски пальцами, закрыть глаза, вдох-выдох. Легкие раскрывались с ноющей болью, впуская в себя порцию кислорода, который по ощущениям был с примесью отравы. Боль, умноженная на чувство вины и с прибавкой к ним нарушенное обещание, приносили в существование Леви полное огорчение. Если бы он мог заплакать, то разрыдался, как девочка-подросток. Но слезы не подкатывали к горлу горьким комком, поэтому приходилось просто медленно разъедать себя ядом мыслей.       Тихий стук в дверь заставил его веки дрогнуть и слегка приподняться. Пришлось приложить некоторые усилия, чтобы разлепить запутанные ресницы, а затем несколько раз моргнуть, возвращая взору ясность. Дверь с тихим скрипом открылась, на пороге появилась высокая долговязая фигура, видеть которую сейчас не хотелось больше всего.       - Чего тебе, Аккерман? – глухой голос распространился по комнате, отскакивая от стен громким эхо, слышать которое не хотелось.       - Капитан, - брюнетка топталась на пороге в незнании, стоит ли ей пройти дальше. О том, чтобы приблизиться к Капитану реши не шло совсем. Она, конечно, не трусливая особа, но после того, что между ними произошло, отголоски страха поселились где-то в районе ребер. Стоило только посмотреть на него в упор, голос начинал дрожать вместе с конечностями, и холодный пот начинал выделяться между клеточками кожи.       Леви молча наблюдал за Микасой из-под ладони, пока она в неуверенности подергивала полы рукава рубашки, обтягивающей ее сформировавшуюся грудь. Ртутные зрачки плавно проскользнули ниже, к широким округлым бедрам и длинным ногам. А она красивая.       - Пришла извиниться за то, что чуть меня не убила?       - Кто-то из нас с вами должен был взять на себя ответственность за одну из смертей. И вы знаете, что поступили бы так же, если бы сыворотка была у кого-то еще.       - Ты очень легко переложила эту ответственность на меня.       - За это я, пожалуй, и пришла извиниться.       Леви слегка приподнял уголок губ в подобии ухмылки. Если бы не отрава, текущая по сосудам, он, наверное, усмехнулся бы. Убрав пальцы с висков, положил ладони на подлокотники кресла и с силой сжал их. Девчонка не уходила.       - Что-то еще? – спустя некоторые мгновения молчания спросил он.       - Не знаю, - голова брюнетки опустилась, скрывая лицо темными прядями отросших волос.       Вместе с ее выдохом в сосуды Леви мягко проникло противоядие, от которого обжигающая река ярости медленно начала охлаждаться. Он не знал, что делать с ее признанием. Уходить она явно не хотела, как и оставаться. Проникаться ее признанием Капитану не хотелось, это сразу показало бы его слабость.       - Мне не до ребусов, Микаса. Если это все, ты можешь закрыть дверь с той стороны без угрызений совести. Будем считать, что извинения приняты.       - Они не приняты, - девушка резко дернула подбородком, от чего непослушные пряди освободили от плена фарфоровую кожу ее лица, покрытую незаметной россыпью веснушек. Маленький нос поднялся вверх и слегка дернулся, когда она им шмыгнула. Леви зацепился взглядом за уголки приятного разреза глаз, в которых предательски блестели капли соленой жидкости.       - Тц, только не разводи здесь сырость, - он закатил глаза и сложил руки на груди, а где-то на этом же уровне появилось желание пройтись подушечками пальцев по ее щекам с нежными словами о том, что ничего страшного не произошло. Леви сразу же заглушил его глубоким вдохом.       - Капитан, - Микаса слегка дернулась в его сторону, ее голос перешел на тихое шуршание, которое, казалось, слышно только ей, - Мне, правда, очень жаль, что все произошло именно так. Уж вы-то должны понять меня.       Соленые дорожки предательски побежали по щекам из уголков темных глаз. Она уже не опускала голову, хотела, чтобы он видел все, что с ней происходит.       Пальцы Леви побелели от силы, с которой он снова стискивал подлокотники кресла. Ноги, вопреки приказам из головы, направились ближе к девчонке, которая открыла свое нутро. Он знал, насколько тяжело это делать таким, как они.       - Эй, иди сюда. Перестань плакать, - его голос так же тихо шуршал, пока Микаса плавно двигалась в его сторону.       Их ладони соприкоснулись, от чего тела в унисон дернулись от неожиданности. Леви уткнулся носом в плечо плачущей девчонки, пока она обвивала руками его узкую талию. Его пальцы зарылись в черные волосы, пропуская между собой мягкие пряди, пахнущие чем-то приятно свежим. Ладонь второй руки поглаживала спину, ощущая под собой выступающие позвонки. Дыхания замедлились, но углубились в попытках надышаться друг другом.       - Простите, простите меня, Капитан.       - Ч-ш-ш, перестань плакать.       Его мягкие губы бездумно прикоснулись к ее плечу, пуская по коже миллионы мурашек. Только после того, как Леви открыл глаза, он понял, что сделал. Микаса не двигалась в его руках, только глубоко дышала.       Подергивания ее пальцев отдавались легкой вибрацией по спине, плавно спускаясь к пояснице. Она подняла голову с желанием заглянуть в его глаза. Туманный взгляд поймал движение мыслей у него в голове.       - Леви, - произнесла она на выдохе, приближаясь к его лицу еще ближе.       Губы встретились в первом невесомом касании, по телам прошелся разряд электрического тока, который заменил отраву в крови на что-то, схожее с алкоголем. Голова Микасы кружилась от опьяняющей близости с Леви, который крепко прижимал ее к себе, мягко приникая языком в ее расслабленный рот. Взаимное желание быть еще ближе резко прошило все ее существо, а изнутри вырвался тихий стон.       Леви с трудом оторвался от ее губ, заглядывая в глаза в поисках разрешения. Тело девушки слегка подрагивало в его руках, и он крепко сжимал его, давая понять, что ей нечего бояться. В ее темных глазах не читалось четкого определения того, что сейчас произошло. От этого незнания хватка Леви дала слабину, отпуская девушку из объятий.       - О том, что сейчас произошло лучше никому не знать, - хрипло произнес он.       - А что произошло? – ее зрачки хаотично двигались в поисках ответа на вопрос, - Леви, что произошло?       - Минутная слабость.       - Мы можем продлить ее?       - Аккерман! – как бы ему не хотелось произнести это со злостью, вышло больше похоже на просьбу остановиться.       - Леви, пожалуйста. Не отпускай меня. Если я уйду, я буду жалеть об этом всю оставшуюся жизнь.       - Ты снова перекладываешь ответственность на меня, - он зарылся носом в ее волосы вдыхая аромат, присущий только ей, - Если я тебя не отпущу, может произойти что-то непоправимое. Я держусь на остатках разума.       Ему хотелось выпить ее без остатка, но что-то глубоко внутри протестовало, издавая противный писк о неправильности всего происходящего сейчас в его кабинете.       - Я не хочу уходить, Леви. Мне нужно знать, что я не схожу с ума.       Голодные взгляды, в которых читалась нерешительность, встретились в желании не отрываться друг от друга. Все, что случилось, случается и случится потом потеряло всякий смысл в их Вселенной, которую они только что открыли. Леви все еще пытался ухватиться за тонкую нить здравомыслия, чтобы вытащить себя из бездны желания.       - А как же Йегер?       - Не сегодня. Не отпускай меня, пожалуйста. Леви…       Она произнесла его имя на выдохе так, что все его нутро болезненно сжалось в желании проникнуть ей во все внутренности, быть для нее воздухом, без которого невозможно существовать. В глазах предательски защипало от избытка эмоционально напряжения, которое излилось солёной жидкостью из-под прикрытых век. Все, о чем он думал до того, как она открыла дверь его кабинета, вырвалось из него с глухим стоном. Его руки с жадностью крепко сжимали ее слаженное тело, которое стало податливым, будто он настроил его под себя. Судороги рыданий обоих сошлись в немой борьбе за правду и прощение. Слезы, бегущие по щекам прозрачными дорожками, охлаждали жар, полыхающий на коже.       Разбитые внутренности начали собираться по маленьким кусочкам, склеиваясь близостью двух горячих тел. Ладони, блуждающие по коже, ускорили процесс восстановления разрушенной внутренней силы, которая до этого утекала из организма тягучей субстанцией. Разбросанные по лицу поцелуи придавали уверенности в том, что все правильно.       Только они сейчас могли понять друг друга и успокоить так, как никто больше не мог. Тихие слова на выдохе, больше похожие на шуршание листвы от ветра, растворялись в лунном свете, проникающем через окно вместе с прохладным ветром. Потоки воздуха, плавно проходящие по разгоряченной коже, приносили спокойствие.       «Ты мне нужен» - говорил ее томный взгляд.       «Я не прогоню тебя» - отвечали глаза напротив.       Горечь потери и желание быть понятой сливались воедино в живительном порыве двух, таких похожих друг на друга, личностей.       Леви покрыл поцелуями вибрирующую от возбуждения кожу Микасы, пока снимал мешающую ему одежду.       Брюнетка в свою очередь отдавала ему свою тактильность, поддаваясь навстречу его поцелуям и ладоням, скользящим по ее телу. Тихие стоны – порождение правильной похоти – постепенно наполняли пространство кабинета, отскакивая от его каменных стен влажными звуками соединения их тел.       Они лежали на чистых простынях мягкой кровати Леви, переплетенные конечности ныли приятной негой, чуть подрагивая. Подушечки пальцев бродили по коже в поисках особо чувствительных мест, а когда находили, посылали импульсы, вызывающие улыбку.       - Ты красивый, - хрипло прошептала Микаса, поглаживая тыльной стороной ладони его гладкую щеку. По ее лицу гуляли физические тени, прогонявшие чувство вины.       - Извинения приняты, - уголки его губ приподнялись, а глаза прикрылись от наслаждения ее прикосновениями.       Утро неумолимо приближалось, небо светлело. С усилием воли они оторвались друг от друга в надежде, что произошедшее останется в стенах кабинета. Но оба знали, что они останутся еще и в сердце, горящем пламенем чего-то, неподдающегося объяснениям.