Тихо

⠀⠀Побрацкий, эгоцентрично зацикленный на себе и не думающий об окружающих, впервые замечает кое-что выбивающееся: всякий раз, что ему приспичит полистать конспект, Олег тушуется и держится поодаль, чаще — где-то за спиной, ещё чаще — отлетая передохнуть на собственной кровати. Естественно, если в момент им не требуется что-нибудь обдискутировать. ⠀⠀Побрацкий, эгоцентрично зацикленный на себе и не думающий об окружающих, на самом деле, может уделять внимание кому-то ещё: ему позвонила “Та Пурпурная”, и он добровольно принял вызов, не переставая слушать трёп о концерте, и девочках, и том мудаке с параллельного потока. ⠀⠀Побрацкий, эгоцентрично зацикленный на себе и не думающий об окружающих, обещал быть с тетрадкой аккуратнее, но… Слушайте, где Дима, а где “обещания”, сами как думаете? Разговор длился двадцать минут, а бумага так удачно оказалась под рукой — парень весь диалог вырисовывал на полях сердечки, кружочки и прочую срань, которую принято рисовать во время долгой телефонной болтовни. ⠀⠀Диалогу конец — трубка брошена, и только сейчас до парня доходит, что что-то тут не то: никаких душных подвываний на ухо о том, как Олечка, это светлое создание, могла выбрать кабана-Побрацкого, никаких нудных лекций о том, какой неправильный сам Дмитрий, никаких нотаций насчёт тетра- ⠀⠀Чёрт. ⠀⠀Дима, не отводя шарик ручки от бумаги, в паническом ужасе оборачивается назад, ожидая увидеть не призрака — демона в ярости, готового вырвать почти однокурснику руки с корнем… Но всё, что попадает в его поле зрения, — дух, мирно растекающийся по кровати и пребывающий, вроде как, в отличном расположении. Веки закрыты, рука сброшена с койки, и лишь пальцы невесомо подрагивают в воздухе, а вторая… Кажется, сжимает его же призрачную рубашку? ⠀⠀Дима заворожён, хватка слабеет, ручка с тихим-тихим полупустым треском падает на линованные страницы. Дух в испуге подскакивает на месте. — Ты чего? — тихо. — Ничего, — ещё тише. ⠀⠀И голос его дрожит чуть больше обычного, и сам он звучит неуверенным даже для Олегсея Душнова. А Дима внезапно вспоминает обо всех визгах после использования тетради в качестве подставки и о том, как ему, Олеже, было больно, когда орава однокурсников чуть не разорвала ценную канцелярию в клочья. ⠀⠀Дима делает черту по бумаге. ⠀⠀Олег стоически выдерживает, сохраняя зрительный контакт. ⠀⠀Дима легонько царапает шершавый лист ногтями. ⠀⠀Олег молчит, но смотреть на соседа поневоле уже не в состоянии. ⠀⠀Дима пальцами сжимает край листа. ⠀⠀Самое время окунуться в собственный разум, Олеж. ⠀⠀Ты, знаешь ли… Концентрируешься на ощущениях сосредоточеннее, когда все из них — есть что-то, чего ты буквально не мог доселе испытывать. То, что было ранее — швырки, разрывы и горячая кружка на корке-обложке — то, что ещё хоть как-то с натяжечкой билось со стандартными и общепринятыми откликами на физический мир. ⠀⠀“Жарко”, “мокро” и “больно” — известные тебе наречия, используемые для известных тебе процессов, которые настолько въедаются в повседневную жизнь, что иногда ты можешь просто их… Проигнорировать? Очень даже можешь — голод, сонливость, уличный холод. ⠀⠀Ты не можешь просто проигнорировать от начала и до конца новое на тебя влияние, рождающееся на этот раз отнюдь не извне — внутри тебя самого. ⠀⠀Побрацкий с отрешённым любопытством осматривает “фронт работ”, и взгляд его намертво цепляет металлик пружины прошивки — забрасывает якорь солнечного зайчика прямо в зрачок. ⠀⠀“А ведь это должно быть удобно, не?” ⠀⠀Он поддевает раскрытый конспект под обложкой, позволяя нижней части корешка и мягкого картона лечь на ладонь — личная кафедра Душнова. Кисть из четырёх — веером, чтобы площадь опоры была больше (и вся затея не накрылась), а большой палец — к первому кольцу переплёта. Фаланга. Вторая. До упора. Диаметр пружины на удивление прекрасно совпадал: где-то железо плотно обхватывало кожу, где-то вовсе не соприкасалось с ней, но дискомфорта от микроскопической деформации материала сейчас не испытывал никто. ⠀⠀И в момент, когда Дима поднимает тетрадь над столом, Олегсея сковывает само пространство, не давая больше ни метаться по комнате, ни пытаться покинуть её прочь — он зависает. ⠀⠀Его предплечья нематериальны. Его предплечья невозможно схватить или обездвижить. Его предплечья стянуты за поясницей, а он не понимает, как снова вернуть контроль над ними. ⠀⠀У него нет лёгких, которыми он мог бы дышать. У него нет самой необходимости дышать. У него есть ощущение, что воздуха не хватает. ⠀⠀У него есть ощущение (давно забытое) по-сериально-подростковому до приятной муки ноющего сердца, вместо которого сейчас — сгусток энергии. И эта энергия откликается не хуже физического тела, на реакции которого Душнов обращал внимание не всегда. ⠀⠀Не обращать на реакции своего физического не мог и Побрацкий. Никто ведь не думал, что Олежа один сегодня страдает? Шаг вправо, шаг влево — изощрённая пытка над одним превращается в парный квест на выживание. ⠀⠀Дима не может смотреть на Олега. Диме невыносимо смотреть на Олега. Дима не может перестать смотреть на Олега. Ему немного дурно и тяжело сидеть, сложив ногу на ногу — буквально. Вторая ступня сползает на пол, взгляд не отлипает от застрявшего в воздушной массе духа, а подушечки правой руки безостановочно выглаживают рёбра колец пружины, насаженной на большой палец левой. ⠀⠀Дима не может не слышать Олега, и от этого и хуже, и лучше, и всяко, но — тихо. Душнов очень тихий, а Побрацкий подписывает своему рассудку смертный приговор, пытаясь вслушаться. И в миг — рубеж был пройден. ⠀⠀Олежа находит в себе силы на короткий (но от того не менее болезненный) зрительный контакт, и они оба понимают друг друга без слов. ⠀⠀Конспект оставлен на кровати, дух — глубоко в покое собственных мыслей, а Побрацкому жизненно необходимо срочно добраться до душа.