Семейный портрет

      — Кто это? — самая младшая Экхарт пальчиком указывает на самую большую картину в одном из коридоров дома в поместье; Деррик поправляет съехавшие на нос очки и встаёт, откладывая книгу, говорит:       — Где? — и смотрит на типичный семейный портрет: строгий отец в строгом костюме, роскошная мать в роскошном платье и трое детей — два мальчика и девочка. — Это бабушка Эвелин и дедушка Аргос ты же знаешь, милая.       — Знаю, — самая младшая Экхарт кивает, — а это, — она улыбается, — ты. Но я никогда не видела этих девочку и мальчика. Кто это?       Деррик смеживает веки, глубоко вздохнув, погружаясь в прошлое.       Их было трое.       Деррик — отец был настолько счастлив, что устроил огромный торжественный приём; — родился через два года после свадьбы родителей; он забрал всё самое лучшее, что было в его отце: чёрные блестящие волосы и пронизывающие голубые глаза, которыми славился род Экхарт, а также благородство и полное безразличие, единственное, что передалось ему от матушки — это улыбка, как она сама говорила.       У Деррика учёба, учёба и ещё раз учёба, ответственность за род, стремление к навязанному идеалу и жизнь распланирована до самой смерти, но он не безвольный, совсем нет; он точно знал, что хотел этого и его планы совпадали с планами отца. Деррик был особенным — не по годам умный и смышлёный мальчик умел привлекать внимание. Деррик не мог не впечатлять — истинный наследник, которым мог гордится отец, но стал его самым большим разочарованием.       — Тот, кто стоит слева от моего отца — твой дядя Рейнольд.       Их было трое.       Рейнольд — тот же торжественный приём, не менее огромный; — родился через четыре года после Деррика; он забрал кучерявые розовые волосы матушки и ямочки на щеках, голубые глаза отца и излом бровей, веселье и баловство, забрал то, чего никогда не было ни в Экхартах, ни в Лотнерах.       У Рейнольда язык без костей, грубость и нахальство во взгляде-голосе-движениях, не заправленные рубашки и вечный вихрь в волосах. Рейнольд мечтает быть рыцарем, любит бегать по коридорам и вдребезги разбивает дорогие вазы из фарфора, а после прячется от гнева отца на чердаке и заливисто смеётся, когда младшая сестра приносит ему любимое печенье с кухни. Рейнольд — не наследник, как Деррик, он — второй сын, чьим воспитанием не стоит заниматься углублённо, однако отец всегда говорил, что он рад, что у него есть такой сын.       — Та, которая сидит на коленях моей матери — твоя тётушка Ивонн.       Их было трое.       Ивонн — а вот её торжественный приём, кажется, был больше чем у её братьев вместе взятых, ну, а как иначе; — единственная и долгожданная дочь, родилась спустя два года; полная копия матушки, за исключением глаз: прелестные розовые волосы и глаза голубые-голубые озёра.       У Ивонн задорный смех-нрав-улыбка, у неё солнце под рёбрами и характер слишком весёлый, и плевать она хотела, что «леди так себя не ведут и не выглядят». Ивонн с Рейнольдом похожи внешне и характером, за что Деррик нарекает их близнецами, отец надеется, что это не смешная шутка, это если так к слову, а матушка души не чает дочери, но хватается за сердце каждый раз, когда та съезжает с перил, вместо того чтобы пользоваться лестницей для спуска на другой этаж. Ивонн — маленькая герцогиня, обожаемая всей семьёй, слишком хрупкая по мнению обоих родителей, которую душат чрезмерной опекой.       — Ивонн? У неё было такое же имя, как у меня?       — Да.       — А где они сейчас?       Самая младшая Экхарт смотрит, широко раскрыв глаза, ожидая, как минимум, интересную историю от чересчур задумчивого отца. Деррик кладёт руку на её плечо — точь-в-точь как на портрете — и задумчиво и пристально смотрит на девушку с розовыми косичками.       — Не знаю, милая. Мы никогда не были близки, — кажется, дети знают, когда им лгут, но дочь делает вид, что ничего не заметила; она кивает и убегает, роняя дорогую вазу из фарфора. Деррик откидывается на бархатную спинку кресла и улыбается — она так похожа на Рейнольда; однако знать ей об этом не следует.       Их было трое.       По ночам, — что не пристало воспитанию будущего наследника рода; — Деррик брал клубничные пирожные с кухни и пробирался в комнату — самую большую и светлую — своих близнецов; Ивонн читала вслух какую-то сказку, а Рейнольд заплетал ей волосы в косички.       — Деррик.       — Да?       — Мы же всегда будем вместе?       Деррик отвечает, даже не задумываясь:       — Конечно, Ивонн.       Рейнольд громко его поддержал:       — Вместе навсегда!       Ивонн широко улыбнулась и обняла их обоих.       Их было трое.       Они никогда не считали Деррика холодным и безразличным; они никогда не считали Рейнольда нахальным и грубым; они никогда не считали Ивонн маленькой и слабой.       Их было трое.       Когда отец уезжал в Императорский дворец, а матушка к себе — проведать пожилых родителей — они выходили за пределы поместья, и Деррик учил младшую сестру плавать в озере неподалёку. Рейнольд хохотал над её потугами и уворачивался от брызг, а потом они вместе плескались в воде, играя в пиратов, на которых напали русалки.       Их было трое.       Когда Рейнольд, хотел покрасоваться перед сестрой и свалился с лошади, но отделался, к счастью, испугом и ободранными коленями, Ивонн потащила его к старшему брату; Деррик разозлился, но нашёл бинты и заживляющую мазь. «Твоё второе имя — легкомыслие!» — ругался он тогда; братец в ответ что-то неразборчиво бурчал, сестрица звонко смеялась.       Их было трое.       Когда Ивонн предложила сходить на фестиваль в последний день, а Рейнольд поддержал её идею, Деррик не смог отказать этим умоляющим лазурным глазам и позволил втянуть себя в данную авантюру.       Это был первый и последний раз, когда он не спросил разрешения отца и даже не поставил его в известность подобной затеи.       Под покровом ночи — потому, что днём больше шансов быть замеченными рыцарями их дома; — они выбрались в город через дыру в стене, образование которой никто из них не знал. Ивонн была в восторге, Рейнольд тоже, а Деррик просто рад, что сестре и брату весело.       Всё шло хорошо, пока не начался тот проклятый парад.       Когда толпа уносила Ивонн, Деррик не смог удержать её маленькую ладошку и не смог найти в толпе людей. Когда Рейнольд плакал от паники за жизнь их сестры, Деррик пытался успокоить его, но не смог унять дрожь в руках. Когда они были вынуждены вернуться домой вдвоём, чтобы рассказать что произошло, Деррик не смог заставить себя поднять голову и посмотреть в глаза отцу.       Но Деррик держался. Правда держался спокойно и достойно, как подобает истинному наследнику, несмотря на то, что находился на грани постыдной истерики.       Потому волю слезам Деррик даёт лишь тогда, когда оказывается один, в своей комнате, после того, как насильно напоил Рейнольда успокоительным и уложил спать.       Сам Деррик в ту роковую ночь так и не смог сомкнуть глаз.       Их было трое.       Когда спустя четыре года тщетных поисков какая-то девчонка с грязно-розовыми волосами — после того, как их отмыли, выяснилось, что они имеют малиновый, почти что красный, цвет — появляется на пороге их дома Деррик не хочет верить своим глазам. Простолюдинка в каких-то лохмотьях, выглядывавшая из-за спины его отца, с восхищением озирается по сторонам, сминая руками подол своего грязного наряда.       — Деррик, Рейнольд, это Пенелопа. С этого дня она будет вашей младшей сестрой. Надеюсь, вы поладите.       После этого заявления у Деррика внутри что-то разбивается.       Их было трое.       Каждая попытка обмануться не приводит к успеху. При мысли, что это лишь очень похожая на неё внешне девочка, с которой он не связан кровными узами, но которую он обязан называть сестрой, что-то в груди болезненно ломало и выворачивало, а неприятное ощущение ошибки скребло под рёбрами когтями, разрывая на куски.       У Деррика вечное непреодолимое желание сжечь себя на костре всякий раз, когда не-Ивонн просто проходит мимо. Он старается избегать её, пересекаться как можно реже, но она всё равно как-то умудряется его находить. Девчонка ходит за ним буквально по пятам, маяча на горизонте, ища его компании, стучится к нему в комнату и заламывая пальцы, выпрашивает, нет, умоляет:       — Брат, можно мне побыть с тобой? — и взгляд затравленный, неуверенный и чересчур погасший. Да только никому не хочется иметь под боком аксиому собственной ошибки.       — Нет. Я занят, будь так любезна, не отвлекай меня.        Она не успевает договорить своё тихое «прости», когда Деррик закрывается на замок и оставляет её в одиночестве стоять посреди коридора. Он сверлит дверь, в ожидании, когда она уйдёт и проходит почти пять минут, прежде чем наконец раздаётся звук шагов и примерно столько же уходит, чтобы они затихли. Только тогда он со всей силы бьёт кулаком по двери и ругается сквозь стиснутые зубы, подавляя желание побиться головой об эту же дверь.       Всякий раз, когда он отказывал ей, прогонял или игнорировал её присутствие, он видел мерещащийся укоризненный г о л у б о й взгляд Ивонн.       Вот только глаза у Пенелопы з е л ё н ы е — осколки малахитовой шкатулки из кабинета отца.       Осколки его сердца.        — … Вместе навсегда не получилось, Ивонн.       Их было трое.       Но больше никогда не будет.