***
— Ты не умеешь плавать? На лице Верховного Судьи сияет неоспоримая улыбка. Ризли — человек, обладающий множеством навыков и большим опытом. Мужчина с крепкими мускулами. Для него неумение плавать в Фонтейне, регионе стихии Гидро, который процветает за счёт воды, кажется почти глупой шуткой. — В этом нет ничего такого, — ворчит Ризли, потирая затылок. — Можешь спросить любого на улице, и услышишь то же самое. Улыбка Нёвиллета не померкла. — Я в этом сильно сомневаюсь. Давай проверим? — Архонты, нет. Нёвиллет обнаруживает для себя, что ему нравится, как Ризли ворчит, когда ему неловко. Это редкая вещь, и, возможно, поэтому ощущается такой особенной. — Мне тебя научить? — внезапно предлагает судья. — И испортить свои королевские одежды? Наш Архонт снесёт мне голову. Взгляд Нёвиллета стал хитрее, в нём появились весёлые искры. — Ой? Да станет она это делать? Полагаю, я знаю, куда направить её гнев, если она это сделает. — Я передам. — Ты уверен? В глазах Ризли появляется какое-то сомнение, когда он поднимает чашку кофе и смотрит на заходящее солнце Фонтейна. Скоро пора будет возвращаться. Он никогда не остаётся здесь после захода солнца. — Я дам тебе знать, если передумаю. Это всё, о чем может мечтать человек.***
С этого момента это становится привычкой. Своеобразной рутиной. До этого встречи Нёвиллета с Начальником тюрьмы были либо строго по делу, либо очень короткими. Это не означало, что они не ладят; напротив, Нёвиллет восхищался преданностью Ризли народу Фонтейна и своей работе. Мало кто мог этим похвастаться. В следующий раз, когда они встречаются, Ризли, похоже, основательно подготовился. — Ты не умеешь готовить, да? Нёвиллет смотрит на свою еду. — С чего ты взял? Ризли одной рукой помешивает содержимое супа, а другой указывает на небольшой столик между ними. Шум в кафе стихает. — Когда ты описываешь блюда, ты выбираешь совсем неподходящие слова. Тот, кто много готовит, не станет так говорить. — Ах, — Нёвиллет снова восхищается способностью Ризли читать всё вокруг как открытую книгу. Он ёрзает на своем месте; этот человек всегда был опасен: подбирается слишком близко, знает слишком много. Ризли, конечно, хочет защитить его, но разве это не эгоистично? — Большая часть моей еды подаётся готовой в мой кабинет, учитывая, что некоторые дела могут длиться до поздней ночи, а подготовка к ним и вовсе проходит в сумерках. — Опять перегружаешь себя, — бормочет Ризли себе под нос, а затем переводит колкий взгляд на Нёвиллета, вызывая у того какое-то волнение. — Так ты сознаешься? — В чём… именно? — спрашивает Нёвиллет, немного выпрямляясь и стараясь выглядеть так же внушительно, как и в своём кресле в зале суда. — Говори прямо, иначе я ни в чём не сознаюсь. До Нёвиллета доносится мягкий смешок Ризли. Он отзывается внутри странным чувством, и Нёвиллет ловит себя на том, что пересчитывает волоски, падающие на лицо Ризли и касающиеся уголков его рта. Ах. Интересно. — Я знаю, что лучше не начинать дело против самого Верховного Судьи, — резко, но всё ещё по-доброму говорит Ризли, обмакивая багет в суп. — Если ты вдруг захочешь научиться… Мне говорили, что я хороший учитель. Возможно, не самый терпеливый, но всё равно. Нёвиллет не согласился бы с этим, заявил бы, что Ризли слишком строг к себе, но он полагает, что работа начальника в самом опасном месте Фонтейна со временем лишает человека всей доброты. Нёвиллет немного подумал. — Может быть, как-нибудь в другой раз. Я пока и так наслаждаюсь едой. Было бы некрасиво прямо сейчас встать и уйти. Что-то есть во взгляде Ризли, когда он опускает хлеб обратно в тарелку. В его глазах было что-то новое, чего раньше не было. — В другой раз.***
В следующий раз, когда они встречаются, идёт дождь. Ризли вытягивает зонтик, чтобы прикрыть их обоих. И они, должно быть, так глупо выглядят: двое взрослых мужчин теснятся под одним маленьким розовым зонтиком. (Нёвиллет никогда не поймёт выбора цвета.) — Длинный день? — спрашивает Ризли. Хороший вопрос, но Нёвиллет знает, что люди спрашивают такое, не ожидая подробного ответа. Они называют это светской беседой. Нёвиллет не очень хорош в светских беседах. — Я почти слышу, как ты слишком много думаешь, — сразу продолжает Ризли, и их плечи соприкасаются на мгновение. Нёвиллету кажется, что он плывёт в послеполуденном море. — Так и есть, — признаётся Нёвиллет. — Я, конечно, не хочу… перегружать тебя подробностями, но… — он делает паузу, затем начинает снова. Однажды ему сказали, что человеческий опыт предназначен для того, чтобы делиться им, что воспоминания связывают людей. Быть связанным с Ризли с его очаровательным и своеобразным способом ведения дел не казалось таким уж плохим развитием событий. — Дочь этого человека, сэра Калласа… А потом Нёвиллет рассказывает эту историю. Он заканчивает с мрачным видом, дождь над головой льёт всё сильнее. — Отцовское бремя очень тяжёлое. Взгляд Ризли устремлён вдаль. Он поправляет зонтик так, чтобы он больше закрывал Верховного Судью. — И ты чувствуешь вину за это. Не надо. Я знаю, что просить тебя не делать чего-то — глупая затея, но не расстраивайся из-за этого. Нёвиллет качает головой. Он справился с этом чувством вины и загладил свою вину там, где мог, где это ещё было возможно. Нет, его захватило какое-то другое чувство. — Отцовство. Неужели это действительно важнее жизни? Ризли смотрит на него. — В смысле? — Ты бы пожертвовал собой ради ребёнка? — Да. — Но у тебя его нет. — Дело не в этом. Нёвиллет смотрит на лужи на улицах перед ними. — Неужели кровные узы настолько сильны? — Не обязательно, — объясняет Ризли. — Отцом может быть кто угодно. Это не обязательно должно быть по крови. Я бы убил за Сигвайн, но я бы никогда не посмел назвать себя её отцом. Это и есть та самая незнакомая Нёвиллету печаль. — Значит, ей повезло, что у неё есть ты. Ставить кого-то другого выше своей жизни. Это противоестественно, но теперь я понимаю, почему некоторые так делают. Взгляд Ризли ледяной, и это его совсем не пугает. Он осматривает Нёвиллета, когда они останавливаются на краю тротуара, ожидая автобус. В тишине был слышен лишь шум дождя. Он до сих пор не прекратился. — У тебя никогда не было человека, за которого ты готов умер? Этот вопрос крутится в голове Нёвиллета уже несколько дней.***
— Тебе не следует здесь находиться. Они оба это знают, но Ризли всё равно говорит об этом. — Вода безопасна. На самом деле он не боится воды. Не из-за какого-то высокомерия, а скорее из-за чувства умиротворённости и понимания. Вода может многое изменить, но она не жестока. — Для тебя? Может быть. И вот снова эта маленькая насмешка. Нёвиллет не человек и не дурак, но он достаточно хорошо знает, как избавиться от некоторых улик и оставить людям только догадки, которым они не смогут найти доказательства. Ризли всегда опасно ходил по этому краю. — Я слышал, что… люди начинают чувствовать себя одинокими, если долго находятся в изоляции. Нёвиллет не собирается вглядываться в пыльные книжные стопки на столе Ризли. Он не собирается всматриваться в щетину на подбородке мужчины. Вместо этого он замечает лёгкое подергивание губ Ризли… Улыбка? — Намекаешь, что мне одиноко? В голосе Ризли есть какие-то весёлые нотки, которое Нёвиллет не может уловить. Он в ответ выгибает бровь и опускает голову. Если бы он был человеком, то его щёки и уши уже покраснели бы от стыда. — Просто предположил. Прошу прощения. Шорох наполняет комнату, как тёплая патока, как тёплый поток, принесённый после целого дня безделья на солнце. Нёвиллета привлекает это, как и многие другие вещи в последнее время. — Перестань. Я уже давно говорил тебе не извиняться за всё подряд, — убеждает Ризли, отодвигая бумаги в сторону и указывая на свободный угол своего стола. Нёвиллет любезно принимает предложение и садится. — Мне не одиноко. Этого просто невозможно, когда Сигвайн бегает вокруг и делает что-то интересное. — Согласен. Нёвиллет вспоминает их разговор несколько дней назад о значении отцовства и человеческой связи. Как это может стать важнее собственной жизни, и повлиять на впечатление, с которым покидаешь этот мир. — Она здесь? — У неё выходной, — фыркает Ризли, а затем ворчит. — Но я думаю, ты это уже и так знал. Нёвиллет не признается, что совсем немного злоупотребил своими полномочиями, чтобы подсмотреть планы Начальника тюрьмы. Это было бы преступлением. Пауза. Кажется, даже Крепость не может вместить всё то беспокойство, которое наполняет воздух, когда Нёвиллет перекидывает одну ногу на другую. — Вы проделали весь этот путь, чтобы спросить, одиноко ли мне, Ваша Честь? Будь Нёвиллет водой, то разлетелся бы сейчас на тысячу брызг. В глазах на секунду рябит, а у основания шеи расцветает незнакомое тепло, напоминающее ему о солнечных лучах и надежде. Его глаза расширяются, а затем принимают привычный нейтральный вид. Некоторые обвиняли его в том, что он бессердечный человек. Слишком холодный. Даже Навия сказала то же самое. Но Ризли, кажется, знает, какие кнопки нужно нажимать, и какие слова сказать, чтобы вытащить на поверхность чувства, которые бурлят в груди Нёвиллета. Это как вынырнуть на воздух. — Я пришёл услышать твою уникальную точку зрения по поводу этого вопроса, — поправляет Нёвиллет и, по сути, не врёт, но всё же упускает важные доказательства. — Хм. Ризли откидывается на спинку стула и складывает руки на груди. Одна нога закинута на другую, и Нёвиллет может видеть, как в этой позе под одеждой мужчины напрягается каждая мышца. Изгиб его губ опасно острый, но приветливый, на что способны только одинокие люди. — Я не думаю, что было бы правильно сказать, что я чувствую себя одиноким, — говорит Ризли так, словно собирается поддразнить, но затем добавляет. — Мы видимся через день в последнее время. Нёвиллет не отводит взгляда. — Понятно, — должен ли он надавить? — Тогда причина в том, что ты не чувствуешь себя одиноким в моём присутствии? — Бинго. То, что должно быть смешным, кажется чем-то слишком очевидным. Обычное нейтральное выражение лица Ризли меняется, и Нёвиллет думает, что ни один человек, даже этот страж справедливости, не может полностью отгородиться от мира. Нет, его раны истекают кровью так же, как и у всех, но он охраняет своё сердце, как охраняет свой народ. Нёвиллет хочет узнать больше. — В последнее время мы много с чем помогли, — продолжает Ризли всё ещё держа руки на груди и слегка наклоняясь вперёд. — Друг другу, — объясняет он и наблюдает, как Нёвиллет морщит нос, пытаясь уловить суть. Ризли не ошибается. — И что ты об этом думаешь? — спрашивает Нёвиллет, искренне любопытствуя, несмотря на пульсацию в крови, напоминающую ему о плавании по морям и полёте в небе. И о чём-то, что не описать одним словом. Ризли протягивает руку сквозь расстояние, которое постоянно разделяло их на протяжении многих лет. Своего рода вежливое раздельное существование, которое начало исчезать, когда небо заволокло тучами, и полил дождь. Теперь Ризли может дотянуться до кончиков длинных волос Нёвиллета и вытащить все чувства на свет. — Раньше меня никогда не называли очаровательным, но это печально, — отмечает Ризли, поднося волосы к губам. Он целует их, а мир Нёвиллета взрывается оттенками красного, от груди до лица. Он тонет. — Верховный Судья Нёвиллет, не окажете ли Вы мне великую честь и позволите пригласить Вас на достойное свидание? Мысленно Нёвиллет перебирает все факты, все доказательства и пытается объяснить сам себе заявление Ризли. Было ли раньше что-то похожее? До этого? Или… — Свидание, — повторяет Нёвиллет, откашливаясь. — Я… — Я не умею плавать, — напоминает ему Ризли. — А ещё я работаю в Крепости под водой. Подобная неопытность не простительна. Именно это чувство понимания заставляет Нёвиллета сломаться. Рука в его волосах исчезает и вместо этого устраивается на колене Нёвиллета на столе. От места прикосновения по всему телу расползаются волны тепла. — Есть ещё … многое, чего ты обо мне не знаешь. Я думаю, было бы важно узнать это, прежде чем предлагать такие ухаживания. Ризли сжимает его колено и посылает через Нёвиллета ещё один миллион фейерверков. — Тогда расскажи мне. Нёвиллет слаб перед ним. Он знает, что этот человек не стал бы судить об истине без тщательного обдумывания, свежего взгляда и доброго сердца. Многие неправильно понимают Начальника тюрьмы, но многие также неправильно понимают и самого Судью. Разве они не подходящая пара, чтобы нарушить наконец эту удушающую закономерность? — Мы можем просидеть здесь всю ночь, — пытается Нёвиллет, зная, что это не та история, которая даётся легко или быстро. За ней стоят сотни лет, и даже мысль о том, чтобы рассказать её, кажется глубоким преступлением против него самого и себе подобных. — Это… Рука Ризли блуждает и находит руку Нёвиллета, сжимая её. Тепло сплетённых пальцев становится чем-то новым для Нёвиллета. Он понимает, что ему это нравится. — Расскажи мне, — снова говорит Ризли и проводит большим пальцем по тыльной стороне руки Нёвиллета. — И я сделаю то же самое. — Тогда, — начинает Нёвиллет. В горле пересохло. Ризли поднимается со стула, прижимается к нему и свободной рукой обхватывает перегретое лицо Нёвиллета, — я расскажу.***
Позже, в аквабусе с видом на воды Фонтейна, Ризли наклоняется и впервые целует его. — Я не человек, — говорит Нёвиллет, когда поцелуй заканчивается. И его сердце расплывается на полу судна, когда Ризли заслоняет звёздный свет и наклоняется к уху Нёвиллета. — Я знаю, — пауза, а затем. — Но я готов попробовать, если ты согласен. Нёвиллет — человек, связанный обязательствами перед судом и своей ролью в мире. Но эгоистично ли иногда жить для себя? Если постоянное обучение — это человеческий опыт, как и любовь к другому человеку, думает Нёвиллет, возможно, эти две вещи связаны между собой теснее, чем он думал. — Значит, будем учиться вместе. Начало было положено в мягких губах закалённого человека и в первом шаге того, кто только учится быть человеком.