Не в слабости слабость

Соуп резко распахнул ресницы, когда вспышка света ярким лучом ударила по глазам почти до рези. Сквозь расфокусированный взгляд, по правде говоря, сложно вообще что-либо оценить и рассмотреть, когда всё, что тебя окружает, воспринимается через плотную пелену и белый шум. По мозгам будто бы ебашили хорошеньким молотком, разбрызгивая ошмётки в стороны, неровный и отрывистый стук собственного сердца больно ударял по вискам и чувствовался чуть ли не каждой клеткой тела. Мышцы не слушались приказов своего хозяина и отказывались растягиваться. Соуп поначалу не поверил собственным ощущениям. Не могло его так сильно контузить, что бы это ни было, что ради слабого движения рукой ему потребовались совершенно титанические усилия. Поэтому МакТавиш попытался снова. Но рука предательски не дёрнулась ни на ёбаный дюйм. Проморгавшись и смахнув мутную дымку с глаз, Соуп, к своему ужасу, сам ответил себе на вопрос о странной скованности мышц, которые ни с того ни с сего окаменели. Он был связан. Соуп напряг зрение. И ему не потребовалось особого труда узнать в фигуре, сидящей напротив него и, блять, тоже связанной, своего лейтенанта. Кажется, он был в отключке, и Соупу первым была предоставлена возможность прийти в себя и оценить обстановку. Ахуеть, спасибо, элти, но будь добр очнуться побыстрее и составить мне компанию, потому что я абсолютно нихуя не помню, кто нас вырубил и в порядке ли кэп с парнями. Единственное, что отпечаталось в памяти Джона до чьего-то оглушительного удара прикладом винтовки о затылок — это крик Прайса в наушнике и фигура Гоуста, который подбегал к сержанту, спеша помочь. Раздумывая над вопросом целостности своей команды и над процентной вероятностью её безопасности, Джон заметил силуэт мужчины в форме с флагом на груди (ёбаное смазанное зрение ещё не позволяло с такого расстояния распознать цвета и их последовательность), человек находился в тени, не обращал внимания на пробуждение одного из пленных и стоял ровно, глядя перед собой и держа автомат в руках. Скорее всего, все, собравшиеся здесь по воле и неволе, кого-то ждут. И это ожидание, если честно, заставляло немножечко, совсем немножечко, но поднапрячься. Но Джону сложно сейчас работать извилинами и строить теории о захватчиках, этом месте, целях похитителей и о возможных раскладах ситуации. Плен есть плен, и основная задача — свалить. Желательно как можно быстрее с минимальными последствиями. Или замочить ублюдков. Второй вариант, разумеется, вдохновлял болезненный разум сержанта куда больше первого. Переводя заторможенный взгляд с мужчины вновь на лейтенанта, Джон вздрагивает — на него, не моргая, пристально пялились карие глаза, в которых не было ничего, кроме жгучей измороси. В этих глазах с нахмуренными бровями, в этом взгляде читалось явное: не делай глупостей, Джонни, не паясничай, не рыпайся, не провоцируй. Конечно, сержант проинформирован, какой модели поведения необходимо придерживаться, если вдруг (сука, упаси господь, но это так) тебе посчастливилось оказаться в плену. Сидеть тише воды, ниже травы. Характер свой не показывать. На угрозы и запугивания не реагировать, ведь если тебе всё ещё не расквасили мозги, то, скорее всего, и не сделают этого в ближайшее время. Похитителям нужна лишь твоя информация, и ради неё они готовы будут пойти на радикальные меры. Но и нельзя исключать вырванные ногти или пару отрубленных пальцев в ходе допросов. Да и не факт, что пострадают только ногти или пальцы — фантазии людей, пытающих кого-либо, можно только позавидовать. Джон окидывает взглядом фигуру напарника, слегка наклоняет голову вбок, спрашивая Гоуста, мол, в порядке ли ты, приятель. Лейтенант лишь щурится, долго смотрит в упор и слабо кивает, расшифровывая невербальный вопрос. Он даже не дёргается: не пытается развязать тугие узлы верёвок на руках и ногах, не осматривает обстановку вокруг себя, но Джон почти уверен, что Гоуст яростно перебирает в голове линии поведения, которых будет придерживаться при допросе. МакТавиш снова переглядывается с лейтенантом в безмолвном согласии о всём пиздеце этой ситуации, когда позади себя самого Джонни слышит глухое цоканье сапог, ударяющихся о бетонный пол в размеренном шаге. Всё ещё смотря на Гоуста, Соуп замечает, как тот переводит свой сосредоточенный взгляд с сержанта за его спину, пристально всматриваясь в силуэт подходящего человека. Мужчина, стоявший в углу с автоматом в руках, встрепенулся и направился навстречу своему, видимо, капитану. — Проснулись? Давайте сразу к делу, — о, спасибо, что без фамильярностей и самолюбования! Вы же, твари несчастные, так это любите. Южноафриканский акцент. Чёрт, как далеко они с Гоустом находятся от своей группы? Мужчина с сильно прилизанными гелем волосами и густой бородой вальяжно подошёл к Джону и взял его за подбородок, заставляя поднять голову и посмотреть в свои маленькие свиные глаза. Разумеется, такую наглость Соуп не спустит с рук, хуй там плавал, поэтому он начал активно сопротивляться, пытаясь освободить конечности. Грубым движением руки человек схватил сержанта за щёки и сжал их. Джонни поднял-таки голову, но его взгляд задержался на лейтенанте. Всё тело Гоуста напряглось, он яростно прожигал дыру в затылке высокого крупного мужчины. — Меня предупредили, что вы бойкие, — капитан поднял перед собой ладони, мол, хорошо, не трогаю, но не расслабляйся. Когда мужчина переключает своё внимание на Гоуста, доставая при этом револьвер из кобуры, когда подходит к нему, в Джонни закипает злость. Наравне с ней нарастает и беспокойство, но сам лейтенант не раз напоминал сержанту не поддаваться эмоциям и держать самообладание. Такими темпами взъерошенного Джонни хватит ненадолго. — Так… как там её… Лассвел вам сообщала координаты, дату и время проведения масштабного теракта на центральной улице Лос-Анджелеса. Не расскажете мне поподробнее, а? Точно. Блять, теракт. Лос-Анджелес. Наша группа отправилась предотвратить теракт. Какая сейчас дата? Сколько времени они с Гоустом пребывали в отключке? Твою ж мать… Блять, блять, блять, только не говорите, что мы сейчас… в логове именно этой террористической банды. Откуда им известно о Лассвел? Знают ли они о капитане Прайсе? Что-то на задворках сознания подсказывало, что, конечно же, дурень, знают. И про тебя с Гоустом наверняка тоже. Надавливая дулом револьвера в шею лейтенанта, мужчина спускает предохранитель. Кадык под холодным оружием дёрнулся, но Гоуст не проронил ни слова. Джонни вздрогнул. — У меня к вам просьба лишь одна, — человек с револьвером второй рукой подзывает другого мужчину жестом, чтобы тот поднёс ему ноутбук. — Сейчас я соединюсь с вашим каналом связи. Вы оба, — Джонни и Гоуст тревожно переглянулись, точнее, Джонни пытался распознать в глазах напротив хоть какие-либо эмоции, но, кроме холодной стали в них ничего не было видно, — сообщите своим, что место, время и дата теракта перенесены. Скажете, что добыли информацию, которая противоречит прошлой. Мой сигнал прямиком поступит… Джонни перестал вникать в монолог мужчины. Всё ещё глядя на Гоуста, к шее которого было приставлено оружие, сержант увидел слабое отрицательное мотание головой. Само собой, Гоуст, само собой. Молчим как рыбы. Неужели ты сомневался в моей преданности отряду? Джонни идти на компромисс и переговоры не намерен от слова совсем. Он яростно пытается выбраться, освободить связанные ноги, которые он, похоже, почти перестал чувствовать из-за сильных узлов. Морские они что ли, мать вашу? Запястья изодраны чуть ли не в кровь, тугая верёвка впилась в кожу, намертво закрепляя руки Джона к ручкам стула. — Бешеного этого угомони, — крупный мужчина даже не посмотрел на сержанта, а только кивнул головой в его сторону, продолжая активно печатать на ноутбуке. Сила, с которой он вдавливал дуло оружия в кожу лейтенанта, ослабла. Плохо. Очень плохо. Глядя на подходящего к нему мужчину с автоматом, сержант на мгновение перестаёт сопротивляться, готовясь к удару. Или выстрелу. Джонни с вызовом поднимает голову, с оскалом пялясь на высокую фигуру в закрытой камуфляжной маске, из-под которой презрительно горели чёрные глаза. Удар, что-то падает на пол и, кажется, разбивается к чёртовой матери. Гоусту удалось освободить одну ногу, которая была прикована к стулу, и, естественно, он решил уничтожить к хуям собачьим средство коммуникации, даже если это будет стоить ему жизни. Он ни за что не предаст свой отряд, не обманет Прайса. Одно чёткое просчитанное движение — и ноутбук валится с довольно высокой высоты, разламывается на несколько частей, экран потухает. Мужчину одолел приступ ярости. На секунду Гоусту удаётся освободиться от оков. Кажется, захватчики не рассчитали точную силу: громиле, которым и был лейтенант по своей комплектации, нужны крепкие, намертво завязанные узлы, чтобы удержать его на месте. Капитан этой террористической группы быстро направляет револьвер на ногу Гоуста и одним точным прицелом и нажатием на курок простреливает в колене лейтенанта дыру, которая тут же начинает обильно кровоточить. Двое мужчин валят Гоуста на спину, пока тот с шипением и отрывистыми вздохами пытается согнуть ногу к груди и зажать руками кровавое месиво. — Уроды…! — Как бы сильно Джон не метался, не дёргался, как бы не старался дотянуться зубами до верёвок в попытке просто перегрызть их, ситуация набирала мрачные обороты. Какого хуя он вообще ничерта не делает и просто пялится на это дерьмо? — Вот же сучёныш хренов! — Мужчинам удаётся придавить тело лейтенанта к полу, скрутить руки над головой. Каждая мышца Гоуста напряглась до такой степени, что, прикоснись к нему сержант, то подумал бы, что пощупал скалу. Футболка на теле натянулась под крепкими мускулами и вот-вот могла разойтись по швам. Чёрт, Джонни и забыл, что теперь у них нет ни обмундирования, ни оружия, ни даже ёбаных ножей. Оба полностью уязвимы перед натиском врага, отныне располагаться можно было лишь на искусство ближнего боя. — Ты, сука, кем себя возомнил? — Мужчина наносит смачный удар по лицу лейтенанта. Послышался хруст. В эту же секунду другой мужчина позади Гоуста, держащий его за руки, достаёт из кармана шприц с неопознанным веществом и с размаху втыкает иглу до упора в бедро лейтенанта. Джонни успевает только заорать. Он лишь наблюдатель этой сцены, который не в состоянии оказать помощь лейтенанту. К сожалению, сейчас Гоуст должен опираться на свои силы. Яростное шипение сквозь зубы и шумное активное сопротивление проникающему в тело Гоуста веществу заставляют Джонни выйти из омута эмоций и осознать ужас ситуации. Он хватает ртом воздух, но не может выдавить из себя ни слова. Это был явно какой-то психотропный наркотик, он был уверен, и от этого стук собственного сердца увеличивался в геометрической прогрессии. — Я тебе покажу, как надо разговаривать со мной, — мужчина шумно выдыхает в лицо Гоусту, который находился на грани сознания и умудрялся всё ещё не оставлять попытки сопротивляться. Джонни знал, что он сейчас чувствует. На лекциях капитан Прайс предупреждал о пытках, рассказывал, как перетерпеть боль, как справляться с наркотиком в крови, как правильно дышать при надругательствах, ударах электрошоком, что делать, если не дают пищу, воду. Вот только сержант в душе не ебал, как морально поддержать Гоуста. И нужна ли ему эта поддержка? А о физической помощи нет и речи, ведь Джон, сука, привязан. С каждой нарастающей секундой Джонни острее ощущал чувство беспомощности, которое пожирало его, медленно обгладывая каждую кость. Нет, нет, элти, я не позволю им… Сердце Джонни пропускает удар, когда он видит, как мужчина берёт Гоуста за кровоточащее колено и продавливает его, проталкивая палец глубже в рану. Гоуст взвыл и тут же получил очередной удар в нос. Балаклава давно пропиталась кровью и, вполне вероятно, мешала лейтенанту нормально дышать. Когда вторая рука похитителя опустилась на другое колено Гоуста, и мужчина предпринял попытки раздвинуть ноги извивающегося, как змея, лейтенанта в стороны, Джон не выдержал. — Я сказал, прекратите, твари! — Джонни лихорадочно трясёт, он готов отрубить себе руки и ноги, лишь бы быть свободным от блядских верёвок и прострелить ублюдкам лбы. Капитан группы приказывает своему сослуживцу заняться Джоном. В ту же секунду, пока Гоуст корчится и пытается инстинктивно сомкнуть ноги, союзник главы этой банды отходит от двух воюющих мужчин и грозно приближается к сержанту, позже нанося удар в солнечное сплетение. Чтоб не втыкал. Джон задохнулся. Мужчина, сидящий на коленях между бёдер Гоуста, начинает расправляться с его ремнём на военных штанах. Лейтенант замер, настороженно глядя на своего врага. Когда мужчина отбросил уже ненужную пряжку ремня в сторону и притянул Гоуста за бёдра ближе к своему паху, тот лишь издал рваный вздох. Ситуация начала проясняться. Глаза Гоуста расширились, сильный, но недолго действующий наркотик начал постепенно отступать, и, почти что трезво оценив ситуацию, лейтенант опешил. Вполоборота он выгнулся, чтобы просто взглянуть в глаза Джонни, уповая, что это не то, о чём он думает. Гоуст был наслышан о подобных насильственных действиях в плену, но таким образом глумились или пытались выбить информацию чаще тогда, когда пленником была женщина. Он и представить не мог, что сам окажется в этом омерзительном положении. Их взгляды встретились. В болезненных, воспалённых глазах с лопнувшими капиллярами Джонни впервые увидел эмоцию, которую, он думал, не заметит там никогда: страх. Суки, нет, вы не посмеете… Суки, суки, суки! Глаза Джонни наполнились яростью. Бешеной, животной яростью, которая, как воспалённый нерв, почти полностью поглотила его. Новый удар со стороны мужчины рядом с ним помог Джону хоть и немного, но прийти в себя. Гоуст, вопреки ситуации, старался оставаться сдержанным и хладнокровным, борясь с болью и нарастающей паникой. В хищных глазах обезумевшего он заметил странный огонёк. Когда мужчина начал расправляться уже со своим ремнём, то гнев, стойкость и самообладание медленно, но верно начали утекать, как песок из-под пальцев. Одним рывком, хоть и с трудом, мужчине удаётся переместить массивное ослабевшее тело Гоуста, впечатав его грудью в холодный сырой пол. — Джонни… Саймон Соуп поднял голову. Вновь встретился с лейтенантом взглядом. В стеклянных глазах Гоуста читалась буря совершенно не свойственных ему эмоций. — Закрой… глаза. Не смотри. Приказ. Джонни хотелось просто разрыдаться, словно маленькому ребёнку, которому приснился ночной кошмар. Нет, нет, нет, элти, ты должен сопротивляться, ты, сука, должен… Джон кивает и нехотя зажмуривает глаза. Отличный из него напарник, да? Просто супер, закрыл глазки и сейчас молча будет сидеть, ждать, когда всё кончится, когда с Гоустом поступят вот так и, дай бог, не пристрелят после. Молодец, возьми с полки пирожок. Делая последнюю попытку, чтобы хорошенько мотнуть руками и вырвать к чертям оковы с металлического стула, сержант чувствует, как в его висок упирается что-то холодное и твёрдое. Некое предупреждение, мол, ещё раз дёрнешься, и не оставишь мне выбора. Теперь остаётся полагаться только на слух. В это время агрессивно настроенный мужчина фиксирует руки Гоуста за его спиной собственным ремнём, туго связывая жилистые запястья. Желая поскорей-таки подавить все попытки сопротивления и возмущение военного, капитан группировки, властно возвышаясь над лейтенантом, хватается за его балаклаву вместе с волосами на затылке и в мёртвой хватке со всей дури припечатывает Гоуста лицом в твёрдый кафель. Из глаз лейтенанта посыпались искры, всюду запрыгали чёрные пятна и рассудок на доли секунд помутнел. Обойтись без трещин в лобной части черепа точно не получится. Очень повезёт, если отделается сотрясением мозга. Джонни слышит звук шуршания ткани и сбившееся дыхание Гоуста. Раздаётся едва слышимое, порывистое движение в воздухе, после которого следует пронзительный вскрик, тут же приглушённый ладонью. Внутри Джонни что-то надламывается. Он яростно борется с желанием открыть глаза. Встретиться ими с глазами напротив. Но он зажмуривается сильнее до пятен под веками, отгоняя эти мысли. Вторым резким толчком мужчина, казалось, выбил из груди Гоуста весь воздух. Если бы не закрытые глаза, Джонни бы впервые удалось запечатлеть такого лейтенанта. Слабого, отчаянного, до боли жалкого, сдерживающего предательски подступившие слёзы и скулёж. Джонни готов заскулить лично. По мере того, как с особой жестокостью увеличивалась интенсивность ритмичных движений, вскрики сменились судорожными вздохами, болезненными стонами и протестующим мычанием. Конечно, Гоуст был профессиональным солдатом и старался держаться, тем более, рядом сидел Джонни. Но с каждым глубоким и грубым толчком воля и дух постепенно покидали разум лейтенанта. Я знаю, солнце, я знаю, знаю, знаю... Но Гоуст не будет Гоустом, если перестанет бороться. Преодолевая лавину нахлынувших ощущений и эмоций, сквозь животный ужас, унижение, адскую боль от режущего трения твёрдого члена внутри и подступающую к горлу тошноту он не сдаётся, выгибается под тяжёлым телом, пытается скрестить ноги, отползти, отстраниться от варварских действий мужчины. Гордости в лейтенанте больше, чем крови. Игнорируя рану в ноге, разбитый нос, головокружение, давление наркотика в крови и боль внизу живота (ему казалось, будто внутри его органы беспощадно кромсают бензопилой) Гоуст, словно загнанный в клетку дикий зверь, брыкается и выдавливает из себя последние силы. Но эта борьба заранее обречена на провал. Мужчина агрессивно наращивает темп, буквально вдалбливая лейтенанта в твёрдый пол. Слёзы градом сыпались из-под трепетающих ресниц, пропитывая собой балаклаву. — Потерпи, Саймон, потерпи… — Джон едва сдерживается от переполняющих его эмоций и чувств. Гнев, страх, отчаяние, отвращение, беспомощность слились в единое месиво, прилипая к каждой клетке кожи и намертво удерживая, не давая освободиться. Соуп знает, что лейтенант справится. Но чего это будет ему стоить? Чести? Ещё бы. Слыша характерные хлюпающие звуки от соприкосновения двух тел, Джона тошнит. Он хочет вырвать себе уши, но его кровавые от трения запястья всё ещё были прикованы. Джону хочется выколоть себе глаза, которые так и желают открыться. Ему хочется вырвать своё сердце, чтобы не чувствовать ту агонию, которую чувствует сейчас. Ему хочется… Сказать Саймону, что всё будет хорошо А сам-то уверен в этом, придурок? Джонни неуверенно распахивает успевшие отвыкнуть от света, хоть и тусклого, глаза лишь тогда, когда звуки стихли. Когда послышался звон натягивания ремня и шорох одежды. Когда он перестал слышать отчаянные всхлипы и рваные вздохи. Первое, что он увидел — это красные, влажные, уставшие и пустые, как вечная тьма, глаза напротив.

***

Без объяснений, комментариев и слов о том, что ждёт солдат дальше, их обоих швыряют в сырой подвал. Послышался лязг закрывающейся бетонной двери. Проходит не одна минута, когда сержант осмысливает ситуацию и понимает, где они и что только что произошло. Ему даже страшно смотреть в сторону Гоуста. Засчёт слабого света с высокого окна он видит лишь тень, которую тот отбрасывает. — Эл… — Нет. — Тихое, хриплое, почти что шёпотом. Конечно, это же Гоуст. Он ни за что не примет слова поддержки и проявление сострадания в свой адрес. Армия заложила другие приоритеты. Джон растерялся. Он всё-таки молча посмотрел на лейтенанта, который сел вдоль стены, опираясь рукой на одно раненое колено, кровь на котором успела запечься, и смотрел в пустоту перед собой. Со стороны могло показаться, будто рядом с Соупом находилась статуя или памятник, и только лишь по едва заметному подниманию и опусканию груди можно было понять, что это что-то живое. А живое ли теперь? Глубокое чувство вины обволакивает Джонни, словно одеяло, в объятьях которого становится до жути душно, тоскливо, невыносимо. Он мог. Он мог найти выход из ситуации, мог что-то придумать, чтобы предотвратить это, он должен был. Джон берёт себя в руки. Сержант ещё самолично трахнет каждого из этих тварей до потери пульса. Сейчас нужно было как-то облегчить состояние Гоуста. Один вопрос — как? С десяток минут они просидели в тишине. Джонни любил поговорить, побесить, покривляться даже иногда. Но сейчас не находил слов. Он даже не знал, как начать этот разговор, боялся спугнуть Гоуста ещё сильнее своей настойчивостью. Но Джонни не будет Джонни, если не попытается. По-прежнему сохраняя молчание, сержант садится справа от лейтенанта. Фигура рядом с ним не шелохнулась ни на сантиметр. Осторожно он попытался коснуться плеча Гоуста, но тот лишь отпрянул, сбрасывая руку со своего тела. — Саймон, я, — Соуп перебирает все возможные слова, которые бы точно подходили под данную ситуацию, но, к сожалению, понимает, что не находит этих самых нужных для Гоуста слов, — просто позволь мне быть рядом, прошу. Не отталкивай меня. Когда рука второй раз оказывается на плече лейтенанта, он молча вздыхает. Но не стряхивает жест Джонни, а это уже прогресс в их с сержантом коммуникации за последние полгода. Соуп явно осознавал вместе с Гоустом, что эта ситуация прямо или косвенно повлияет на их межличностные отношения, но старался сейчас не сильно задумываться об этом. — Позволь себе побыть слабым. Хотя бы сейчас. Хотя бы… Ради меня К сожалению или счастью, Гоуст не находит слов. В сильных речах он был таким себе оратором или филологом. Одним движением лейтенант просто накрывает руку на плече своей, слабо сжимая её. Сердце Джона разрывается от противоречивых чувств. Аккуратным движением он снимает пропитанную кровью балаклаву с лица Гоуста, сразу предупреждая, что смотреть на него не будет. Да и в подвале настолько тускло, что очертания портрета лейтенанта Джон разглядит только при сильном напряжении глаз. Пожалуйста, позволь мне поддержать тебя Будто бы ментально читая мысли своего напарника, Гоуст сдаётся. Он робко разворачивается, неуверенно наклоняет голову и прижимается ею к груди Джонни, судорожно хватая его дрожащими руками за футболку, в невербальном жесте моля об утешении. Рука Джонни опускается на макушку лейтенанта, погружаясь в жёсткие волосы и нежно касаясь коротких прядей. Гоуст тоже человек, пусть и кажется с виду холодной невозмутимой глыбой. Он тоже может бояться, сомневаться, кричать и плакать. Просто обучен по-иному, обучен способности сдерживаться. Но однажды, когда одна последняя капля касается гладкой и натянутой водяной поверхности, содержимое ёмкости грозит выплеснуться наружу. Когда клубок нить за нитью растёт в объёме, есть шанс безвозвратно запутаться в лабиринте разных эмоций. Джонни просто не позволит Гоусту сломаться. Сержант осторожно касается щеки лейтенанта, стирая влагу большим пальцем, под которым ощущает шероховатость от давнишних шрамов. Джон крепко прижимает подрагивающее тело к своей груди, шепча слова утешения и поддержки над ухом Саймона. Рад ли Джонни, что Гоуст остался жив? Разумеется. Поможет ли он справиться лейтенанту с чувством опустошения и стыда? Разумеется. Вернутся ли они на базу к Лассвел, Прайсу и остальным парням? Разумеется.