тишина скрипит наждачкой

Лампочка мигает в такт биения сердца. Щёлк, щёлк. Щёлк. Как звук капающего физраствора в капельнице. Как стук каблуков где-то в глубине дома. Как неминуемый отсчет времени. - Он сам пришел? - Сам. Хонджун, наверно, злится. И тому, что его под утро вытянули на окраину города, и тому, что все по-новой. “Минги, ты же обещал”. Обещал. И даже не пытался врать. И даже пришел к Хёнвону, ввалился в знакомую дверь и искренне - правда, искренне - просил помочь. Всего лишь капельницу. Всего лишь не поставить жирную точку. - Это гиблое дело, - голос Хёнвона сух. Пуст, как пусты любые слова сказанные по методичке - вряд ли ему абсолютно плевать, но он не имеет привычки лезть в чужие семьи. - Это уже нам решать. Штора, отделяющая тот - живой и грязный - мир от маленькой очень стерильной и очень белой вселенной, отъезжает вбок с пронзительным кричащим звуком. Так, видимо, и умирают вселенные. С застывшем на полутоне крике. - Минги, - Хонджун, наверно, смотрит разочарованно. С обидой и злостью. Как он когда-то смотрел на отца, как он никогда не посмотрит на свою семью. Лампочка мигает, озаряя белый потолок на секунду и позволяя потом темноте его пожрать. Щёлк, щёлк. Щёлк. Минги хочет сказать - я не знаю, почему я это сделал. Он хочет сказать - если бы я мог, я бы не делал. Он почти говорит - я больше не буду. Он молчит, закусывает губы и молит себя не давать снова ложных обещаний. Капельница пустеет, и ему приходится отвести взгляд от потолка. Хонджун смотрит устало. Но ни разу не разочарованно. * Юнхо смеется - они выиграли заезд, парни Чана выиграли какую-то супер пафосную и супер важную мотогонку, и вот они все в баре. Юнхо смеется, а Минги не знает, куда себя деть. Ему не надо быть здесь. Не сегодня, не сейчас, не когда всего пару недель назад он рассматривал белый потолок и понимал, что облажался. - Держи, - Хонджун появляется словно из ниоткуда, пихает ему в руки стакан и смотрит очень по взрослому и очень по занудному. Ему постоянно хочется одновременно сказать “ты мне не мать” и “спасибо, я ценю твою заботу”. Не то, чтобы в его жизни никто о нем не заботился. Но никто - так, словно это не из необходимости. Минги делает глоток и понимает - просто содовая. И кусок лимона. - Я знаю, что ты никуда не уйдешь без него. Но никакого алкоголя, ясно? - голос Хонджуна как сталь и мед - он лучшим другом и единственным братом требует “не сорвись”. Интересно, а он рассказывал про это все Сынмину? Как близко он пустил его в эту семью? Или все-таки это что-то слишком личное? Впрочем, не Минги тут что-то думать и на кого-то обижаться. Как будто он сам кому-то, кроме Хонджуна признался. * Все не хуже, чем было пять лет назад. Просто - больнее. До Юнхо - до Хонджуна и парней - у него были деньги. Огромные. Ненужные. Те, что он мог тратить на машины, шмотки, отдых на лазурном берегу. На парней, на украшения. На героин. Отцу было плевать - Минги тем более. Сейчас отцу все также плевать, особенно, когда он зарыт в могиле, а у Минги кости болят сутками после каждой первой дозы. У него лихорадочные отходняки после второй бутылки крепкого спиртного. И дрожащие руки вместо опохмела. В тусовке стритрейсеров не пить после заездов слишком странно. В тусовке тех, кто всегда за любую дичь - тем более. Уён любит олд фэшн, Ёсан - пиво. Юнхо пьет все, но никогда не напивается. А у Минги - история. И капельницы у человека, что когда-то спросил “может хватит?”. Хёнвон так-то не добрый ангел. Не спаситель отчаявшихся и умирающих - скорее последний человек, к которому стоит идти за сочувствием. Но он всегда открывает дверь и кладет на чистые простыни. Его друговраг однажды сказал: - Он говно по натуре, это доброта у него случайна. Зато она такая, что с того света вытянет. Минги тогда долго смеялся. А потом воскрес под мигающей в такт боли лампочкой. * - Ты какой-то странный, - задумчиво говорит Юнхо, прикладывая ладонь к горячему лбу. - Ты не заболел? - Все нормально, - Минги немного тянется к прохладной руке, но недостаточно, чтобы утонуть в ощущениях. Он выдавливает из себя вроде как усталую улыбку, переводя взгляд на экран. Там давно уже происходит что-то странное, но как будто он что-то понимает в вестернах. Минги не заболел. У него просто ломка. Старая добрая ломающая кости и выбивающая землю из-под ног боль, что напоминает о том, что ему иногда стоит слушать не умных людей, а фонари на улицах. Знакомых незнакомцев в подворотнях. Богов на дне стакана. У Юнхо ладонь прохладная, и последнее, что он хочет - уйти отсюда. Хонджун говорил ему признаться уже - в ощущениях, чувствах, эмоциях. Да хоть в чем-то уже, но Хонджун не понимает. Абсолютно точно не понимает. Минги не идиот - алкоголь хоть и пытался, но остатки разума не уничтожил, а героин, хоть и подпортил аттестат постоянными прогулами, но не добил гордость. Минги прекрасно знает, что Юнхо ждет. Первого шага, нужного момента, у моря погоды. Упавшей звезды и кармического предзнаменования. Минги ничего из этого ему не даст. Дело не в “он слишком хорош для меня” или “мы с ним не пара”. Нет. Дело в боли в мышцах и стучащих зубах. В опрокинутых в барах бутылках и абсолютно пустой и холодной квартире. То, что Хонджун не смотрит разочарованно - это чудо. А с чудесами надо осторожно. И по одному. * То, что случается - не срыв. А самая настоящая подстава. Минги приходит в себя за углом бара - во рту стойкий привкус крови, кислой желчи и водки. Перед глазами все плывет, но плывет мягко, как в ретро-фильмах. Два месяца коту под хвост, потому что ему не хватило смелости сказать, что все плохо. Что ему надо быть аккуратнее. Что когда-то он облажался настолько, что любые причины могут привести его в реанимацию - надо только чуть-чуть ослабить хватку. Допить бутылку. Купить два грамма. У него - к сожалению - все еще слишком много денег. И слишком мало времени до очередного помутнения. Он сжимает зубы и съезжает по стене, набирая когда-то знакомый номер. Два грамма - это херня. Это просто, чтобы перестало болеть. * Лампочка мигает с ошибкой - он позволяет себе дольше озарять белоснежность потолка светом, поглощая темноту. Так сердце не бьется. Так не звучит капельница. Хонджун сидит рядом и читает книгу - жутко умную и такую же скучную. - Я вчера?.. - Минги не знает, что он вчера. Он помнит только холод, гудки и тишину. Срывы становятся жуткими, фантасмагоричными и мертвыми. И это страшно. Умирать не хочется. Умирать так - тем более. - Ты вчера уснул на улице, - говорит Хонджун, откладывая книгу. Он не выглядит расстроенно - скорее снова устало и очень-очень сонно. Сколько он тут сидит, играя роль няньки для умалишенного? Час, ночь, сутки? Разве он… - У тебя на лице все написано. Все в порядке. Это просто ошибка. - Ошибка то, что я никому ничего не говорил, - испугался осуждения, отвращения, отторжения. Все знают, что наркоманы не бывают бывшими, а не бывшие - опасны для всех вокруг. - И как всегда облажался. - Не как всегда, но да - облажался, - Хонджун не смягчает тон, не подбирает слова - честность во всем ее проявлении. Но он кладет руку на горячий лоб и мягко добавляет. - Все будет хорошо. - Обещаешь? - Обещаю. Минги закрывает глаза. Хонджун никогда не врет. * На третий месяц становится лучше - мир обретает нормальное движение, мысли обретают четкую форму, сердце обретает понятный ритм. Кофе за завтраком все еще горькое, но все приходит со временем. Хонджун упорно таскает ему литры газировки, а Сынмин находит группу анонимных наркоманов. Все-таки впустил настолько близко. Все-таки в эту семью. * Юнхо говорит - хватит. Юнхо говорит - заебал, Боже, Минги, я же не слепой. Я не идиот. Он не ждал момента, мига, секунды, времени. Ни кармической предопределенности, ни пролетающей кометы. Он просто был рядом и ждал слов. - Черт, ну прости, - на самом деле Минги не ошарашен - скорее он снова ощущает боль в костях и сердце, но уже другую. Такую же горячую, но не удушающую. - Я правда тебя люблю. Не с первого взгляда, конечно. Но на пятнадцатый - точно. Юнхо качает головой. Он цепляет пальцами загривок, прижимается лбом ко лбу и молчит. Долго молчит, выжидающе. - Ну ладно, - не выдерживает Минги. Он закрывает глаза и представляет лампочку в белой и стерильной вселенной, что не видел уже долгие месяцы. Слишком долгие, чтобы соскучиться. - С первого. Юнхо фыркает прямо в губы и целует. Осторожно и мягко, что хочется возмутиться - никто же тут не фарфоровый. И точно никто не треснет от неосторожного движения. Хочется - но Минги молчит. Он так давно хотел, чтобы все было просто хорошо. И оно стало. Хонджун и правда не соврал.