Совсем не близок

Иногда, перед самым рассветом Уилл выскальзывал из объятий Ганнибала и тихонько уходил из квартиры. Благодаря работам Ганнибала, — тем произведениям исскусства, что он с аккуратностью вычерчивал в своем кабинете, и тем рисункам, что он почти маниакально набрасывал на пути из Майна в Италию, — Уилл на удивление легко себя чувствовал во Флоренции. Тенистые площади и узкие переулки были знакомы ему ничуть ни меньше водоемов Вульф Трап, и если где-то на своем пути он ожидал увидеть ресторан, булочную, обменник или книжный магазин, чаще всего так оно и получалось. Флоренция, с аурой древней вражды и следами запекшейся крови, казалось, принимала его как еще один из тысячи своих секретов, как очередной свой грех из бесконечного их списка. — Это место живет внутри меня, — однажды ночью сказал ему Ганнибал, — Не удивительно, если ты подхватил его, словно какую-нибудь заразную инфекцию. Уилл мог бы с ним поспорить, но знал Ганнибала гораздо лучше, чем географию. И чем больше времени он проводил с Ганнибалом, тем лучше учился следовать его сказочной логике. Даже если сказка эта была отнюдь не для детей. Где еще два монстра могли сбежать и жить долго и счастливо? Во Флоренции было место для них, единственный город дал им такую свободу, по сравнению с которой целые Соединенные Штаты казались кошмаром клаустрофоба. Неделями Уилл пытался обсудить с Ганнибалом договор об экстрадиции, поддельные имена, даже пластическую хирургию, но тот в ответ лишь улыбался, мягко и с обожанием. — Ты слишком много волнуешься, Уилл. Я о нас позабочусь. И, как бы то ни было, у него получалось. Джек оставался в Куантико, Алана и Марго скрывались в отдаленном поместье где-то в ледяных горах, а прочие враги или пали, или же были забыты совсем. Ганнибал сказал — поклялся — что, пока Уилл остается с ним, другие могут жить спокойно, разве что сами не решат явиться по их души. Угроза казалась вполне реальной, хотя Ганнибал был бы очень даже рад воспользоваться возможностью применить самооборону. И только Уилл не давал адскому пламени обрушиться на головы виновных и невинных. Уилл продолжал идти. Он много ходил. После падения, после того, как зажила рана на его лице, все, чего ему хотелось, это гулять по улицам, теряться в летней толпе и в реве города, который каким-то образом успел стать и его ревом тоже. Ганнибал, предусмотрительно представившись временным куратором Национального Музея Венгрии, проводил дни в лабораториях реставрации в Уффици, а вечерами общался за ужинами с городской творческой элитой. Часы между полуночью и рассветом принадлежали только им. Когда начался утренний дождь, Уилл понял, что до сих пор ощущает на коже ночные касания Ганнибала. На плече расцветал глубокий укус, а царапины на спине больше напоминали следы когтей. Религия, в которой воспитывали Уилла, была старомодна — спасение и проклятие, огонь и сера. Но, разглядывая невероятные картины Восстания Люцифера и Падения Люцифера в Уфицци, слушая тихий, удовлетворенный смех Ганнибала, он знал, что старомодный демон способен очень даже хорошо устроиться в современном мире. И в ту ночь он чуть крепче сжимал руку Ганнибала. Уилл продолжал идти, но дождь полил сильнее, и в конце концов тот сдался, найдя приют на каменном крыльце маленькой церквушки на окраине улицы. Спасение, подумал он отстраненно. Salva me, sana me, domine. — Мой дорогой, если хочешь зайти, боюсь, священника там нет, он уехал в Грассино. Насколько я знаю, гостит у сестры до субботы. — Нет, промок просто, — ответил Уилл и обернулся к человеку у дверей, — Не думаю, что я в хороших отношениях с религией. — О, а кто вообще в хороших! Собеседником оказался слегка полноватый джентльмен с копной почти что белых волос, одетый полностью в светлых тонах. Немного выше Уилла и крупнее — о нем складывалось примерно следующее впечатление: во-первых, что он англичанин-турист, во-вторых, что он весьма умен, и в-третьих, что он настолько голубой, что… Нет. Нет. Это то, что он хочет, чтобы ты видел. Уилл отступил на шаг, обратно в дождь. Он смотрел на мужчину, понимая, что куда-то исчезли все прохожие. Сердце его забилось быстрее, он прикусил язык и почувствовал во рту вкус крови. Уилл знал, что ничем не сможет себя защитить, даже нож он с собой не носил, да и зачем, ведь он доверился Ганнибалу, и… — Милый, о, мой милый, мне так жаль. Эти слова ничего не значили. Уилл слышал их всю жизнь, но сейчас чувства, вложенные в них, переполнили его, приподняли, точно огромные крылья, оглушили силой своего значения. В них было заложенo не только сочувствие, но и печаль, горе, сожаление, и он не выдержал. Глаза наполнились соленой влагой. Незнакомец подошел к нему, склонился так близко, что Уилл смог почувствовать аромат его одеколона, теплый, цветочный и кожаный, с нотками древесной золы. Ганнибал бы одобрил — пронеслась в голове Уилла дикая мысль. — Пожалуйста… я могу помочь? Уилл знал ответ. Нет. Нет, нет и нет, с тех пор как он был ребенком в Чикаго, подростком в Билокси, с тех пор, как получил ранение на задании в Новом Орлеане. Затем появился Ганнибал, и, быть может, навсегда изменил его сущность. — Да, — ответил Уилл, и мужчина, мурлыкаяпод нос что-то успокаивающее, проводил его внутрь церкви. Незнакомец, не обратив внимания на маленькие скамьи, провел его к широкой леснице у самого алтаря. С удивительной легкостью он усадил Уилла на самую верхнюю ступень и чинно уселся рядом. Идеально ровно, разве что продолжал держать Уилла за руку, хотя тот почему-то был и не против. — Вот, так намного лучше, не правда ли? Уилл хотел было согласиться, но, стоило ему заглянуть в лучистые глаза напротив, острая боль пронзила его голову, и он увидел… Улыбчивый мужчина из книжного магазинчика в Сохо, где не была продана ни одна книга. Англичанин, очень умен и голубее ясного неба с рекламной брошюрки турфирмы. Вычурный, привередливый, безобидный. Ширококрылый ангел на вратах рая, у которого должен был быть огненный меч, но никакого меча не было. А у ног его свернулся титанических размеров змей. Четыре огромных крылатых кольца, чьи оси унизаны рядами глаз и вечность крутятся в бескрайнем пространстве, воспевая Господа — Свят, Свят, Свят Господь Саваоф! Вся земля полна славы Его! Он увидел слишком многое и согнулся, прижимая ладони к глазам. Наконец, случилось, подумал он. Чашка настолько разбита, что даже Ганнибал не способен ее склеить. Это его разозлит… После были холодные руки, обнимающие его голову, чужие губы на виске, там, где боль была сильнее всего. И она прошла, оставляя его в до странности осознанном состоянии. Он застонал от облегчения, и, схватив запястья мужчины, отстранил его, чтобы взглянуть. Картины, что он видел, по-прежнему оставались с ним, словно призрачное свечение далеких огней во тьме, но теперь они полностью были под контролем мужчины напротив, который улыбался мягко и грустно, не заботясь о том, с какой силой вцепился в него Уилл. Устыдившись, Уилл отпустил его. — Не собираешься начать с чего-то вроде «только не бойся»? Ангел покачал головой. — А это что-то изменит? Уилл хрипло усмехнулся. — Нет. Нет, ты прав. Тогда, что это? Дружеский визит? Собираешься предупредить меня о том, что Ганнибал чокнутый, плохой и опасный? Потому что, вау, я и сам уже до этого дошел… — Нет… Нет, скорее… я бы сказал, семейный визит. И извинение. — Думаю, на трезвую голову я с этим не справлюсь. Кивнув, ангел выудил из-за пазухи запечатанный бутылек виски Талискер. — Подойдет? Ладно. Это маленькое чудо и рядом не стояло с предыдущим потрясением, поэтому Уилл лишь кивнул и пригубил виски из стакана, который ангел так же достал из пиджака. — Да ты настоящий волшебник, — заметил он, на что ангел только вздохнул. — Ну, я тоже так думаю, но кое-кто с тобой бы не согласился. Некоторое время они молча пили, слушая, как дождь барабанит по крыше церкви. И вскоре Уилл понял, что готов услышать большее. — Ты собираешься рассказать о моей матери? — Пардон? — Мама исчезла так давно, я ее совсем не помню. Я знал папиных родственников, но никого похожего на тебя среди них не было. — Я могу рассказать тебе о матери, если хочешь, но… скажем так, твои родители оба принадлежали к роду людскому. — Подожди. Уилл глотнул виски. — Продолжай. — Что ты знаешь о нефилимах? — Абсолютно ничего. Ангел тихо мурлыкнул что-то себе под нос, и Уилл понял, что не услышал его — точнее, не услышал физически. Звук отозвался где-то внутри него, там, где все болело и надрывалось от внезапно возникшего знакомого чувства. — В старые времена все было… не столь предрешено, как сейчас. Правила были, о, полнейшим хаосом, и всегда существовали те, кто любил находить в них лазейки. Обходные пути. И делать то, что им нравится. А многим ангелам тогда нравилось… ходить среди людей. Слушать их. Любить их. — Трахать нас, — перебил Уилл, и ангел потупил взгляд. — Только по любви. По крайней мере это я могу тебе обещать. — Я работал в убойном отделе в Новом Орлеане. Я видел, на что способна любовь. — Я знаю. Ангел прервался на мгновение, отпивая виски, и продолжил: — И тогда появились нефилимы. Гиганты на Земле, герои, сотрясающие мир. Они побеждали драконов, переводили русла рек. Они унаследовали от своих ангельских родителей… божественную искру, и на протяжении истории эта искра передавалась снова и снова. — Выводилась. — Может, но только будь это человеческой частью, но она ей не была. Она наследовалась по линии Евы, иногда бесконечно малой частью, иногда — великой. — ДНК так не работает. — Нет. Она была до всего этого. — … Хорошо. И что это значит для меня? — Это значит, что вопреки всему, вопреки любой статистической вероятности… что же. Ты есть. Тот, кто ближе всех к образу идеального нефилима, из тех, что блуждали по миру еще до Великого Потопа. Уилл посмотрел на него. — Все еще недостаточно пьян. Ангел улыбнулся. — Можешь попытаться наверстать. А я, если пожелаешь, избавлю тебя от похмелья. Уилл засмеялся, и этот неожиданный звук эхом прокатился в стенах церкви. — Так… и что я должен со всем этим делать? Найти и победить дракона, уничтожить мир, или вроде того? — Нет, солнце. Ты уже это сделал. Неожиданно Уилл почувствовал себя слишком продрогшим и слишком трезвым. Откуда-то он знал, что этот вежливый ангел говорил отнюдь не о Фрэнсисе Долархайде и прочих. — О. Он понял, что сидит сгорбившись, обняв себя руками, как часто бывало в детстве. Так он напоминал жертву. Поэтому смущенно выпрямился. — Тогда, почему ты здесь? Я выполнил свое предназначение, разве нет? — Потому что… произошла ошибка… мы совершили ошибку с нефилимами. В раю их считали чем-то омерзительным, постыдным, тем, что никогда не должно было появиться… — Ага, большой сюрприз, — огрызнулся Уилл. Хотел бы он звучать жесче, но долгие годы он и правда постоянно чувствовал себя неродным в этом мире, как будто в приемной семье. Иногда тревожные колокола били, били до тех пор, пока не оглушали. — Мы никогда не называли их теми, кем они являлись. Нашими детьми. Уилл стиснул зубы, и ранка на языке вновь открылась и наполнила рот вкусом крови, что вполне подходило ситуации. — Я не ребенок. — Нет. Но… ты ребенок в метафорическом смысле. Наш. Наших действий, за которые мы никогда не брали ответственность. И, милый, мне очень, очень жаль. Люди всегда пытались лгать Уиллу. Удовольствия мало, но даже тогда было лучше, чем сейчас. Это была не просто правда, это была полная противоположность понятию лжи. Его трясло. Слова ангела заключали в себе каждое извинение, которого Уилл был достоин, но не получал, всю любовь, что он так жаждал, но никогда не ощущал, и боже, о боже, от этого было так больно. Стакан упал на пол и разбился, но никто не потянулся его собрать. Уилл сжал голову руками, молясь о том, чтобы все это скорее кончилось, и одновременно с жадностью впитывал в себя, как земля в пустыне впитывает дождевую влагу — он нуждался, нуждался до слез. Он плакал, а руки ангела обнимали его, крепко прижимали к теплому телу, что пахло одеколоном, старыми книгами и жжеными спичками, и его ангельское мурлыканье стало громче, в отчаянии утешая. Мне жаль, даже если другим — нет. Прости нас, мы ошиблись. Мы должны были быть с тобой, но нас не было, о, мое солнце, мне тебя не хватало, мне так сильно тебя не хватало, я… — Скажи это, скажи, если можешь, пожалуйста… — Я люблю тебя, — прошептал ангел, и дверь церкви с грохотом отворилась. Уилл поднял глаза и увидел Ганнибала, идущего прямо к ним, и если раньше у него еще были сомнения, теперь все они испарились. Ганнибал носил человеческое обличие, но человеком никогда не являлся. Он был существом темным, рогатым, он источал настолько сильную ауру опасности, что, Уилл был уверен, даже обычные люди могли бы ее видеть. Его руки были пусты, но это еще ничего не значило, а рот полнился клыками. — Мой, — зарычал он, — Он мой, и… — Эй! — крикнул Уилл, как, бывало, прикрикивал на своих собак, — Эй, спокойно. Ганнибал остановился в шаге от алтаря, пытаясь усмирить клокочущую ярость. — Уилл, иди сюда, — рыкнул он, едва ли по-человечески, — Он не тот, за кого себя выдает. — Как и ты, — возразил Уилл, не пытаясь вырваться из рук ангела, — Как и я. Ганнибал перевел мрачный взгляд на ангела, которого, вопреки всей логике и здравому смыслу, совсем не беспокоила очевидная исходящая угроза. — Теперь я вас запомнил, — сказал демон холодно, — И больше не забуду. — Уверен, не забудете, — спокойно ответил ангел, — Уже пробовали ангинетти у Паоло? Уилл засмеялся, и в смехе его слышались очевидные нотки подступающей истерики. Он чувствовал, будто что-то подкинуло его вверх, а он забыл как спускаться обратно. — Ганнибал… Ганнибал, вы должны поладить. Он… подожди, как тебя зовут? — Азирафель. — Азирафель — семья. — Точно не для меня, — бросил Ганнибал. Его взгляд метался от Уилла к Азирафелю и обратно, и сам он выглядел уже не так уверенно. Дворец памяти Ганнибала был невероятных масштабов. Уилл думал, что, возможно, где-то там, в темнице, под охраной драконов и прицелом ловушек — мимо которых не смог бы пройти даже сам Ганнибал, спустись он туда — запрятано нечто. Нечто, подобное тому, что все это время скрывалось внутри Уилла — и чему Азирафель наконец дал название. Что же. Будет о чем подумать позже, но не сейчас. — Ты всегда сможешь меня найти, если захочешь, — сказал ангел. Он начал было выпутываться из объятий, но Уилл крепче вцепился в него, после долгих лет не желая так быстро с ним расставаться. — Но я не хочу, чтобы ты уходил, — зашеплат Уилл, и почувствовал, как в Ганнибале пробуждается чудовищная злоба и сталкивается с разрушительной силой горя. Уиллу хотелось пообещать ему, что не бросит. Уилл же не совсем ангел, в конце концов. — Все хорошо, дорогой, — ворковал Азирафель, гладя и перебирая в пальцах его непослушные кудри, — Так будет лучше. Не абсолютная истина, нет, зато — утешение. И Уилл мог это принять. — Ганнибал? — Да, Уилл? — отозвался Ганнибал почти что обиженно. Позже их еще ждет серьезный разговор, язвительный, желчный, вероятно, — обещал его тон. Чему быть, того не миновать — и вместо страха Уилл ощутил свободу, невероятную, неизведанную свободу. Прекрасную. Он забыл, какого это — падать. — Ганнибал, я хочу его поцеловать. Можно? Он чувствовал их общий шок — ангела и демона. Ха, вот на что способен человек. — Ээ… — Я позволяю, — произнес Ганнибал медленно, с достоинством. И никто не заметил тот иного рода голод, что овладел им, то полыхающее возбуждение от предстоящего акта богохульства. Уилл повернулся к Азирафелю. Пробежался пальцами по лацканам его пиджака, подмечая странное украшение — брошь в форме свернувшейся змеи. — Можно? — хрипло повторил Уилл, зачарованно наблюдая, как по шее ангела стремительно ползет вверх румянец. — Не думаю, что кто-то вообще способен тебе отказать, когда ты просишь вот так, — тихо ответил он, и Уилл улыбнулся. Наполовину ангел, наполовину Ева. Он любил яблоки. Уилл, положив руки на плечи ангела, подался вперед и нежно припал к губам Азирафеля. Прошла искра — жаркая, мощная, мощнее, может, чем та, что рождает и зажигает звезды — ее сложно было полностью осознать. Азирафель шумно выдохнул и приоткрыл рот. Дикая энергия отступила — только чтобы с новой силой захватить их. Азирафель держал руки на коленях и послушно ластился к прикосновениям Уилла, а Уилл хотел быть ближе, ближе — он переместил ладонь на затылок ангела, вплетая пальцы в мелкие кудряшки. Наслаждался его вкусом — оказывается, совсем не похожим на человеческий. В нем смешивалась сладость и свежесть морского бриза, и Уилл следовал за ним, все углубляя поцелуй. До тех пор, пока не сполз на колени перед ангелом, вжимаясь носом в его открытые влажные губы. — Уилл, — предупреждающе позвал Ганнибал, и Уилл отстранился, слизывая с губ следы чего-то чуждого и божественного. Азирафель выглядел потрясенным — глаза были широко распахнуты, рот алел на румяном лице. Он хотел было дотронуться до губ, но, опомнившись, поспешно встал, отряхивая костюм от невидимых пылинок. — Ну, что же. Ганнибал склонил голову в притворной учтивости: — Действительно, что же. Уилл поднялся следом, разминая затекшие ноги. Он понятия не имел, сколько времени провел в церкви. — Ты знал? Что я, вроде как, наполовину ангел? Подбородок Ганнибала дрогнул, глаза округлились — только на мгновение, он тут же поспешил взять себя в руки. Считай что отпала челюсть, короче. — Хорошо. Ладно. Если бы знал и не сказал… я бы сейчас пиздец как выбесился. Он посмотрел на Азирафеля. — Я понятия не имею, что мне делать. Со всем этим. Ангел пожал плечами. — Ты ничего и не должен. Выбор за тобой. — Будь благодарен, — отозвался Ганнибал странным голосом, — Возможность выбирать, что делать со своей природой, дается не всем. — И правда, — согласно кивнул ангел, и Ганнибал любопытно прищурился. — Ангел Восточных Врат. Вы всегда отличались от остальных, а теперь стали и вовсе им чужды. Что-то мелькнуло в лице ангела. Уилл уловил печаль и гордость в равных мерах, вызов, принятие, и любовь, до боли много любви. В тот же момент все исчезло — словно фокусник ловко прибрал все эмоции в свою волшебную шляпу. — Мы уже не те, кем были когда-то, — сказал Азирафель, — Мир подарил нам возможность меняться и превращаться во что-то иное. То, что подходит нам лучше. …Уилл и не думал, что заслуживал тот глубокий, темный взгляд, которым наградил его Ганнибал. — Возможно. Еще увидим. Ганнибал выпрямился, и внезапно снова стал совсем похож на человека — умного, приветливого и довольно квирного иностранца. Он улыбнулся, протягивая руку Азирафелю, и тот не раздумывая пожал ее. — Спасибо, что составили Уиллу компанию в эти дождливые часы. Обязательно загляну в Паоло и попробую ангинетти. Азирафель засиял от удовольствия — дружелюбный английский турист был счастлив найти родственную душу так далеко от дома. Они искусно играли свои роли, и на минуту Уилл решил просто насладиться представлением, не вороша темную завесу, не пытаясь искать монстров под кроватью. — Обязательно, они восхитительны. Было приятно снова встретить вас и вашего молодого человека. Ганнибал обернулся к Уиллу: — Завтрак в Le Livre? — Там, где подают пончики бенье? Да, звучит неплохо. Когда они уходили, Уилл оглянулся и увидел, что ангел отвернулся обратно к алтарю. Одна нога на ступени, как будто бы он желал подняться, но голова склонена — как будто бы не был уверен, что ему позволено. Как будто хотел поговорить с кем-то, как с Уиллом и с Ганнибалом ранее, однако… ангел он или нет, но даже он не мог быть ни в чем уверен до конца. Ливень кончился, оставив только легкую морось. Они шли, сливаясь с утренней толпой. — Не так давно я бы поглотил его, не оставив и следа его существования в этом мире. — А теперь? — Теперь он стал слишком интересным. И… он был добр к тебе. Уилл не стал спорить и язвить, что явно подвергло бы ангела огромной опасности. Он не стал. Теперь они другие. Им позволено быть другими. Когда-то Le Livre был книжным магазином, и в небольшом зале до сих пор теснились полки со старыми книгами. Уилл заказал пончики бене, а Ганнибал — омлет с черными трюфелями, и пока они завтракали, дождь прекратился. Бледные солнечные лучи наполнили комнату, и Уилл, подчиняясь порыву, откинул голову, прислушиваясь к себе, к той части себя, о которой не ведал до сегодняшнего утра. И он услышал тихие, нежные напевы. И закрыл глаза.