***
Дойти до дома, подняться в квартиру и поймать на руки младшую, которая с раскрытыми руками бежит встречать брата. У сына дозревает синяк на скуле и разбитая губа почти зажила. На матери лица нет, но она достойно улыбается мальчишкам на пороге. — А я и не готовила ничего, ты бы хоть предупредил, что Маратика приведешь. Это что ж я за хозяйка такая, сейчас… я сейчас что-нибудь вам придумаю, — суетится, волосы поправляет, теребит края теплой кофты, накинутой на плечи. — Мам, да ты не переживай, мы ж это так, не для стола пришли. Сейчас чаю попьем, да и хватит с нас, — на хрупкие плечи ложатся крепкие руки. Когда он успел вырасти, когда случилось то, что теперь сын отвечает за мать, а не наоборот. — Да, тёть Свет, мы это, не прихотливые ж, — Марат фирменно улыбается, после чего женщина оттаивает и успокаивается окончательно. Какой же все-таки у нее сынок хороший, и друзья у него прелестные. Чай пьют, фантики один за другим раскрывают от тех конфет, что Марат принес. Парни ни о чем страшном не рассказывают, шутят об учебе да на вопросы про девочек со смущением отводят глаза. Она уже совсем истосковалась по таким теплым вечерам, когда ее сын снова тот самый Андрюша. Правда ссадины на лице и бритая голова не дает до конца поверить в сказку, что он все еще подающий надежды пианист, а не мотальщик с улицы. — Ладно, Юлёчек, пора нам с тобой укладываться, пойдем, — начинающиеся всполохи «я еще конфету хочу» полностью игнорируются, и младшую уводят из кухни. Ребята остаются вдвоем, сидят друг напротив друга молча, как будто первый раз вот так наедине и сказать нечего. Последнее время у них совсем не клеится, разговоры ни о чем перестали иметь свою ценность. Сначала Марат думал, что это из-за того, что у них теперь разные интересы(хотя совсем ничего и не менялось), или что с Андреем что-то произошло, вот он и замкнулся. Затем правда начало доходить, тяжело и со скрипом, такие вещи в СССР не обсуждаются, однако он парень не абы какой, а образованный, много чего знает. Правда вот уличить своего друга в таких домыслах не берется, это ж хуже уголовки, за такое и убить свои могут. — Хочешь, останусь сегодня, — Начинает Марат. Зачем? Хочет разобраться с этим, надоело ему в молчанку играть каждый раз, они ж нормальными друзьями были, ему такое вообще не нравится. На предложение Андрей на секунду оживает, кратко улыбается, затем снова тихнет. — Да, давай. Я пойду тебе место постелю, — он резко встает из-за стола, чуть его пошатнув, убирает кружки и фантики выбрасывает. Затем стремительно удаляется в спальню. Его сменяет мама. — Маратик, у нас переночуешь? Как хорошо, нечего ночами по улицам шлындать, время неспокойное. Тебе если чего надо, ты говори, не стесняйся, — да, мама у него и правда хорошая. Добрая очень, но слабая, ей другой сын нужен, который бы выбрал здоровье матери, а не уличные понятия, но и Марат, и Андрей знают, что судьба только одна, и поменять уже ничего не получится. Марат помогает до конца убраться на кухне, когда женщина оставляет его и желает доброй ночи, а затем заходит в комнату к другу. Тихо, только скрип половиц его выдает, потому парень тут же оборачивается. — Я все уже, давай ложиться. Ты там это, если что, щетку мою бери, — так говорит, будто это первый раз, когда Марат у них ночевать остается. Появившаяся между ними неловкость начинает его раздражать, но парень в ответ молчит и уходит в ванную. Потом разберется. Не может же он прямо в лицо спросит «ты что, педик?» или что-то в этом духе. Не по-пацански это, что ли. Он же не знает наверняка. В ванной Марат аккуратно развязывает бинты, снимает фиксирующие палочки и кладет все на край раковины. Пальцы до сих пор не сгибаются, точнее с острой жгучей болью, а места, где было сломано, сейчас темно-фиолетовые, процесс только начался. Снять-то снял, а как обратно всю конструкцию завязать, он не подумал. Кричать через всю квартиру не будет, все спят уже, так и оставит, наверное, потом решит как с этим быть. Надо бы как белый человек ко сну приготовиться, только вот даже пасту на щетку намазать оказывается не самым приятным занятием. Марату претит быть беспомощным, чувствует он себя жалко сейчас. Чай не немощный, а взрослый лоб, должен все равно сам о себе заботиться. Когда попытки спокойно все сделать иссякают, Марат слышит шаги, за спиной появляется Андрей, его в зеркало видно. Они смотрят друг другу в глаза через отражение, блондин берет щетку и делает все сам, а когда Марат начинает чистить зубы, то так же молча Андрей начинает ставить ему шину обратно. Смотрит внимательно, но иногда поднимает взгляд на друга, они слишком долго задерживаются на зрительном контакте, Андрей сдается первым, и так же снова не выдерживает и глядит исподлобья. Марат сплевывает в раковину и промывает рот от пены. Удачного момента не наступает, ни у одного из них.***
Какой сейчас час, наверное часа три ночи. Так Андрею кажется. Часы в тишине весьма громко тикают, но не видно на каких цифрах стрелки циферблата. — Марат, — шепчет он. — Ау, — так же тихо доносится в ответ рядом с кровати. — Не спишь? — Неа. А ты чего? — Никак не уснуть… Тишина. Затем какой-то ворох слышен, и Андрея немного двигают в сторону. На пол падает одеяло, сверху подушка, Марат оказывается рядом следом за ними. — Ты решил, что это поможет? — у Андрея спирает дыхание, но терять самообладание он даже не задумывался, уж держать лицо при стрессе его пацаны точно научили. Хотя он и раньше умел, но улица отточила этот навык до совершенства. — Если не поможет, я тебя вырублю, тогда точно уснешь, — Марат тихо смеется, внутри Андрея разливается тепло, и это так сильно его пугает, что он тут же отворачивается и смотрит в потолок, пытаясь во тьме, скорее всего, разглядеть свою совесть. — Слушай, надоело мне. — Что? — Андрей удивляется и поворачивается к другу. Он все еще его не видит. — Ты уж больно молчаливый стал в последнее время. Это не дело совсем. Мы ж друзьями были хорошими, а теперь что. Ты уж тогда расскажи мне, что случилось, может я где накосячил, — тихо и спокойно ведает Марат. В ответ тишина, будто Андрей даже не дышит. Он достаточно долго молчит, чтобы Марат решил напомнить ему о своих словах, но в этот момент его губы затыкают неумело и смазанно. У Андрея до этого никогда ни с кем ничего не было. Поцелуй такой быстрый, что Марат и опомниться не успевает. Это был скорее ответ, нежели попытка чем-то насладиться. — Я тебе за такое втащить должен, — у Марата голос сталь. — Да, я к этому готов, — у Андрея он наконец спокойный, хотя до этого всем телом он был больше похож на натянутую струну, чем на человека. И все-таки в правый бок прилетает, из-за чего парень тут же скрючивается и выдыхает последние остатки воздуха из легких. Зажмурившись, парень хватается за собственное тело. — Никто не должен узнать об этом. — Я и.. тебе не хотел… ничего говорить, — на полувыдохе пытается объяснить Андрей. Ему нужно некоторое время, чтобы хотя бы начать нормально дышать. — Я и сам знаю, что это ненормально. И как тут спорить, но Марату хочется. И поспорить, и попробовать еще раз этот детский нелепый поцелуй. Что-то в нем такое есть, как в воровстве американских кепок и просмотров порнографии по ночам. Однако это гораздо более личное, вперемешку с чем-то очень близким. Когда рука Марата касается чужого тела и обнимает его, тот в ответ на это проявление слабости вздрагивает. Был готов к очередному удару. — Никто. — Никто.