Свобода

Ночь. Тишина. Тихое бормотание под полом дома. Грохот и вопль. Кровь брызнула в разные стороны и окропила собой увядшую траву болотного цвета. Кости с хрустом переломились, так легко, будто это были стебли усохшей ржи на поле. Вопль разорвал собой глотку и разнёсся эхом по холму, уходя дальше в притихший город. Грохот затихает где-то вдали. В тот момент Рон умер. Прозрачные глаза вынырнули из под век и увидели перед собой изуродованное тело. Шмоток мяса с перемолотыми костями и комьями жира. Раздался неслышимый никому вздох. Спустя столько времени он был свободен. Лёгкость. Простота. Возрастающее счастье. Душу бесцеремонно схватили бирюзовым лассо и засунули в бывшую оболочку. Культ не был готов расставаться со своим членом. Боль. Покалывание во всём теле. Кожа не различала тепла и холода, лишь неровную мягкую поверхность. Темнота над головой. Небо? Звезды? Нет, потолок, испещренный венами трещин. Разочарование вышло вздохом с красных от крови уст. Он был так близок.. —Рон! Испуганный возглас. Мужчина понял, что не один в комнате. Его уши уловили беспокойное роптание чужих голосов, шорох шагов и одежды. Уголки глаз обожглись о красный цвет балахонов и холодное свечение амулетов. Смутный силуэт бледного лица, расплывающегося по краям. Игнасио. Старик с тревогой в глазах смотрел на Рона. Почему он жив? Тело возродилось и заросло новой кожей, выпрямив куски костей и распределив жир с органами по правильным местам. Белый каркас сросся и теперь держал на себе новое существо с теми же мыслями и с той же личностью. Раздражённо закрыть глаза. После перевести взгляд на главу культа с убийственным огнём в глазах. Вздохнуть. Перенести наказание. И затем сказать, сплюнув кровь: —Я бы мог стать счастливым. Зачем вы меня воскресили, Аттикус? Для чего? Отыграться? Посмеяться и оставить существовать на этой Земле, обрекая меня ненавидеть все, что здесь только живёт и дышит? Аттикус удивлённо обернулся и приподнял бровь. За ним дрожит от страха Игнасио, еле сдерживающий себя от того, чтобы подбежать к Рону и помочь ему встать, довести до комнаты, уложить на постель и оставить засыпать под тёплым одеялом, словно под коконом ядовитой паутины, успокаивающей безнадёжно бьющееся насекомое лживым комфортом. —Я был готов умереть. Вы лишили меня умиротворения. Глава растягивает тонкие губы в злой улыбке. —Вот и замечательно. Стук каблуков. Красный плащ метёт собой пыльные полы, впитавшие в себя кровь хозяина. Старик метнулся к Рону и стал кудахтать вокруг него, суетиться, что-то говорить без умолку.. Грузные шаги. Рон морщит бледное лицо и, хромая, поднимается всё выше и выше по лестнице. Ветхая дверь перед ним. Звяканье ржавой связки ключей, тихие ругательства и одышка. Кости ноют и плачут под новой плотью. Стук железа. Тихое проворачивание ключа в замочной скважине. Путь на крышу дома. Свежий воздух, обжигающий лёгкие, голубое небо с кучерявыми облаками, мирно плывущими куда-то вдаль. Им не нужно беспокоиться о будущем, не нужно думать о предстоящем пути. Просто и бездумно течь по небосводу. Под туфлями хрустит бордовая черепица. Рон скользнул к карнизу, не смотря вниз, на далёкую жёсткую землю. Его взгляд направлен на облака. Счастливые. Своевольно свободные. Рон вдыхает полную грудь нежного воздуха. Протягивает руку вперёд, словно желая поймать хотя бы единственное белоснежное создание неба за мягкий хвост и присоединиться к их строю, к их клину и отправиться куда-то далеко-далеко, лишь бы быть не в этом месте.. «Так хочется стать облаком.. » Один шаг вперёд. Полёт вниз. Ветер свистит в ушах. Удар об землю и боль в голове. Слабый вскрик. Облака испугались и, кажется, вспорхнули ещё выше к недосягаемому небу. Стеклянный взор направлен в желанную высь. Человек, дитя земли и червей, не имеет права резвиться с птицами и молодым зефиром. И вновь снуют, словно муравьи в муравейнике или опарыши в волокнах мяса, люди в красных балахонах, поднимают истекающее кровью тело и несут в затхлые коридоры дома, прочь от неба, солнца и облаков. —Ты идиот? Ты хоть понимал, что запросто мог упасть с крыши? У тебя после вчерашнего вообще голова не варит? — с ожесточением спрашивал глава, бросая на сгорбившегося мужчину острые, как стрелы, взгляды. У Рона при ударе об холодную землю произошло кровоизлияние в мозг и он умер вновь, но как и в прошлый раз, культ крепко вцепился в него своими когтями и затянул обратно в тьму. Он опять в своей комнате. Ненавистное помещение с тухлым воздухом, гнилыми стенами, поглощающее природный свет, как мочалка впитывает вонючую плесневелую воду. Зашторил окна. Зачем? Недостоин. Недостоин смотреть на мечту, порхающую в вышине. Недостоин, ведь переломил свои крылья пополам, когда только раскрыл их и попытался взмыть в воздух с старой крыши особняка. Кутается в одеяло. Закрывает глаза и засыпает до следующего дня. «Я тебе помогу, Рон» - ненавистный визгливый голос над ухом. Мужчина исподлобья смотрит на болезнь. Она поправляет блестящую корону, гладит костлявыми пальцами с лишними фалангами густой мех на воротнике бархатного плаща, поворачивает голову без глаз на хозяина и протягивает ладонь. В который раз она просит бросить банку с таблетками на пол, растереть их в порошок каблуком туфли и умчаться в правое крыло, отдаться ей телом и душой и устроить кровавое месиво, порвать в клочья культистов, обожраться их плотью до разрыва желудка, сблевануть ей и вновь толкать куски мяса в расширенную глотку, после приняв смерть от чужого удара. Но Рон зол. Он полон презрения. Он полон ненависти. Вскочил с постели и завопил на замершую болезнь, брюзжа слюной и давясь ей: —Поможешь? Поможешь, ДА?!! Я ПОМНЮ КАК ТЫ МНЕ В ПРОШЛЫЙ РАЗ ПОМОГЛА!!! Прекратить есть таблетки?.. Я ТЕБЕ СЕЙЧАС ТАК ПРЕКРАЩУ!! Рон вытаскивает аптечку из под кровати. Достаёт банку с таблетками. Хватает грязную миску со следами соуса и прилипшими кусочками еды. С характерным стуком таблетки стучат по стеклу. «Стой, что ты творишь?!» Болезнь с ужасом смотрела на своего хозяина, что сейчас мешал лекарство, обезболивающее, витамины, снотворное и спирт в посудине. Он дико улыбался и продолжал что-то выть под нос. Открывает рот. В него затекает смесь и попадает по пищеводу в желудок. Рон опустился на кровать и лучезарно улыбнулся болезни, что в истерике безысходно хваталась за голову, а после и за мех, вырывая его за неимением волос. —Что, помогла мне? Дружелюбно, мило спросил Рон, сцепив пальцы вместе. В ответ тишина. Вот, прошло десять минут, и в голове стали отдаваться громом несуществующие капли дождя. Третья смерть. —Рон? — Игнасио тихо обратился к мужчине. Он лежал на холодном полу ничком и тяжело дышал. Его мучил жар, и тело сжимали частые судороги. Переведя нездорово красный глаз на старика, Рон промычал: —Что? —Зачем ты всё это делаешь? Что с тобой происходит? В ответ тишина.. А после сиплый смех. Злой, грубый, хриплый. —Потому что смерть — свобода. Я всю свою жизнь гнался за глупой, бесполезной, несбыточной мечтой. Ты был когда-нибудь безнадёжно влюблён? Влюблен в того человека, который никогда не будет твоим, который избрал другую и считает тебя если не посмешищем, то просто никем и ничем? Старик промолчал, не найдя слов. —А живёшь ли ты с болезнью? Медленно пожирающей тебя изнутри, как пиявка или прожорливый червь? Которая спит в твоей голове и просыпается, как только тебе становится невыносимо больно? Терпишь ли ты её визгливый, верещащий голос? Ненавидят ли тебя все на этой земле? Провожают ли взглядами, наполненными презрением? Чувствуешь ли ты отвращение к самому себе, раз за разом открывая глаза и проклиная день своего рождения? Я устал так жить, Игнасио. Когда я умер в первый раз, я впервые за долгое время ощутил счастье. Чувство лёгкости и свободы. Я бы ушёл и перестал думать, чувствовать, желать, делать.. Я бы навсегда уснул, если бы не Аттикус и этот культ. Оставь меня, Игнасио. Уходи. Твои увещевания мне не помогут. Я устал влачить своё жалкое существование. Рон вновь убил себя. Лезвие вскрыло тонкие вены, и, словно молодые ветви, выросли потоки крови на месте серой кожи. Они всё стекали и стекали на пол, снова впитываясь в темное дерево. Агония. Тело в судорогах. С уголков губ безостановочно стекает слюна, смешиваясь с соплями. Жар и бред. Нож выпадает из расслабленной ладони. Болезнь лишь сгибается в углу и обхватывает себя руками. Вскоре Рон стал получать удовольствие. Все бесконечные и бессмысленные попытки, вся боль, что терпело его тело, раз за разом уродуемое руками своего же хозяина, вгоняли его в экстаз. Тонкие струйки крови, стекающие по изгибам тела, вызывали томные вздохи, учащение сердцебиения, сладкую дрожь. Пальцы размазывали их по коже, оставляя грязно-бордовые полосы и жгучую жажду прикосновений. Рон был настолько жалок, что это вызывало смех у него же самого.. И он смеялся, кроша голыми руками стекло. Осколки падают вниз. Их всё больше и больше.. Дрожащие израненные пальцы снимают чёрные туфли, за ними на пол опускаются носки. Голые ступни опускаются на стекло. Слышится тихий, болезненный и, вместе с этим, сладкий стон. Осколки без труда погрузились в горячую плоть, задевая напряжённые жилы и мышцы. Кровь стала растекаться по полу, пока Рон, прислонившись спиной к стене, пускал слюни и краснел, закатив глаза. Режущая боль расходилась по телу пульсацией, наращивая возбуждение. Стон.. Ладонь гладит сквозь ткань брюк вставшую плоть. Жёлтые крепкие зубы закусили бледную губу, пока пальцы приспускали штаны и трусы. Другая рука стиснула гвоздь. Тихие чавки. Металлическое острие раз за разом погружается в ладонь, выпуская бордовые струи. Тепло. Рон размазывает по члену кровь, быстро дрочит, выстанывая что-то нелепое и невразумительное. Ноги дрожат. Боль, смешанная с удовольствием, подобна перчинке в любимом блюде и только раззадоривает, заставляя всё быстрее и быстрее двигать рукой. Рон вскрикивает, и липкая белая жидкость выплеснулась на его руку, вместе с кровью капая на пол. Хромая и морщась, Рон подходит к кровати и тяжело опускается на неё. Он позволил себе криво и неприятно усмехнуться, смотря на бардак, что натворил. Старые доски в который раз впитали в себя кровь. И всё так же больно.. Рон стал вытаскивать из ступней стекло. Во всём этом-то и было наслаждение. Зря прожитая жизнь, полная таким количеством ужасов и мерзости, что не у каждого человека встретится. Неудачные попытки прекратить её и злость на тех, кто мешает исполнению мечты. Культ исполняет мечты, ха.. Нужно лишь собраться вместе, провести ритуал и создать Новый мир своими руками, растоптав и изничтожив неугодный Старый мир. Но к чему это, когда у Рона больше не было сокровенных желаний? Он похоронил больную любовь к младшему брату под страницами бесполезной жизни и не гнался за ней больше. Теперь он хотел умереть, а зачем оттягивать момент до пришествия Нового мира? Зачем, когда можно раз за разом прыгать под машины, толкать табурет под ногами и давать верёвке переламывать шею, стрелять себе в голову из револьвера, чтобы мозг, наполненный мерзкими и пошлыми мыслями, оказался размазан по полу и никогда больше не смог отдать жестокий приказ послушному телу? Но ему мешали.. Мешал сам культ, не желая расставаться с любимым посмешищем в лице «просто Рона», просто инфантильного идиота с мерзким характером и тупыми шуточками. Зачем же расставаться с таким бриллиантом, с таким прекрасным способом спускать злость? Вовсе незачем.. Так Рон доведёт их! Доведёт культ, доведёт главу, что в своём гневе страшен и непредсказуем, как шторм в океане. Рона попросту убьют за непослушание в приступе гнева и после будут сокрушаться, но воскресить не смогут, ведь Рон избавится от треклятого амулета и кристалла в спине, и больше у культа не будет связи с ним, что могла его спасти.. Рон тихо засмеялся. И как он раньше не понял?! Ломал голову над тем, как Аттикусу удаётся воскрешать его обезображенное тело, а ответ был так близко! Он покоился в холодном металле на груди и под кожей спины, соприкасаясь с позвоночником. Кристаллы.. Умереть от своих рук не так смешно.. От рук главы — мучительней и забавней, в последнюю секунду Рон увидит выражение лица Аттикуса и умрёт, оставив этих идиотов гнаться за выгодной выдумкой.. Вскрики. Чавки разрываемой плоти. Кинжал падает на пол с металлическим блеском. Глаза застилают слезы. Кулак стиснул кристаллы, после разжимаясь и роняя их. Бордовая кровь блестела на их идеально ровных гранях. Рон вытирает глаза от слез и тихо смеётся. Уничтожив кристаллы, он станет свободным. Выбесить главу было довольно просто. Лишь пара грязных намёков про его ненаглядного сына — и Рона уже толкают с лестницы. Грохот, хруст костей и болезненный стон. —Мерзкий педофил. Ты хоть знаешь, что я сейчас с тобой сделаю?! - вопль, полный ненависти и ярости. Рон улыбается. Догадывается. И страстно жаждет этого. В последующие минуты в его разрезанный живот толкали железки и грязь. Мужчина, захлебываясь собственной кровью, в упоении смотрел, как рвётся его желудок и из него выплескивается желчь. Как из него достают кишечник и рвут на части. Стон вырвался из глотки, когда по его бешено бьющемуся сердцу провели пальцами. Как интимно. Как эротично. Сердце сжали, заставляя Рона выгибать спину и сладко мычать. Сердце проткнули, заставляя Рона вскрикнуть. Сердце разорвали, заставляя Рона затихнуть. Из него быстро утекала жизнь вместе с кровью. Голова начинала пустеть. Отдаленные крики болезни ощущались как что-то нереальное, далёкое, неважное. Веки сомкнулись, и Рон умер, оставляя после себя ничего и никого. Теперь-то он по-настоящему счастлив