Мы больше не встретимся

      — Помни о чем обещал мне, Тош.       Антон нервничает. Он, даже вызвав такси, опаздывает на первую пару, что уж говорить о каких-то там обещаниях. Стучит упрямо пальцами по колену и выдыхает шумно, медленно, стараясь сосредоточиться. мимо проносятся смутно знакомые здания, другие машины, люди иногда. Антон смотрит и молчит, будто не слышал слов по ту сторону связи, будто совсем не здесь. Осознание, что нужно ответить, приходит вместе с деликатным покашливанием.       — Я помню, ба. Еду я на пары, все хорошо. Потом позвоню, — проговаривает быстро, не прощаясь. слышит только «жду звонка» и сбрасывает вызов, невидяще потупив взгляд в потухший экран. Смотрит несколько секунд, будто там появится что-то новое, а потом возвращает взгляд к окну. Улица все больше и больше становится знакомой, вот только ни радости, ни чувства ностальгии это не вызывает. Возвращаться туда Шастун не хочет, но выбора у него ровным счётом два: либо сюда, либо здравствуй юность в сапогах. Парень морщится.       — К зданию не подвезу, в пробке встанем, — проговаривает таксист, до этого хранивший обет молчания. Они останавливаются на противоположной стороне улицы. Антон кивает, достаёт из кармана несколько купюр и протягивает водителю. Терпеливо ждёт, когда тот отсчитает сдачу, словно стараясь оттянуть момент.       Но вот несчастные монеты падают ему на ладонь и Антон выбирается из машины, закрывая дверь и стараясь не хлопать сильно. Через дорогу университет — старое здание, окрашенное в неприятный желто-бежевый цвет, двор которого принимает и радостно встречает первокурсников с песнями и высокопарными речами о будущем, успехах и продуктивной учёбе. Шастун мельком закатывает глаза, ждёт нужный сигнал светофора. Пока первокурсников холят и лелеют, чтобы не сбежали раньше времени, курсы старше уныло ползут на пары, несправедливо поставленные прямо первого сентября.       Антон подходит к зданию и пытается хоть как-то протиснуться сквозь толпы первашей и преподов. Он нервно крутит кольцо на пальце, ожидая, когда появится возможность пройти на крыльцо и забежать в универ. Когда парню все же удается пробраться, он тяжело вздыхает, достает из кармана затерявшийся там студенческий и показывает его охраннице — женщина божий одуванчик, улыбчивая и приветливая, знакомая еще с первого курса. Антону кажется, что она живет на своем посту и вообще не уходит домой, словно приросла к своему месту и никак не может оторваться. Юноша слегка улыбается ей, ожидая, когда та нажмет кнопку и пропустит его через турникет. Наконец пройдя формальную проверку, Шастун пролетает мимо раздевалки — а зачем ему туда, на улице еще тепло, словно лето еще не решилось забрать свои права и всего лишь позволило осени внести некоторые коррективы в виде прохладных ветров и желтеющих листьев — и поднимается вверх по лестнице, переступая сразу две ступени, будто вспомнил, что все-таки опаздывает. Четвертый этаж встречает его дурацкими зелеными стенами, цвет которых не менялся, казалось, с самого основания данного государственного учреждения, и белыми пластиковыми дверьми, за которыми уже шли пары. Парень пытается отдышаться — все-таки пора бросать курить — и найти нужный ему кабинет. 407 или 409? Наугад Антон открывает дверь одного из и попадает в точку: знакомые лица — одногруппники — уже расположились на привычных им местам, какие были негласно определены еще с первого курса. Преподавателя в кабинете не было, так что опоздавший облегченно выдыхает и проходит на свое — чужое — место.       — Тоха, мы думали тебя уже забрали, — произносит Дима, его сосед и товарищ по несчастью. Они жмут друг другу руки, Антон выдавливает подобие улыбки. Первая причина, по которой Шастун не хотел сюда возвращаться: люди, с которыми ему приходилось учиться. Не то чтобы в их группе был полный разлад и все друг друга недолюбливали, но определенные социальные группки уже были разбиты с первого курса: кто-то общался, потому что жил в одной общаге, кто-то сошелся в интересах сразу, а кто-то был знаком изначально. А Антон не вписался. Вот так просто. Нет, он не был отшельником и вообще был в целом компанейским человеком, но с этими людьми почему-то не сошелся. Общался, но не более, чем в стенах университета или по заданию. Не его были люди, не приносили в жизнь никаких эмоций, не были теми, с кем Шастун хотел бы общаться просто так. Конечно, были некоторые из группы, с кем парню в принципе удалось найти общий язык, но не более, чем на уровне одногруппников или хороших знакомых. и Антону было от этого некомфортно, словно изгой, когда привык быть в компании, когда привык быть социальным и общительным.       — Не дождетесь. Я еще выпью с вами на выпускном, подставляя под стакан этот ссанный диплом, — отвечает парень просто чтобы не молчать. Дима весело смеется, а потом возвращается в диалог с кем-то еще, с кем разговаривал до его прихода. Шастун оглядывает группу: в целом почти ничего не изменилось. Все те же социальные группы, уже устоявшиеся, болтали каждый о своем, даже не обратив внимание на пришедшего. Пару новых лиц парень все-таки приметил: видимо, пришедшие с платной группы на освободившиеся места. С его последнего посещения в прошлом учебном году мало что изменилось и это ощущается чем-то хоть немного привычным. Антон не торопится доставать тетрадь — потому что даже не знает какой у них сейчас предмет — и снова поворачивается к Диме. — А препод то где?       — Пекусов своих инструктирует, попросил посидеть тихо, может зайдет в конце пары, — отзывается одногруппник. Димка Журавль в целом неплохой парень, интересы у них есть схожие, и в принципе он почти единственный, с кем Шастун общается больше, чем просто по учебе — все еще не дальше, чем в приделах стен. Он забавный, участвует в университетской весне и состоит в команде КВН, общается со всеми в универе, постоянно в центре внимания, а от того и не является Антону тем, кого мог бы назвать своим другом. Просто потому что у Димы занятий выше крыши, кажется, он со всеми вместе и в тот же момент ни с кем, постоянно где-то и что-то, попробуй вылови его на ту же пресловутую бутылку пива — не пьет ведь даже.       Шастун кивает сам себе, потому что сосед уже увлечен другим диалогом, параллельно переписываясь с кем-то. И ощущение уже складывается, словно первого сентября вовсе и не стоило сюда приходить и вообще только зря подорвался так рано. Руки неприятно холодеют и парень засовывает их в карманы легкой толстовки, чтобы немного согреть — словно это имеет хоть какой-то смысл. В карманы напихано разное: телефон, наушники, ключи от квартиры, пару купюр и монеты со сдачи таксиста, — а все потому, что не уважает он бумажники — студенческий и электронная сигарета. Собственно, ее Антон и выуживает из кучи барахла, которое в целом мог бы скидать в портфель, но не хочет, — потом и там все это искать, а тут хоть все в доступе протянутой руки — и делает затяжку, совершенно не стесняясь, что сидит в аудитории, полной одногруппников. Всем плевать, все поступают точно также, главное — успеть спрятать, когда придет препод, и случайно не выдохнуть палящий его дым. И это тоже привычно, ощущается как что-то само собой разумеющее. Сладкий пар приникает в легкие, перекатываясь во рту вкусом какого-то фрукта, и Антон медленно выдыхает, стараясь не создавать возле себя облако. Жить становится как-то поприятнее.       — О, Шастун, — окликает его кто-то. Антон отвлекается от своего медитативного действа и поворачивает голову в сторону зовущего. К нему подходит Слава, скорее всего все еще староста, ведь в этой группе совершенно все равно, кто им будет, главное, чтобы был, а этот парень кажется даже получает кайф от своей социальной роли в пределах этой группы. Шастун заторможено кивает ему в знак приветствия и этим жестом показывает, что слушает: знает, что просто так тут не обращаются, только если что-то нужно. И оказывается прав, ведь парень продолжает: — Антонина Сергеевна просила тебя зайти к ней после пары.       — Знаю, весь мозг выела вчера, — кивает Антон. Вторая причина, по которой ему не хочется здесь учиться — их куратор. Антонина Сергеевна — женщина средних лет, у которой ни котенка, ни ребенка, а потому она тщательно бдит за доверенной ей группой, словно курица-наседка со своими цыплятами. И может это звучит умилительно, но на деле заебывает пиздец. Она ведет у них Охрану природы и заповедное дело и как преподаватель в своей дисциплине хороша, знает много и задания дает действительно интересные, вот только все очерняет факт того, что эта женщина является их куратором. С предвзятым отношением к разным студентам их группы, Антонина Сергеевна ведет себя как очень упрямая, несговорчивая мать. Отдельная история, когда она прикапывается к их внешнему виду или неспособности отсидеть все 4-5 пар с больной головой. «Я в шоке, как можно быть такими неспособными в свои годы, когда все уже совершеннолетние и сознательные люди!» — первое сообщение в их общем чате, а все потому что кто-то в первый же день уронил ее дурацкий горшок с какой-то непонятной копной зеленых листьев и стеблей и не додумался об этом сказать сразу. В общем, отношения у них не заладились с первого курса и что-то изменить никто уже не в силах, а потому терпят и стараются лишний раз не косячить. Их отношения с Антоном стоят отдельной главы во всей эпопее этой истории, ведь он — неродивый студент, который пропустил последние 3 месяца 2 курса. И теперь поплатиться за это своими нервными клетками.       Пара тянется очень медленно, но в конце концов заканчивается. Преподаватель залетает лишь на последние пару минут и извиняется за свое отсутствие, словно кого-то это действительно задело. Он что-то говорит о планах на грядущий учебный год, об экзамене и форме сдачи, а после отпускает студентов плыть дальше к новым знаниям, поздравляя с начавшимся учебным годом — опять же, будто кто-то действительно предавал этому такое же значение, как и он сам. Группа медленно разбредается из аудитории, лишь зеваки, не желающие толпиться у входа, остаются чуть дольше у своих мест, чтобы дождаться, когда все разойдутся кто-куда. Антон выходит почти последний, вздыхает как-то устало — словно отсидел не одну пару, а 10 — и направляется прямиком к кабинету куратора, чтобы наконец-то выслушать триаду о его профнепригодности как эколога, потому что ну какой хороший толковый специалист так наплевательски относится к учебе. Готовясь к моральному изнасилованию, Шатун бредет по коридорам сквозь толпы таких же «специалистов» как и он, окруженный тошнотворными зелеными стенами и непонятным гомоном.       Но диалог с Антониной Сергеевной проходит менее тривиально, нежели он придумал в своей голове. Она почти — почти — не отчитывает его, лишь недовольно поджимает и так тонкие губы на его нелепые оправдания и обещания посещать все пары, сдавать все во время. Конечно, она ему не верит. Антон и сам себе не верит, все это кажется льется просто так, чтобы заполнить терзающую тишину, прерываемую недовольными вздохами. Они вместе идут до заведующего учебной частью, вместе внимательно слушают сколько всего предстоит сдать Шастуну, чтобы не встретить ту самую мельтешащую на горизонте «юность в сапогах». Парень получает на руки этот самый внушительный распечатанный список, даты пересдач и прощается с заведующей и куратором. Выходя из кабинета, он складывает бумаги пополам и запихивает в рюкзак, даже не удосужившись еще раз их перечитать. Слышал уже, да и сам примерно прикидывал, глядя в учебный план еще в августе, когда решено было все-таки доучиться. Рюкзак полупустой, но тяжесть долгов неприятным грузом жмет на плечи и Шастуну хочется его сбросить, сбежать, уйти. Знает, что не может, пообещал все-таки, даже не куратору и бабушке, а сам себе пообещал, что возьмется за ум, доучится, все сдаст и не будет больше слышать эти возмущенные вздохи. А потому тянет свою ношу дальше по коридорам, по лестницам вниз, к следующей аудитории, ко второй паре, которая должна вот-вот начаться.       И все по новой: одногруппники, места, Димка, поздравления, планы, экзамены, повтор пройденного в том году — Антон половину не улавливает, потому что почти не был на этой паре, но сориентироваться помогает сосед, любезно позволивший сфотографировать конспекты, которые Шастун и так почти не ведет. Все тянется долго, скрипуче, будто плохо смазанная дверь, и вязко, как мед. Вот только сладости никакой, скорее деготь, в который угодил по собственной ошибке и теперь не выберется без помощи, без чьей-то протянутой руки или хотя бы палки. А просить палку не у кого, все сами поголовно в своем особом, личном, дегте, барахтаются, хватаются за последние остатки сил или за окружающих, едва способные вылезти. Кто-то больше, кто-то меньше, но вязнут все и мысль об этом становится наваждением для Антона. Где искать помощи, когда помощь, кажется, нужна им всем. Пара заканчивается, а Шастун кажется загружен вовсе не экологическими проблемами в их регионе, а собственными мыслями, жужжащими, словно рой ос. И жалятся больно, и выгнать не получается — все равно, гады, найдут лазейку и исколют своим ядом, оставляя вместо себя неприятный зуд и ноющую боль. Фантомный зуд появляется навязчивым желанием почесать руки и Антон почти стоически сопротивляется, но все-таки сдается, позволяя пальцам с короткими ногтями унять это дурацкое наваждение.       К третьей паре Шастун уже конкретно заебался. У них подготовка к групповому проекту, кажется, эта дисциплина началась, когда его не было в университете, так что парень и понятия не имеет, что и куда, пока Димка не тянет его в свою группу, приговаривая что-то про то, что им как раз не хватает участников. В их группе четверо, не считая его самого: Журавль, Макс Заяц, который вместе с ним в команде КВН, Кирилл, тот самый перебеженец из группы платников, и, кажется, Арсений — Антон не уверен, что этого парня зовут именно так, он не общался прямо со всеми в группе и за время своего отсутствия и летних каникул вполне забыл имена большей части. Тот выглядит весьма отстраненно первое время, говорит несколько фраз по поводу их проекта, что-то утверждает с Максом и Димой, а после возвращается к своему ноутбуку, чтобы записать какие-то данные. Шастун, честно, его совсем не помнит, но тот весьма уверенно управляется с работой и через какое-то время без лишней застенчивости спорит с Кириллом о ходе проекта. Последний к этому странному парню прислушивается, соглашается и возвращается к своей работе. Теперь уже Антон чувствует себя неловко, совершенно не понимая, о чем они говорят, но добросовестно выполняет свою работу — строит какие-то схемы, что-то исправляет по заверению Димы — и в целом пытается хоть немного вникнуть, учитывая количество его пропусков.       — У тебя тут ошибка, — в какой-то момент Арсений — вроде как — оказывается рядом и берет в руки линейку, чтобы показать что-то. Он прикладывает ее к одной из схем и своим карандашом продлевает полосу на несколько миллиметров. Шастун несколько раз моргает, не представляя, как он заметил такую маленькую неточность со своего ракурса, а после поворачивает голову к уже выпрямившемуся парню. Высокий, может на пару сантиметров ниже его самого, с прямой осанкой и чуть вздернутым подбородком. Он смотрит поверх очков в черной оправе, улыбается учтиво-вежливо, одними уголками. Жмет плечами, будто понимая немой вопрос, а после все-таки дает более внятный ответ. — Просто и у Димы ошибка, поэтому подумал, что у тебя тоже будет. Ты же по его расчетам строишь.       — Спасибо, — растеряно тянет Антон и чешет лоб, возвращаясь взглядом к схемам. Они все возвращаются к работе и теперь расчеты проходят тщательную проверку, прежде чем попасть на схемы. К концу пары у Шастуна ноют кисти рук и хочется выйти покурить, а лучше — уйти вообще и пойти поесть. Он откладывает карандаш и линейку и потягивается на стуле, откидываясь назад, грозясь упасть, но во время ловит баланс и садится ровно. Остальные члены его группы тоже устало откладывают свою работу и молчат, отдыхая от бесконечной информации перед глазами. Потом тишину прерывает Максим, спрашивающий что-то совершенно не связанное с заданием у Димы, и оставшиеся несколько минут проходят под переговоры этих двоих о шутках, студвесне и КВН-е. Антон оглядывает остальных: Кирилл завалился на спинку стула и прикрыл глаза, явно утомленный работой за компьютером, а Арсений — да, все-таки его зовут именно так — сидел в телефоне, стянув с носа очки и положив их на закрытый ноутбук. Он чему-то хмурится, подносит экран ближе, словно не видит так — зачем очки тогда снял, не понятно, — а после отрывает взгляд от телефона и смотрит на Шастуна. Их взгляды, изучающие и интересующиеся, сталкиваются на несколько секунд, а потом парень отводит глаза на свои очки и надевает их обратно, будто пытаясь скрыться от лишнего внимания.       Об окончании пары сообщает звонок — противный и громкий, словно они опять в школе — и все поднимаются со своих мест, собирая сумки. Кто-то сидит подольше, опять же, во избежание столпотворения, а кто-то ломится вперед — все-таки пара была последняя на сегодня. Аудитория заметно пустеет, даже преподаватель со звонком стремительно ее покидает. Дима с Максимом и Кириллом уходят, Антон провожает их взглядом — они даже не прощаются, то ли увлеченные беседой, то ли не видящие в этом какого-то особого смысла. Парень поднимается со своего места, когда замечает, что у входа уже нет толпы, и направляется в сторону выхода, а там — лестниц и проходной, чтобы, наконец-то, поехать домой и завалиться в кровать. Этот день его вымотал, что даже на заранее обговоренную встречу с друзьями сил не остается — хочется просто лечь овощем и лежать, в ожидании нового дня. Почти у проходной его догоняет Арсений. Он выглядит слегка взъерошенным и немного обеспокоенным. Шастун смотрит на него чуть хмуро и интуитивно проверяет карманы — не забыл ли чего в аудитории. Но все его добро при нем, так что брови чуть усиленнее съезжаются у переносицы и он глядит на одногруппника с недоумением.       — Антон, — даже не спрашивает, полностью уверенный в том, что его зовут именно так, он хватает парня за плечо, одергивая чуть назад от турникета, чтобы переговорить. На секунду — всего жалкое мгновение — Шастуну становится стыдно, что он до последней пары не помнил, как зовут того, с кем он, как никак, отучился два года. Он кивает, мол, слушаю, и едва заметно косится на выход — а ведь почти ушел домой, надеясь полежать. — Тебе нужна… помощь с академическими долгами?       Антон тупит взгляд пару минут, руки сами инстинктивно тянутся к кольцу и он крутит его на пальце. Интересно, все так хорошо осведомлены о его задолжностях? Мысль о том, что да, скорее всего все догадываются, ведь его не было ни на учебной практике, ни на сессии, у него в голове на долго не задерживается, от чего вопрос Арсения кажется еще более постыдным и немного обидным. Он вздыхает как-то особенно тяжело, а на него все также смотрит пара — ха, две — глаз, немного отстранённо и вопрошающи, явно ожидая ответа. Хочется съязвить или отшутиться, что помощь ему не требуется, но его аналогия с дегтем, в котором они все утопают в разной степени, проведенная еще на второй паре, всплывает в голове и словно дает пощечину, такую резкую и обидную, какую стыдно получить. Желание зажмурится и приложить ладонь к щеке возникает внезапно, но Шастун давит ее почти с огромным усилием, ведь это будет выглядеть минимум странным. Молчание затянулось, Арсений стал немного нервно постукивать ногой по полу.       — Да, — голос Антону кажется не своим и не здесь, он чуть прокашливается, будто попало что-то, а после отвечает более внятно и развернуто. — Да, было бы круто.       — Хорошо. Напиши мне, с чем тебе нужна помощь, — Арсений вздыхает чуть облегченно, словно действительно желал услышать именно этот ответ, а после делает шаг чуть назад, позволяя Шастуну уйти. Он такой возможностью пользуется моментально.       — Спасибо, — парень делает шаг в сторону турникетов, все еще пораженный таким внезапным предложением. Он обязательно подумает об этом позже, когда отдохнет от первого учебного дня, непривычно нагруженного после длительного отдыха от умственной деятельности. И о дегте, и о долгах своих, и об обязательствах, которые сам взвалил на свои плечи. Антону действительно есть о чем подумать, но все это только после того, как он поспит и приведет свой рассудок в порядок.       — Еще не за что. Пока, Антон, — кидает в след одногруппник, Шастун уже стоит у турникета, ожидая, когда охранница нажмет на кнопку и пропустит его, наконец-то, на улицу.       — Да, пока, Арсений