Дэйв Еретик

Дэйв, простой работяга с мира Палларкан VI, проснулся, по обыкновению, под трубный набат. Однокомнатная жил-единица тут же наполнилась звуками утренней проповеди, исходящей от домашнего экрана. Всё как всегда: «Слава Императору. Слава Империуму. Смерть врагам Его». Мысль дня: «В чистоте ненависти — чистота сердца». С трудом подняв себя с койки, Дэйв оделся в истрёпанную одежду — её давно уж пора сменить, но он не мог себе такого позволить. Достал из кухонного шкафчика свёрток с питательной пастой и, разорвав упаковку, вылил серую жижу в миску, что была ещё относительно чистой. Насколько он заметил, большинство утоляло голод, не утруждая себя ничем, но Дэйв всё ещё ощущал себя человеком. И ел, как ему подобало, — в соответствии с крохами своих принципов. Передача на экране сменилась новостями. Там тоже всё было по-старому. Война шла в хорошем темпе. Враги Имперуима скопищами падали ниц под неодолимой мощью Имперской Гвардии и Космического Десанта. Никто не мог потягаться с Человечеством, и всех с лёгкостью сметали. Дэйв понятия не имел, где велась война, как и из-за чего она вообще. Эта информация могла оказаться полезной для недруга, а потому являлась государственной тайной. Он также не ведал и о том, каков на самом деле этот «враг». Священники говорили, что знать неприятеля равно его пониманию, а понимать злодея — значит сопереживать ему. Это было страшнейшим из грехов. В Империуме было много Величайших Прегрешений. Новости завершились тем, что славной и непобедимой Гвардии скоро потребуется десятая часть душ от ста пятидесяти миллионов населения планеты. Расправившись с питательной массой, Дэйв поднялся со своего единственного стула и поспешил на работу. Хотел покинуть квартиру до того, как началась бы «Вся правда о твоём мире». Чистенькие, прелестные, улыбающиеся люди не были похожи ни на кого из тех, с кем он водил знакомства, и это нагоняло тоску. По покрытым копотью улочкам — к мануфактуре, что не отличалась ничем от другой такой же: исполинской, нависающей, замызганной. И извергающей дым, вдохнуть который — крайне скверная затея. Очутившись же внутри вместе со своими товарищами, он оказался вынужден пребывать в ожидании, пока техножрецы благословляли всё, дабы нечестивые руки простых людей не пятнали машины, за которыми те должны были трудиться. Дэйв ненавидел это. Плотные облака благовоний всякий раз вызывали у него чихоту. Тем не менее он терпел — молча, или насколько сие представлялось возможным. Ведь вмешательство привлекло бы внимание операторов сервочерепов, кои надзирали в залах. Как только техноворожеи убедились в том, что труженики не совершат каких-либо богохульств, Дэйв приступил к работе. Машина, которой он управлял… по правде говоря, он знать не знал, что делал. Механизм состоял из двух цилиндров — один над другим. Он опускал верхний на нижний, и в узком зазоре меж ними тогда возникала короткая световая вспышка. Опосля ж необходимо было вернуть дальний из цилиндров в исходное положение, а затем повторить действо. Дэйв не понимал сути того, чего он этим добивался. Слишком неважен для того, чтоб доверять ему секреты производства. Поэтому он просто опускал и поднимал детали, поднимал и опускал. Снова и снова, и снова, и… Прогремел чудовищный рокот — какой-то из механизмов взорвался. Дэйв глянул, на мгновение подняв взор, не грозила ли ему какая опасность, но не прекратил своих заученных движений. Не настолько глуп. Невольно присмотревшись в прошедший миг, заприметил троих — ворох конечностей в луже крови. Какой-то юноша, — явно ещё не уразумел, как здесь всё устроено, — бросился к пострадавшим и оказался тут же застрелен сервочерепом-патрульным. В конце концов неисполнение трудовой повинности — тяжкое преступление. Затем появился техножрец, вещавший своим отливающим металлом голосом, что детонация — не что иное, как гнев Омниссии на их недостаточную степень почтения к духам машин. Ни один механизм не виновен, если б к конструктам относились с должным уважением… За двенадцатичасовую смену произошёл ещё случай с летальным исходом. Некая переутомлённая девица забылась во сне прямо на своём месте и тут же была изувечена махиной, которой заправляла. В общем, ничего диковинного. Когда с унылой сменой стало покончено, ему пришлось выслушать получасовую проповедь, где служитель Экклезиархии с пеной у рта изрекал им, что те должны быть благодарны Императору — величие, щедрость — за Его дары. Как и за то, что они — люди, а следовательно, и часть Империума. Величайшей из цивилизаций, какую только видывала эта галактика (и прочие). И которая будет править так же безраздельно во все времена. После выученного до мелких деталей завета Дэйв заторопился прочь, но домой отправился не сразу. На улице было меньше сервочерепов-ищеек, поэтому он рискнул согрешить. Совсем немного. Пересекав тёмные переулки в сонме бедняцких кварталов, он, наконец, вышел к искомому. Полуразрушенное снаружи и по уютному прекрасное изнутри — здание дарило страждущим покой, а благоухания духов с лихвой хватало, чтоб перебить миазмическую вонь цехов. Здесь множество мужчин, женщин и других — людей чуть менее определённого пола — предлагали свою ласку за весьма разумную цену. Дэйв по привычке нанял Банни — странное имя, два разрозненных слога, но он здесь не за тем, чтоб гадать о происхождении прозвищ, — и укрывшись в её объятиях, почти забыл о бренности своего существования. Того, сколь оно грязно́. Позже, возлегая с нею в старой, но добротной постели, Банни нежно расклёшивала его обвалянные в саже волосы, мурлыча: — Ты когда-нибудь задумывался, могла ли жизнь быть… другой? Его ответ в итоге привёл к тому, что Палларкан VI угодил в когти Хаоса. — Что ты имеешь в виду?