***
Яркие вспышки зелёного света, измученные стоны магглов, пропитанный ужасом воздух вокруг — настоящий кошмар наяву. У Рона болит лодыжка, но ему удаётся подняться на ноги перед Гарри и Гермионой. — Иди на хуй, Малфой. — Выбирай выражения, Уизли, — презрительно цедит он. У Рона нет ни времени, ни желания слушать его. Ужас ледяными щупальцами сковывает всё тело, будто он попал в дьявольские силки. Хотя ублюдок прав: им нужно пошевеливаться. — Ты же не хочешь, чтобы её заметили? Напряжённый тон Малфоя режет ухо. Прислушайся, — шепчет Рону внутренний голос. — Слушай внимательнее. В бледном свете луны черты лица Малфоя кажутся ещё более резкими, а ухмылка, тронувшая губы, уже не выглядит такой горделивой, как три месяца тому назад. Она вымученная: будто кто-то в спешке натянул маску на его лицо, не потрудившись проверить, подходит ли она по размеру. Может, Малфою просто страшно. Но чего он боится? О чём он может беспокоиться, когда его отец, вероятнее всего, прочёсывает лес в облачении Пожирателя? — Не высовывай свою лохматую голову, Грейнджер. Спустя несколько часов в ушах Рона отдаются эхом, крутятся, не выходят из головы даже не эти слова Малфоя. Он никак не может забыть умоляющую нотку, что звучала в них.***
Что-то злое и колкое поднимается в душе Рона, когда Крам легко кружит Гермиону — их Гермиону — в танце. Хотя сейчас от её привычного образа не осталось и следа: волосы уложены, и даже лицо будто выглядит иначе — может потому, что Рон впервые видит его не в обрамлении кудрей. Гермиона движется с плавностью, которой он не замечал за ней раньше; нет больше ссутуленной спины, неуклюжести, перепачканных чернилами пальцев. Рону хорошо знакома ревность; она как домашнее животное, которому ты сам даёшь кличку. Он десять лет был одним из младших детей в семье, ещё четыре его знали только как лучшего друга Гарри Поттера — Рон не перепутает ревность ни с чем другим. И всё же его сердце трусливо пропускает удар перед силой этого чувства. Так не должно быть. Они с Гермионой друзья, совсем как с Гарри. Слизеринцы теряют дар речи. Первым приходит в себя Блейз, который предлагает Дафне Гринграсс руку, чтобы отвести в самый центр зала. Постепенно начинают шевелиться и остальные змеёныши. Паркинсон в своей бледно-розовой мантии хватает Малфоя за руку и тащит за собой. Хорёк двигается совсем как одно из тех маггловских изобретений, о которых рассказывал Рону отец, — ро-баты? Роботы? Малфой шагает медленно, неуклюже, как будто вот-вот споткнётся от малейшего толчка. Неужели драгоценные маменька с папенькой не научили его танцевать? Он смотрит вбок, потом на Паркинсон и снова отворачивается от неё, будто его тянет магнитом. Пэнси болтает о чём-то, поглаживает его предплечья, а он смотрит поверх её головы. Она ловит его взгляд, и Малфой невпопад кивает на её слова. Когда они делают ещё один поворот в танце, улыбка Пэнси гаснет. Она растерянно моргает и всматривается через его плечо туда, где сидит Рон. Они встречаются глазами, и на одну невозможную секунду в них мелькает что-то до боли похожее на понимание. Пэнси хмурится и снова оборачивается к Малфою, который ни на одно мгновение не отводит взгляд от Гермионы.***
Весь вечер зверь в груди Рона мечется и рвётся наружу. Как только Малфой смеет смотреть на неё? Как он смеет… после всего, что его отец со своими дружками сотворили с теми магглами? Малфой и сам ничуть не лучше: только и знает, что изрыгать яд и ненависть с каждым своим вздохом. Почему он на неё пялится? Это его новый способ бесить её? Если так, то ему же хуже, потому что Гермиона не обращает на него ровным счётом никакого внимания. И всё-таки Рон злорадствует. Та, кого Малфой сравнивает с грязью на своих ботинках, ведьма, которую он считает хуже себя, жонглирует его вниманием, как заправский фокусник, — что за злая ирония. Гермиона улыбается и смеётся весь вечер напролёт и, пожалуй, больше, чем за всё то время, что Рон с ней знаком. Не прикладывая почти никаких усилий, она приковывает к себе взгляды всех окружающих, и вовсе не из-за Крама. Они смотрят на неё, шепчутся, стоят, раскрыв рты. Отголоски её смеха сжимают грудь Рона кольцом всё плотнее и плотнее до тех пор, пока у него не начинает кружиться голова, а сам он не принимается нести такую околесицу, будто выпил порядочно огневиски.***
— Ну и ну, — раздаётся голос в то же мгновение, как захлопывается дверь в купе старост. — Я не сплю, и это Уизли собственной персоной? Его слова вызывают смех. Жар поднимается по шее Рона до самых кончиков ушей. Он стискивает зубы: — Завали, Малфой. — О нет, даже не надейся, — он вытягивается на сиденье, забросив ногу на ногу, а одну руку — на спинку кресла. В другой его руке сверкает серебром значок старосты. Малфой переводит взгляд и замечает такой же у Гермионы. — Грейнджер. Поттер потерялся где-то по пути? Или в поезде опять объявился дементор? Паркинсон снова смеётся, дотрагиваясь до его коленки. Он подмигивает ей и снова переводит взгляд на Гермиону. Неужели Малфой ждёт, что она тоже оценит его шутку? Та, к счастью, смотрит на него, едва сдерживая презрение, и отодвигается в кресле от слизеринцев. Она сконцентрирована, подробно расспрашивая об их обязанностях, расписании встреч и другой ерунде, которая нагоняет на Рона смертельную скуку уже через десять минут. К его удивлению, встреча проходит спокойно, что уже само по себе чудо. Когда Малфой лениво бросает: «А значок тебе тоже достался от брата, а, Уизли?», Гермиона останавливает Рона жестом, дотронувшись ладонью до запястья. От этого прикосновения у него бегут мурашки, а Малфой будто принимается язвить с удвоенной силой. Рон прячет улыбку и никак не реагирует. Старосты школы рассказывают, что им нужно составить расписание дежурств: разбиться на пары со старостами других факультетов. Паркинсон издаёт возмущённый возглас. Малфой хранит молчание.***
Спустя два дня после того как Гарри получает наказание от Амбридж, Гермиона пропадает в библиотеке, бормоча себе под нос что-то об экзаменах и «этой проклятой корове, которая только мешает им учиться». Прихватив яблоко и сэндвич, Рон идёт вдоль ровных рядов столов в самый дальний угол библиотеки, где тише всего, и вообще, это самое лучшее место во всей библиотеке, а может, даже и замке — по крайней мере, по словам Гермионы. Сам он в этом не знаток. Гермиона, разумеется, с головой ушла в чтение здоровенного тома, её перо летает по пергаменту резкими, размашистыми движениями, пока другой рукой она водит по строчкам в книге. Она полностью поглощена своим занятием, которое заслуживает такого пристального внимания, поэтому не замечает ничего вокруг. Рон кладёт яблоко на стол, и Гермиона подскакивает на месте от неожиданности. — Рон! — она ахает и прижимает ладони к груди. Он ухмыляется и садится рядом с ней на скамейку. — Меня чуть сердечный приступ не хватил! — Сердечный приступ? Это какая-то маггловская болезнь? Гермиона закатывает глаза, но благодарит за сэндвич, а яблоко оставляет на потом. — Это просто смешно, — закончив с едой, она переворачивает страницу книги. Рон едва может удержаться, чтобы не разгладить морщинку между её бровей. Вместо этого он сжимает ладонь в кулак. — Если Амбридж не смягчит свои правила, — с огорчённым вздохом заключает Гермиона, — нам придётся учиться Защите от Тёмных искусств самим. — Что? — Рон смотрит на неё, открыв рот от изумления. Гермиона теребит косичку, перекинутую через плечо. Она и правда имеет в виду то, что он думает?.. — Но это же… Опасно? Безумно? Восхитительно? Она выглядит совершенно несчастной, пусть прежнее упорство всё ещё заметно в выражении её лица. — Знаю, Рон. — Если нас поймают, то… — Да, Рон, я знаю. Он ошарашенно кивает. Конечно. В этом вся Гермиона, разумеется. Она бы не заговорила об этом, не обдумав всё заранее, — и очень тщательно. — Как думаешь… Нужно сказать Гарри? — Нет. Нет, по крайней мере, пока. Без подготовки тут не обойтись, — она царапает пером ещё одну пометку, мельком смотрит на часы и вдруг замирает. — О нет, дежурство. Я… — Если ты планируешь уклоняться от своих обязанностей старосты, Грейнджер… — голос Малфоя раздаётся из-за их спин, и Рон тут же выпрямляется от едкого тона. Чёрт. Как они не услышали, что он подошёл? Гермиона поднимает взгляд, широко раскрыв глаза. — Может, тебе стоит сдать свой значок прямо сейчас, чтобы сэкономить всем нам время? Она мгновенно мрачнеет, поднимаясь с места, и одним взмахом палочки собирает свои вещи. — Не неси ерунду, Малфой. В опоздании на две минуты… — На три. — …нет ничего страшного, а ты мог начать дежурство один. Знаешь, чтобы сэкономить время, — произносит Гермиона, изогнув бровь. Крепко сжимая палочку в руке и высоко подняв голову, она смотрит на Малфоя и не отводит взгляд. Она бы сровняла его с землёй, если бы захотела, в этом Рон уверен. Малфой смотрит на неё в ответ, его губы крепко сжаты. В серых глазах всё то же молчаливое удивление, что и двумя годами раньше; и видеть это так же пугающе, как и тогда, а может, даже больше, потому что теперь это изумление стало только сильнее. У Рона бегут мурашки по коже. Малфой же терпеть её не может, ведь так? Он презирает всё, кем является Гермиона, до самых кончиков её ногтей — Малфой не упускал ни одной возможности заявить об этом. Но вот он стоит перед ней, будто зачарованный, наблюдая за тем, как она заправляет волосы за ухо и без страха смотрит ему в глаза. Что-то в груди Рона отзывается: такое случалось и раньше, но сейчас сочувствие к Малфою наваливается таким грузом, что он едва может это вынести. Рон поднимается и делает шаг в сторону, берёт внушительного вида сумку Гермионы. Как она только носит её целый день? — Хочешь, я сдам учебник, Гермиона? — Рон показывает на экземпляр «Чар для Защиты и Заграждения», прерывая неловкую паузу. Она вздрагивает, а потом переводит на него озадаченный взгляд. Рону становится не по себе: что бы ни мучило Малфоя, Гермионе не легче. Коротко улыбнувшись, она тихо благодарит его: — Спасибо, Рон. В груди становится тепло, и когда Гермиона легко сжимает его ладонь, прежде чем пройти мимо Малфоя, это чувство только усиливается. Тот оборачивается на Рона, его губы трогает некое подобие ухмылки. Рон едва сдерживается, чтобы не зааплодировать тому, что Малфой наконец обратил внимание на него — невольного свидетеля его неудачи. — Минус пять очков Гриффиндору, Уизли, — выплёвывает он, и у Рона даже нет сил принять возмущённый вид. — За нарушение комендантского часа. Малфой разворачивается на каблуках и вихрем исчезает из библиотеки. Впервые с того разговора о расписании старост Рона озаряет, и его охватывает тревога. Гермиона и Малфой будут дежурить вместе постоянно. Малфой не ненавидит её. Совсем не ненавидит.***
Рону пятнадцать, когда они проникают в Отдел тайн, сражаются с десятком Пожирателей смерти и несколько раз каким-то чудом избегают гибели в процессе. Сириус мёртв, пророчество уничтожено, а сам он ещё не успел поговорить с Гарри после всего случившегося. Не сказать, что тот очень настроен на разговоры. То, что Рон застрял в Больничном крыле, едва ли помогает. Волдыри от ожогов на руках ноют, кожа заживает мучительно медленно. Джинни вздрагивает от боли, наступая на только что залатанную лодыжку. Каждый раз, когда Гермиона с едва различимым вздохом подносит руку к поломанным ребрам, Рону хочется вцепиться в шею Долохова и сжимать её до тех пор, пока тот не задохнётся. Кошмары Рона усиливаются, становятся всё реалистичнее, и когда он вскакивает среди ночи, только тихий голос Гермионы не даёт ему потеряться в боли и безысходности. Когда он сам просыпается от встревоженных стонов Гермионы, то подходит к её кровати, садится на пол и цепляется за её мизинец своим. Обычно так он и засыпает снова. Как-то раз Рон просыпается от шороха. Он открывает глаза и морщится, разминая шею. Их с Гермионой руки всё ещё переплетены, и всё как обычно, но за тяжёлой дверью Больничного крыла вдруг озаряет холл белая вспышка аппарации.***
Первый семестр шестого курса проходит в череде тренировок по квиддичу, дежурств и бесконечных собраний старост. Без последних двух пунктов Рон вполне мог бы обойтись. На удивление Гермиона решительно поддерживает его, пусть и по совершенно другим причинам. Он уже готов одолжить ей их семейную палатку, — чтобы разбить лагерь в библиотеке, — но бережёт своё лицо от пощёчин, нет уж, спасибо. Между ним и Гермионой всё сложно с того момента, как Лаванда поцеловала его на виду у всех гриффиндорцев в гостиной, а насланные заклятьем птицы чуть не выклевали ему глаза. Гермиона избегает его — избегает оставаться с ним — в одной комнате, чего бы ей это ни стоило. Даже в Большом зале она держится в стороне. Рон замечает, что теперь Малфой глазеет и на него. В этом нет ничего необычного, хотя Рон не может припомнить, чем же заслужил такое жгучее презрение во взгляде. Разве что самим фактом своего существования. Но тонкая душевная организация слизеринца — последнее, что заботит Рона, особенно когда на носу экзамен по аппарации.***
Второе полугодие мало чем отличается от первого, кроме разве того, что Пожиратели нападают на Хогвартс, Дамблдор умирает, а жизнь больше никогда не будет прежней.***
Рон не ожидал, что его восемнадцатилетие выпадет на время, когда они вместе с Гермионой и Гарри окажутся в бегах, но именно так и вышло. В свой день рождения он стоит на коленях на ледяном мраморном полу поместья и старается вырваться из крепко оплетающих его пут. Малфой бледнее обычного, со впалыми щеками и сбившейся на лбу чёлкой всё смотрит и смотрит, и смотрит, пока в его серых глазах не мелькает ужас в то мгновение, когда он узнаёт, кто стоит перед ним. Надеяться — значит погубить себя, поэтому Рон душит любой проблеск этого чувства на корню ещё задолго до того, как истошный крик Гермионы разрезает тишину.***
Война закончилась, и Рон должен радоваться или хотя бы испытывать облегчение. В действительности всё, что он ощущает, — это сокрушительная пустота где-то в области сердца; зияющая чёрная дыра, что пожирает всё на своём пути. Они с Гермионой начинают встречаться почти сразу после победы. Их отношения — вихрь из страсти, взаимной симпатии и опустошающей вины за то, что остались в живых, который длится три месяца. На середине этого срока Рон начинает сомневаться, что они действительно влюблены друг в друга.***
Они расстаются на доброй ноте. Рон целует Гермиону в лоб, и с её губ срывается тихий всхлип. Она смотрит на него с улыбкой: неизменно отважная, храбрая Гермиона. Когда она шагает в камин, исчезая в зелёном пламени, его сердце на мгновение сжимается в груди.***
Гермиона возвращается в Хогвартс, чтобы закончить учёбу, а Рон вслед за Гарри поступает на программу для авроров. Снова они встречаются только в канун Рождества. Семейные ужины всё так же невыносимы, как и раньше, и он старается уйти при первой возможности. Джинни заходит в его комнату, и почти сразу за ней заглядывают Гарри с Гермионой. — Малфой теперь староста школы? Это какая-то шутка? В груди поднимается злость, но теперь она куда слабее; Рон вполне удовлетворился, врезав Малфою по лицу, когда с того сняли все обвинения. — Не такой уж он и мерзкий, — тихо замечает Джинни, и Рон таращится на неё. Очки Гарри съезжают с носа, когда он совсем по-совиному моргает, и Джинни поправляет их на переносице. — Правда, Гермиона? Она увлечённо передвигает крохотные сияющие кристаллы, что парят под потолком. Они так и этак подпрыгивают и красуются в воздухе, принимая форму разных созвездий. На мгновение Гермиона вдруг замирает, и кристаллы исчезают по взмаху её палочки. — С ним… можно ужиться, назовём это так. Они больше не говорят об этом, сменив тему, и скоро очертания потолка тают, а голоса друзей звучат тише. Прежде чем провалиться в сон, Рон замечает, что кристаллы на потолке сложились в созвездие дракона.***
— Мы друзья, — лишь пожимает плечами Гермиона. Малфой медлит на платформе и то и дело бросает взгляды в их сторону: с подозрением смотрит на Рона и с совершеннейшим отчаянием — на Гермиону. Его несчастный вид мог бы согреть душу, если бы Рону было до него хоть какое-то дело. Его вообще мало что заботит, не говоря уже о бывших школьных врагах. Когда они поворачиваются, чтобы уйти, Гермиона оглядывается, и её брови нахмурены. Рон едва удерживает язык за зубами. Что бы ни изменилось в Гермионе, она больше не может этому сопротивляться. — Мы друзья, — смеётся она над вопросом Джинни несколько месяцев спустя. Гермиона и Малфой работают стажёрами в больнице Святого Мунго, и Джинни безжалостно дразнит подругу за то, что те стали не разлей вода. Увидеть их поодиночке — невероятное везение, потому что всё практически отсутствующее свободное время они проводят за учёбой, тестами и снова за учёбой. Они должны были бы надоесть друг другу до смерти, учитывая сколько времени торчат вместе в больнице, но всё происходит ровно наоборот. На замечание, что Малфой смотрит на неё совсем не как друг, Гермиона становится пунцовой, а Рон едва не закашливается. Что ж, из них двоих именно Джинни никогда не лезла за словом в карман. — Мы только друзья, — настаивает Гермиона, качая головой. Гермиона просто светится в бордовом платье, и Малфой наверняка свернёт себе шею, судя по тому, как он не сводит с неё глаз. Рон покатывается со смеху и толкает Гарри локтем, когда Малфой едва не сбивает с ног пожилого волшебника, торопясь пригласить Гермиону на танец. Он обхватывает её за талию и прижимает к себе; Гермиона смеётся так искренне, что Рону кажется, будто Святочный бал был только вчера, а не девять лет назад. Они кружатся в танце, совершенно поглощённые друг другом. Рон встречается взглядом с Пэнси, которая стоит в другом конце зала. Она кивает на пребывающих в иллюзии друзей и выгибает бровь. На ней потрясающего изумрудного цвета платье, и когда её губы растягиваются в ухмылке, Рон улыбается в ответ. Они друзья, друзья, просто друзья. Рон поверил бы в это, не заметь он тот же тоскующий взгляд Гермионы, которым Малфой смотрел на неё годами.***
— Прости, Рон, — дрожащими губами выговаривает Гермиона. Под её глазом расцветает огромный синяк, и она шипит от боли, чуть наклонившись на кровати. — Не так ты себе представлял свой день рождения. Слева от Рона не может удержаться от смеха Гарри. Ну и сволочь. Хотя если кто и может посочувствовать, так это именно он. Рону двадцать четыре, когда по пути в кафе Фортескью на них троих нападают последователи Тёмного лорда. Рон может себе представить, что его целитель разума будет просто вне себя от радости. Вот и поели мороженого в честь праздника. Они сидят в отделении экстренной помощи Святого Мунго в ожидании приёма. Гарри устраивается на кушетке рядом с Роном, а Гермиона сидит напротив, едва сдерживая слёзы. — Что за праздник без небольшой потасовки не на жизнь, а на смерть, Гермиона? — отшучивается Рон и тут же морщится. Ребра предательски ноют от каждого вздоха. — Всё равно, — настаивает она, шмыгая носом, — не стоило мне предлагать… Дверь распахивается, и мимо Рона проносится вихрь из светлых волос и ядовито-зелёной мантии. — Грейнджер! — Малфой в три шага преодолевает комнату, присаживается перед койкой и осторожно отводит волосы от её лица. — Что случилось? Где болит? Он замирает и бережно проводит большим пальцем по расцветающему на её скуле синяку. Гермиона судорожно вздыхает и не отводит взгляд. Рон едва может сдержать раздражённый вздох и закатывает глаза, посмотрев на Гарри. Как будто их тут вообще нет. Не то чтобы Рону требовалось такое же внимание, что Малфой оказывает Гермионе, — он нежно держит её щеку и водит палочкой по синяку — но было бы здорово, если бы кто-нибудь вылечил его поломанные рёбра и желательно поживее. — Больно ещё где-нибудь? Гермиона в ответ гладит его ладонь, которой он всё ещё придерживает её лицо, и осторожно качает головой: — Нет, Драко, я в порядке. Друзья они, чёрт бы его побрал. Гермионе точно не помешает поискать определение дружбы в словаре. — Вот бы кто-нибудь осмотрел и нас тоже, — невзначай замечает Гарри. Он придерживает левую руку: плечо наверняка вывихнуто, если не сломано. Он морщится от боли и с изумлением смотрит на открывшуюся картину. Малфой и бровью не ведёт, проверяя Гермиону ещё одним диагностическим заклинанием. Её окутывает облако бледно-зелёного света, которое тут же рассеивается. Он с облегчением выдыхает и снова поглаживает её по щеке. Гермиона склоняет голову к его ладони. Рон сглатывает. Как же ему хочется выпить, только бы унять боль и невыносимую пустоту в груди. Он не тоскует по отношениям с Гермионой, давно перестал. Они не подходили друг другу во всех смыслах, и слава Мерлину, что поняли это, пока не стало слишком поздно. И всё же иногда было тяжело: приходить в пустую квартиру, засыпать в холодной постели и в глубине души мечтать именно об этом — о близости, когда вообще не нужны слова. Кажется, Гермионе и Малфою это даётся без малейших усилий. У Рона с Гермионой всё было в точности наоборот. Какая горькая ирония. Конечно Рон рад за Гермиону — или был бы, разуй она глаза и заметь, что Малфой втрескался в неё почти с десяток лет назад. Ну и идиоты эти двое. Малфой наконец убеждается, что Гермиона не умрёт от синяка под глазом, и резко оборачивается к Рону и Гарри. Его глаза сверкают. — Что с вами стряслось? Пожав плечами, троица лишь показывает друг на друга пальцами.***
Спустя двадцать минут Рон заглядывает в кабинет экстренной помощи, чтобы забрать забытые часы, но тут же пулей вылетает оттуда, прикрыв глаза рукой. — В следующий раз закрывайте дверь! — с содроганием вопит Рон. Как там правильно вызвать очищающее заклинание? Ему нужно начисто отмыть мозг от картинки, что засела в голове: Малфой и Гермиона проявляют друг к другу крайнюю степень недружелюбия. Может, они вернутся обратно во времена тотального отрицания и душевных терзаний? Он на такое не подписывался. — С днём рождения, Уизли! — выкрикивает в ответ подлец, прежде чем дверь закрывается от наложенных на неё защитных чар. Рон делает ровно то, что сделал бы любой разумный волшебник на его месте: показывает двери средний палец, а потом для верности накладывает заглушающие чары. Всё-таки он их друг.