Его глаза — ледяные, словно покрытые корочкой льда озера Байкал. Серые, переливающиеся у края радужки чистым светлым голубым цветом и окрашивающиеся в волны бирюзового вокруг зрачка.
Красивые. Красивые, несмотря на то, какие тёмные, почти чёрные синяки под глазами у их обладателя. И несмотря на то, как он смотрит ими: безразлично и равнодушно, жестоко и безжалостно. Они прожигают Наиль насквозь, почти делая в её тусклых зелёных глазах, что панически широкого раскрылись, жжённую дыру.
Пухловатые, с неровным контуром губы Наиль —
дрожат, безмолвно шевелясь в каком-то шёпоте, а может, и молитве. Её тонкие аккуратные пальцы сжимают край школьной недлинной юбки, сарафана. Она делает шаг назад, почти отскакивает, словно от горящего пламени или хищника. В тот же час она — тонкая ветвь или жертва.
Его жертва?.. Она кажется слабой, хилой, миниатюрной и совсем худой. Беззащитное существо, что стоит перед ним
в немом страхе. Её кончик носа и лоб больно пульсируют после того, как она врезалась в широкую мускулистую мужскую грудь,
случайно. Но эта боль не сравнится с той, что Якубова испытывает в груди, меж рёбер, в ноющем сердце и пекущих лёгких. Её дыхание сорванное, в висках пульсирует кровь, а голова кружится. Кажется, вот-вот и она потеряет сознание. Возможно…
возможно, это было бы лучше?
— Извините меня, пожалуйста! — Восклицает дрожащим писклявым голосом Наиль, склоняясь так, что её светлые русые волосы соскальзывают с плеч. Жёлтый тёплый свет садящегося солнца отсвечивался от снега, что усыпал улицы и проникала меж приоткрытого окна в школьном коридоре, угловато освещая лицо девушки. Якубова не знает, как ноги всё ещё держат её, они онемели и она их вовсе не чувствует, а колени, что до этого подгибались, теперь грозили тем, что были ровными словно трости и вовсе не сгибались.
Раздаётся тихий смешок, один уголок его пухлых губ ползёт вверх, а взгляд вновь придирчиво исследует её тело. Длинные подтянутые ноги, розоватые от холода коленки, что едва скрывал подол её тёмно-коричневого школьного сарафана. Сколько ей?
Едва ли 16? Взгляд впалых тёмных глаз медленно поднимается выше, к туго завязанному поясу белого фартука с рюшками и вышивкой, хорошо выглаженного и прилегающего к ровным складкам юбки. Длинные рукава сарафана, к его сожалению, скрывали красивые руки девушки, что сейчас, дрожа, просила у него прощения, боясь, что он разозлится, пусть боится,
правильно делает.
— Звать тебя как? — Раздаётся хриплый низкий голос уже не юноши, мужчины. Наиль сглатывает слишком громко для того чтобы он не сдержал своего хмыканья.
— Н-иль… — Бормочет себе под нос Якубова выпрямляясь, но всё ещё боясь поднять свой взгляд с начисто вычищенных школьных туфель, что вчера она весь вечер оттирала от грязи и слякоти, которыми укрылись дороги после снега, что уже успел подтаять и вновь замёрзнуть.
— Чётче. Смотри мне в глаза, когда говоришь. — Резко отвечает он, насмехаясь над
маленькой мышкой.
Тело Наиль пробивает словно молнией и ей кажется, что она вот-вот заплачет от пробирающегося по её чётко выраженному позвоночнику ужаса.
— Наиль… — Собрав всё мужество и наконец подняв свой трусливый взгляд к молодому лицу 20-25-летнего мужчины, говорит Якубова, готовая захныкать от того какая же она глупая, она проклинает себя за свою неосторожность.
— Меня Турбо, звать Валера. Будем знакомы… — Тут же говорит мужчина с лукавой усмешкой. Наиль сглатывает. Нервная, трусливая полуулыбка расцветает на её губах. Возможно, будь это кто-то из её одноклассников или мелких дворовых мальчишек, она бы ещё рассмеялась от странной клички, что так несуразно смотрелась с источающим жестокость и опасность видом голубоглазого мужчины. — Подойди. Смелее… — Насмехаясь говорит мужчина с недлинными вьющимися волосами цвета тёмного шоколада, несколько прядей его чёлки спадают на высокий лоб, тёмные, почти чёрный брови делают молодое лицо более грозным, а впавшие глаза, взгляд более надменным, равнодушным.
У мужчины, что расслабленно оперевшись плечом на косяк двери в школьном коридоре, неширокая переносица и выразительный нос с нечёткими границами. Его изогнутые в ухмылку губы красивой треугольной формы, бледного цвета. Чёткие скулы и несколько морщин на переносице, что появляются когда человек хмурится, дают понять что он явно уже не школьник и не студент какого-нибудь первого курса колледжа или университета. Он точно не учитель, раз на нём рваный чёрный свитер, тёмные брюки, кроссовки и что главное кожаная куртка, служащая показателем достатка незнакомца. Но раз он точно не выглядит как какой-то директор завода или компании, остаётся одно…
И Наиль знает. Столкнуться с членом раньше обычной подростковой банды, а теперь уже группировки «Универсам», что каких-то несколько лет назад выгрызла кровью и плотью место себе на верхушке, поближе к солнцу, что не скрывало их дьявольских хищных глаз — столкнуться слишком опасно. Особенно для девушки. Возможно, когда-то и был кодекс, что запрещал пацанам трогать стариков, беременных женщин и девчонок. Возможно, когда-то пацаны и вели себя уважительно и почти бережно. Возможно, когда-то,
а точнее лет 5 назад, Наиль бы была рада познакомится с членом верхушки банды, опасным, красивым, тем, кто принесёт в её жизнь веселье вместо скуки. Прямо как в романах и фильмах, которых не было в школьной программе. Но каких-то лет 5 назад ей было всего 11. А теперь… теперь всё слишком изменилось. И быть девушкой в жестоком мире, где теперь правят законы улиц и власть под себя загоняют мальчишки, когда-то выросшие на делении районов, среди драк и грабежа —
опасно.
Изнасилование - за каких-то пару лет стало словом, что Наиль слышит почти каждый день, но страх от этого,
лишь возрос. И ужаснее всего было слышать это не из газет или телевизора, а из уст собственных одноклассниц и подруг, что с ужасом на лице рассказывали ей о том, что произошло с их знакомыми. А приходя на следующий день с разбитыми губами, окровавленными коленками, синяками на руках и ногах, в свитерах с высоким воротом и длинными рукавами…
Наиль всё сразу же понимала. И по венам разливался ужас. За собственную жизнь и тело.
— Ближе. — Хрипло говорит брюнет, недовольно качая головой. Наиль замечает, как его руки, что до этого расслабленно лежали в карманах его брюк, напрягаются, и Якубова тут же не раздумывая, делает большой шаг вперёд, сокращая между ними расстояние, пока от её кончика носа до его широкой, вздымающеюся при каждом вдохе груди не остаётся и пол метра. Мужчина перед ней вновь расслабляется, и она чувствует, как его глаза снова липко мажут по её телу. Ей приходится сдерживать себя, чтобы не вздрогнуть, в попытке снять с себя липкий взгляд. —
Ты чья будешь? — Голубоглазый немного наклоняется, вновь сокращая между ними расстояние. Его затхлое от сигарет дыхание горячо опаляет бледное лицо Якубовой. Её тело покрывают мелкие мурашки.
Наиль знает, что значит этот вопрос. Знает, чёрт возьми. Сколько раз она слышала эту фразу из уст знакомых, что предупреждали её
«о худшем», но впервые Наиль слышит эту фразу с немой угрозой к ней.
— Ничья. — Сложив все за и против, уверенно отвечает блондинка, задирая нос, исподлобья заглядывая в насмешливо прищуренные глаза. Времени на размышления было мало. Но соври она и скажи, что у неё есть парень, юнец, с которым пока она будет встречаться, она может не бояться хотя бы быть изнасилованной. Ведь девушка одного членов из банды неприкосновенна. По-крайне мере, пока этот же парень будет доволен ею и не бросит её, а после… После страшно представить, что может быть. Но ещё возможно, если бы она сказала, что занята, и Турбо начал бы расспрашивать «кем» и она бы, во-первых, не смогла назвать даже имени, а во-вторых, скажи она любое другое выдуманное имя, нет точной вероятности в том, что это могло бы остановить мужчину,
что бы он не задумал… А возможно, это и вовсе бы раззадорило его. Или оказалось, что этот выдуманный ею человек, и вправду существует и он или же в чём-то провинился, или же вовсе состоит в другой банде. Где вероятность, что после такого, её бы и вовсе не захотели
пустить по кругу среди парней?..
— Ничья-яя? — Низко протягивает, почти игриво Турбо. Он наклоняется ещё ближе, от чего его волнистая чёлка спадает ему на глаза. Наиль старалась даже не дышать, но всё же почувствовала запах терпкого одеколона, что щекотал рецепторы и нервы.
— Ничья. — Вторит Наиль, сипло перебирая губами. Её глаз, метавшиеся до этого то к вычурному носу мужчины, то к его губам или лбу, тут же сталкивается с его глазами. Там, внутри тёмных, чёрных зрачков, искрились молнии, и было видно ликующего дьявола.
Нет…
— Сколько тебе? — Наслаждаясь испуганно застывшим хмурым видом Наиль, Валера поднимает левую руку. Под бледной кожей, что обтягивала плоть и кости, виднелись тонкие, отливающие цветом чистого неба вены, что переплетались с едва проглядывающими лиловыми. Взгляд Наиль нервно метнулся к сильной мужской ладони. Она сипло вздыхает, чувствуя металлический запах едкой крови, что исходил с разбитых, покрытых засохшими корочками костяшек. Кажется, совсем недавно Турбо избивал кого-то. Это было ясно по тому, что ран, кроме как на руках, на нём, кажется, не было. А теперь вот он стоит перед Наиль и почти трепетно касается её распушенных волос, за которые она обязательно получит нагоняй от завуча Елены Викторовны, учительницы математики, которая вела у них следующий урок, на который Якубова уже благополучно опоздала.
— Месяц назад исполнилось…
шестнадцать. — Затаив дыхание, шепчет Наиль, ощущая как длинные, покрытые мозолями пальцы накручивают её светлые локоны на ладонь. Валера довольно кивает, переводя взгляд с переливающихся золотистым прядей к тусклым, похожим на хвойный лес, глазам девушки, обрамленным густыми тёмными ресницами.
— Шестнадцать, ты девятиклассница? — Протягивает, скручивая губы в трубочку, словно сюсюкаясь, почти как с малым ребёнком, спрашивает Турбо, вновь, наконец, отпуская девичьи волосы и давая своей руке свободно повиснуть.
— Я в десятом классе… — Пропавший от дрожи голос звучит совсем жалко, когда Наиль сжимает сильнее край юбки своего сарафана до такой степени, что на её ладонях, начинают появляться круглые полумесяцы алого цвета. Турбо, услышав ответ, лишь сильнее растягивает улыбку на потрескавшихся губах и заживающей, разбитой явно больше, чем несколько дней назад, губе.
— Значит, десятиклассница, буква класса? — Невдомёк интересуется или же, скорее, требует точного ответа Валера, поправляя свою кожаную, тёмно-коричневую, потёртую в некоторых местах ветровку.
— «А.» — Приоткрыв губы, издаёт едва ли не глухой звук Наиль. Её коленки начинает мелко потряхивать.
Что ему от неё нужно зачем она ему? Хотя, возможно, и он и она давно уже знают ответ на этот вопрос. И если Турбо от этого лишь довольно облизывал губы. У Наиль же пробирала тело дрожью, она была почти готова заплакать.
Или, возможно уже…
— Ну-ну… не нужно плакать. Я же
ещё ничего плохого не сделал, да?.. — Воркует Турбо, следя за тем, как небольшая слеза скатывается по бледной щеке. Он стирает её шершавым пальцем, удовлетворённо замечая, какая мягкая кожа у девчонки, что младше него на целых пять лет. Он помнит себя в этом возрасте, помнит как бегал по дворам, надирая всем задницы, хотя иногда и получал знатных люлей в ответ.
От воспоминаний о тёплом времени на губах мужчины появляется искренняя полуулыбка. До того, как он вспоминает о том, что было позже. О времени, когда смерть вместе с милицией начала гоняться за ними по пятам. Он помнит сколько утратила их тогда ещё банда. Помнит каждую смерть и каждое обещание, клятву —
слово пацана. Но они уже давно не пацаны, а взрослые мужчины, что поднялись, выдержав все чёртовы преграды на своём пути, на своей тёмной дорожке. Они заняли место наверху пищевой цепи и теперь вовсе не собирались с неё слезать. Не после того, как почувствовали ту власть, которой обладали.
Мечтал ли он в свои 16 о том, чтобы люди испуганно опускали головы при виде него? Гадал ли он, какой достаток ему принесут тогда ещё игры в воришек кошельков? Думал ли он тогда о том, что в будущем он будет носить пушку в кобуре за спиной с такой же обыденностью, как привычка выкуривать сигарету с самого утра на голодный желудок, после которой его мутило весь день? И не мечтал, не гадал и не думал.
Не знал — хищная улыбка расчерчивает молодое лицо теперь уже бандита, криминального авторитета не только в своих кругах.
А какова бы была реакция у милой ему Наиль, подставь он дуло пушки под её подбородок, заставив поднять голову и посмотреть ему в глаза? Искушение азартом начинает бурлить в молодой крови. Но нет, не сейчас. Он не хочет её запугивать, хотя, по-видимому, девочка уже и так дрожит и млеет перед ним, готовая потерять сознание, стукни он языком по-собственному нёбу со щелчком. Острый, разъедающий плоть взгляд Турбо скользит по юному лицу, и он не может сдержать своего соблазна. Поглаживая щеку Наиль холодной ладонью, он большим пальцем проводит по поджатым, дрожащим губам, что от неожиданного действия распахиваются в почти шокированном вздохе. Турбо хмыкает, и его палец скользит дальше, между розоватых губ Наиль, касаясь горячего языка.
Глаза Якубовой широко распахнуты, дыхание сбито, а тело скованное ужасом, не слушается. Горький вкус, кажется, табака, растекается по языку зловонным ядом и пониманием… Шаг назад даётся с трудом, но у Наиль получается. Вот только ей —
не дают уйти. Не теперь и больше
никог…
Сильная рука тяжёлым грузом ложится на тонкую талию Якубовы, сильно сжимая и дёргая, вырывая из её груди беспечный вздох. Турбо притягивает Наиль к себе, вжимая в собственное тело почти жадно. Его тёмные зрачки заполоняют глаза, и радужку стало почти невидно. И Наиль, увидев это, готова почти закричать. И это у неё почти получается. Вот только когда крик подходит к её горлу, нетерпеливо впившиеся губы Турбо дают ей издать лишь неясное мычание. Он почти сразу же заталкивает свой язык ей в рот и облизывает десна, смакуя. Наиль пахнет летом, утренней росой и цветущими цветами, а вот на вкус она почти приторная, сладкая, растекающаяся по губам, словно карамель…
— Ау… — Недовольно тянет Турбо, когда отстраняется от Якубовой, стоит той укусить его за губу и рвануть ладонью по его правой скуле. Цапнула, словно кошка. Взгляд у неё запуганный, а тело, налитое собственной кровью, не подчиняется разуму. Испугавшись собственных действий, она замирает, почти готовая провалится под землю. Вот только она знает, если он захочет, то и там её достанет. Вытянет за шкирку, словно неумелого маленького котёнка, и, поставив перед собой, накажет. Ой, как накажет. Чёртова ухмылка режет губы Турбо, когда его ладонь, лежащая на её талии, сжимается сильнее, вдавливая её в его тело, он всё ещё склоняясь к ней, смотрит на неё почти безжалостно, вот только от него почему-то исходит лишь самодовольство.
И неожиданно он отпускает её. Сам отстраняется на шаг, складывая руки в карманы своих брюк, как ни в чём не бывало. Лишь тёмный взгляд и рана на губе дают понять Наиль, что это всё только что ей не привиделось. Она открывает и закрывает рот, безмолвно ёжась и готовясь зажмуриться и сжаться. Подними он на неё руку, ударь. Не стоило ей сопротивляться, ведь неизвестно, что может произойти —
потом…
—
Беги. — Резко, почти угрожающе говорит Турбо. Его взгляд в одночасье становится равнодушным, а тело расслабленным. — Ну? — С нажимом шагая вперёд, говорит Валера. — Беги, пока я тебе даю это сделать. — Хрипло, низко, баритоном говорит Турбо, следя за тем, как, наконец, до этого выпрямленные до боли ноги едва заметно сгибаются. Розовые губы Наиль распахиваются в тревожном вздохе, а глаза расширяются.
Он даёт ей уйти? Не теряй возможности, ну же беги!
И Наиль побежала. Рванула изо всех сил, наплевав на задирающуюся юбку сарафана и оставшуюся на полу сумку-ранец, в которой лежали учебники и тетради. Вещь замечает у себя под ногами Турбо, насмешливо опускаясь на корточки, и подхватывает сумку одной рукой, вновь выпрямляясь, бросая пристальный взгляд в сторону убегающей Наиль, что вот-вот заворачивала за угол коридора. А вот и причина для новой встречи с ней. Интересно, какова будет её реакция, если он наведается прямо к ней в квартиру? На губах мужчины появляется довольная нахальная улыбка. Когда он прерывается и недовольно шипит, высовывая язык и проводя по пульсирующему укусу на губе, что оставила юная бестия. Будь эта одна из шавок, с которыми он развлекался по вечерам, вероятно, Турбо врезал бы ей тут же пощёчину, да такую, что и мать родная после не узнала бы. А Наиль… Наиль он позволил немного больше, чем другим, её укус для него был… приятным?
Не выводящим на гнев и раздражение, и боль.
Укуси его за руку, дворовая кошка - было бы больно, неприятно. Он бы, возможно, даже оттолкнул её от себя, ногой пнул. Укуси его, домашняя кошка - он бы притянул её с желанием лишь больше тискать, гладить и лелеять, пока та удовольственно не замурчит. Наиль была —
домашней кошкой. Его.
Его домашней кошкой. Осталось лишь ей об этом рассказать. Но она смышлёная, точно смышлёная, поймёт, ой, как скоро поймёт, что ей от него не сбежать. И та нелепая надежда на то, что он её отпустил, была лишь началом охоты хищника на его маленькую
невинную добычу.
Турбо закидывает девичью сумку себе на плечо и мотает головой, сбрасывая наваждение. Он начинает свой медленный шаг к выходу из здания. Кто же знал, что приди он в свою старую школу, проверяя, как идёт приклеивание чушпанов в низшие ряды для грабежа, а после сбыта другим таким же чушпанам. Возможно, Турбо просто нужно было чем-нибудь себя занять, разгуливая и занимаясь бездельем, но ему чертовски повезло, что это прекрасное создание, не смотря под ноги, врезалось в его грудь совсем беспечно. О, ну, в будущем он научит её быть более внимательной, почтительной. Он научит её, как нужно извиняться правильно.
Белый снег скрипит под ногами Турбо, прилипая к подошве его новых кроссовок, что он купил во время последней поездки в Москву для проверки поставки оружия и наркотиков. И когда же их банда, что дралась за территорию и свободную от правил жизнь, имеющая честь и здравость, стала тем,
чем стала… Турбо горько ухмыляется, опуская голову. Но уже слишком поздно. Теперь уже точно ничего не исправить. Ведь прогнила не только та банда, но и души, сердца тех мальчишек, что когда-то любили помахаться на кулаках, распевая песни у костров где-то меж гаражей, где за ними охотились мусора. Теперь же в рядах милиции были их люди, а в правительство стремительно пробирались те, кто когда-то любил вместе с ними отжимать кошельки у школьников…
***
Наиль же сегодня ночью так и не сможет заснуть, мечась по кровати в догадках. Ведь закрывая глаза, она будет видеть перед собой тот треклятый тёмный, жадный взгляд и хищную ухмылку, что теперь будут преследовать её.
О, и каково же будет её удивление, когда на следующее утро, придя в школу, она словит себя на том, как много людей оглядываются на неё. А после, зайдя в класс, узнает от том, что несколько мальчишек, из параллели перевелись в её
10А, тех самых мальчишек что состояли в «УНВ». Один из них подойдёт к ней, передав школьную сумку-ранец, про которую вчера она вовсе забыла, унося ноги.
И вот тогда она только начнёт понимать… Когда эти же пацаны начнут везде следовать за ней, наблюдать и водить, с глазу на глаз, провожая её до дома, помогая с ношением её тяжёлого рюкзака, оплачивая обед в школьной столовой.
И запоздалая надежда пропадёт у неё лишь после того, как однажды, когда она улыбнётся какому-то новенькому, что будет пристально смотреть на неё, тогда-то в двери её небольшой квартиры, где она жила лишь с мамой, настойчиво постучат. А она, обрадовавшись, что мать отпустили с работы пораньше, в одной футболке и коротких шортах, поспешит к входной двери, распахнёт её, не раздумывая, и так и застынет,
ошарашенная. Когда пристальный взгляд блуждающих глаз внимательно осмотрит её, задерживаясь на приоткрытых участках кожи, что ранее были закрыты одеждой.
Наиль будет в ужасе, когда на мужских губах, где всё ещё красовался след от её сильного укуса, расцветёт дьявольская ухмылка, что снилась ей в кошмарах. Он сделает уверенный шаг вперёд, а она испуганно отшатнётся назад. Он, не оборачиваясь, захлопнет за собой дверь, провернёт ключ и бросит его в карман своих брюк. Она же рванёт в соседнюю комнату в надежде скрыться. Вот только теперь он и вправду погонится за ней,
и теперь ей уже точно не сбежать…
