Ночь, улица, фонарь, немка.

— Ебала я эту форму, — шипела Виктория Фрейндлих своему брату, заходя в заполненную раздевалку. Виктория Фрейндлих — высокая, рыжеволосая девушка лет шестнадцати, брат ее, Иван, на год младше, но не уступает по количеству желчи, что лилась изо рта в словесных перепалках. — Ты мне два рубля должен, понял? — диктовал свои условия какой-то пухлый и низенький мальчишка. За ним стояло двое сильных, но не выделяющихся ростом, пацанов. — Дай пройти, че встали, — голос у Виктории и без того низкий, а когда она злая, и вовсе с мужиком можно спутать. — Тебе повезло, что я девчонок не бью, — с наигранным (слишком наигранным) высокомерием проговорил мальчишка. — А ты попробуй, — Фрейндлих злая не на шутку. Людмила Сергеевна, учительница математики, влепила девушке совершенно незаслуженную двойку, а Вика ведь готовилась. — Тише, Вик, тише, — безэмоционально уставшим голосом успокаивал ее Иван, не сводя взгляда с «компании». — В войнушку играть вздумали, во твари блядские, — последнее, что слышит банда «коротышей» от удаляющейся Виктории. Характером, да и внешностью она пошла в отца, военного, недавно вернувшегося с Афгана, высокого мужчины. В Ленинграде, где они жили тринадцать лет, было тяжело, холодно и голодно. Мать, от которой девушке достались рыжие волосы, убили какие-то уроды, отец любил приложиться к бутылке, благо хоть своих детей тоже любил. «Взгляд — Юры, голос — Юры, рост — Юры, манера общения — Юры! Викусь, да ты папина дочка» Твердила жена лучшего друга отца, когда семья приезжала к ним на дачу в пригород Ленинграда. В Казане они обитала третий год, отцу предложили неплохую работу, вот и переехали. Работа-то действительно была неплохая, платили достаточно, только вот экономный отец с явной травмой из-за «голодного Ленинграда», экономил на всем. Жили в маленькой квартире: кухня со столом на котором трое не уместятся, не то, что четверо; гостиная с раскладывающимся диваном, более-менее просторная комната, где жили дети. Юрий Фрейндлих был человеком простым, добрым. Детей любил сильно, сильнее, чем покойная супруга. Любил смотреть новости по утрам и заваривать старшим черный чай, обязательно с бергамотом. — Слышь, че там происходит? — Иван толкнул задумывавшеюся сестру, кивая головой в сторону футбольного поля. — Опять что ли сбор какой-то. Виктория прищуривается, пряча красные от холода руки в карманы старой куртки то ли деда-немца, то ли отца, то ли еще какого-то родственника. — Похоже на то, посмотрим? — усмехается девчонка, облокачиваясь на стену дома. Они стояли за углом, с поля их видно не было, зато подростки могли наблюдать за разворачивающимся действием. — Универсам… Достав пачку сигарет и чиркнув спичкой о коробок, Фрейндлих устало прикрыла глаза, вкушая крепкий табак. Брат стянул еще одну, тоже закурил. Так и стояли, смотрели. Нос морозило, с поля слышались какие-то крики. Солнышко сегодня наконец-то вышло из-за туч. Одним словом — благодать. — Фрейндлих один! — вдруг раздается резкая оплеуха. — Фрейндлих второй! — Дядь Вова! Вернулись! — ни капли не обидевшись, улыбается Вика во все тридцать два зуба. — Отец то знает, что курите, — добродушно улыбается Владимир Кириллович. — А что вы сразу с предъявами, вы то как? Как здоровье? — Иван тихо смеется, пожимая руку мужчине. Дядя Вова, что младше отца на десять лет, вместе с ним служил в Афгане. В разных подразделениях, но пару раз пересекались. — Нормально здоровье, как-нибудь на днях загляну. Айда домой, холодно! — легко ударив Вику по плечу, Вова или Адидас, как-то так его называли на районе, отправляется к «своим». Иван и Вика молча переглядываются, мол, хорошо, что живой, хороший мужик. Стоят дальше, ждут, когда сигарета догорит и только потом плетутся домой. В квартире только младшая сестра Светочка, она, как и старшая сестра, волосами пошла в маму. Рыжая девочка, с веснушками и миловидной внешностью. — Вика, помоги косичку заплести! — кричит маленькая, когда слышит звук открывающейся двери и топот. — Э, а брата поприветствовать, — с деланной обидой кричит в ответ Иван. Светочка смеется и выбегает в коридор. — Привет, Ваня! Привет, Вика! Папа просил передать, что поздно будет. Виктория раздраженно закатывает глаза и еле слышно шепчет что-то матерное под нос себе. Раз отца нет, значит ужин лежит на ней. Не сказать, что она не любит готовить, наоборот. Готовка для нее что-то из разряда индийской медитации, можно и о своем подумать. Однако именно в этот день они договаривались встретиться с ее единственной подружкой. За предел района ходить было страшно, но вот заныкаться где-нибудь и распить бутылочку легкого алкоголя, попутно выкурив сигаретку и поговорить о наболевшем — самое то. Впрочем, Фрейндлих излишне драматизировала ситуацию, в холодильнике нашлось все для наваристого супа с говядиной. Посему к назначенному времени она уже освободилась, наказав брату накормить сестру и позвонить отцу на случай, если не вернется к одиннадцати. Юрий был не против вечерних прогулок старшей дочери. Мужчина придерживался взглядов, чем больше запрещаешь — тем больше хочется. К тому же Вика, выросшая в сложных условиях, вполне могла постоять за себя, имела за пазухой ножик и по комплектации могла конкурировать с некоторыми мальчишками. Если надо, еще и выругается на немецком, как на родном. Впрочем, он действительно ей отчасти родной. Лидочка Белова ждала подругу под подъездом, уткнувшись носом в меховой шарф. Девушка, ровесница Фрейндлих, знала ее еще с детства — в одном ленинградском дворе выросли. Сначала семья Беловых перебралась в Казань, а затем, через год, и Фрейндлихи. — Наконец-то! — раздраженно выдохнула девушка, заприметив подругу. — Мне старшеклассники купили небольшую водочки, я в сок налила. — Неплохо ты, — со всей нежностью улыбнулась Фрейндлих, смотря на низенькую брюнеточку. На улице было темно, казалось, что на весь район горел один несчастный фонарь. Еще и похолодало. Девушки, шаркая по снегу, делились самыми банальными новостями. — Блять, — раздраженно выдохнула Виктория, засунув руку в карман. — Сигареты… — Нет, ну ты дура? Я ж даже специально звонила напомнить! — Лида с размаху бьет своим кулачком в плечо подруги. Сидя на теплой трубе прямо перед злосчастным стадионом, девушки медленно потягивали «сок». Эта труба была настоящим спасением, особенно, если на ней не спали бомжи. Лида психовала из-за забытой пачки сигарет, периодически замахиваясь на подругу. Вика лишь хохотала, выдыхая клубы дыма. Фонарь вдалеке мигал, город постепенно затихал. Затихала и Лида. — Ладно. Купить — вредно, — насупившись, пробубнила Белова. — У тебя то что? Как математика? — Я тебе клянусь, эта сволочь меня невзлюбила просто так! — зло шипела девушка ярко жестикулируя. — Я не шумлю, не отвлекаюсь, вроде все пишу, что она говорит, но все равно два! — Думаешь, из-за фамилии? — спрашивает Белова, все еще в тщетных попытках найти сигареты. — Может… а может из-за еще чего. Может я вообще слишком молода и красива, вот и завидует, — хохотнула Фрейндлих. Лида лишь закатила глаза: — Красивая. Виктория отмахивается. Лично она никогда не считала себя красавицей. Ну по крайней мере не с обложек журналов, что читала мать. Девушка больше походила на пацана, ей в самую пору драться на улицах, а не каблучками игриво постукивать. Да и внешность у нее была своеобразная, с грубыми чертами и шрамом на щеке, о происхождении которого предпочитала не вспоминать. — Цыц! Замолкни! — Лида резко, то ли от страха, то ли с желанием заткнуть подругу, треснула ее по руке, да с такой силой, что Виктория почти взвыла от боли. У Беловой вообще прикол такой был: пихать, толкать и бить Фрейндлих по поводу и без повода. — Ебанутая? — Там этот… как его, из группировки нашей. Лида не любила всех этих бунтующих придурков, портящих жизнь всем вокруг, не хотела лишний раз сталкиваться хоть с кем-нибудь из них. Жаль, что ее лучшая подруга настолько сильно искриться экспрессией, что видно даже в зимней темноте. — Вы чего тут делаете? — угрожающе крикнула приближающаяся высокая фигура. В темноте взгляд Фрейндлих уловил жесткие кудри, спрятанные под шапкой и широкие плечи. — Сидим, — отвечает Виктория, тихо потирая ушибленную руку. — Универсамовский? — Да, — наконец парень останавливается, и Виктория упирается своим жестким взглядом в такой же жесткий взгляд юноши. — Сигаретки две не найдется, дядь? — Лида не может не уловить понижающийся угрожающий тембр в голосе подруги. — Женщинам курить вредно, — сплевывает парень. — Ну а нам похую как-то, так найдется или нет? Смерив девушек злым взглядом, незнакомец все таки достает две сигареты. — Поздно уже, домой идите, пока не наткнулись на кого-нибудь чужого, — холодно цедит парень, закуривая. Виктория, широко улыбаясь, тянет руку в карман и блестит оттуда лезвием ножа. — Нихуя себе, боевая подруга, — незнакомец наконец-то широко улыбается, прямо как Чеширский кот, разве что мордой лицом посимпатичнее и добрее. — Тебя как звать-то? — Виктория, — чуть помолчав, она добавила. — Виктория Фрейндлих. — Немка? — Наполовину. — А подружку как зовут? — он наконец поворачивается к брюнетке. — Лида. Парень еще чуть-чуть постоял, приводя взгляд с одной девушки на другую. Затем бросил окурок и не прощаясь, ушел в темноту. Тут-то Виктория черт и дернул: — А тебя-то как зовут? — Турбо, — раздается из темноты. — Хуюрбо, — кряхтит Виктория. — Жвачка хренова. Лида наконец выдыхает и заливается смехом. — Бесстрашная ты, — Белова легко хлопает подругу по плечу. — А чего бояться?