Victoria Сruenta

Первое что я почувствовал, когда огонёк сознания озарил кромешную пустоту в голове, был мокрый, горячий песок. Я зарылся в него руками, ощущая, как влага скапливается на кончиках пальцев.       Мокро. Эта простая, в сущности, мысль, будто бы прорвала плотину, что до того окружала меня, в результате чего бездна ощущений захлестнула пустоту внутри, словно приливная волна. Или это и была она?       Мысли путались словно в бреду, но это не было похоже на безумие. Всё ещё пребывая в замешательстве, я отчаянно пытался найти хоть что-то, за что мог бы зацепиться паникующий разум, но из раза в раз натыкался лишь на пустоту, и возможно именно поэтому сумел сохранить остатки самообладания.       Чего-то не хватало. Чего-то важного. Я понимал это столь же ясно, как и тот факт, что мои ноги по-прежнему омывают воды неизвестного моря — солёный привкус на губах и запах йода, что доносил до меня ветер, не оставляли сомнений, но я понятия не имел откуда мне это известно. Я просто знал, и это казалось неправильным. Человек не может просто знать. Всё чем он владеет результат случившихся с ним событий, неизменно оставляющих свой след. Память не исключение, но в моём случае что-то явно пошло не так. Я понимал что такое море, я знал что такое соль и йод, и даже какими свойствами обладают все вышеперечисленные элементы, но понятия не имел, как они выглядят. Точнее, я знал, КАКИМИ они должны быть, но это было лишь сухое, безучастно знание, неподкреплённое ничем, кроме моей абсурдной уверенности, что так оно и есть.       Понятия не имею сколько ещё я мог бы предаваться размышлениям, если бы не очередная волна, что окатила меня с ног до головы. Сразу стало холодно, и вместе с тем разлившаяся прохлада подарила настоящее блаженство. Только сейчас я понял, что весь мой торс просто горит. Тянущая боль отдавалась по всей спине и дальше до пояса. Руки тоже ныли, но заметно слабее.       Солнечные ожоги, моментально пришло осознание. Слишком долго лежал под прямыми лучами звезды.       Очередной ряд терминов и слов, суть которых откуда-то была предельно ясна, всплыл в памяти, заставив меня пошевелиться и приподнять веки. В ту же секунду яркий полуденный свет резанул по глазам, ослепив меня на добрый десяток ударов сердца, пока метавшийся в панике зрачок не приспособился к новым условиям, тем самым наконец позволив мне чуть лучше разобраться в ситуации.       Я действительно лежал на песчаном берегу, у самой кромки воды, настолько близко, что каждая третья волна, набегающая на песчаный брег, лизала мне пятки, а порой и вовсе окатывала с головой.       Впереди же, где-то в дюжине шагов от места моего пребывания, маячила зелёная полоса густой растительности, среди которой я, к своему удивлению, смог различить парочку известных мне видов, ну или же очень на них похожих. Уж не знаю почему, но длинное, высокое, без ветвистое дерево, с широкими листами на самой вершине, отчётливо ассоциировалось у меня с пальмой, хотя на этом мои скромные успехи на ниве ботаники завершались, потому как ничего кроме неё, и парочки мелких кустарников, я опознать так и не смог.       Очередная волна и усилившаяся боль от обгоревшей кожи подтолкнули к решительным действиям.       Чуть сжав онемевшие руки, я попытался приподнять туловище над землёй. И мне это даже удалось, хотя слабость, моментально разошедшаяся по всему телу, свидетельствовала о том, что в дальнейшем следует быть осторожнее, потому как уверенности, что исхудавшее и явно пребывающее далеко не на пике своей формы тело не подведёт меня в самый ответственный момент, не было.       Как бы то ни было, но подняться на ноги я сумел, тут же отметив, что из одежды на мне лишь изорванные… видимо когда-то это было штанами, хотя сейчас это рубище скорее напоминало шорты, ввиду отсутствующей, по колено, левой штанины, да и многочисленные дыры, коими пестрило всё моё имущество, не придавали ему особой представительности.       Потратив ещё с десяток секунд на то, чтобы утихомирить линию горизонта, что отчаянно заваливалась на бок, в ответ на мои тщедушные попытки хоть как-то устоять на непослушных ногах, я сделал первый осознанный шаг в сторону воды.       Тёплые воды неизвестного моря мгновенно окатили босые ступни, но подобная мелочь не слишком-то заботила. Всё моё внимание занимало отражение незнакомца, что недоумённо всматривалось в меня самого из лазурных глубин.       Назвать его красивым язык бы не повернулся — длинный, прямой, орлиный нос, наравне с острым подбородком и ярко очерченными скулами, делал его более похожим на вырезанную из мрамора статую, чем на живого человека. Не спасали картину и длинные, спутавшиеся в безобразный клубок волосы, некогда благородного платинового оттенка, а сейчас безвозвратно выгоревшие на солнце, от чего пестрели грязным серым цветом. Лишь глаза выделялись на общем фоне в лучшую сторону. Багряный оттенок радужки на солнце сверкал ярко-алым, что придавало взгляду пронзительности и остроты. Да и вообще, складывалось такое впечатление, что человек, смотрящий на меня из отражения, редко улыбался, но очень часто хмурился. Хотя, быть может я предвзят. Просто сложно представить это суровое, словно высеченное из камня лицо, с безмятежной улыбкой на устах, а вот жёсткий, пробирающий до костей взгляд ему был под стать.       Спустя ещё минуту, оторвавшись наконец от переливов лазурного моря, я оглядел остальное тело, что до сих пор едва ли признавал своим, и увиденное меня не обрадовало.       Спина и внешняя сторона рук обгорела до красноты, пока живот пестрел почти болезненной белизной кожи, которую разбавляли лишь многочисленные, укрытые тонкой коркой подсохшей крови, царапины и гематомы, уже наливающиеся синевой. Ко всему этому прилагалась общая худоба и выпирающие рёбра, что резким мышечным спазмом тут же напомнили мне о самой базовой потребности любого живого существа — отчаянно хотелось есть и пить.       Бросив взгляд на ярко зелёную полосу, я на миг задумался. Что-то внутри меня отчаянно голосило о том, что идти туда опасно. В голове то и дело вспыхивали знания о ядовитых растениях и насекомых, да и собственные размышления не обнадёживали — сломать ногу в переплетениях корней или напороться на острый шип в моём состоянии было проще простого, да и от хищника, даже самого малого, я вряд ли смогу отбиться.       Однако все эти разумные доводы играючи смёл очередной болезненный спазм желудка, и сводящее с ума першение в горле. Да и спина, вновь подставленная под лучи беспощадного светила, болела не переставая. Как не посмотри, но оставаясь здесь я всё так же рискую умереть от голода и обезвоживания, параллельно страдая от ожогов и ран. В то время как там, в джунглях, могла быть еда и вода, и уж точно была тень. Потому, немедля более ни секунды, то и дело заваливаясь на бок, я побрёл в сторону зелёных зарослей, равнодушно отмечая где-то на краю сознания, что возможно это будет началом моей бесславной кончины… хотя… Новая мысль заставила тяжкие думы улечься до поры до времени — уж лучше ужасный конец, чем ужас без конца.

***

Уже десяток минут я не переставая сверлил взглядом неказистый, яркий фрукт, размером с большую грушу, не в силах решиться на то, чтобы впиться в его мякоть зубами, хотя голод и жажда не переставая твердили, что все возможные опасности меркнут перед перспективой того, что моё тело вот-вот начнёт переваривать само себя.       Хмуро сведя вместе брови, я продолжал всматриваться в подозрительный источник полезных элементов, не замечая, как самовольная рука уже начала тянуться к столь желанному фрукту.

***

Первые дни пребывания на острове были одновременно и самыми тяжëлыми, и самыми простыми из всех.       Довольно быстро я узнал, что приютивший меня клочок суши не отличается внушительными размерами. Для того чтобы обойти его весь, мне потребовалось всего-то два часа, что, учитывая моё крайне скорбное состояние, говорило о многом.       Ещë одним неприятным открытием для меня стало то, что даже тот куцый полукруг выпирающей меж оков моря земли, далеко не весь укрыт покрывалом из джунглей и зелëной листвы. Хуже того, растительности на острове оказалось до прискорбного мало, и редкие участки зелени, у одного из которых мне повезло очнуться, чередовались протяжëнными полосами песка, по обе стороны омываемыми лазурными волнами.       Хищников здесь не водилось, впрочем, как и любой другой живности. Даже птиц и тех не было, и единственными представителями фауны, в этом забытом всеми месте, были мелкие ящерицы, да насекомые.       С одной стороны это означало, что одной угрозой для меня стало меньше, а с другой очень быстро пришло понимание крайней ограниченности имеющихся под рукой ресурсов.       Однако худшим из всех открытий стало осознание того, что на всëм острове нет источника пресной воды.       Я выяснил это на четвëртый день с момента как очнулся, когда всё то же внутреннее знание, благодаря которому я успешно смог разжечь небольшой костëр в тени какого-то ветвистого дерева, просто пройдясь по пляжу и отыскав пару подходящих камней, искры от ударов которых быстро подожгли найденные мною сухостой и кокосовую стружку, дало понять, что и дальше перебиваться исключительно кокосовым молоком не стоит, да и не так уж много его на тот момент у меня осталось. Потому, не мешкая, я отправился на поиски источника пресной воды, но так и не преуспел. Ни ручья, ни озера, ни бьющего из глубин источника — на острове не было ничего.       К тому моменту я уже понемногу оправился, по крайней мере диета из жуков, по виду напоминавших собой огромных, больше моей ладони, кузнечиков, вперемешку с поджаренной на углях мякотью гигантских орехов, явно пошла моему организму на пользу. Выглядел я, конечно, всё ещё как утопленник, но хотя бы начал твëрдо стоять на ногах, да и в руках сил прибавилось. Достаточно для того чтобы соорудить пару простеньких ловушек на рыбу, что тут же были закинуты на мелководье.       Голод мне не грозил, но угроза обезвоживания нависла над головой занесëнным мечом. А потому вскоре я принялся повторно обшаривать остров, попутно стараясь экономить имеющиеся запасы кокосов, что также неумолимо сокращались. И периодически кипятя на огне их сок, дабы хоть как-то снизить риск диареи и пищевого отравления, что вполне могли свести меня в могилу.       Попутно я отстроил небольшой шалаш, где прятался от полуденного пекла и холодных порывов ночного ветра, задувавших с моря.       На девятый день мне повезло поймать пару мелких рыбëшек и откопать несколько съедобных корешков. А на пятнадцатый же, я отыскал тот самый странный фрукт.       Поначалу я вообще не хотел брать его в руки. Необычный внешний вид и яркая расцветка не внушали доверия, но к тому моменту запасы воды уже начали показывать дно, и даже те капли влаги, что можно было извлечь из его мякоти, были отнюдь не тем, что я мог позволить себе игнорировать. Но усилием воли я сдерживал себя ещё четыре долгих дня, на исходе которых всё же сорвал злополучный плод с неприметного, приземистого кустарника и принёс в свой лагерь.       Первый укус был совсем крошечным. Я осторожно надкусил кожицу, готовый в любой момент выплюнуть свою добычу, и лишь приложив ощутимое усилие не осуществил задуманное. Вкус у фрукта был просто отвратительным — сладкая смесь из банана и патоки, вперемешку с резкостью маринованного лука и острого перца. Однако я всё же заставил себя проглотить кусочек, после чего принялся ждать, настороженно вслушиваясь в реакцию собственного организма, но кроме омерзительного послевкусия, что ни в какую не хотел уходить с языка, ничего мне не грозило.       Отложив плод в сторону, я начал осторожно разделывать свой новый улов, решив выждать ещё немного, и лишь по прошествии без малого двух часов, доел свою отвратительную находку, в три укуса закинув ту в желудок, толком даже не жуя. Это не слишком помогло — рвотные позывы всё равно прослеживались, но перебив их рыбой и последним, из отловленных мною на острове, гигантским сверчком, я кое-как утихомирил собственный желудок. Однако на этом мои злоключения не закончились.       На следующее утро, когда я в очередной раз отправился проверять расставленные подводные ловушки, моя жизнь претерпела решительный оборот. Зайдя в воду по колено я вдруг почувствовал резкое недомогание, после чего с удивлением осознал, что заваливаюсь на бок, прямо в воду, но что хуже всего, сил на то чтобы хотя бы вскинуть перед собой руки у меня просто не было.       Спас меня лишь тот факт, что ловушки я ставил исключительно на мелководье, да и настигшая меня слабость была хоть и стремительной, но не абсолютной.       Кое-как перебирая руками, то и дело вскидывая голову и вбирая в лëгкие столь необходимый кислород, обдирая руки в кровь о камни и кораллы, я всё же смог выбраться на берег, где, развалившись на песке, словно в самый первый свой день на этой проклятой земле, с удивлением осознал, что сковавшая меня слабость отступает столь же быстро, как и пришла. Уже после десятка ударов сердца я ощущал себя вполне способным подняться на ноги, а через дюжину о моём злоключении напоминали лишь ссадины на ладонях и сломанный ноготь, что с мясом был выдран в попытках добраться до суши.       Короткая серия практических испытаний дала понять причину моего состояния. Стоило мне окунуться в море хотя бы по колено, как тут же приходила слабость и недомогание, и уже спустя пару секунд я словно подкошенный падал без сил, но на суше всё быстро возвращалось в норму.       Ставшие уже привычными вспышки озарения на этот раз безмолвствовали, но здравый смысл намекал, что в моей жизни появился лишь один новый элемент, что хотя бы гипотетически мог вызвать подобное. Тот самый фрукт, очевидно, ядовит не был, но уж лучше бы он просто прикончил меня сразу! Без возможности ловить рыбу моë и так бедственное положение становилось просто катастрофичным.       Подавить в себе панику получилось с трудом. Те цепи самоконтроля, коими я отчаянно скреплял собственное непонимание происходящего и безрассудный страх, трещали и вот-вот грозили разорваться, скинув меня в бездну истерики и жалости к себе, но что удивительно, в конечном итоге этого так и не произошло. Уж не знаю почему, но я держался, лишь всё стремительнее перебирая в голове новые варианты спасения.       После этого дни начали тянуться один за другим. Запасы провизии таяли на глазах, а дождя, на который я возлагал большие надежды, всё не было. На двадцать четвёртый по счёту день, когда солнце уже начала понемногу закатываться за горизонт, я вновь сидел на том самом берегу, прикидывая свои шансы на выживание в открытом море.       Построить нормальный плот я не могу. Нет ни инструментов, ни сил. А плыть, привязавшись к поваленному бревну, скорее самоубийство, чем спасение. В воде я быстро утрачу силы и даже перевернуться, в случае если меня накроет волна, не смогу.       Неужели выхода действительно не было? Я ведь, в сущности, так мало пожил! Всего двадцать четыре дня — всё что у меня есть. И на этом… всё? Нет. Нет! Понятия не имею откуда, но я точно знаю — ни один человек на свете ещё не попадал в по-настоящему безвыходную ситуацию, и кто я такой, чтобы стать первым?! Если потребуется — пойду в плавь. Надо только всё продумать, сделать всё для того, чтобы увеличит шансы на выживание, а там, быть может, меня прибьёт к новому острову, где будет хотя бы источник пресной воды или подберёт корабль… корабль? Корабль!!!       Резко сорвавшись с места, я ринулся к лагерю, где, не тратя ни секунды, вытащил из-под покрывала сухих листьев самодельный факел, припасённый как раз на такой случай. Ещё миг потребовался сухой траве чтобы вспыхнуть, и вот я уже сломя голову несусь обратно, краем глаза следя чтобы мой шанс на спасение вдруг не потух.       Выбежав на пляж, я тут же начал махать, кричать, прыгать, и бегать из стороны в сторону, тратя на это последние силы. Я срывал голос, но всё равно продолжал орать что есть мочи, размахивая горящим паленом, надеясь, что виднеющийся вдалеке парус повернёт, заметит!       Не знаю сколько это продолжалось, всё моё внимание сконцентрировалось лишь на далёкой линии горизонта, куда неспешно уходил мой, возможно, единственный шанс на спасение. Не удивительно, что в какой-то момент я оступился и кулем рухнул на остывающий песок. Факел упал вместе со мной, всё ещё тлея на пустынном брегу. Я, вроде как, продолжал что-то хрипеть, старался ползти куда-то, но в конечном итоге сознание не выдержало, провалившись в безразличную тьму.

***

Лениво всматривающийся в лазурную синеву Младший Матрос Эйро, отбывавший свою гауптвахту в «гнезде», громко чихнул, поплотнее кутаясь в полы своего плаща.       И ведь неймётся же Лейтенанту! Подумаешь, в карты с парнями резались! Ну так не на боевом же выходе! Простой патруль, что здесь вообще может случиться?!       Внезапно внимание матроса привлёк далёкий всполох слева по борту. Быстро взяв в руки бинокль, Эйро всмотрелся в даль и тут же ринулся к служебной дэн-дэн муши, что в тот самый момент лениво жевала лист капусты: — Младший Матрос Эйро — рубке! Младший Матрос Эйро — рубке! Как слышите! — Слышим вас, Младший Матрос Эйро! — раздался из крохотной пасти улитки голос старпома. — Что у вас там стряслось? — Слева по борту, на неизвестном острове, был замечен человек. Один. Явно подавал сигнал S.O.S. Возможно жертва кораблекрушения. — Или проворовавшийся пират, которого бросили свои же. — глухо ответил старпом, но вопреки собственным словам гаркнул. — Просушить паруса! Бросить якорь! Шлюпку на воду! Пятеро матросов со мной на берег! — Есть просушить паруса! — Есть бросить якорь! Громада исполинского корабля медленно останавливалась, покуда на палубе бегали встревоженные моряки. Уже скоро от него отделилась шлюпка, медленно направившаяся в сторону видневшегося вдалеке одинокого острова.