Уэйк просыпается. Его сознание вырывается из лап вездесущей тьмы. Он открывает свои уставшие, ноющие глаза — перед ними только танец темных пятен. Сощуривается, чтобы хоть что-то разглядеть. Дает себе минуту, привыкает.
Картинка не меняется.
Он видел мир словно смутное виденье: тусклая зеленовато-голубая дымка, а в ней лишь темные отголоски образов и каких-то фигур, которые то расходятся в стороны, то врастают друг в друга, становясь одним целым. Копошащиеся тени, скопившиеся в уголках его глаз, постепенно поглощали видимый мир, заслоняя собой свет. Тревожили разум. Алан покачал головой, пытаясь стряхнуть наваждение. Подождал еще немного. И почувствовал, как подступающая паника скручивает и выворачивает все его естество. Его подсознание вопит на него. Он почти сдается. Готов вопить вместе с ним.
Что-то не так.
Уэйк судорожно ищет руками свое лицо. Вздрагивает, когда острая боль пронзает его руку. Ощущает тяжелый привкус меди на языке и чертыхается себе под нос. Морщится. И мир наконец обретает четкость.
Но ему не удается увидеть многое.
Угасающие воспоминания запутанным клубком возвращаются к нему, вновь отнимая способность видеть. Откатывают его к началу. Три слова впечатываются в его сознание жгучим клеймом.
Кровь. Тьма. Элис.
Алан хватается за голову: чувство, будто тысячи игл одновременно вонзаются в его мозг. Агония, как цветок, расцветает во всем его теле, вплетается в каждый его нерв. Он пытается устоять. Проигрывает. Ему кажется, что он тонет. В собственной крови. В темных водах озера Колдрон. В собственных воспоминаниях.
Ментальный барьер в его сознании рушится, и писателя подхватывает бурный поток.
В этот раз Алан видит полноценные образы, а не их отголоски. Их все больше. Они резче, быстрее, четче. Жуткое слайд-шоу.
Темная Обитель. Телефонный звонок. Тим Брейкер. Станция Кальдера-стрит. Кейси. Культ слова. Сцена убийства. Парламент-Тауэр. Элис.
Картинка наконец становится устойчивой, цельной. Все повторяется еще несколько раз, а затем останавливается. Ему является последнее видение. Из-за чего Уэйк почти теряет сознание.
Темная Сущность с его лицом. Скрэтч.
Внезапно все его тело сотрясает как в припадке, бросает то в жар, то в холод — и обратно. На лбу выступают крупные капли пота. Его вырывает из видений, он снова способен видеть. Но этого пока не осознает. Он осознал другое; что-то, что холодом застыло в жилах и сжало сердце в тиски. Это «что-то» фундаментально неправильное.
Последний кусочек пазла встает на место — последнее воспоминание. Худшие опасения подтвердились.
Он застрял в очередной петле.
Но на этот раз он помнит все предыдущие.
Страницы, рукопись. Теперь он может восстановить в памяти каждую деталь.
Нет, рукопись не одна. Их две. «Возвращение». «Инициация». Да. Он забыл. Пытался отредактировать «Возвращение». Начал писать снова.
Уэйка тошнит, его конечности немеют. Мысли мешают, и он останавливает себя. Сейчас это не важно. Важно то, что он в ловушке, а это значит только одно. Он проиграл.
Или история еще не окончена.
Он отчаянно хватается за эту не до конца сформированную в его сознании мысль. Хватается, как утопающий за соломинку. Ему (только-то) нужен еще один шанс. Подводное течение угрожает утянуть его на дно. В его голове водоворот из слов и предложений. Усилие, чтобы успокоить бурю внутри него. Ему просто нужно вспомнить. Если он помнит предыдущие петли, то сможет вспомнить и сюжет.
И он приступает к делу. Успокаивается, закрывает глаза. Старается не обращать внимание на то, как от страха скручивает все его нутро. Начинает вспоминать.
Это дается легче, чем он ожидал. Главы, их названия, даже номера страниц легко возникают в его памяти. Абзацы появляются перед ним один за другим, и он ускоряется, чтобы поскорее дочитать до конца. Слова и предложения превращаются в серые линии (медленно!), он мчится наперегонки с собственным сознанием, полный решимости добраться до конца.
Все, что его там ждет, — пустота.
Алан отступает. Одергивает себя и пробует снова. Прерывисто выдыхает. Перечитывает рукопись в уме еще раз, но тщательнее, почти скрупулезно. Возвращение 1 — Приглашение, Возвращение 2 — Сердце, Возвращение 3 — Местная, Возвращение 4 — Без шансов, Возвращение 5 — Old Gods, Возвращение 6 — Скрэтч, Возвращение 7 — Ритуал призыва…
Не помогает. Голова кружится, уверенность покидает его. Пытается вернуться к последней главе, которую помнит. Понимает, что помнит он… ничего. Еще один приступ тьмы.
Он пробует другой подход. Вместо рукописи вспоминает свою писательскую доску с аккуратными рядами заметок по сюжету; рабочие названия, фотографии мест, — там есть все. Текстура мела в его руке. Вниз по списку со сверхъестественной точностью. Доходит до конца. Последняя глава.
Он ничего не видит. Ничего, кроме постоянно деформирующегося черного пятна на доске. Пятно, как черная дыра, поглощает весь свет, затягивает его в свои глубины. Он сопротивляется. Провал. Едва не теряет сознание.
Писатель снова открывает глаза. Морщится от боли, будто его череп вот-вот расколется надвое, будто раскаленную добела иглу погружают ему глубоко в мозг. В приступе паники прочесывает свои воспоминания, страшась вновь их лишиться, упустить свой шанс. Воспоминания на месте. Облегчение нахлынуло на него, и он позволил себе выдохнуть, не замечая того, что теперь он может видеть мир вокруг себя. Алан ждет еще немного. И решается, наконец, увидеть.
Уэйк в комнате писателя. Этого следовало ожидать. Он сидит на неудобном стуле, положив (трясущиеся) руки на кучу бумаг. Чертова пишущая машинка стоит перед ним. Нетронутая. Пустая.
Им овладевает идея, и он бездумно бросается вперед, едва не опрокинув рабочий стол.
Нетвердой рукой писатель собирает разбросанные по столу страницы и складывает их в аккуратную стопку. Но останавливается в нерешительности. Недолгая борьба со страхом. Краем глаза он заметил титульную страницу — берет ее в руки и всматривается. Тут же чувствует новый приступ тошноты.
ПРИНЯТИЕ
Алан Уэйк
Буквы будто всматриваются в него в ответ, дерзко, непоколебимо. Насмехаются над ним. Он перечитывает. Моргает раз, другой. Страница остается такой, какая она есть. Реальность не меняется.
Уэйк переворачивает страницу лицевой стороной вниз и медленно встает, не в силах больше смотреть на это. Отказывается допускать даже мысль об этом. Делает шаг. Его повело. Вовремя хватается за край стола, чтобы не упасть, и неровной походкой подходит к доске с огоньком надежды в глазах.
От надежды не остается и следа, как только он подходит ближе. На доске его рукой написано: «Принятие — Черновик 1».
Больше на доске ничего не было. Алан только хотел с облегчением выдохнуть. Но остановился, когда его взгляд привлекло кое-что.
Фотография, прикрепленная к левому краю доски. Мгновение узнавания. Залитый кроваво-красным светом вестибюль отеля Оушенвью, на полу, стенах и потолке которого видны следы кровавой расправы. Внутренности и разорванные тела лежат по углам.
К нижней части фотографии приклеена тонкая полоска бумаги. На ней лишь одно слово.
Дьявол.
Он точно знает, что это такое, теперь все прояснилось. Эта сцена, которую он написал для «Инициации».
Похоже это послание для него. Рукописный вызов от того, кто окутан непроницаемой тенью и поглощен слепой яростью. Запятнанное кровью приглашение от Вестника Тьмы, который носит его лицо. Берет писателя на слабо.
От очередной волны боли Алан сползает по стене на пол. Голова вот-вот лопнет. Боль не уходит. Не утихает. Она выжимает из его головы все до последней связной мысли, превращает сознание в пыль. После нее ничего не остается. Боль усиливается, лишает его возможности опомниться. Она окутывает саму его душу, рвет на части.
Ничего, только кромешная тьма. Нет, что-то есть. Он тонет в агонии, как в колодезной воде, погружаясь все глубже на дно. Но сквозь агонию он видит образ, похожий на него самого. Образ несется на него с невероятной скоростью. Останавливается. Скалит зубы, как дикий зверь. Говорит не голосом, а криками тысяч невинных жизней.
— Найди меня, Уэйк.
Его ухмылка. Пустота в сердце писателя встает комом в горле. Она захватывает его тело. Душит его. Затем — ничего.
Уэйк просыпается, находит себя скорчившимся на полу у доски. В комнате писателя тихо. Его расшатанный рассудок тоже тих. Боль ушла. Но надолго ли? На шее синяки, будто его и вправду душили.
Писатель медленно встает. Бросает взгляд на фото отеля Оушенвью еще раз. Он понимает: нужно продолжать писать, несмотря ни на что. Или он пишет, или же обрекает себя участь хуже, чем смерть. Тут выбор очевиден. Нужно хотя бы попытаться.
Образ Скрэтча, мысли о нем оккупировали сознание писателя. Алан заставляет мысли утихнуть, садится за стол в надежде отвлечься. Вдруг его осеняет. Появляется знакомое черное пятно, слышится эхо нового видения.
Это хорошо. Он может все исправить.
Руки Алана над пишущей машинкой, рядом с ним чистая стопка бумаги. Невольно бросает взгляд перевернутую страницу рукописи «Принятие». Твою ж мать. Отрывает от нее взгляд и приводит мысли в порядок. Наконец начинает печатать.
Как и всегда акт творчества переносит его на грязные улицы мрачного Нью-Йорка. Прямо перед ним искаженная силой Темной Обители копия площади у Парламент-Тауэр. Когда-то давно это место было его домом. Писатель не обращает на него никакого внимания.
В этот раз что-то изменилось. Так Уэйку подсказывает сердце. Сам воздух будто чем-то заряжен: можно увидеть, как он клубится и извивается в темных переулках между зданий. Неосвещенные места кажутся еще темнее, чем прежде. Еще злее. Но в то же время все кажется более… манящим? Более безопасным. Этот парадокс застает писателя врасплох.
Нельзя расслабляться ни на секунду.
Алан останавливается у высокого здания, где он принимал участие в странном ток-шоу, и осматривает знакомый фасад. Вдруг ветер переменился. Алан бросает все силы, чтобы ухватить едва уловимое, ту странную энергию, витающую в воздухе. Взглядом он скользит по грязным стенам закусочной и останавливается на граффити «Скрэтч». Поспешно, с содроганием отворачивается.
Нужно обдумать варианты. С помощью перестановки элементов сюжета можно добраться до отеля. Но сейчас повествование ведет темный двойник, нужно увести историю в другое русло. Обернуть ситуацию в свою пользу. Или же… попробовать написать что-то совершенно новое. Вырваться из текущего повествования с помощью воспоминаний. Бросить Скрэтчу настоящий вызов.
Второй вариант самый рискованный. Кардинальное изменение сюжета может только усугубить ситуацию. Интуиция, шестое чувство, что-то эфемерное подсказывает писателю, что так рисковать не стоит. Холодный ветер касается шеи Алана, от чего тот вздрагивает. Пока что стоит держаться повествования. В конце концов, сцена для него уже готова.
Писатель набирается храбрости и наконец делает несколько нетвердых шагов вперед. Что-то вспоминает. Останавливается. Поворачивает голову — рядом с ним знакомый таксофон. Уэйк, нервно постукивая краем ботинка, смотрит на него в нерешительности. Затем медленно, осторожно тянется к трубке.
Уличный фонарь над таксофоном предупреждающе мигает несколько раз. И тут же тухнет, от чего писатель крупно вздрагивает. Теперь вокруг него кромешная тьма.
Это лишь подтвердило то, о чем он и так подозревал. Помощи не будет. Звонка. Намеков от Томаса Зейна. Не будет даже подсказок, оставленных самим Аланом в предыдущих циклах. Ничего не будет. Только тьма и тишина. И телефон больше не зазвонит.
Писатель замирает на мгновение: «Может, попробовать снять трубку?» Но тут же отдергивает руку от телефона, будто от раскаленной плиты. Он прекрасно понимает, кто может ему ответить, кто все ждет на линии. Желание отступить (сейчас же!) возобладало в нем. Алан разворачивается и спешит под тусклый свет уличных фонарей.
Он знал, куда он должен прийти.
Пока Уэйк пересекал пустынные улицы альтернативного Нью-Йорка под аккомпанемент из завываний холодного ветра и тихого шороха собственных шагов, для него кое-что прояснилось. Первое: что-то, словно магнитом, тянет его в Оушенвью. И он следует этому зову беспрекословно. Это кажется правильным, приятным. Сюжет развивается. Второе: нигде не видно ни одной тени. Раньше город кишел ими. Но сейчас никто не преследует писателя по пятам. Не шепчет его имя искаженным голосом, мало похожим на человеческий. Не нападает из-за угла с намерением убить. Алан совершенно один. Больше нет преград, он может идти, куда пожелает.
Но писатель не доверяет мнимому спокойствию, не теряет бдительности. При нем нет ни фонарика, ни оружия. Он беззащитен.
По пути Алан пересекает площадь у Парламент-Тауэр, не оглядываясь по сторонам. Ускоряет шаг. Приближается к перекрестку на Кальдера-стрит и позволяет себе осмотреться. В конце улицы видит непроницаемый барьер из тьмы. Тьма клубится, как пар, искажает пространство вокруг себя. Писатель видит, что вход на станцию метро снова закрыт. Инстинктивно ищет в сумке лампу в виде ангела, которая досталась ему от Зейна. И не находит ее. Крупная дрожь прошибает его тело, но усилием воли он успокаивается. Нужно сосредоточиться на цели.
Огромные красные буквы, сложенные в причудливое название «Оушенвью», служат писателю ориентиром. Они больше не горят так истерично, как раньше: каждая буква вывески попеременно тухнет и снова зажигается, как от проблем с проводкой, их свет больше не такой яркий. Здание отеля стоит непоколебимо и тянется ввысь, как будто хочет верхушкой дотронуться до свинцовых облаков. Что-то не так. Писатель прослеживает взглядом контуры здания снизу вверх и замечает, что стеклянного перехода между пентхаусом отеля и крышей соседнего здания больше нет. Значит, вход и выход будет только один.
Отель ожидает его. Ветер настойчиво толкает Алана в спину, подхватывая по пути уличный мусор. Входные двери открыты — за ними тьма выжидающе смотрит на писателя, приглашает внутрь, затягивает.
Уэйк нервно сглатывает и чувствует, как пересохло в горле. Сердце, кажется, готово пробить грудную клетку. А ноги отказываются идти. Новый порыв ветра, в этот раз сильнее, стряхивает оцепенение, убеждая писателя идти. Медленно, как к виселице, Уэйк делает шаг вперед. Выбора нет.
Внутри воздух пропитан металлическим запахом, от которого Уэйку моментально становится дурно. Красивые ковры потемнели от крови. Писатель не останавливается, старается не обращать внимания (это невозможно!). Хватается за ручку двери, открывает. На ней кровь. Здесь все в крови. Скользко. С трудом подавляет страх, продолжает идти вперед к актовому залу. Двойные двери тут же захлопываются за его спиной. Писатель невольно вздрагивает.
Коридор перед ним освещен болезненно-желтым светом. Пыльные лампы торчат из стен, освещая грязные, отслаивающиеся обои. Все лучше, чем тьма улиц. Алан останавливается, чувствует, как от крови стягивается кожа рук и слипаются пальцы. Едва сдерживает приступ тошноты. Открывает двери в конце коридора и переступает порог, не желая больше задерживаться здесь.
Уэйка ослепляет вспышка света. Яркая. Агрессивная. Глазам требуется время, чтобы привыкнуть, и как только привыкают, писатель замирает на месте.
Он видит вестибюль, освещенный красными настенными лампами. Здесь запах крови и гниения гуще, сильнее, еще немного и воздух можно будет потрогать руками. Запах смерти оседает на языке, стекает вниз по горлу. Он повсюду, уже впитался в одежду, волосы, кожу. Помечает его клеймом.
Как собственность Скрэтча.
Писатель тут же одергивает себя. Откуда у него такие мысли? Он не понимает, да и не хочет понимать. Лишь сжимает руки в кулаки так, что ногтями до собственной крови ранит плоть. Но боли нет. Лишь новая волна беспокойства поднимается внутри. Ему плохо.
Должно быть, это влияние Темной Обители. Она искажает реальность, играет с его рассудком, охотится. Он должен выбраться. Обязан. Прежде, чем его затянет глубже, и он превратится в ничто.
Несколько человеческих тел привалились к стенам вестибюля, смятые, сломанные, как тряпичные куклы. Ресепшн же на удивление чист и пуст. В холле вся мебель перевернута, как от урагана, багаж гостей разбросан повсюду. Настоящий хаос. Кровавый след делит вестибюль пополам и идет вверх по главной лестнице. И тут Уэйк понял. Это то, что он видел на фотографии. Все, вплоть до мельчайших деталей. Вот она. Сцена из книги.
Чувство, будто что-то тянет его вперед, появилось снова. Настойчиво направляет его через вестибюль к лестнице, затем наверх. Алан морально готовится к любой возможности, к любому (даже мизерному) шансу обернуть ситуацию в свою пользу. И поддается чувству.
Но ему все равно страшно. Его выдает неровный и нервный стук каблуков о узорчатый кафель отеля. Стук превращается в плеск, когда писатель случайно вступает в очередную лужу крови. Тела постояльцев отеля провожают его черными пустыми глазницами. Стараясь не обращать на них внимания, Уэйк подходит к лестнице. Здесь тоже все в липкой крови — красный на сером. На грязно-желтых обоях, как и прежде, бесчисленные надписи кровью. Надписей так много, что обои за ними почти не видно. Но в этот раз надписи другие. Всего два слова.
«Алан» и «Скрэтч».
В этот раз Алан не позволит ему овладеть собой. Больше не позволит тьме просочиться в его разум. Надписи не выбили его из равновесия, он приминает факт их существования спокойно. Просто запоминает.
Кажется, его догадка верна. Это приглашение и, скорее всего, ловушка. Выбора у него нет, но именно он пишет историю, а значит, — он не беспомощен. И время еще есть.
Уэйк хватается за железные перила (на удивление чистые, несмотря на последствия кровавой бойни вокруг) и делает шаг вверх. Холод металла прошибает до костей. Но писатель руку не убирает. Что-то наблюдает за ним. От этого ощущения волосы встают дыбом. Ему почти удается списать это ощущение на свои расшатанные нервы.
Вокруг слишком темно.
Но немного подумав, решается кое-что попробовать. Последнее предложение зачеркивается и переписывается: «Лестница отеля была залита зловещим кроваво-красным светом». Трюк, чтобы разогнать тьму.
Ничего не происходит.
Вокруг слишком темно. История сопротивляется ему. Теперь ощущение, что за ним наблюдают, стало сильнее. Уэйк стискивает зубы и продолжает свое восхождение. Он что-нибудь еще придумает.
Кровавый след продолжает вести его все выше по лестничной спирали. Он уже знает, куда след ведет его. Шестой этаж. Комната 666. Подъем кажется ему бесконечным.
Наконец он достигает шестого этажа. Проход на седьмой завален мебелью и кучей мусора. Кровь ведет его от лестницы направо, в коридоры шестого этажа. Собравшись с мыслями, писатель заворачивает за угол. И видит.
Один коридор. Раньше этот коридор раздваивался и вновь сходился в конце. Но сейчас ему не дают даже иллюзии выбора. Как и вестибюль, коридор освещен тусклыми красными лампами, а на стенах бесконечно повторяющийся номер — 666. В конце чистая, нетронутая кровью дверь. Ужас вперемешку с предвкушением возобладали в писателе, высекли в нем огонь любопытства. Его тянет вперед все сильнее.
Мгновение — и он уже перед дверью. Не помнит, как пересек этот длинный коридор. Но какого это волнует. С трепетом касается дверной ручки. Поворот. Щелчок. Шаг вперед. Он внутри.
Ничего. Комната пуста.
Напряжение тут же спадает. Внутри писателя словно разжалась тугая пружина. Алан с облегчением выдыхает, не заметив, как до этого задерживал дыхание. Скрэтча здесь нет. Его здесь и не было с прошлого раза. В этом писатель уверен. Теперь нужно осмотреть комнату.
В комнате голые стены, освещенные красным светом из неизвестного источника. До углов комнаты свет не добирается, и там копошится бесформенная тьма. Посреди комнаты стоит стол, на нем кровью нарисована спираль. Уэйк подходит ближе, пытается вспомнить — это было здесь раньше. Просто оставшийся элемент сюжета из его романа «Инициация».
Алан снова на взводе. Он разворачивается и вздрагивает, когда замечает слева еще одну неприметную дверь. На ней нет ни номера, ничего. Неизвестно, что за ней. Находка выбивает Алана из колеи. И снова тяга, еще мощнее, чем прежде. Нет, в этот раз писатель не поддается, делает шаг назад и выжидает. Все его тело напряжено.
Проходит минута, две. Дверь не открывается сама по себе. Монструозная темная фигура не бросается на него. Уэйк берет себя в руки, подходит ближе, плавным движением открывает дверь и…
…тонет в инфернальной тьме.
***
Когда Алан снова просыпается, перед глазами у него все плывет. Будто он видит мир из-под красной воды. Манящего, тянущего вперед ощущения больше нет. Сейчас все, что он чувствует, — это пульсирующая боль. Боль начинается на макушке и распространяется вдоль всего тела. Писатель лежит на жестком деревянному полу. Скорее всего, все еще в отеле. Он издает болезненный стон, хватается за голову. Пытается вспомнить, что произошло.
От боли, как будто ему вонзили раскаленный нож прямо в глаз, писатель корчится на полу, свернувшись калачиком. В ушах — звон. В комнате — его крик. Сквозь боль он вспоминает.
Комната 666. Дверь. Темнота.
Уэйк дрожит, подавляя в себе желание еще раз болезненно закричать. Медленно встает на ноги.
Актовый зал. Снова красный свет. Перевернутые, разбросанные повсюду стулья. Еще больше крови. В конце зала — сцена. На ней стоит большой деревянный стол. На нем лампа и пишущая машинка. Его.
Ужас накрывает писателя, вгрызается ему в позвоночник, заключает разум в холодную клетку страха. Его сердце заходится так сильно, что вот-вот пробьет грудную клетку и вылетит наружу. Инстинкт самосохранения кричит, приказывает бежать, выбираться отсюда, пока не поздно! Он в смертельной опасности. Нет. Он сейчас умрет!
Поначалу он лишь ощущает присутствие, затем видит, как тьма собирается, расширяется за его писательским столом. Тьма постепенно обретает форму, создает саму себя. Лампочки, обрамляющие сцену, лопаются одна за другой. Единственным источником света в зале остается настольная лампа. Наконец, тьма обрела окончательную форму. Она смотрит на Алана. Улыбается.
Скрэтч одним плавным движением встает со стула со зловещей грацией. Демонстрирует степень владения новым телом, которое выглядит точь-в-точь как у Уэйка. Спускается со сцены, не сводя глаз с лица писателя. Голодный, испепеляющий взгляд проникает глубоко в душу. Выжигает все его мысли.
Уэйк чувствует горький привкус желчи на языке. Напрягает все мышцы в тщетной попытке бежать. Пытается пошевелить руками. Да хотя бы зажмуриться. Все тщетно. Ничего не выходит. Решает сдаться и просто стоит на месте. Как ягненок на заклание. Жертва и хищник.
Вестник Тьмы приближается, идеально чеканит каждый шаг. Наслаждается страхом Алана, упивается его беспомощностью, растягивая небольшое представление. Наконец подходит к писателю. Улыбается шире.
Протягивает руку.
Писатель ждет, что его тело снова затопит болью. В голове проносится мысль: «Хочет шею свернуть?» Нет, монстр перед ним не подарит ему быстрой смерти. Чувствует прикосновение. Мысленно прощается с жизнью.
Но жизнь не покидает его.
Скретч проводит холодными пальцами по шее писателя, затем по подбородку, приподнимая, и долго смотрит в глаза. Смакует то, что видит, и отпускает с удовлетворением. Затем произносит:
— Я ждал тебя. Рад, что ты решил прийти.
Его слова— как пощечина. Голос Скрэтча больше не какофония оглушительных криков, но что-то похуже. Почти идеальная имитация его собственного голоса. Но все же отличия есть. Голос темного двойника чуть ниже, грубее. Он более острый. Темный. Таящий в себе опасность. Напоминает окровавленный нож.
Алан вздрагивает, после чего ему каким-то чудом удается заговорить. Он все еще будто прикован к одному месту. Его голос дрожит, срывается. Настольная лампа мигает.
— Ты ждал меня здесь? Зачем?
Какой-то сюр. Он разговаривает со Скрэтчем. С самой тьмой, которая охотилась на него. С собственным кошмаром. Смотрит ему в глаза. В свои же глаза. Скрэтч же, кажется, в приподнятом настроении. От простого вопроса он оказался в полном восторге. Окидывает писателя оценивающим взглядом своих темных, мерцающих глаз. Вторгается в его личное пространство. Теперь двойник стоит так близко, что Уэйк чувствует его дыхание на своей коже.
— Увидишь. Мне нужно столько тебе показать, Алан.
Писателя передергивает от звука своего имени. Внутри все перемешалось. Он настороженно наблюдает за дьяволом, что вьется вокруг него. А тот берет Алана за плечо и ведет его к сцене. Они идут вместе, ногу в ногу. Осколки стекла хрустят под их подошвами. Тьма поглощает все позади них. Уэйк идет будто в трансе. Скрэтч направляет его и, как только они доходят до стола, останавливается. С показушным трепетом берет окровавленную рукопись и протягивает Алану.
— Наслаждайся.
Шепот в ухо на грани рычания, от которого волосы на затылке встают дыбом. Ноги подкашиваются, но ему удается сохранить равновесие. Двойник стоит рядом, наблюдает за ним, не скрывая этого. Жуткая улыбка не исчезает с его лица.
Уэйк сразу понимает, что он держит в руках, что он читает. Титульной страницы нет, но история все та же.
Это писал Скрэтч. Это его искаженная версия оригинальной рукописи. Темная Сущность глумится над ним. Текст плывет. Его концентрация ослабевает. Ему удается уловить только небольшой кусок.
Алан Уэйк всматривается в титульную страницу их общей рукописи. Позволяет легкой, искренней улыбке скользнуть по его губам. От факта соавторства его больше не воротит. Напротив, он принимает это. Делает правильный выбор. Позволяет чувству принятия затопить его душу. Он принимает их союз.
Перед его глазами возникают черные пятна, они заслоняют собой слабый свет настольной лампы. Мокрая от свежей крови бумага липнет к рукам писателя, пачкает его. Хочется разорвать рукопись на части, но глаза его двойника опасно блестят, предостерегая от необдуманных решений. Уэйк машинально откладывает рукопись на стол, едва сдерживаясь от того, чтобы не упасть на колени от отчаяния. Пытается понять, что вообще происходит. Но терпит неудачу.
— Что это?
Пустой вопрос. Они оба знают ответ. Скрэтч прижимается к его спине, беря его руки в свои и удерживая того на ногах. Писатель сильно дрожит.
— Ты и так знаешь. Расслабься, Уэйк. Просто сдайся.
Животный страх сковывает, как льдом. Алан дергается, его одолевает паника. Он пытается вырваться из хватки своего темного двойника, пытается увеличить расстояние между ними. Вопреки его ожиданиям, ему это удается.
— Заткнись! Нет. Нет!
Скретч отпускает писателя, позволяя тому потерять равновесие. Уэйк инстинктивно выставляет руки вперед в попытке ухватиться за что-нибудь, избежать падения. Стол слишком далеко, так что он падает прямо на битое, тускло блестящее в свете лампы, готовое впиться в его плоть стекло на полу. Уже готов к боли.
Но боль не приходит. Уэйка подхватывает пара сильных рук, ставит на ноги. Удерживает неподвижно, пока он в приступе паники хватает ртом воздух. Скретч сейчас перед ним. Тени играют на его лице. Скрывают выражение лица.
— Чего ты от меня хочешь?
Писатель едва не выкрикивает свой вопрос, вновь отталкивая другого себя. Вестник Тьмы даже не пытается удержать его. Выражение лица меняется — улыбки больше нет. Скрэтч выглядит задумчивым, даже серьезным. И лишь на мгновение в его глазах вспыхнуло раздражение, нетерпение.
— Я хочу, чтобы ты принял меня. Чтобы, наконец-то, понял. Ты хоть представляешь, почему ты здесь? Зачем ты снова сюда пришел?
Двойник прорычал последние слова. Маска соскользнула с его лица всего на секунду. Голос исказился, теперь в нем чувствуется тьма, голод, ярость.
Алан больше не боится. В нем самом давно кипел едва сдерживаемый, обжигающий гнев. И он взорвался с такой силой, что, кажется, удивило их обоих.
— Я здесь из-за твоей сучьей рукописи, Скрэтч! Твоего «Принятия»! Из-за тебя у меня не осталось выбора! А я этого не хотел!
Оба замирают в напряжении. Смотрят друг другу в глаза. Уэйк сжимает кулаки, его сердце бешено колотится. Он не понимает, откуда в нем столько гнева. Хотя ответ прост: он загнан в угол, как какой-нибудь зверь. Скрэтч же заметно расслабляется, удостаивает писателя мягким кивком. Видно, ситуация снова под его контролем. Двойник расправляет плечи и продолжает:
— Верно. Я пригласил тебя сюда. Да еще и удостоверился, что и на этот раз ты все будешь помнить. А все для того, чтобы ты мог…
Алан вмешивается прежде, чем успевает опомниться.
— Постой. Ты… Ты позволяешь мне помнить? И я помню все благодаря тебе?
Скрэтч делает шаг навстречу. Быстрый. Хватает Уэйка за подбородок, едва не сломав ему челюсть. И наклоняется к лицу писателя непозволительно близко. Его зрачки давно затопили радужку. Глаза, как темные озера, затягивают в свои пучины. Выражение лица трудно прочесть.
— Да, — шипит двойник. — Да, благодаря мне. Я хочу, чтобы ты понял. Чтобы осознал, что все твои попытки сбежать от меня, вырваться из Темной Обители… Все тщетно.
Скрэтч не дает писателю ответить. Он бросается вперед. Прижимается губами к губам Уэйка, вторгается в его рот. Вдавливает их тела друг в друга. Целует так, что слышен стук зубов. Поцелуй неистовый. Грубый. Болезненный. Алан чувствует вкус железа на языке. В голове у него пусто. По какой-то причине он не сопротивляется. Просто стоит там, застыв под напором своего двойника. Позволяет ему делать все, что тому заблагорассудится.
Скрэтч отстраняется, когда от недостатка кислорода в легких у Уэйка начинает кружится голова. Дыхание писателя тяжелое, его губы в крови. Что-то знакомое затрепетало в нем. Лед тронулся. Вместо льда — ревущее пламя. Оцепенение спадает. Он зовет другого, не задумавшись о том, что делает.
— Скрэтч.
Выходит хрипло. Как мольба. Сминает мягкую ткань пиджака. Держит их вместе. Уэйк не понимает, зачем. Больше ничего не понимает.
— Алан, — двойник повторяет жест. Одну руку кладет на спину, другую — на талию. Они стоят так близко, в полуобъятиях, на удивление нежных. Скрэтч продолжает. — Неужели столько циклов спустя ты так и не понял? Мы одно целое. Нам суждено быть одним целым.
Уэйк хочет возразить, хочет вырваться, но притяжение между ними слишком велико. Он уже преодолел горизонт событий. Писатель остается недвижим, лишь прячет лицо, уткнувшись носом в плечо двойника. Не видит вернувшейся улыбки на лице Скрэтча. Последние слова пульсируют в его затуманенном сознании.
— Если ты так отчаянно хочешь покинуть это место, я могу помочь. И я помогу. Но я не позволю тебе бросить меня. Ты выберешься только со мной. Мы оба. Вместе.
Скрэтч шепчет, почти мурлычет. Особенно выделяет слово «вместе». Его хватка становится сильнее. Пальцы впиваются в тело Уэйка, будто с намерением отделить плоть от кости, с намерением стать еще ближе. Слиться воедино.
Алана снова трясет. Одна часть него кричит, требует продолжать бороться, но ее голос слаб. Другая просит отступить, чтобы, наконец, забыть об усталости и боли. Отступить, чтобы прекратить уже это безумие.
Он устал. Так устал. Бежать. Бороться. Устал от этого бесконечного кошмара. Устал писать. Он просто хочет домой.
Скрэтч может ему помочь.
Дьявол в его обличии на мгновение отстраняется, чтобы заглянуть Уэйку в глаза. Чтобы рассмотреть его. Запомнить каждую деталь. Скрэтч проникает в его разбитый разум, читает каждую мысль. Крадет его поверхностное дыхание. Затем снова целует. Так же грубо. Но более сдержанно. Боль, желание, острота зубов. Они не против этого. Врезаются друг в друга снова и снова. Бесконечный прилив и отлив. Тьма заполняет их обоих. Писатель сдается.
— Прошу... помоги...
Писатель задыхается от жадных поцелуев, позволяет огню пожирать его изнутри. Молит, стонет имя другого. Держится за Скрэтча так, будто, отпустив, он тут же умрет.
— Да. Да, я помогу.
Двойник доводит писателя до края, шепча на ухо пылкие обещания. Прижимает Уэйка к стене, которой раньше здесь не было. Начинает терзать его шею: целовать, кусать, обводя языком синяки. Красит шею в красный. Позволяет своим рукам блуждать по телу писателя, расстегивает его рубашку. Царапает открытую грудь.
Так приятно. Так правильно…
Трение их тел. Нетерпеливое. Необходимое. Скретч резко останавливается. Что-то обдумывает. Привлекает внимание Уэйка.
— Нет. Не здесь. Подожди меня. Я скоро вернусь за тобой.
Двойнику слова даются с трудом. Похоже, он тоже не хочет отпускать. Но заставляет себя сделать это.
Комната вокруг них разваливается на части. Уэйк не успевает возразить. Неизмеримая тень нависает над ним, отключает его сознание. Они исчезают из поля зрения друг друга.
Все погружается во тьму.
***
Уэйк просыпается. Его сознание вырывается из лап вездесущей тьмы. Он открывает свои уставшие, ноющие глаза — перед ними только танец темных пятен. Сощуривается, чтобы хоть что-то разглядеть. Дает себе минуту, привыкает.
Картинка меняется. Становится более четкой.
Он в комнате писателя. Этого следовало ожидать. Стоит перед доской с мелом в (больше не трясущихся) руках. На руках пятнами засохла кровь. Алан бегло осматривает доску. Читает, и его сердце замирает.
«Принятие — Черновик 3».
Алан вспомнил.
Он и Скрэтч. В актовом зале. Он сдался.
Ему хочется кричать, но он не кричит. Уэйка одолевает стыд. Неверие. Чувство вины. Темная Обитель все-такие изменила его. Исказила и извратила. Что он натворил? Его вновь тошнит.
Что-то внутри него заглушает чувство вины, останавливает самобичевание, успокаивает. Пламя в его груди медленно разгорается вновь, как бы говоря, что он сделал правильный выбор. Что скоро он будет свободен. Что Скрэтч все исправит. Алан просто должен ему довериться.
По спине Алана пробегает холодок. Он разрывается. Жар возвращается. Он вспоминает, что Скретч просил его подождать, сказал, что скоро вернется. Уэйк не готов к этому. Он не знает, что делать. Нет, он знает. Он должен выбрать. Пока еще есть время. Выбирать между вечностью во тьме и свободой. Свободой, которая так близко, только руку протяни.
Ему всего-то нужно вытащить их обоих.
А это звучит не так уж и плохо. Они вдвоем. Вместе. Алан вспоминает все произошедшее в отеле: острые зубы, впивающиеся ему в губы и горло. И чувствует, как жаром обдало лицо. Рассеянно поднимает руку к шее, проводит по коже. Прикосновение отзывается приступом жгучей боли. Бесчисленные укусы и раны дают о себе знать, убеждают его, что сцена в отеле была реальной. На его пальцах свежая кровь. Темное, вязкое возбуждение скапливается в животе писателя. Несмотря на стыд с чувством вины, его тело хочет большего. Жаждет продолжения.
Алан качает головой, стряхивая наваждение и подходит к рабочему столу. Пытается подавить непристойные желания, охватившие его. Вспоминает о рукописи. Черновик «Принятия» аккуратной стопкой лежит там, где он его и оставил, — на самом краю стола. Алан пробегает глазами по тексту, погруженный в размышления.
И тут до него доходит. Титульной страницы нигде нет.
Писатель помнит, что оставлял ее на столе, лицевой стороной вниз. Он переворачивает каждый лист по нескольку раз, но все безуспешно. Страница пропала.
Почему-то сейчас это кажется критически важным. Проверяет под столом. Но ничего не находит. Начинает обшаривать каждый угол, каждую трещинку в деревянном полу. И расстраивается — ничего. Ему нужна эта страница. Нужна, если он и дальше планирует побег из Темной Обители. Он третий раз проверяет комнату, осмотрев даже пыльные окна, в которых видно лишь тьму. И слышит скрип входной двери. Оборачивается и замирает.
Скрэтч появляется из темного небытия и заходит внутрь. Находит глазами Уэйка и одаривает его долгим, пристальным взглядом. А в глазах — знакомый блеск. На этот раз он не улыбается. Закрывает за собой дверь. В воздухе раздается оглушительный щелчок. Скрэтч приближается.
Алан остается на месте, его ноги как будто вросли в пол. Волнение и предвкушение взыграли в нем. И снова притяжение: теперь оно сильнее, чем когда-либо. Алан выходит из остолбенения и начинает идти, почти бежать навстречу.
Они сталкиваются, заключая друг друга в объятия. Нетерпеливые руки пытаются расстегнуть пуговицы на их одежде, хватаются, мнут. Алчные, ненасытные. Губы Скрэтча на его губах. Жесткая борода царапает кожу. Двойник берет ситуацию под свой контроль и сразу задает бешеный темп. Вся выстроенная до этого решимость Алана бьется вдребезги. Он уступает, позволяя своему темному отражению прижать себя к столу. И слышит, как едва не падает настольная лампа.
Это мысленно возвращает писателя к рукописи. Мысли несвязные, но он чувствует, что должен рассказать про страницу. Чувствует, что должен сделать это сейчас.
— Скрэтч…
Получился слабый полувздох-полустон, лишь раззадоривший темного двойника. Он не дает Уэйку закончить, снова овладев его ртом и не позволив отстраниться. Губы писателя больше похожи на кровавое месиво, но Скрэтч хочет большего, еще и еще. Алан такой же. Он почти теряется в этом безумии, но ему удается взять себя в руки. И пытается снова.
— Скрэтч, рукопись…
Двойник останавливается и отстраняется, позволив Уэйку рассмотреть себя. Короткая передышка в их общем безумии. Сам Вестник Тьмы сейчас выглядит таким взъерошенным, зрачки затопили радужку, из-за чего его глаза почернели. Его пиджак измят, ранее безупречно белая рубашка порвана в нескольких местах, теперь ей не достает пары пуговиц. Капельки крови медленно впитываются в белую ткань, растекаясь по груди.
Скрэтч выглядит воистину божественно.
Писатель чуть ли не забывает, чего вообще хотел, наконец выдавливает из себя:
— Титульная страница «Признания», ее нет. Я везде посмотрел, без нее мы не сможем…
Он не успевает закончить. Скрэтч обрывает его, не обращая внимания на его беспокойство. Произносит несколько слов ему на ухо, затем прикусывает мочку. Сильно. Вырывает из писателя громкий стон.
— Забудь об этом, Уэйк. Не сейчас. Дай мне, наконец, овладеть тобой.
Доведенные до грани, они оба дрожат. Пальцы Скретча цепляются за брюки Уэйка, дергают их вниз. Его терпение на исходе. Алан помогает: расстегивает свой ремень, разбирается с пряжкой своего двойника. Большего ему сделать не дают. И вот он снова потерял контроль.
И Уэйк понимает, что в нем больше не осталось стыда. И чувство вины не гложет его. Осталось только пульсирующее нездоровое желание почувствовать Скрэтча. Почувствовать его на себе, внутри себя. Он пытается как-то выразить свои чувства и желания, но двойник уже в курсе.
Алана бесцеремонно разворачивают, нагибают над столом. Бумага, пишущая машинка отодвигаются в сторону. Руки Скрэтча несколько коротких мгновений блуждают по телу Уэйка. Поглаживают, дразнят. Скользят по телу вниз. Намеренно игнорируют твердость писателя. Пальцы нащупывают вход. Скрэтч тратит некоторое время на подготовку, но быстро теряет самоконтроль.
— Будет больно.
Слишком резко, быстро. Его двойник входит прежде, чем успевает договорить, проникает сразу глубоко в нутро. Он был прав. Боль нестерпимая. Алан невольно зажимается, напрягаясь всем телом и крепко стиснув зубы. И случайно прикусывает уже израненную губу. Скрэтч останавливается, давая привыкнуть. Ногтями он буквально рвет кожу на бедрах писателя.
— Ты молодец. Расслабься. Прими меня.
На это Уэйк отвечает задушенным всхлипом. Пытается дышать, сильно зажмурившись. И медленно делает так, как ему сказали, — расслабляется. Движение возобновляется. Что-то подсказывает Алану, что Скрэтч старается держать себя в руках, чтобы не сорваться на бешеный темп. Что ж, он потерпит сколько сможет. Признаться, Алану все нравится до безумия.
Боль удивительно быстро сменяется обжигающим удовольствием. Скоро Уэйк сам входит в ритм, прижимается к Скрэтчу плотнее, углубляя их контакт. Они растворяются друг в друге, наконец-то чувствуют себя одним целым. Скрэтч вдавливает Уэйка в стол, удерживая на месте. Прокусывает загривок, пьет его кровь. Затем оставляет еще одну отметину. Все тело писателя в глубоких бороздах от ногтей.
— Мой. Ты мой. Мой, Алан…
С этим Уэйк согласен. Ему нравится собственное бессилие, сила Скрэтча, его власть над ним. Писатель сдается. Отпускает себя. Затем чувствует, как он сжимается вокруг Скрэтча. Они уже близко. В исступлении писатель повторяет одни и те же слова:
— Да. Да, я твой. Твой…
Заканчивают они одновременно, крепко прижимаясь друг к другу. Впервые за 13 лет пребывания к Темной Обители Уэйк испытывает не боль, а счастье и блаженство и никак не может насытится этими чувствами. Он не хочет разделяться. И Скрэтч, похоже, того же мнения — он не спешит отстраняться от писателя. Просто позволяет им насладиться теплом друг друга, пока их дыхание не восстановится.
Но, в конце концов, двойник отстраняется и приводит их в порядок. Они некоторое время молча смотрят друг на друга. Теперь между ними есть взаимопонимание, договоренность.
Писатель задумывается и все же решается спросить:
— Я много думал о том, что ты тогда сказал… в отеле…
Темное отражение Уэйка бросает на него оценивающий взгляд, затем почти незаметно кивает. Ждет, когда тот продолжит.
— Ты сказал, что нам суждено быть одним целым.
Пауза. Алан напряженно ждет реакции, пытается отследить перемену в настроении.
— Да, сказал. А что? — Наклон головы, угрожающий блеск глаз. В его голосе проскальзывают нотки мрака и угрозы. — Только не говори, что ты передумал. После всего, что было. Напомню, что это ты умолял меня помочь тебе выбраться отсюда.
Уэйк отрицательно качает головой. Отошедшие на второй план чувства вновь всплывают на поверхность — замешательство, страх. Но он не позволяет этим чувствам взять над ним верх и подходит к Скрэтчу вплотную.
— Нет, не в этом дело. Просто… Когда мы выберемся… Будешь ли ты рядом со мной вместо того, чтобы…
Алан замолкает, пытается достроить фразу жестом руки, но ничего определенного не выходит. По какой-то причине он не может сказать того, что хочет, и лишь вздыхает. Ждет ответа. Чувствует, как к нему возвращается тревога. Скрэтч же пытливо смотрит ему в глаза, пытаясь что-то отыскать в них. Молча наблюдает, как от его взгляда писателю становится не по себе, затем издает тихий смешок. На его красивом лице вновь появляется знакомый оскал.
— Понятно. Да, Алан. Почему нет? Я буду хорошо о тебе заботиться. А по поводу того, что произойдет, когда мы выберемся… не обманывай себя. Ты уже сделал свой выбор.
Писатель на это лишь спокойно кивает и пытается игнорировать тихий-тихий голос (ты выбрал худший из всех возможных вариантов, все кончено, ты все испортил!) в своей голове. Пока он не (все будет прекрасно!) замолкает насовсем.
Скрэтч подводит Алана к пишущей машинке, ставит ее в центр, галантно усаживает писателя за стол и становится по его левое плечо. Кривит окровавленный рот в усмешке, когда Алан послушно садится за стол, не отводя от своего двойника глаз. В награду Скрэтч смотрит на него многообещающе, буквально пронзает и поглощает одним взглядом. От чего у Уэйка перехватывает дыхание.
Проходит мгновение. Скрэтч достает из нагрудного кармана своего пиджака окровавленный, аккуратно сложенный лист бумаги. Осторожно разворачивает его, нежно распрямляя складки. Затем склоняется над писателей и шепчет:
— Тебя так взволновала пропажа, но не волнуйся, Алан, я обо всем позаботился. Тебе осталось только написать для нас счастливый конец. Наш побег. Сделай так, чтобы мир вращался вокруг нас.
Слова вызывают табун мурашек по спине писателя, вновь разжигаются в нем огонь, даже несмотря на невероятную усталость во всем теле. Сладкий шепот разбудил что-то темное в глубине души писателя.
Ему нравится. Хочется большего.
Уэйк расслабляется, послушно подставляется под ласки сильных грубых ладоней, позабыв о всяком стыде. И переводит взгляд на страницу.
ПРИНЯТИЕ
Алан Уэйк и С҉к҉р҉э҉т҉ч҉
Алан Уэйк всматривается в титульную страницу их общей рукописи. Позволяет легкой, искренней улыбке скользнуть по его губам. От факта соавторства его больше не воротит. Напротив, он принимает это. Делает правильный выбор. Позволяет чувству принятия затопить его душу. Он принимает их союз.
Их имена, стоящие рядом, — это правильно. Собственническая хватка Скретча на его плечах, оставляющая синяки, — это правильно.
Скоро все это закончится. Они покинут Темную Обитель, рука об руку. Вместе.
Его двойник вставляет в пишущую машинку чистый лист бумаги, зеркалит улыбку Уэйка.
Алан знает, какую концовку он должен написать.
И полностью это принимает.
