Пустое место

- Сука. Блять. Чёрт побери. Проснись! Проснись же! Не лучшее, что мог бы сказать ангел, который называл себя "спасителем", не лучшее, что стоило говорить вообще. Глаза его жертвы яркие, небесно-чистые, и ему тошно от того, что они всё ещё верят ему. Вопреки всем классическим представлениям о Дьяволе, никто ещё не видел бы его таким напуганным, пусть и мимолётно, но до трясучки растерянным. Ещё бы чуть-чуть и она бы исчезла. - Я замерзаю... Мерзну, так холодно. Её голос тихий, сердце едва слышимо бьётся, когда иней покрывает фарфоровую кожу. Лицо Гавриила морщится, когда девушка тянется ладонью к его щеке. Он согревает теплом своей сущности. - Так должно быть. Ты должна страдать ради блага других. - Нет! Не надо! На шее сомкнулись его пальцы, продавливая подушечками кончиков гортань и заставляя захлебываться. Воздуха не достаёт, а лицо искаженное в агонии ничуть не растрогало лжеангела. Она машет руками, вода бултыхается под напором, но Гавриил не отпускает. Волнистые локоны болтались взад-вперёд, пока Аврелия дёргалась, размахивая конечностями в попытках спастись. Ему казалось, что она должна была давно потерять волю к существованию, но она боролась. - Г-Гавриил, - громкий всхлип и кашель, через который невозможно разобрать сиплую речь, её светлые волосы липнут к его рукам, и вода стекает, заставляя костенеть ткань на морозе, - спаси, умоляю, спаси! Я не хочу умирать! Заладила своё, как и остальные. Ничего в ней особенного, ничего примечательного, однако где-то глубоко, подсознательно, Гавриил понимал, что она ему нужна. Зачем? Для чего? Для пыток? Весело до поры до времени, но даже однообразие игр может наскучить, а ему приходилось довольствоваться подобными воплями на протяжении тысячелетий. Было бы лучше, издай она более мелодичный звук, лёжа под ним. Ухмыляясь, ангел прижимает к себе насквозь промокшую девушку и гладит по плечам, целуя в макушку. Не делает искусственное дыхание, не помогает вдохнуть воздух, не даёт возможности даже подумать, что спасёт. От взгляда чернеющих глаз в её сердце начинает зарождаться отчаяние и сомнение. - Тихо, дитя. - Проговорил шёпотом лжеангел. - Я с тобой. Всё хорошо. Чего он церемонится с ней? С этой святой, которая так хотела жить, что сама била себя по солнечному сплетению, чтобы не утонуть. Грудь сводило болью, она смотрит широко распахнутым взглядом в ночное небо, пока Гавриил, накрыв серыми, выцветшими крыльями, шепчет однообразное "не плач". Голова тяжелеет, когда девушка сорвав голос от кашля и хрипя прижалась к его груди, замочив ангельский хитон. - Гавриил? Она лежала мирно на его коленях на кровати, застеленной тяжелыми тёплыми одеялами, а сверху над ней нависало его лицо. В полумраке лицо ангела казалось жутким и та зажмурилась, всё ещё не понимая до конца, проснулась она или ей мерещится. Но нет, ощущение чужих ладоней, которые лежали поверх женских плечиков и массажировали чувствительные точки вдоль лопаток, были до боли реальными. - Да. Это я. Ты проснулась, Аврелия? Это был даже не вопрос, а утверждение, но ей было всё-равно. Только бы слышать его голос и ощущать, как он ласково проводит по ней прохладными пальцами, вынуждая судорожно вздыхать. Не было ясно, помнит она о том, как он топил её или притворяется глупой от страха перед ангелом, но лежать ей под одеялом с ним рядом, отчего-то, было так комфортно и тепло. Он единственная живая душа, которую она встретила за долгое время. Он заботиться о ней... по своему. Даже когда из носа текла кровь от странного писка и звука, напоминающего белый шум, Аврелия делала вид, что ничего страшного не случилось. "Не жалей её, она пустое место". Думает Гавриил, накручивая на палец цепочку с крестиком и хмурится. Ровные черты лица лжеангела не попадают под свет тёплой свечи. В носу отчётливый аромат старости этого дома, затхлости и мороза. За окном чернота, как и в его глазах. - Ты спас мне жизнь. Спасибо. - Робко закусив пухлую губу, блондинка слабо улыбается. - Можно мне обнять тебя? Ангел опешил от такой просьбы, но не сказать, чтобы сильно. Он мог бы оттолкнуть её прямо сейчас, скинуть на пол вместе с одеялом, потом протащить за волосы с лестницы и вышвырнуть на мороз в снег, но он этого не делал. Сам представлял всё так красочно, облизываясь, а на деле даже руку поднять толком не мог. Лень. И ему даже не стыдно за себя... "Ещё успеется". Звёзды пляшут перед глазами святой, когда он показывает ей от скуки взмахом кончика пальца бескрайние космические просторы, что ей дух перехватывает, и это забавляло его, почти до искренней чистой улыбки. Отчего-то на душе сухо, когда она взрывается, как сверхновая в его руках, не успев обнять. Не важно, сколько он будет вспоминать, каждый раз его пробирает страх и дрожь, что это повторится снова. Может быть поэтому он сжимает Аврелию так сильно прямо сейчас, когда она уже умерла один раз и когда её душа осталась беззащитна, освободившись от оков человеческой плоти? Туман, медленно текущий, как молоко, нарушал видимость дальше двух метров, преображая ветви и кустарники в пугающие силуэты. - Мне больно, что я стал для тебя никем... - Ты, - Девушка дрожит, помеченная укусами и царапинами, - это заслужил. А он гладит, целует и шепчет надрывисто, облизывая её уши. Сублимация никогда не была для него постижимой ветвью, отчего гнев застилал чёрные глаза, в которых едва разглядеть было возможно белое яблоко, пока широкая улыбка тянулась во всё пространство деформированного лица, расходясь трещинками от нервного постукивания прямых длинных зубов. Ну разве он виноват в том, что она такая красивая? И не только красивая: умная и милосердная, со своими помыслами, которые ему не удаётся познать даже спустя тысячи лет. Может, сейчас было самое время? - Я тоже не был плохим... Но Аврелия ничего не ответила. Ведь теперь он тоже для неё - пустое место.