Любовное зелье

Да смотри, дитя мое, чтобы после них никто не отведал этого напитка, ибо такова его сила, что те, которые выпьют его вместе, будут любить друг друга всеми своими чувствами и всеми помыслами навеки, и в жизни и в смерти. «Тристан и Изольда»

Принимать приглашение графини Тристрам было в высшей степени неосмотрительно. Валентин видел взгляды, которые бросала на него «милая Мария» и расчётливый блеск в глазах её матушки, но ему казалось, что настоящей опасности никто из них не представляет — не в компании прочих фрейлин. Пирожные были маленькие и слишком сладкие, тизан слегка горчил, а шадди Валентин готов был пить только из рук Алвы или Савиньяка — из рук вполне определённого Савиньяка с недавних пор он выпил бы вообще что угодно. Если бы ему предложили. Савиньяку, впрочем, было лучше об этом не знать. Тизан горчил и отдавал на вкус ржавчиной, как затхлая вода, которую ему приносили в Багерлее. Валентин медленно отставил недопитую чашку и тут же наткнулся на колючий, внимательный взгляд графини Тристрам. На губах её застыла благосклонная улыбка. «Проклятье». Гизелла и Айрис спрашивали его о чём-то — он отшутился привычно, почти бездумно. «Что там? Яд? Зачем?» — голова лихорадочно перебирала предположения. Тристрамам нечего делить с Приддами, не за что мстить. Нет, Мария явно испытывает интерес вполне определённого свойства — опускает ресницы, прячет подбородок за веером, смотрит искоса. Значит, не покушение, скорее попытка соблазнить. «Любовное зелье?» В маленькой гостиной было натоплено жарко, так что пылали щёки. По спине скатилась капля пота, перед глазами всё слегка поплыло, стало трудно сосредоточиться, словно Валентин щедро глотнул можжевеловки. Он уцепился взглядом за изящную стрелку часов на каминной полке. — Прошу меня простить, сударыни, — сказал учтиво, по-светски огорчённо, с трудом подавляя порыв сбежать немедленно. — Меня ждут в другом месте, и я вынужден покинуть вашу очаровательную компанию. — Это ужасно, герцог. — Мы не готовы вас отпустить. — Вы не рассказали нам о Васспарде. — Вы обещали. Девицы чирикали, как стайка южных пёстрых птичек, все одновременно, только виконтесса Эммануилсберг насмешливо улыбнулась и заметила: — Право, дамы, герцог может решить, что мы взяли его в заложники и собираемся потребовать выкуп с виконта Сэ. — Иоланта! Жар хлынул вниз волной, делая тело тяжёлым и неповоротливым, и одновременно распаляя все члены томлением и жаждой. Валентин уже проклял и короткий дублет и узкие штаны — если он не покинет гостиную немедленно, ситуация станет не просто неловкой, а неприличной. Графиня не смотрела на него — она закатила глаза, возмущенная репликой виконтессы, и Валентин воспользовался этим, чтобы подняться на ноги и отступить за спинку дивана. — Сударыни… Он заставил себя вспоминать тюремные стены, Лаик, лицо Арамоны, корнета Понси в надежде, что сумеет усмирить вожделение. — Дайте слово, что в следующий раз приведёте виконта Сэ, — потребовали девицы, и все его усилия чуть не оказались напрасны, потому что лицо Арно немедленно всплыло в памяти при звуках его имени и вытеснило всё прочее. Валентин облизнул пересохшие губы, чувствуя, как они припухают и увеличиваются, словно после долгих поцелуев, как лихорадочно бьётся жилка на виске. — Я не могу давать обещания за другого, — сказал он хрипло. — Это было бы весьма неосмотрительно и бесчестно с моей стороны. — Тогда обещайте, что спросите, — Гизелла и Айрис смотрели на него большими глазами. Влажная, подгнившая солома в Багерлее с тёмными пятнами не то плесени, не то крови. Хрупкий, подтаявший лёд над тёмной водой. Валентин лишь надеялся, не придётся вспоминать то, другое, отрезвляющее болью и страхом. — Обязательно, сударыни. В коридоре сквозняк принёс немного прохладного воздуха, Валентин судорожно вздохнул и с облегчением принял плащ из рук слуги. Чем бы не опоила его графиня, на морозе должно было стать лучше — все любовные зелья полагалось варить на винах. Опьянения Валентин не боялся, а в силах трав и умениях графини сомневался не без оснований. Возможно, ему всё-таки следовало бы вызвать рвоту, как рекомендовали в некоторых лекарских трудах, или пустить кровь, чтобы её очистить от дурмана. «Генерал Райнштайнер бы настоял неприменно». Мысль о бергере потащила за собой другие, неизбежные, — об Ариго, об Ульрихе-Бертольде, который бы тоже нашёл для Валентина пару советов… и опять об Арно. Об Арно думать было нельзя ни в коем случае. Возбуждение отступало и накатывало снова, волнами, причиняя вполне закономерные неудобства. Уже на крыльце Валентин сообразил самое очевидное решение — оплатить женщину на ночь — и его сразу же замутило. Отец счёл бы это необходимостью, но Валентину идея платить за подобные услуги претила. Арно нашёлся в комнате Валентина, за его же столом, с его пером в руке. Валентин, рассчитывавший, что друг ещё не вернулся из казарм, обессиленно привалился плечом к дверному косяку. — Ты долго, — обвиняющим тоном заявил Арно. — За твоим столом, верно, лучше пишется. Только я измарал уже три листа бумаги, а всё никак не получается так же складно, как у вас с Ли. — Прости. Под родинкой на левой щеке появилась ещё одна — крохотное чернильное пятно. Валентин заметил и больше не мог отвести глаз, мучительно хотелось прикоснуться, стереть чернила, тронуть родинку губами. — Валентин? Арно отбросил перо и порывисто встал. — Тебе дурно? Так и знал, что нельзя тебя туда было отпускать, пусть бы пили свой тизан сами! — Не беспокойся, — от сердитой заботы Арно внутри щемило и переворачивалось что-то за рёбрами. Арно сощурил глаза — он всегда так делал, высматривая следы или цель для выстрела, и Валентин узнал в этом хищном, цепком прищуре разом и его братьев, и графиню Арлетту. — Ты что-то не договариваешь. И почему ты не раздеваешься? Арно оказался слишком близко в один вдох, широкая мозолистая ладонь легла на разгорячённый лоб. Валентин мог бы его обмануть, он знал слова, которым Арно поверит, но будет ли у него после такого право требовать дружбу? — Тизан был приправлен любовным зельем. Я с этим справлюсь, ты не … — Кляча твоя несусветная! Арно разом вспыхнул негодованием, как огонь охватывает сухие дрова. Гнев, искажающий лица большинства людей, ему шёл неимоверно — тёмные, бездонные глаза распахивались широко, раздувались точёные ноздри, румянец окрашивал щёки. — Что значит, ты справишься? — Что может со мной случиться? Ты слишком веришь алатским сказкам, и графиня Тристрам тоже… Я не воспылал немедленной страстью к Марии, если ты этого опасаешься, а с телесным возбуждением совладать можно. — С телесным… — Арно прикусил губу, размышляя. — Ты же не знаешь, какие там были травы? А если позвать… — Нет. Я предпочёл бы, чтобы это досадное происшествие осталось между нами. Между ними было жалкое бье и несколько слоёв одежды, и сейчас всё это казалось лишним. Валентин сжал кулаки — руки тянулись сами прикоснуться к Арно, прижать его к себе, ощутить жар чужого тела. — Тогда я мог бы тебе помочь, — выпалил Арно. Воображение, распалённое зельем и близостью Арно, немедленно предложило Валентину совершенно непристойную сцену с их участием, и сразу же стало тяжелее дышать. «Разумеется, он не подразумевает под помощью ничего подобного», — попытался внушить себе Валентин, отгоняя видение и пытаясь совладать с охватившими его чувствами. Арно же совершенно безжалостно и пылко продолжил: — У тебя всегда найдутся разумные доводы, но прошу, выслушай меня, прежде, чем отказываться. Сам ты провозишься долго, и сказки тут не при чем, знаешь, Ми однажды тоже подлили такое зелье… Сосредоточиться на его словах было непросто, тем более, что Валентин предпочёл бы не знать подобных подробностей ни о ком из своих знакомых. Но Арно говорил дельные вещи — глуп тот, кто не учится на чужих ошибках. Состав и действие зелья могли оказаться иными, и всё же оставалась вероятность, что Валентин в самом деле промучается до утра, пытаясь усмирить возбуждённую плоть. И всё же… — Боюсь, после я не смогу смотреть тебе в глаза, — признался он. — Или ты мне, и это разрушит нашу дружбу. — Ты говорил также, когда я принёс приказ о переводе. Это обычное дело среди товарищей в походе. Если бы я бы ранен, ты бы меня перевязал без всякого смущения, ведь верно? — Не зря наши менторы в Лаик не любили с тобой спорить. Ты пользуешься чужой слабостью без всякого стеснения, — Валентин сумел рассмеяться. От мысли, что Арно видел в этом лишь помощь сродни обычной лекарской процедуре, внутри разливалось горчащее, как тизан графини Тристрам, разочарование. — А ты признаешь, что у тебя есть слабости? — ответная улыбка Арно слепила, как весеннее солнце. — Только с тобой, — сказал Валентин, пытаясь спрятать правду за шутливую интонацию. — Может быть, ты и есть моя единственная слабость. Арно смотрел прямо, не пряча глаз. Валентин, привыкший с легкость читать это ясное честное лицо, теперь вдруг не мог разобрать его выражение. Было ли его предложение просто дружеским желанием помочь или неуверенной надеждой на что-то большее? Валентин боялся ошибиться, приписать Арно свои собственные тайные помыслы, боялся, что тот прочтёт их на его лице — и всё же не в силах был отвести взгляд. — В таком случае ты — моя слабость, — ответил Арно, снова облизывая губы. — Ну после вспыльчивости и неумения писать длинные письма. Так ты мне позволишь? Валентин кивнул и позволил кулакам разжаться. Смущение наутро неизбежно, даже если он откажет — Арно будет знать, чем он занимается за дверью, а Валентин будет знать, что он знает. Арно потянулся к застёжке его плаща, и Валентин позволил ему её расстегнуть и кинуть плащ на стул. После тот отступил на шаг, словно не уверенный в том, что предпринять дальше, а Валентин шагнул следом, будто следуя фигуре танца. — Если хочешь, мы можем не снимать одежду, — сказал Арно севшим голосом. — Она испачкается. — Да. Они снова замерли, уставившись друг на друга расширенными глазами, руки потянулись к пуговицами одновременно. «Просто помощь», — напомнил себе Валентин, торопливо расстёгивая дублет. Им уже приходилось видеть друг друга без одежды, но сейчас всё было как впервые, и от каждого движения Арно перехватывало горло. Он привычно потянул рубашку вверх, как после любой их тренировки, обнажая бледный плоский живот с тонкой дорожкой светлых волос, грудь с коричневыми сосками, и рот Валентина наполнился слюной. Он судорожно сглотнул. Пальцы стали неловкими, запутались в завязках воротника. Очередная волна возбуждения накрыла с головой, смешивая мысли. — Валентин, — Арно внезапно накрыл его руки своими, обжигая прикосновением. — Разреши мне? «Я тебе уже разрешил», — хотел ответить Валентин и тут же забыл об этом. Потому что лицо Арно было прямо перед ним, и Валентин чувствовал запах его тела и волос, видел родинку на порозовевшей щеке, крошечное чернильное пятно под ней, ямочку — рука поднялась сама, легла на шею Арно, под большим пальцем оказалась линия челюсти, и Валентин осторожно погладил её, задыхаясь от нахлынувших ощущений. Арно сдавленно выругался, обнял его за талию и притянул к себе. — Прости, — сказал Валентин, зажмурившись, — я, кажется, не владею собой, и могу позволить себе лишнее. — Это ты прости, — отозвался Арно, невесомо прижимаясь губами к уголку его рта. — Я не могу удержаться. У тебя хотя бы есть оправдание, а я пользуюсь твоим состоянием… Валентин наощупь поймал его губы своими и поцеловал так, как давно хотелось, и Арно ответил ему с готовностью и страстью. В один миг весь мир словно перестал существовать, остались только они вдвоём — требовательные губы, жадные руки, ослабевшие колени — Я не невинная девица, чтобы мной можно было воспользоваться… даже сейчас… — после поцелуя в голове снова несколько прояснилось, хотя чресла всё ещё пылали огнём. Арно щекотно засмеялся ему в шею, и Валентин в отместку прикусил мочку его уха. — Как хорошо, что ты не девица, даже не представляешь. С ними у меня не очень выходит. Чужая ладонь проскользнула за пояс штанов и сжала ягодицу. Позвоночник пробрало дрожью, Валентин подался вперёд и потёрся пахом о бедро Арно. — Это взаимно. Пойди ты со мной сегодня, не сомневаюсь, что и в твой шадди тоже бы добавили не только сливки. — А ты тогда бы предложил мне помощь? — дыхание Арно сбилось. — Вероятно, да, — Валентин снова нашёл его губы. Рассуждать о том, что могло бы произойти, но не случилось, ему не хотелось. Целоваться на ходу оказалось не очень удобно, они споткнулись о сброшенную одежду, ударились об угол стола и рухнули на постель не самым изящным способом, но оторваться друг от друга сейчас было невозможно. Арно лежал под ним с растрёпавшимися волосами и следами от поцелуев на шее, полузакрыв глаза, и Валентин чуть не задохнулся от нежности, добавившейся к возбуждению. Он лизнул кожу между ключицами и двинулся вниз, прокладывая влажную дорожку по груди и животу и слушая судорожные вздохи. — Это же я должен был тебе помогать, — слабо возмутился Арно, когда Валентин высвободил его член, и попытался остановить, запустив руку в волосы. Валентин вместо ответа обхватил губами головку, и Арно низко застонал и дёрнул бёдрами. Собственная плоть болезненно ныла и сочилась предсеменем, и Валентин стиснул её прямо через ткань. У любовного зелья, решил он, вкус должен бы быть не горький, а солоноватый.