на грани лезвия

Существовать отдельно просто невозможно. Каждый новый день кажется пыткой, бесконечной, до ломоты в костях – настолько тяжело принимать реальность, в которой он остался совсем один. Руслан с трудом открывает глаза, просыпаясь от назойливого рингтона: - заебали, блять.. – протяжно шепчет парень и смотрит на экран, - ага, пошли нахуй, так я и взял трубку. В полутьме даже не понятно, сколько он проспал, но тело, что ощущается в два раза тяжелее, говорит о том, что прошло не меньше полусуток. Вставать совсем не хотелось, но назойливая мысль о холодном пиве в холодильнике мотивировала больше, чем что-либо другое. Под ногами что-то шуршит и ломается, но в сумерках чёрт разберёт, что там валяется рядом с кроватью. Да и в целом, весь этот хаос, самая настоящая помойка, в которую превратилась спальня Тушенцова за несколько дней, была лишь отражением его состояния. На тумбочке красовалась куча кровавых бинтов, салфеток, упаковок от пластырей. Рядом пара пустых блистеров из под транквилизаторов, а на компьютерном стуле беспорядочно лежали грязные вещи. У дверного косяка Руслан спотыкается об пустые пакеты с доставок, устало матерится вслух и продолжает тяжёлый путь до кухни. Кухню озаряет прохладный свет подсветки под гарнитуром, но проскакивает мысль, что лучше было бы этого всего не видеть. Холодильник с тихим скрипом открывается, обнажая абсолютно пустые полки, на которых единично стоят пара бутылок пива и непонятно откуда взявшийся хлеб. - ну, вот и завтрак, или ужин, что там, - Руслан достает прохладную, спасительную бутылку, упаковку хлеба и тяжело, с шумом, садится за стол. Хлеб, оказывается, даже свежий, а первый глоток алкоголя слегка будоражит. Глоток за глотком, по телу расплывается приятное ощущение слабости, сердце бьётся быстрее, на лице появляется кривая, но очень грустная улыбка. В телефоне, кажется, миллион уведомлений. Сообщения, пропущенные звонки, упоминания в инстаграме, новые комментарии под последним видео на ютубе. Открывать и разгребать это всё не было желания, к тому же, он был мёртв – по-настоящему и виртуально. Тишина вокруг кажется вязкой, будто вот-вот задушит, ощущается всем телом и лишней тяжестью, поэтому принимается решение её чем-то заполнить. Желательно не всхлипами, чередующимися с истеричным смехом. Колонка, что совсем покрылась пылью в углу помещения, приветливо мигает разными цветами и ждёт продолжения своего существования на пару с грустными мотивами. Становится на несколько секунд невыносимо громко от песни, но со временем уши привыкают, а мысли погружаются в текст и мелодию. «Не хочу созерцать и разглядывать их взапой, Зная цикл жизни их всех, всё распроебать и в запой, но Если б у меня судьба повернула бы так, Чтобы я мог вдруг увидеть всё красочным…» Тушенцов искренне наслаждается в данный момент, ему очень полюбилась именно эта песня с последнего релиза Ильи. Лирически, душевно, до слёз и так искренне – как раз то, в чём нуждался парень последние дни. И, конечно же, всё это оправдано, на это очень веская причина, настолько, что останавливается жалобным скулежом в горле. Руслан в очередной раз наталкивается на эти мысли, снова, уже сотый раз за несколько часов бодрствования. Данила Кашин – вот кто виновник этой необъятной пустоты в груди, тьмы в квартире и в самой голове, усилившихся тиков, чуть ли не до приступов. Тушенцова несправедливо, абсолютно бесчеловечно бросили, оставили одного, предали, отвергли и куча других синонимов. Это, ожидаемо, привело к эпизоду, к срыву и, следом, к импульсивным порезам, злоупотреблению препаратами, алкоголем и затворничеству. Руслан не знает, да и, честно, не хочет, сколько прошло дней в таком состоянии. Они кажутся ему единым целым, одним бесконечным днём, который повторяется снова и снова, выбивая землю из-под ног окончательно. «Ох ты, моя снежинка, извольте повременить, когда Эти ветра отступят, ты неприступна станешь, А после, вернувшись, скажешь: «Это не мороз, это такая жизнь Это проверка нас, ты давай держись» Холод пробирает до дрожи, потому что Тушенцов вышел покурить в чем был – шортах, футболке, без носок, лишь бы быстрее затянуться сигаретой. Дым мешался с паром изо рта, на улице определенно был минус, но, несмотря на тремор, бьющий тело, заходить обратно не хотелось. Вдалеке красиво плыли огни машин, на асфальт легко падали снежинки, практически сразу тая от тепла земли. Где-то там, наверное, сидит Даня в своем белом эскалейде, точно на пару с кем-то новым, более приветливым, добрым и ласковым. Не таким, как Руслан. Он сжимается изо всех сил, заходясь в очередном приступе слёз, что бесконтрольно текут из глаз. Ему казалось, что они давно закончились и плакать уже нечем, но, оказывается, на них ещё есть физические силы. Он больно кусает себя за руку, в надежде остановить душевную боль физической, но это лишь заставляет свежие порезы сочиться кровью, капая на кафель. Боль кажется невыносимой, невозможной, её слишком много на одного человека. Руку сильно сводит в приступе, боль в челюсти стала тупой, тело измотано всеми этими событиями. Тики становятся настолько частыми и неконтролируемыми, что даже вернулись громкие голосовые, поэтому тишину иногда разрезают выкрики слов. «Блять, если это когда-нибудь закончится, я во всё святое поверю» - на границе сознания думает Руслан, снова заходясь в тике. Тело безжизненно лежит на кровати, сил совсем не осталось, но парень не спит. Глаза то и дело моргают, вглядываясь в темноту потолка, а мысли путаются, создают хаотичный и бесформенный поток, начинающийся с «мне нужно найти силы встать и вскрыться», и заканчивающийся на «Даня, как же я скучаю, сука». Сердце больно щемит, в груди что-то ломается, будто там осталось чему разбиваться. Реальность медленно заканчивается, перетекая в беспокойный сон. «-Руслан, иди сюда, ну ты чего там застрял, - кричат из соседней комнаты, так тепло и радостно. На диване развалился Данила, лучезарно улыбаясь недовольному лицу в проёме. Между прочим, Тушенцов старается не для себя, а для этого придурка, которому невтерпеж. Парень показывает другу средний палец, снова удаляясь в прихожую. Там он старательно обвязывает коробку с подарком атласной лентой, которую нашёл у себя дома, потому что захотел, чтобы было красиво. Руслан в принципе любит «красиво», чтобы всегда и везде всё было так, как видит и хочет он, и неважно, что это – какая-то повседневная мелочь или творчество. - да всё, иду, заебал орать, - Руслан воодушевленно входит обратно в зал, преподнося подарок, - держи, это тебе. Кашин удивленно хлопает глазками, переводя взгляд то на друга, то на коробку, не понимая, что с ней делать (очевидно, открывать). Через пару секунд его руки касаются бантика, нетерпеливо развязывают его, открывают коробку и, увидев содержимое, Даня будто пугается и отстраняется. - ты долбоёб? Зачем? – Данила в недоумении чешет затылок, - это же микрофон, о котором я тебе нылся весь месяц… - знаю, поэтому и подарил. Мне не жалко, - Руслан криво улыбается, доставая из коробки чехол с микрофоном, иначе Кашин этого так и не сделает, - так сказать, чтоб творчество было качественнее, а душе приятнее. А еще хуй стоял и деньги были, - он заливисто смеется, вручая чехол.» Счастье заканчивается резко и оглушительно, потому что глаза видят перед собой не знакомую квартиру, а свою личную. Из-за штор, на удивление, мягко проливается свет на пол, значит, ещё не поздний вечер. В этот раз слёз и правда нет, видимо, всё таки они закончились вчера. Тело ноет, все порезы чешутся, а некоторые болезненно рвутся после переворота на другой бок, но это не так важно. Руслан берёт телефон, надеясь увидеть заветное сообщение, но там тишина, будто, наконец, весь мир забыл о нём и он может бесследно исчезнуть. Справляясь со слабостью, он решает заказать себе поесть, что-то более существенное, чем пустой хлеб. Пока курьер едет, голову посещает единственная здравая мысль за последние несколько дней – промыть все порезы, отмыть кровь и умыться. Звонок в дверь заставляет вздрогнуть от неожиданности, вот и еда. Руслан надеется по-быстрому забрать заказ без слов и поскорее спрятаться на кухне. Тело совсем не слушается, оно настолько обессилило от недостатка питания, что голова кружится от каждого нового шага, но после мир вокруг приходит в норму. Еда тёплая, вкусно пахнет, радует глаз и тело. Тушенцов жадно хлебает суп, желая перейти следом к картошке с мясом. Настолько голодным он не был, кажется, никогда, даже в студенческие годы. После еды приятно разморило, захотелось прилечь поспать, да и за окном успело заметно потемнеть, но у мозга были совсем другие планы. Маниакальная идея, столь острая и холодная, впилась в разум без какой-либо надежды на долгожданное спокойствие. Захотелось сорваться с места, приехать к Дане, из-под земли его достать, но приехать и высказать всё в лицо. Желательно, ещё и набить его, чтоб неповадно было вот так внезапно исчезать, бросать, и даже не напоминать о себе. Кажется, сейчас телом и разумом обладал праведный гнев, а не его хозяин. Во всём этом хаосе не совсем понятно, где заканчивается воображение и начинается реальность. Руслан слышит, как кто-то ходит по квартире, скребется в дверь, видит силуэты в темноте и пытается разглядеть их, заходясь в тике. Он царапает кожу до красных следов, пытаясь хоть на секунду ощутить себя живым, вычленить себя из всего вокруг, настолько громкого и острого, что царапает грудную клетку изнутри. На пару секунд становится легче, потому что всё затихает, слышно только загнанное сердце и поверхностное дыхание. Тушенцов лезет в тумбочку, надеясь, что не выжрал в неадеквате все транквилизаторы и осталась хотя бы пара таблеток. - алё, привет, есть, где потусить сегодня? – голос парня звучит совсем жалко, напугано и озлобленно одновременно, - ага, понял, я приеду тогда, давай, - он кладёт трубку и плетётся на кухню, чтобы запить таблетки водой, которые к счастью остались. Есть время на то, чтобы привести себя в человеческий вид, надеть относительно чистую одежду и сесть в такси до того, как он передумает, и препараты начнут действовать. Всё, что происходит дальше, кажется совсем чужим, искажённым и ненастоящим. Руслан не помнит, как заставил себя переодеться, сел в такси и приехал на эту квартиру. Лица вокруг знакомые, но ощущения близости совсем нет. Он понимает, почему он здесь и зачем – чтобы не сойти с ума окончательно. Людей не сказать, что много, но достаточно, чтобы держаться ближе к стене, сидеть в углу, прятаться на кухне или балконе, надеясь, что никто не доебётся с ненужными вопросами и разговорами, иначе Тушенцов реально набьёт кому-то лицо. От злости натурально потряхивает, но ощущается это совсем притуплено, потому что таблетки сделали своё дело вовремя. Алкоголь сегодня под запретом, мешать психотропные с ним совсем край, поэтому в руке устроилась баночка энергетика, чтобы хоть немного растормошить парня, совсем расслабленного. Играет танцевальная музыка, довольно громко, даже басы чувствуются телом и сердцем. Становится неожиданно весело, будто Руслан съел мдма и он окрасил мир вокруг самыми яркими цветами. Заиграл его трек, на что он рвано и торопливо влетел в центр комнаты, зачитывая текст и раскачиваясь в такт: - не танцуй без меня, круче, чем мдма. Ты уже моя, - подпевает Тушенцов, искренне улыбаясь, размахивая руками, ловит одобрительные кивки и подпевание. Под конец его «выступления» кто-то, силой хватая за локоть, утаскивает в коридор, а затем и на кухню, где совсем никого нет. Было и без того сложно фокусироваться на предметах вокруг, а тут еще и из полутьмы неона увели в помещение с общим светом. Требуется пара секунд, чтобы разглядеть чужое лицо и как-то стыдливо спрятать глаза в пол, потому что смотрят обеспокоенно и с небольшим осуждением. - Руслан, блять, какого хуя я нахожу тебя здесь? Ты когда трубки брать начнёшь? – Тушенцова слегка потряхивают за плечи, заглядывая в глаза, то ли в поисках расширенных зрачков, то ли чего ещё. В ответ молчат, иногда дёргаясь, так и не зная, что отвечать. Эйфория закончилась так же резко, как и началась. - я не знаю, что тебе ответить, честно, - произносят полушёпотом, скидывая со своих плеч руки Макса, - я пойду покурить. Тело совсем перестаёт слушаться, поэтому парень зацепляет собой и угол стола, и подоконника, и сам дверной косяк, шикая на всё вокруг. Руки трясутся, не позволяя даже поджечь сигарету, что выводит из себя ещё больше и несчастная зажигалка вылетает в открытое окно. «Жаль, что не я выпал, блять» - Руслан прячет лицо в ладонях, делая глубокий вдох, чтобы успокоиться. Но этот снежный ком не остановить, подступающая истерика не блокируется даже транквилизаторами, хотя по идее они ещё должны действовать. На балкон заходят почти следом, внимательно наблюдая за этой сценой абсолютной беспомощности. За стеклом двери слышно отрывки песен, смех и голоса, но сейчас Руслан один на один с другом, понятия не имея как объяснить всё произошедшее. Ему протягивают другую зажигалку, надеясь, что она хоть немного спасёт положение. Уставшее лицо освещает огонь, а после тлеющая сигарета. Горло приятно обдаёт горечью никотина, но руки по-прежнему пробивает тремор. - Руслан, - тихо и аккуратно начал Макарцев, - скажи, что ты в порядке, пожалуйста. - я не могу этого сказать, извини, - Тушенцов затихает, затягивается, ухмыляется каким-то своим неадекватным мыслям и продолжает, - мне не нужна жалость, Максим. В воздухе повисла напряжённая пауза, которую никто не решался прервать. Максим не хотел провоцировать срыв, Руслан изо всех сил старался не сойти на крик и слёзы, медленно докуривая сигарету. Рука потянулась за второй в пачку, но её нагло отобрали, пряча в свой карман. Тушенцов поднимает злой взгляд, будто пытаясь убить им собеседника, больно хватает за запястье и забирает своё. Пытается как можно быстрее уйти обратно в помещение, но собственный вес совсем не ощущается, из-за чего его крепко хватают и прижимают к себе. Отсюда начинается пиздец. - сука, отъебись, нихуя мне от вас всех не нужно. Отпусти меня, блять, - Руслан агрессивно вырывается, толкается, но его держат мёртвой хваткой, изо всех сил, - да сука… Как вы не поймёте, блять, - он заходится слезами, утыкаясь лбом в чужое плечо, что заставляет Максима ослабить хватку, а Тушенцова нагло этим воспользоваться, окончательно высвобождаясь из необходимых объятий. Практически ничего не видно из-за слёз, застилающих глаза, но нужно максимально быстро собрать свои вещи и бежать с квартиры, пока не остановили. В куче чужих курток Руслан находит свою, обувается в вансы и вылетает из квартиры, громко хлопая дверью. На адреналине он почти ничего не слышит из того, что происходит позади, но оно и к лучшему. Ждать лифт долго, поэтому парень спускается по лестнице, перепрыгивая ступеньки, на ходу натягивая куртку. Бежать, бежать и не оглядываться, не останавливаться ни на секунду – единственное, что кричит разум и покорно выполняется телом. Лёгкие болят от морозного воздуха, ветер бьёт по лицу, ноги устали от бега, Руслан осознаёт себя в незнакомом квартале и, тревожно оборачиваясь, наконец, останавливается. Дышать очень больно, кажется, будто каждый вдох протыкает лёгкие острыми ледяными шипами, впиваясь до кровавых подтёков. Он садится на скамейку у подъезда, пытается дышать медленнее, успокоить сердце и параллельно сбрасывает звонки от Максима. Руки трясутся не только от холода, но и от адреналина, который шумит даже в ушах. Тушенцов не может понять – ему плакать навзрыд, кричать, злиться или пытаться остановить фуру из шквала эмоций, которая едет всё быстрее, норовя сбить его совсем. Телефон пару раз с грохотом падает на асфальт, потому что руки вовсе отказываются его держать, периодически тело заходится сильным тиком, который кажется бесконечным, но такси, в конечном итоге, заказано. Вопрос только в том, куда оно заказано, но это кажется настолько неважным, лишь бы поскорее уехать и это всё закончилось. В такси становится легче, потому что тепло. Город плывёт за окном, экран блокировки показывает два часа ночи, впереди ещё несколько часов тьмы. Машина останавливается, Руслан с трудом выходит из неё и обнаруживает себя немного не дома. Ну как сказать, немного, прямо совсем не дома и даже не близко – на другом конце Питера, около до боли знакомого дома Данилы. Пиздец продолжается, ведь это провоцирует на бездумные, маниакальные, совсем чужие действия – Тушенцов подбегает к подъезду, по памяти набирает нужную квартиру и ждёт, очень долго ждёт. Он изо всех сил пытается отогнать мысли о том, что Кашин может быть не дома, а если и дома, то спит, а если не один спит, то там Руслан этих двоих и придушит к чертям. Тяжёлая дверь отворяется, Тушенцов залетает в лифт и смотрит на себя в зеркало, потому что больше толком и некуда. Он в момент осознает, насколько болезненно выглядит, но на эти мысли мотает головой, разворачиваясь к дверям. Из подъезда доносится грохот, Руслан чуть ли не сносит все двери на своём пути, пытаясь быть быстрее самого себя, пока не передумал. Да уже и передумывать поздно, осталась пара шагов до неизбежного конца. К счастью, или сожалению, не до выхода на общий балкон на последнем этаже, а до родной-чужой квартиры, в которой непонятно ждут или нет. Парень рывком открывает знакомую дверь и вваливается в помещение, чуть ли не падая, запнувшись об порожек. Его ловят родные руки, придерживая за локти. Данила оглядывает Руслана бегло, пытаясь понять, почему он вообще здесь и в каком состоянии. - Дань, Даня, прошу, прости меня, - Тушенцов дышит шумно, хватая воздух, будто он закончился несколько вдохов назад, - я такой дурак, Дань, - тело заходится крупной дрожью, по лицу стекают горячие слезы, а мысли резко закончились. Не происходит ничего. Речь не продолжена, а два парня стоят друг напротив друга, пытаясь понять, что нужно делать дальше. Кашин начинает раздевать Руслана, снимает с него куртку, не успевает нагнуться к кедам, как на него тут же накидываются, чуть ли не сбивая с ног. Объятия крепкие, до белых костяшек на татуированных кистях, он всем телом чувствует чужую дрожь и вслушивается в тихие, редкие всхлипы. Данила обнимает в ответ, нежно поглаживает по голове, явно давая понять, что он здесь и никуда не денется. - Дань, прости, что я припёрся посреди ночи. Ты мне нужен, очень, - речь Тушенцова сбивчивая, половина слов почти не проговариваются. По нему видно насколько он нуждался в Даниле. - тише, всё хорошо, - шепчут на ухо в ответ, крепче прижимая к себе, - давай ты успокоишься и всё расскажешь. Но слова «успокоиться» не существует прямо сейчас. Руслан отстраняется, впиваясь в губы напротив, жадно и бесцеремонно целует, сразу с языком, кусаясь и крепко хватая за плечи. На этот поцелуй отвечают охотно, опуская руки на талию, прижимая родное тело ближе к себе. Данила, по инерции, пятится к стене, в которую его вжимают с небольшим усилием. Поцелуй влажный, с привкусом крови и слёз, долгий и говорящий больше, чем слова. Это обоюдные извинения без слов, через блуждающие по телу руки, сбитое дыхание, абсолютно искренний контакт телом. В перерывах между очередным поцелуем, но уже в щеки, шею и уши, Тушенцов больно дёргается, что не остаётся без внимания, но вопрос откладывается на потом. Они перебираются в спальню, где Руслан без размышлений принимает любимую позу, устраиваясь на бёдрах Данилы, крепко прижимая к себе из страха, что всё это сон и любимый ускользнёт прямо из рук, словно дымка. Кашин под таким напором и, очевидно, неадекватным состоянием, буквально плавится, позволяя всему просто происходить без лишних мыслей о правильности. Его торопливо расцеловывают, вжимаясь всем весом, на что Даня заползает под лонгслив, поглаживая чужое тело. Поцелуи становятся спокойнее, более медленными и чувственными, не такими рваными и жадными. Кашин со всей заботой и теплом придерживает за талию, пока его начинают раздевать. Руслан припадает к открывшейся ему коже, расцеловывая крепкие плечи, трётся носом, снова целует, а затем принимается вылизывать шею. Он неосознанно оставляет следы, кусая и присасываясь к коже, зализывает эти места после, и отстраняется для главного вопроса: - Дань, ты точно не против? – он конечно не в себе сейчас, но не настолько, чтобы принуждать к сексу. - да, Русь, всё в порядке. А ты сам-то этого хочешь? Словесного ответа не следует, лишь объятия и кивок. На этом моменте Данила позволяет себе действовать, поэтому принимается стягивать одежду с парня. Его взору предстаёт тело в увечьях – синяках, порезах, единичных пластырях. Хочется легонько коснуться, погладить, поцеловать, поэтому Кашин берёт руку Руслана в свою, аккуратно касаясь губами всех мест, до которых дотягивается, и медленно движется к чужой шее. Поза меняется, Тушенцова кладут под себя, нависая сверху. Взгляд глаза в глаза, молчаливый разговор тет-а-тет, кажется, будто весь мир замер. Кашин выцеловывает шею, спускаясь всё ниже, оставляя мокрые дорожки на теле. Горячо выдыхает на кожу, сминая чужие бёдра в руках. Руслан окунается с головой в эту мутную ледяную воду, что пробивает легкой дрожью, тело ожидаемо остро реагирует на манипуляции со стороны. Органы чувств настолько на пределе, что каждое движение и звук ощущаются в разы сильнее, чем есть на самом деле. Он сдавленно стонет, стесняясь своей реакции, параллельно извиваясь под прикосновениями. Даня вылизывает тазобедренные кости, прекрасно зная слабые места друга. Легко прикусывает кожу, ухмыляясь на каждый дрожащий тихий стон. Становится жарко, хочется поскорее избавить друг друга от оставшейся одежды, поэтому он бережно стягивает джинсы с Тушенцова, принимаясь после за свои домашние трико. Картинка перед глазами грустная и сексуальная одновременно и это заводит ещё сильнее. Кашин упорно продолжает своё дело, снимая с раскрасневшегося Руслана трусы, целует внутреннюю сторону бедра, раздвигая чужие ноги в стороны. На это сверху доносятся смазанные слова, глубокие вздохи, татуированные пальцы хватают за рыжие волосы, массируя макушку. - Дань, Данечка… просто трахни меня уже, умоляю, - слова звучат рвано, чередуются с одышкой, а последнее слово продолжается стоном. Члена Тушенцова нежно касаются, размазывая предэякулят подушечками пальцев. Несколько раз медленно проводят от основания до головки, ненадолго останавливаясь, затем снова продолжая ритмичные движения. Кашину и саму не терпится войти, но стоит вспомнить, где в последний раз он видел смазку. В голове всплывает визуальное местонахождение, поэтому парень отстраняется от Руслана и готовится сходить в студию, но его боязливо хватают за запястье. - не бойся, я за смазкой. Не на сухую же тебя ебать, Русь, - после этих слов хватку ослабляют и отпускают в соседнюю комнату. Мягкие пальцы уже ловко проникают внутрь, выбивая ноющие стоны из Тушенцова. Он просит, умоляет, телом и голосом. Смотрит внимательно, не отрывая взгляд от настолько красивого лица Данилы, который прямо сейчас подготавливает парня, сконцентрировавшись на этом полностью. Он приложился головой к чужой коленке, одной рукой придерживает за бедро, иногда невесомо целуя ляжку. Наконец, пальцы покидают анальное отверстие, следом пристраивается налитый кровью член Кашина. Почти без труда он входит в Руслана, на что тот стонет, сжимая в руках простынь. В нём активно двигаются, придерживая за поясницу, совершенно не стесняясь и не осторожничая. Голубые глаза в свете из коридора кажутся самыми драгоценными бриллиантами, что жадно ловят каждое чужое движение, каждый вздох, вслушиваясь в сладкие стоны. Руслан совсем потерял себя в изобилии ощущений и эмоций, но ему так хорошо, будто всё это время разум и тело нуждались именно в сексе с Кашиным. Они меняют положение, теперь Тушенцов седлает друга, с показным наслаждением прыгая на члене. «Я не знаю, как в момент сменил себя на тебя Я не знаю, как в момент сменил себя на тебе» Он на время замедляет темп, припадая к чужой груди, просит поцелуй, утыкаясь в лоб. Его целуют, жадно, мокро, сжимая руки на бёдрах. Реальность ограничена настолько, что сейчас существуют только эти двое, на предельных ощущениях тепла друг друга. Всё кажется каким-то бредом под препаратами, ненастоящим, горячим и липким. На границе сознания слышатся хриплые стоны Данилы, ощущаются крепкие руки на заднице, помогающие совершать поступательные движения. Руслан снова оказывается снизу, но в коленно-локтевой, умоляя поскорее вернуть бешеный темп. Данила входит резко, по-хозяйски устраивается сзади, постепенно наращивая скорость, создавая шлепки тела о тело. Тушенцов утыкается лицом в подушку, второй рукой надрачивая себе. Ему кажется, ещё немного, и искры из глаз полетят от удовольствия. Крепкая рука оставляет красный след на ягодице, на что вырывается высокий стон, а коленки подрагивают. - споёшь мне фальцетом в студии? Не думал, что ты так умеешь, - после этих слов Кашин снова ударяет, но по ляжке, выбивая полный наслаждения стон. Он чувствует, что они оба на пределе и стоит добавить немного грубости, чтобы она стала вишенкой на торте. Он втрахивает Руслана в кровать, ничуть не жалея чужое тело. До белых пятен сжимает бёдра, иногда с усилием шлепает, ни на секунду не останавливаясь. Тушенцов уже совсем потерял границу между сознанием и реальностью, его ноги предательски дрожат от наслаждения, а стоны и рваные вдохи чередуются друг с другом. Еще пара движений рукой и он кончит. Данила не отстаёт, из последних сил двигается в теле и, наконец, слышит ломающийся стон. Под ним дрожат, шумно хватая воздух, испачкав постельное белье и кисть в сперме. Следом кончает и Кашин, на несколько секунд оставаясь внутри. Они лежат в обнимку, медленно дышат в унисон и молчат. Руслан начинает осознавать произошедшее, машинально сжимаясь всем телом, путаясь в мыслях, которые обрушились на него будто лавина. События этого дня кажутся чужими, словно происходили не с ним, но мягкие руки на талии убеждают в их подлинности. На него смотрят с жалостью, не зная как начать диалог. - мне поставили биполярку, - прекращает тишину Кашин. - что? - я у психиатра был. Всё, на колесах теперь буду, с тобой на пару. Снова оглушающая тишина. Как воспринимать эту информацию? Как на неё реагировать, что говорить? Тушенцов поворачивается всем телом к Даниле, гладит его по лицу, легко целует в щеку, прикрыв глаза. Он думал, что кульминация была одновременно с тем, как они кончили, а оказывается развязка здесь, на этом моменте. Хочется обхватить друга руками и ногами, спрятать от всего мира в объятиях, уберечь. Только вот, уберегать нужно от самого себя. - мне жаль, - немногословно, но кратко и вмещая в себя все чувства. Руслан утыкается в плечо, пытаясь спрятаться то ли от самого себя, то ли от последствий. Его устало поглаживают по спине, оставляя разговор на утро, когда оба будут включены в диалог. Тушенцов просыпается голый, накрытый простыней. Они так и заснули, не сходив в душ, не поменяв постельное бельё - олицетворение грязи и бессилия всех этих дней. Рядом пусто, сначала это кажется привычным, но потом приходит осознание, где именно он находится. Требуется время, чтобы вспомнить, что было вчера и какого чёрта он здесь делает. Дверь тихо распахивается, в спальню входит Данила, стараясь не шуметь. - доброе утро, - голос сипит после вчерашних событий, начиная от пробежки по морозу до надломленных стонов под другом. - а, ты не спишь. Доброе, - Даня выглядит помятым, расстроенным и раздраженным. От осознания, что нужно объясняться, а вообще-то требовать и чужих объяснений, Руслан закрывает ладонью глаза. На него смотрят выжидающе, то ли побуждая встать и одеться, то ли начать рассказ: обо всех этих порезах, синяках, своём внезапном визите в истерике и таком же маниакальном сексе. Тушенцов сидит в одном лонгсливе и трусах на кухне, ожидая кружку чая. Оба морально готовятся к длинному разговору. - ты слишком громко думаешь, - Руслан подаёт голос. - чего? - я слышу, как ты думаешь. Даня растерянно пожимает плечами, оборачиваясь обратно к чайнику, который закипает. Он ставит на стол две кружки, одну с кофе для себя, садится напротив и тяжело вздыхает. С чего начинать – непонятно никому. Руслану нужно рассказать про причину эпизода, хотя она сидит прямо перед ним, а Кашину про свою пропажу, которую восприняли как предательство. На самом деле, все эти дни он сидел дома, закрывшись ото всех, в попытке принять или хотя бы осознать вердикт врача. Данила не хотел жалости к себе, лишнего внимания и чтобы вообще хоть кто-то знал о состоянии. - я был у психиатра во вторник, пришёл потому что понял, что если не обращусь, то совсем дам ебу в маниакалке. Так она называется, вроде, - Кашин делает глоток кофе, - ну и мне там сказали, что к чему, записали на повторный приём, выписали какие-то таблетки, но я их даже не купил ещё. В ответ молчат, хотя слушают внимательно. В момент рушится картина произошедшего, потому что появляется недостающая деталь всего пазла – его не бросили, не предали. Становится противно от самого себя, чувство вины встаёт комом в горле, ведь он винил во всем Кашина, но нельзя проронить ни слезинки. Вот прямо сейчас никак нельзя. - мне стоит спрашивать о том, почему я снова вижу тебя всего в порезах, как в прошлый раз весной? «Похуй слёзы, я вытру их — это рецидив Похуй всё — это смерть за нами, как Sonic X» Пересказ последних дней кажется чистосердечным признанием. Руслана крепко прижимают к себе, шепчут что-то успокаивающее, но вычленить слова из чужой речи очень сложно. Его не обвинили во всех смертных грехах, его не поругали за возвращение к селфхарму, наоборот выслушали и поняли. Он сжимается, цепляясь за плечи Данилы с силой, будто его кто-то сейчас отнимет. Через несколько минут дыхание выравнивается после слёз, парни отстраняются друг от друга, устало смотрят глаза в глаза. Зенки – море пустоты и бриллиантовые глазки остаются единственным самым главным в этом хаосе. Этот динамичный, травмирующий темп последней недели остаётся позади. Пару дней они проводят рядом друг с другом, пытаясь излечить душу, сердце, разум. Данила ежедневно мажет заживляющей мазью порезы у друга, Руслан же исцеляет искренними разговорами, всевозможной поддержкой, помогает привыкнуть к назначенным препаратам. Кажется, будто всё встало на свои места, и это место – под боком друг у друга. Порознь нельзя, совсем, иначе картина мира разрушается на глазах, рассыпаясь на тысячи осколков.