Сволочь

      Я, как обычно, вошёл в кабинет Стаса без стука. У нас были не приняты долгие расшаркивания. И он, если не хотел подобных вторжений, закрывался изнутри. Но это было нечасто.       Мой друг, а по совместительству начальник, сидел склонив голову над кипой документов и что-то остервенело подчёркивал красным маркером.       — Что, опять юристы нахреновертили?       — Не спрашивай, Валь! У меня иногда возникает вопрос, где мы повесили объявление, что принимаем всех безмозглых на работу.       — Шеф, ну чего ты опять завёлся? — Я примостил на угол стола свою пятую точку и внимательно всмотрелся в знакомое лицо. Стас выглядел осунувшимся и измождённым, как будто всю ночь разгружал вагоны на станции Москва-Товарная.       — Валь, ну как тут не заводиться, если всё приходится делать самому? Я этих из «МикоТрейд» два месяца обхаживал ради контракта, а теперь из-за этих безграмотных остолопов можем всё профукать. Хорошо хоть решил сам посмотреть перед отправкой.       — Стас, а у тебя претензии к содержанию или оформлению? — зная дотошность друга к мелочам, решил я уточнить глубину проблемы.       — Нет, с юридической точки зрения там не подкопаться. Контракт на все сто в нашу пользу, но…       — Стас, вот чтобы не было всех этих твоих «но», тебе пора завести секретаршу. Пусть она контролирует то, что другим не по статусу. Ты же должен понимать, что филология и юриспруденция — это немного разные области, — я вскинул руку, останавливая поток контраргументов, готовых сорваться с губ директора. — Я знаю, что они обязаны быть грамотными, но ты иногда так орёшь, что даже я забываю, как пишется моё имя. А я, на минуточку, здесь самый стрессоустойчивый.       Стас отложил маркер и устало потёр виски.       — Валь, я не потяну ещё и секретаршу контролировать.       — Не ещё, а только. Она, как и положено секретарше, будет прослойкой между тобой и твоими подчинёнными. И да, секретарша тебе нужна не модельной, а пенсионной внешности. Во-первых, думать будет о работе, а не о том, как к тебе в постель запрыгнуть, во-вторых, образование и знания будет иметь соответствующие, а не купленный диплом. Ну и, как следствие, сможет беречь твой покой и сон.       — Ну сон вряд ли, к сожалению.       — Что, опять твой мальчик концертирует?       — Валь, если бы ты знал, как я устал.       — Прости, Стас, но это закономерное следствие твоего выбора. Ты же сам выбираешь этих тонких, звонких, истеричных ми-ми-ми, — о предпочтениях друга я знал ещё со школы. Тогда я единственный не отдалился от него, после того как его бывший возлюбленный, в период расставания, выкинул в общий чат их совместные фото.       А не отдалился просто потому, что был на той же голубой волне. Вот только обо мне никто не знал. Да и сейчас не знает. Даже Стас. Тем более он. Ему, наверное, одному из немногих я бы не смог открыть своё истинное «я». Не потому, что не поймёт, а потому что не готов я выслушивать советы и вопросы касательно моих отношений. У меня их нет. И не было никогда. Да, были разовые перепихи после клубных отрывов, но отношений не было.       А всё потому, что образ второй половины не то что запечатался на подкорке, а врос в спинной мозг. И этот образ сейчас сидел напротив меня и жаловался на очередную неудачу на любовном фронте.       — Валь, ну почему так? Я же для него с первого дня и луну с неба доставал, а всё равно всё не так.       — Именно потому, что и луну. Привык мальчик. Аппетит вырос. Амбиции, опять же, друзья — жёны олигархов. Снова полночи отношения выясняли? Ты его не любишь, не ценишь, и Турция не Монако, да?       — Угу. Всё-то ты знаешь.       — Знаю, положим, не всё, но о многом догадываюсь.       — И что делать, Валь?       — Ну, для начала отправить запрос в центр занятости о поиске секретаря.       — А может, среди знакомых поспрашиваем?       — Отставить панику. Среди знакомых ты прошлый раз нашёл. Понравилось?       — Свят-свят-свят! Спаси, отведи и помилуй! — Стас вздрогнул, вспомнив свой последний опыт.       Девушка, которую он нашёл через знакомых, была особой юной, миловидной и, на первый взгляд, абсолютно безвредной. Первые дни тихонько сидела в приёмной. Вовремя подавала чай-кофе, гоняла особо настырных посетителей, рвавшихся к шефу с кучей бумажек на подпись, и никаких проблем не создавала. Стас нарадоваться не мог на такое чудо. Но потом началось. У милой барышни включился режим охотницы и почему-то напрочь отключился мозг. Девушка начала сбрасывать все звонки, поступавшие в адрес директора, если на другом конце линии звучал женский голос. Вход в приёмную был разрешён только особям мужского пола, и никакие бухгалтера, кадровики и прочие не могли попасть в святая святых. При этом ни одного откровенного поползновения в сторону Стаса сама она не делала.       Всё кончилось в тот счастливый день, когда к Стасу прискакал его мальчик, у которого кончились деньги на шоппинг, а телефон самого Стаса оказался недоступен. Посмотреть на драку в приёмной директора собрался, по-моему, весь коллектив. Вернувшись с делового ужина с партнёрами, мы с этим самым директором стали свидетелями, как наши подчинённые делают ставки на то, которая же кошечка победит.       — Юр, пришли пару ребят покрупнее в кабинет шефа, — набрал я начальника охраны, заслужив благодарный взгляд Стаса. — А у нас тут шоу бесплатное показывают, пусть придут поржать. Естественно, есть проблема. Бегом сюда, — гаркнул я в ответ на неуместное любопытство.       С тех пор — а прошло уже три месяца — место секретаря пустовало, а настроение и внешний вид директора портились день ото дня.       — Валь, отправь запрос сам, а?       — Боишься? — не смог удержаться от издёвки.       — Боюсь. Я уже всего боюсь.       Вечером, заглянув в приёмную, чтобы выключить свет, увидел, что из-под двери шефа пробивается полоска света.       — Чего сидим? Кого ждём? — проорав, замер на пороге, глядя на тихо посапывающего на сложенных руках Стаса. Он так и не выпустил из пальцев маркер и не убрал многострадальный договор, но, видимо, бессонная нервомотательная ночь дала о себе знать.       Присев с другой стороны стола и умостив на него подбородок, с тоской рассматривал любимые черты. Тянуло не смотреть — трогать. Почувствовать под пальцами, какой на ощупь тот, кого хотелось видеть не только на работе или совместных пьянках.       В голове, разбуженные неуёмной фантазией, заметались картинки. Рука, тихонько коснувшаяся волос. Чуть дрогнувшие ресницы. Кончик языка, обводящий контур чужих губ. Пальцы, слегка сдавившие шею в районе кадыка.       От танцующих в мозгу образов в паху ощутимо потяжелело, а рот наполнился вязкой слюной.       — Твою мать! — отойдя к окну, отдёрнул штору и плеснул себе коньяку, стоявшего там. Давно такого не было. За долгие годы я научился держать себя в руках и не переступать черту дружбы, как бы ни хотелось обратного. Дружба — это единственное, что давало возможность быть рядом с ним. То, что я не мог позволить себе потерять. Одним глотком опорожнив то, что было в бокале, выдохнул и снова повернулся к Стасу.       — Просыпайся, соня, домой тебя отвезу, — потрепал его по волосам.       — Не хочу домой. Давай напьёмся, а, Валь?       — Но твой мальчик вроде не любит запах перегара?       — Да плевать. Не могу больше.       — Ладно. Пошли. Знаю я одно милое местечко.       — Ва-а-алька, я не хочу домой, — пьяно протянул Стас, когда мы вывалились на крыльцо закрывающегося бара.       — А куда хочешь?       — Не знаю. Можно я у тебя сегодня останусь?       «Да! Да! Да!» — хотелось орать и прыгать от радости. Отвесив себе мысленный подзатыльник за идиотские надежды, просто кивнул и зашагал к собственному дому, стараясь не сильно вырываться вперёд.       — Стас, я тебе на кровати в комнате постелил, а сам тут на диване лягу, — бросил я, отводя взгляд, когда Стас в одном полотенце вышел из душа.       — На хрена? — поняв по моему озадаченному виду, что до меня не дошёл смысл его вопроса, он продолжил: — На хрена такие заморочки? Кровать у тебя такого размера, что мы на ней вряд ли встретимся, а диван даже не раскладывается, если я правильно помню. Или тебя моя ориентация смущает?       — Всё-то ты помнишь.       — Что?       — Ничего, говорю, меня не смущает. Иди ложись уже.       — А ты?       — А я душ приму и тоже приду.       Холодные капли стекали по лицу и плечам, ничуть не принося облегчения. Сколько уже я так стоял, пытаясь привести в порядок враз сбившееся дыхание и полыхнувшую жаром кожу, я не знал. Потерял счёт времени, стараясь отбиться от нелепых фантазий, заполнивших сознание, стоило только представить себя в одной кровати со Стасом.       Это именно та мечта, которой было запрещено существовать априори. Но сейчас, разбуженная чуть хрипловатым от бесчисленного количества сигарет и алкоголя голосом, она упорно пыталась занять все мысли и подтолкнуть к каким-нибудь действиям. Нельзя, Валентин, нельзя. Даже думать о таком нельзя.       Стасу всегда нравились манерные, женоподобные мальчики с кукольной внешностью и миниатюрным ростом. Которых можно запросто таскать на руках или плече, баловать, утешать, развлекать — короче, холить и лелеять. А я, со своими метр девяносто, был даже выше самого Стаса. И уж точно не подходил на роль «барышни в беде».       Свет в спальне не горел, и только полная луна, расположившаяся прямо напротив моего окна, давала возможность неплохо ориентироваться в пространстве.       Стас спал. Как ребёнок, закутавшись в одеяло по самый нос, он тихонько посапывал на краю подушки.       В груди плескалась нерастраченная нежность пополам с болью. Прикоснувшись к его щеке, я резко выдохнул от охвативших меня ощущений и быстро отдёрнул руку.       — Стаська, если бы ты только знал, как давно и как сильно я тебя люблю, — прошептал я, тоже заворачиваясь в одеяло и закрывая глаза.       Проснулся я от собственного стона и чужой руки, нагло сжимавшей мою гордость. Распахнув глаза, я наткнулся взглядом на счастливую морду всё ещё спящего Стаса. Морда была спящая, а вот рука, шарившая в моих трусах, слишком самостоятельная.       — Твою мать, Кривицкий, ты что творишь? — Стас непонимающе распахнул глаза и ещё несколько секунд напоминал сову, в которую светят фонариком. — Руку убери, — сквозь зубы выплюнул я, пытаясь унять разбушевавшееся желание завалить дорогого друга прямо сейчас.       Стас резко дёрнулся, а я зашипел, потому что пальцы с моего члена он так и не убрал.       Наконец осознав, что происходит, он выпучил глаза, отдёрнул руку и скатился с кровати.       — Я в душ, — завернувшись в одеяло, чтобы не светить собственным возбуждением, я, не оглядываясь, вышел из спальни.       Ну и что теперь делать? Как скрыть то, что уже настолько очевидно? И нужно ли скрывать? Или лучше честно поговорить и постараться сохранить хотя бы часть былой дружбы? Объяснить, что я ни на что не претендую, просто хочу быть рядом.       Пока, сидя с этими мыслями на полу в ванной, я докуривал третью сигарету, входная дверь хлопнула.       — Ну вот и всё, Валентин. Вот и конец всему. — Достав на кухне початую бутылку виски, приложился из горла и вернулся в кровать прямо с бутылкой. Уж сегодня я точно на работу не пойду. А там суббота и воскресенье впереди, так что время отдышаться и подумать точно есть.       В понедельник, зайдя в приёмную, я столкнулся с полным непониманием в лице ухоженной интеллигентной женщины неопределённого возраста, гордо восседавшей на месте секретаря.       — Я к господину Кривицкому.       — По какому вопросу? А вы записывались?       — Я по личному. И да, господин директор собственноручно утвердил мой сегодняшний визит.       — Я уточню. Как вас представить?       — Валентин Сухоруков, его пока ещё зам.       — Ну что же вы сразу не сказали. Проходите, конечно.       Подойдя вплотную к начальственному столу, я толкнул к Стасу лист, легко проскользивший по всей поверхности.       Размышления о смысле жизни привели меня только к такому решению. Да, это конец дружбы, но и единственная возможность разойтись по-человечески.       — Это что?       — Это заявление. По собственному.       Крутанувшись на кресле, Стас встал и отошёл к окну.       Несколько минут он пялился сквозь стекло, а я — ему в затылок. Несколько минут, за которые мне попеременно хотелось обнять его, ударить, сбежать. Несколько минут, за которые я опять прокрутил в голове все возможные варианты нашего разговора. Но того, что услышал, я не ожидал.       — Валь, ты совсем не сможешь меня простить? Никогда?       — Ты о чём, Стас? — Я действительно не понимал, что он имеет в виду. Разве не я должен извиняться за то, что у меня на него стоит с десятого класса? Разве не я должен просить прощения за то, что люблю лучшего друга уже хренову тучу лет? Разве не мне должно быть стыдно, что скрывал от него свою ориентацию? Так о чём он говорит?       — Валь, это, видимо, влияние алкоголя и долгие годы самоконтроля, сорвавшегося с резьбы под его влиянием. Мне приснилось, что ты признаёшься мне в любви. Что мои чувства абсолютно взаимны и ты тоже меня любишь. Что я для тебя не просто друг. Валь, дай мне ещё один шанс, я обещаю, что больше никогда…       — Кривицкий, стопэ! — я резко дёрнул его за плечо, разворачивая на сто восемьдесят, и всмотрелся в такое же, как и у меня, опухшее от двухдневного пьянства лицо. — Что ты сейчас сказал? Если я тоже люблю, то кто ещё кого любит?       — Я тебя, — почти неслышно проговорил он.       — Давно? — я автоматически встряхнул его за плечи.       — Со школы.       — А как же все твои мальчики-одуванчики? — я пытался прочитать на его лице насмешку, но её не было. Стас молчал, опустив глаза. — Кривицкий, посмотри на меня. Ты понимаешь, что ты идиёт? Ты понимаешь, что… Бля… Я тоже идиот.       — Валь, то, что я идиот, я понимаю, но вот что ты пытаешься сказать, как-то не улавливаю.       — Тебе не приснилось. — Несколько минут была тишина, а потом меня швырнуло назад, от прямого в челюсть.       — Ты! Ты! Да я… А ты…       Я сидел на полу, скула, по которой Стас меня приложил, неимоверно ныла, но я улыбался как дурак, глядя в любимые глаза.       — Ты чего ржёшь, придурок?       — Стаська, я тебя так сильно и так давно люблю, ты себе представить не можешь.       — Сволочь ты, Валька! — Стас сгрёб меня в охапку, усаживаясь рядом.       — Ага, сволочь, но любимая же, да?