L n`est jamais tard d`être celui qu`on veut. Exécute les rêves.
Красота французской балерины, сравнимая всеми разве что с ангельской, ярко блистала на рубеже веков — её фотопортреты расходились многотысячными тиражами. Изящные открытки с изображением Фокалорс и её тончайшей талии, казалось, видели все, кто только мог. Девушка идеально соответствовала канонам красоты стиля art nouveau, имея нужные тонкие и вытянутые черты лица, а также прекрасные длинные волосы. В девятнадцать лет де Фонтейн была нежной девушкой среднего роста, тонкой и стройной, с грациозными движениями и изящной походкой. Её красота завораживала разум и пленяла сердце, к ногам юной девы пал даже месье Нёвиллет, не пропустивший ни одно выступление Фокалорс. Ходили слухи, что этот благородный господин поспособствовал тому, чтобы ей в конце-концов дали главную роль. В то же время в тени талантливой Фокалорс угасала её младшая сестра-близнец, не одарённая столь же прекрасным даром и расположенности к балету. Всегда последняя и на заднем плане, пока старшая сияет, исполняя грациозные пируэты. Эмоциональная, чересчур чувствительная, в ней не было совершенно никакого коварства и хитрости, в разуме же цвела алыми цветами жуткая требовательность к самой себе, недовольство и гневливость — нельзя было останавливаться, нельзя пропускать ни дня, чтобы не отстать от других. Танцуя до крови и мёртвенной усталости, Фурина не понимала, почему сестра одарена лучезарным сиянием солнца и окружена орелом любви, когда же она, сколько бы ни старалась, не способна вырваться из страшных пут тени. Фурина умела легко и виртуозно играть на фортепьяно, на память исполняя произведения именитых композиторов, но в особенности маминого любимого Шопена. В те животворящие моменты над клавишами фортепьяно, словно две белоснежные пташки, порхали нежные ручки младшей де Фонтейн. И пела лучше, Богом ей был дарован журчащий, как ручеёк, сладкий голосок, очаровательно звучащий. В танцах же была не столь хороша, если сравнивать со старшей, а в балете и подавно. Даже мать порой намекала, что ей стоило бы оставить балет и выйти замуж вместо того, чтобы тратить время на задворки театра. То, что началось у двоих в танцевальной школе для младших при Опере, для одной закончилось известностью, а другой смертью души. Фокалорс уже в детстве была очень хорошо сложена и танцевала с большим изяществом, вызывая у родителей, отнюдь не бедных людей, огромное восхищение. Фурина честно думала, что она тоже талантлива, ведь из ста девочек приняли лишь восемь, и они с сестрой были в их числе. Но по прошествию нескольких лет её окатило холодной водой. Какие бы головокружительные прыжки и антрашá она не исполняла, как бы прекрасно не кружилась, никогда не стать великой балериной, если движения «негармоничны», а сама ты словно бы лишена той грации, что с рождения была присуща лишь одной из близняшек. Фокалорс в итоге достигла уровня солистки уже в пятнадцать и поступила в труппу Оперы, ибо танцевала идеально, Фурина же осталась маленькой звёздочкой, оттеняющей блеск больших светил. Природа наделила старшую де Фонтейн сильными мышцами и гибкими суставами, ей легко давались все эти повороты и прыжки. Она прекрасно держала ритм на сцене, совмещая изящество с необыкновенной живостью исполнения и несравненной лёгкостью прыжка. Всем видилась чудная, в незыблемой красоте фея, не касающаяся земли, а всё парящая в воздухе. Помимо слепящей известности Фокалорс достался и Нёвиллет, мужчина, за которым украдкой любила из-за кулис наблюдать сама Фурина — он всегда занимал одно и то же место в VIP-зоне. Она нежно и трепетно любила этого мужчину, а он питал особую слабость к Фокалорс. Однажды этот господин, снова беседуя за кулисами с балериной, мягко улыбнулся, когда девушка с упоением и подробно рассказывала о браслете, который она недавно видела. На следующий же день на её имя пришла посылка с точно таким же браслетом... Это был благожелательный интерес, Нёвиллет, имеющий связи, настаивал, чтобы её задействовали в постановках как можно чаще. Но знал ли он о миниатюрной девчушке, что ликом так схожа была с его внеземной любовью? Знал ли о Фурине, кусающей до крови губы, что любила любоваться им издалека? Вряд ли, в его мыслях была лишь одна Фокалорс, однажды мужчина даже сказал: «В вас сочетаются величественность Юноны и изящество Венеры». Слушая это тайком, скрывая своё присутствие, Фурина впервые тихонько заплакала не из-за своей жалостливой и вечной судьбы балерины в кордебалете, а из-за мужчины. В один вечер по окончанию одной премьеры Фурина, покинув стены Оперы, натолкнулась на месье Нёвиллета с букетом белых лилий. Её это сильно удивило, ибо обычно он дарил букет и поздравлял Фокалорс с успехом за кулисами, в личной гримёрке, а не на улице, пока холодный ветер целует щёки. И тут же ей вспомнилось, что сегодня его не было видно на привычном месте. — Мадмуазель Фокалорс, постойте, могу ли я украсть у вас пару минут времени? — А? Я? Но я не... В тот миг её стрелой пронзила мысль, от которой бедняжка ощутила странную зависть наряду с терпкой болью. — Что ж, — в своей привычной манере улыбнулась Фурина, — я не против. В тот вечер она впервые притворилась своей старшей сестрой, чувствуя при этом угрызения совести и что-то ещё, настойчиво шепчущее на ушко: «Пришло время и тебе вкусить злато любви и славы». О, этот джентльмен смотрел на неё с небывалым ранее восхищением и почтительной любовью, прячущейся за его ласковым и нежным взглядом фиалок. Как она могла не принять его горестные извинения за сильное опоздание и как смела не вдохнуть чудный фимиам прекрасных лилий? Фурина де Фонтейн честно хотела прошептать заветное «я вас люблю», но первые капли дождя, упавшие на её личико, привели балерину в чувства и заставили вспомнить, кто она на самом деле. Не Фокалорс. Всего лишь какая-то там Фурина. Сердце рыдало, когда она бежала домой, осознавая всю тщетность своего бытия. Дома, проронив не одну сотню слезинок, она терпеливо дожидалась возвращения сестры, потому мигом вскочила на ноги, когда та наконец вернулась. «Отдай его мне! — вскричала тогда Фурина. — Он всё равно тебе не нужен! Я вижу как ты флиртуешь с другими такими же мужчинами, так отдай мне хотя бы одного. И именно месье Нёвиллета... Я... Я умру, если не буду с ним! Даже готова навсегда позабыть о балете. Хоть какая-то отрада в жизни будет...» И она упала на колени, сгорбившись от тяжкого бремени страданий и продолжив лить печальные слёзы прямо на пол. «Милая сестра, — опустившись перед ней на колени и схватив сестру за лицо, прошептала она, — ты правда думаешь, что один из этих джентельменов хоть сколько-нибудь мне интересен? Правда считаешь, что я какая-то там кокетка, купающаяся во внимании всех этих извращенцев, любящих молоденьких девочек в пачках? О, конечно, месье Нёвиллет и впрямь выглядит как достойный и благородный господин, он ни разу не предлагал мне чего-то подобного, но этот мне совсем не интересен. Если так хочешь его — забирай». И напоследок оставила лёгкий поцелуй в лоб, уйдя после грациозной походкой спать. Но... как Фурина могла превзойти здесь свою непревзойдённо талантливую сестру? Она же всего лишь её тень... В ту ночь де Фонтейн ничего лучше не придумала, чем поговорить с месье Нёвиллетом наедине и... заставить его поверить в то, что с Фокалорс у него нет никакого будущего. Фурина готова отдать ему всю себя без остатка, долее не оглядываясь назад, на свою несчастную и покалеченную балетом жизнь, на пустоту и забвение. Пускай хоть кем-то она будет точно также с немым восхищением любима и обласкана... Пускай хоть один человек на свете станет любоваться каждым её движением... Пускай хоть кто-то полюбит Фурину де Фонтейн...***
— Я сердечно влюблена в вас, месье Нёвиллет! — крикнула ему в спину девушка, когда мужчина вышел из Оперы. Сегодня он снова пришёл поглядеть на репетицию Фокалорс. — Мадмуазель Фокалорс?.. Как вы... — Я-я не Фокалорс, я Фурина. Фурина де Фонтейн, её сестра-близнец. И... И я правда л-люблю вас, — плача, прошептала она. — Я долгое время наблюдала за вами издалека. Я знаю, как вы хмурите брови, как улыбаетесь угольками губ, как медленно, грациозно хлопаете, как восхищаетесь ею. И я также знаю, что вы любите её, а она вас нет... — Вы ошибаетесь, — чуть помолчав, ответил Нёвиллет, — я не люблю мадмуазель Фокалорс, я лишь восхищаюсь её талантом. Значит, это вы Фурина, о которой с такой искренней и милой улыбкой на лице мне рассказывала ваша сестра. И это вас я видел всё это время танцующую в кордебалете. Признаться честно, впервые увидев вас, я сначала подумал, что мадмуазель Фокалорс разжаловали и дали столь тусклую роль, но это оказалась её сестра-близнец. — Что... — Она также поведала мне, что вы прекрасно поёте, словно сладкоголосый соловей, и весьма артистичны. Мадмуазель Фокалорс выражала большую надежду, что однажды вы очнётесь и бросите балет, занявшись вашим настоящим делом — актёрским мастерством. Поражённая в самое сердце и смущённая, отчего напоминала алую розу в саду, Фурина стояла, не в силах что-либо вымолвить. — Я не могу принять ваши чувства, мадмуазель Фурина, но я очень надеюсь когда-нибудь увидеть, как на сцене засияете и вы. Удачи вам. — Хах... — горько усмехнулась Фурина. — Тогда я просто обязана стать великой актрисой, чтобы вы стали моим самым преданным поклонником. И... полюбили меня. — Нельзя любить человека только за его талант, нужно любить и душу, и непростой характер, и даже прекрасные разноцветные глаза, которые вы прячете за чёлкой, — мягко улыбнувшись, ответил ей Нёвиллет. — Я буду ждать вас в понедельник на премьере «Ромео и Джульетта». В качестве зрительницы. — Я... Я обязательно приду! — всё ещё не веря услышанному, прокричала она ему вслед. «Я стану и вашей женой, и актрисой, месье Нёвиллет, вот увидите!»