Она любит признание, любит похвалы и овации, любит внимание.
Одна противная девчонка сказала, что Фрейндлих учится для того, чтобы ее похвалили, но ведь это неправда. Ее же не хвалят на английском, но она все равно его учит, не хвалят и на химии. Выводя слова анализа рядом со стихотворением Бальмонта «Травы», в дверь постучали. Вика подскочила от резкого звука, режущего тишину. — Кто? — Я. Ясно кто. Она открывает дверь, Валера опять кем-то побит, и это неудивительное зрелище. — Чем занимаешься? — интересуется он, снимая куртку. — Готовлюсь, завтра пробный творческий экзамен в университет, — девушка даже сейчас стоит с огромной книжкой в руках. — Я уже заканчиваю, можешь на кухне подождать. Отправив парня, Виктория вновь вернулась к Бальмонту и погрузилась в него с головой.«Помятые травы наверняка символизируют людей, помотанных жизнью»
Она краем глаза заметила, что Турбо, видимо, на кухне стало скучно и он пришел к ней. Аккуратненько пристроился сбоку и смотрел то на нее, то в книгу, то оглядывал комнату. А ведь она ему сейчас кажется невероятно красивой. Такой сосредоточенной, серьезной, даже и не скажешь, что вот эта мадам любит выпить стопочку водки и набить чью-то фанеру. Валера бы точно сказал ей сейчас что-то, но глядя на такую сосредоточенность, даже дышать страшно.Шаг влево, шаг вправо — расстрел.
Виктория тяжело выдыхает, хмурится, смотрит на свое сочинение, но в итоге откладывает в сторону и наконец-то поворачивает голову в сторону парня. Их лица близко друг к другу, вокруг стоит тишина, нарушаемая тиканьем часов и жужжанием холодильника. От волос Вики исходит приятный запах, и Турбо на секунду становится даже стыдно. От нее всегда приятно пахнет, а от него-то… — Ты с кем подрался опять? — ее тихий голос убаюкивает. — Да так, с пацанами проблемы решали, — Валера неопределенно мотнул головой, тем самым вызвав у Фрейндлих легкую улыбку. Милый мальчик. По крайней мере с виду. По крайней мере с ее виду. — Пойдем на кухню, — спокойной говорит Вика, медленно поднимаясь со стула. Парню даже говорить ничего не надо. Ни говорить, ни возражать. Зайдя на кухню, он увидел девушку, перебирающую что-то в коробке. — Да не надо, ты чего, — отмахивается он, видя в ее руках йод и спирт. — Само заживет. — Судя по тому, что у тебя с губы еще идет кровь, само оно может и заживет, но инфекцию какую-нибудь точно занесешь, — ровным голосом констатирует она, будто лекцию читает. Впрочем, через секунду тон меняется на ехидный. — Или йода боишься? — С какого хрена ты взяла? — он непонимающе поднимает одну бровь. — Губу обрабатывать йодом мне не надо. Если уж на то пошло, то лучше спину.»Не надо йодом, так будем спиртом»
Виктория наклоняется к его лицу, прижимая смоченную салфетку к ране. Кровь это, конечно, не остановит, но продезинфицировать то надо.«Плюс лишний повод к нему прикоснуться»
— Че у тебя на спине, снимай свитер свой, — как можно небрежнее говорит Вика, получается неплохо. Она даже прекрасно понимает, что Турбо сказал что-то про спину, не потому что хочет терпеть боль от йода. Парень явно не наделен хитростью, но попытка засчитана. Он сидит к ней спиной и, к счастью, не видит закушенную нижнюю губу и внимательный, почти пожирающий взгляд, когда тот стягивает с себя свитер. Спина конечно… Красивая, скажем так. Одному Богу известно, кто, как и зачем оставил огромный надрез. — Ну как там? — стискивая зубы, шипит он. Больно, конечно, щиплет, но так приятно чувствовать ее руки, заботливые прикосновение и дыхание. — Ужас, — серьезно выдыхает Фрейндлих. — Спрашивать, кто это тебя так, бесполезно? — Имя не помню, но кто-то из Разъезда. — Кто-то из Разъезда? — Виктория удивленно поджимает губы. — Сегодня в столовой Андрей с Маратом чуть не подрались с этими. Откуда у них энергии столько… — У нас с той драки в ДК, давно которая была, конфликт. Ералаш еще… Кощей блядский, в общем, понятно все, — выдыхает Валера, когда Фрейндлих наконец заканчивает. — Кош-мар, — тянет Вика, думая о чем-то своем. Такой холодный тон даже расстроил Валеру. Совсем чуть-чуть. Он натягивал свитер, не сводя взгляда с ее спины. — Есть будешь? — спрашивает Виктория. — Буду, — улыбаясь, отвечает парень. Через пару минут перед ним стояла тарелка с каким-то супом, похожим на сборную солянку. На вид там были и овощи, и мясо и макароны. Такое Турбо видел в первый раз, но пахло вкусно. — Это немецкое блюдо, Айнтопф называется, — поясняет Фрейндлих. — Отец очень любит. Тебе должно понравится, очень сытная хрень. Суп действительно был вкусным, даже очень. Она определенно очень вкусно готовила. — Ты сколько рецептов то знаешь? — интересуется Валера, снисходительно улыбаясь. — Достаточно. Кроме меня все равно готовить никто не умеет, — пожимает плечами Вика. Все это было так по-домашнему, Турбо давно такого не ощущал. Давно не чувствовал, что есть место, куда он может прийти, согреться, поесть, попить. Место, где его, наверное, все же любят. Он, будто одинокий котенок, выброшенный на улицу, хотел тепла и ласки. Сам Валера, конечно, никогда бы этого не признал, но Виктория то видит. Видит, потому что сама этого хочет. — У тебя есть фильмы какие-нибудь? — спрашивает парень, отпивая чай. Девушка нервно усмехается: — Есть, но они все на немецком. Не поймешь ничего. — Я извиняюсь, а у вас все тут немецкое что ли? — то ли возмущенно, то ли удивленно, спрашивает Турбо. — Типа того, — тихо смеется Фрейндлих. — Почти вся одежда из ГДР, родственники отправляют. Очень много техники оттуда же. Блять, да у нас даже порнуха только немецкая! В этот момент ей захотелось прикусить язык и стукнуть себя лицом о столешницу. Вот на кой черт она это ляпнула? — О! — Валера с интересом распахивает глаза. — А можно глянуть? Вика закатывает глаза. С одной стороны — это будут самые интересные полтора часа за последние года два, а с другой… Стыдно как-то. Страх того, что он чего-то захочет, а она нет, отметается сразу. С такими людьми, как русские немцы, которых в принципе не особо то и жалует народ, делать что-то в их же квартире можно прировнять к самоубийству.Тигр лес охраняет, а лес тигра.
— Ну давай, — вероломно соглашается она. Все-таки интерес превыше всего. — Там много чего интересного есть. Пройдя в гостиную, девушка залезает рукой в проем между шкафом и стеной и выуживает пакетик с несколькими кассетами. Валера плюхнулся на диван, вальяжно закинув ногу на ногу. Он был в предвкушении чего-то очень интересного, ну не может быть такого, что просмотр фильмов с подобным содержанием не повлечет за собой… Что-либо. Поставив подходящую по содержанию и времени, Фрейндлих, стараясь скрыть волнение и легкий румянец, уселась рядом. Расстояние между ними было весьма приличным, это создавало какую-то неловкость, но подсаживаться ближе уже странно. На первых минутах ничего особенного не происходило. Какая-то девушка шагала по улице Мюнхена, потом зашла в какой-то дом, вся лирика состояла в том, что она шла на встречу с мужчиной, организованную ее подругой. — Блять это еще и Мюнхен… бать, ну откуда у тебя это, — кривясь, тяжело выдохнула Вика и поспешила пояснить. — Это же территории ФРГ, а не ГДР, такое оттуда вывести в несколько раз сложнее… — Да похуй, главное, что вывезли как-то, — тихо ответил Турбо, предвкушая дальнейшие кадры. Он не понимал ни слова, ему, собственно, это и не нужно было. Нужна была картинка, которая не заставила себя долго ждать. Девушка с экрана, развалившись на кресле, медленно раздвинула ноги, показывая, что пришла без нижнего белья. Мужчина, которого, по-видимому, звали Кристоф, подходит к ней, оглаживает пальцами подбородок, губы, чуть наклоняется, спускаясь ниже. Виктория чувствует, как внутри все распаляется, как сильнее бьется сердце. Между ней и Валерой прилично места, но такое ощущение, что она чувствует его тепло. Аккуратно бросив взгляд в его сторону, Фрейндлих улыбается — скрюченный, напряженный, краснеющий. Она сама не лучше, тоже красная, как помидор. Вика громко сглатывает, когда рука Кристофа заползает под джинсовую юбку девушки и та громко и приятно стонет. Краем Вика глаза видит, как парень слегка повернулся к ней, неловко осматривая. Придвинулся чуть ближе, потом еще ближе. Вокруг все плывет, все становится каким-то нереальным, напряженным. Девушка до боли сжимает кулаки, закусывает губу, смотрит, не отрываясь. Смотрит и изо всех сил пытается игнорировать то, как расстояние между ними подозрительно сблизилось. Парень тихо откашливается, хватая ближайшую подушку, пытается сделать все медленно, будто невзначай. Тяжело, очень тяжело. Хочется дотронуться до ноги Вики, очень хочется сорвать этот дурацкий свитер. Девушка с экрана, уже полностью голая, медленно опускается перед мужчиной на колени. Воля у Виктории сильная, стойкая, но резкий выдох выдает всю подноготную, ее рука, сжимающая ткань на штанах, тоже. Крупным планом снимали то, как женский язык касается головки члена, накрашенные губы вбирают ее, пробуют на вкус. Так красиво, так завораживает. Так возбуждает. Фрейндлих неосознанно смыкает колени, когда ладонь Валеры накрывает ее кисть, чуть сжимает. Вика медленно, будто с опаской, смотрит на свою ногу, потом опять на экран. Тонкие губы резко делают вдох, девушка с экрана стонет, усердно делая минет, а мужчина то и дело произносит: «Tiefer, mein lieble Fräulein» Фрейндлих чуть вздрагивает, когда рука Турбо аккуратно откладывает ее ладонь в сторону и сам сжимает ногу, ползет выше. Вика цепляется за плечо парня, и сию же секунду его губы накрывают ее. Так жарко, так настойчиво он ее целует, что внутри все взрывается вулканом. Лава сжигает все на своем пути, когда сильная мужская ладонь заползает под свитер, сжимает кожу, опускается ниже и хватается за бедра. В одно движение ее переворачивают и усаживаю на колени. Фрейндлих окончательно сдается, закусывает губы и впивается пальцами в плечи Валеры. Горячий поцелуй в щеку, в подбородок, она качает бедрами вперед, и вот губы Турбо уже на ее шее. — Снимай, — он пытается командовать, но выходит так себе. Хрипота выдает напряжение и волнение. Но Вика снимает с себя свитер, отбрасывая куда-то в сторону. Теперь его губы уже на ее ключицах, все ниже… Ниже, и вот застежка бюстгалтера с явным звуком расстегивается. Виктория охает, пытается отвести взгляд, чувствует, как уши горят. — Ну че ты стесняешься то? — усмехается Валера, стягивая с себя свитер. Сейчас она точно не скажет своим холодным материнским тоном: «Одевайся». Он сам берет ее ладони, кладет на свои плечи, и девичьи пальцы тут же сжимают их. Фрейндлих опускает взгляд вниз, видит, как он сжимает ее грудь. Это так пошло, неправильно и стыдно, но почему-то ей не хочется, чтобы это заканчивалось. Теплые руки сменяются губами, и девушка откидывает голову, тяжело дыша. Прижимает к себе ближе, стягивает кудрявые волосы, целует макушку, а внутренней стороной бедра даже сквозь штаны чувствует возбужденный член.«Вот Лида, вот блять… Вот блять вышла погулять с подругой, сигаретку выкурить и водочки хлебануть, а через месяц вот оно как вышло…»
Руки по-свойски гуляли по телу Виктории, оглаживали шрам на плече. — Ну что за ублюдки тебе это вырезали, — тихо говорит парень, проводя пальцем по нацистской свастике на плече девушки. Фрейндлих даже не успевает окунуться в мысли, потому что ее уже повалили на диван. Теперь его тело придавливало ее, и она чувствовала напряженные мышцы, то, как глубоко он дышит. Однако Валера резко поднимается. — Понравилась кассета? — хрипло спрашивает Турбо, выключая запись. — Сейчас сама попробуешь. — Чего блять? — хмурится девушка, не понимая о чем он: о минете или гражданстве ФРГ о котором так просила девушка с экрана. Прояснилось все в тот момент, когда он стянул с себя штаны вместе с трусами. — Сиди на диване, не хочу, чтоб ты на коленях стояла, — напряженно говорит Валера. Виктория приподнимается, смотря на него снизу вверх. Он ее не торопит, ждет реакции. Ждет и получает, потому что такая невозмутимая и безэмоциональная немка еле заметно распахивает глаза, увидев его член. В целом, будь он на ее месте, сам был бы в шоке. Виктория неуверенно касается языком головки, потом проходится по всей длине. Турбо заботливо придерживает ее волосы и старается не сжимать слишком сильно. Девушка медленно, аккуратно, стараясь не задеть зубами чувствительную плоть, вбирает ее в рот и у парня вырывается протяжный стон. Он внимательно наблюдал за тем, как она старается повторить хоть что-то из того, что видела на кассете. Она точно так же старается во время написания сочинения. И Виктория безумно красивая и тогда, и сейчас. Чувствуя, что скоро закончит, он опять отстраняется, слов уже не остается, а они и не нужны. Фрейндлих, будто бы прочитав его мысли, принимает прежнее положение. Девушка не может не отметить, что Валера явно знал зачем шел, отчего тогда из кармана он достает изделие номер два и вазелин. Виктория дрожащими руками пытается стянуть с себя штаны, выходит так себе, и парень, со снисходительной улыбкой, помогает ей в этом. Девушка окончательно и с громким провалом сдается, когда его руки проходятся по внутренней стороне бедра, бегут все выше и выше, пока не достигают клитора, чуть надавливают. Вика выгибает поясницу и хочет сомкнуть колени, но Турбо не дает этого сделать и надавливает только сильнее. Девушка стонет, протяжно, высоким голосом. — Verdammte Scheiße! — она тяжело дышит, хватается руками за диван, за его руки. Фрейндлих приподнимается на локтях. Такая раскрасневшаяся, с растрепанными волосами, с зацелованными губами такая… Любимая что ли. Он бы с удовольствием поцеловал ее, если бы та не сосала ему. Виктория широко распахнула губы, чувствуя головку члена у входа во влагалище.Сердце начинает колотиться все сильнее, в голове горит надпись: «Что ты, блять, делаешь?!» — А… стой… полотенце, там в ванной возьми, — благо она вовремя спохватилась, все равно не сможет объяснить отцу кровь на диване, где он спит. Валера подрывается с места, идет в ванную, нервно сдирает первое попавшееся и несется обратно. Дрожащими от возбуждения руками он приподнимает бедра Вики, подстилает под них полотенце. И только после этого, как можно медленнее входит. Девушка шипит от неприятных ощущений. Шипит и терпит, потому что глядя на закатывающиеся глаза парня, не хочется прекращения. Турбо тяжело и рвано дышит куда-то в ее ключицы. Отчего ему настолько хорошо рядом с ней… Настолько приятно чувствовать ее впивающиеся ногти, горячее дыхание и еле слышимые вскрики. — Расслабься, п-пожалуйста, — единственное, что он может сказать и то с большими усилиями. Ему действительно хочется, чтобы и ей тоже было приятно, как минимум, потому что нести эту ношу нарастающего возбуждения в одиночку — просто невозможно. Валера упирается коленом в диван и свободной рукой слегка давит на клитор. — Расслабься, — повторяет он шепотом, и Виктория не может сдержать стона. Его голос, то, как он грубо и снисходительно, но все же пытается доставить удовольствие не только себе, его запах, его волосы, его дыхание, его тело — все это приводило в экстаз больше, чем сам процесс. Фрейндлих, безмолвно прося увеличить давление, выгибается. Не сразу, но она чувствует какие-то приятные ощущения, хотя, быть может, если бы не его рука, этого бы всего не было. Необъяснимое чувство чего-то нового и необычно, чего-то слишком личного, интимного, заставляют глаза наполнится слезами. Предрассудки строгого воспитания слетают к чертям, страхи испаряются ровно так же, как и мысли о завтрашнем пробном экзамене. Есть только он, она и то, что между ними сейчас происходит. Хочется больше, еще и еще, еще чуть-чуть. — Scheiße! — тянет она в полу стоне, самостоятельно показывая Турбо куда жать, насколько сильно и насколько быстрее массировать. На оргазм она не надеялась, но непередаваемое наслаждение от протяжного хриплого стона, от того, как он сжимает ее грудь… Все это служило неплохой заменой. Виктория, сквозь затуманенный взгляд, видит, насколько сильно намок лоб Валеры, насколько красные его щеки. Дрожащей рукой она доводит себя самостоятельно. Первый раз... у нее только что был первый раз. Сердце все еще бешено колотилось, руки немели от перенапряжения и волнения, эмоции раздирали все внутри острыми когтями. Эмоции пытались выбраться наружу и выбрались... Выбрались со слезами на щеках. — Господи, ты чего ревешь? — спохватился парень поднимая девушку и укладывая на себя. — Больно? — Да не реву я! — сквозь слезы выдает она. — Чуть-чуть… Там… Там не больно, там по-другому. — Хорошо, не больно, как скажешь: «не больно, а по-другому». Чего ревешь? — беспокойно допытывался он сжимая ее тело. Почему-то сейчас она казалась такой хрупкой и нежной. — Да нормально все! — она пытается то ли отдышаться, то ли утереть мокрые дорожки на щеках рукой. — Тише, тише, — Валера прижимает ее к себе, укачивает, целует висок, плечи. Он впервые видит ее слезы и выглядит это пугающе. Хотя это и истерикой было назвать сложно. Прижимаясь к его тепло груди, неожиданный порыв начал медленно утихомириваться, пульс успокаивался, дыхание нормализовалось. На губах играла приятная улыбка и голос был слишком веселым, особенно контрастируя с голосом брата на другой стороне провода. — Так необычно, кто-либо мужского пола впервые делает мне чай, — хихикает Виктория, сидя на кухне. — Ты ебнутая? Че разревелась то? Я знаешь, как испугался! — не унимается Турбо. — Так в чем причина в итоге? Больно? Неприятно? Не понравилось? — Тебя это волнует? — с издевательским удивлением говорит Фрейндлих. — Слегка, — он, кривясь, отвечает ей тем же. — Да нет, не больно. Так, неприятно, странно и туго… Понравилось… А разревелась… Да не разревелась я! Эмоций просто слишком много вот и глаза намокли, — сквозь глотки чая, поясняет Вика. — Ты пока в душе был, брат звонил, они на ночь там… На улице шел снег, было темно и холодно, а в квартире на втором этаже так тепло, так по родному спокойно и хорошо. Спокойствие отдавало в нотках бергамота и старой мебели. — Оставайся у меня, — чуть тише говорит Фрейндлих. Ей не хочется, чтобы он уходил, очень не хочется. — Хорошо, — широко улыбается Валера. И этой ночью будет не холодно и одиноко. Этой ночью тишину будет нарушать не только безжизненное тикание часов и жужжание холодильника, но и мирное дыхание. Сегодня ночью Виктория будет обнимать не только плюшевую игрушку, но и его. Такого злого, сильного, но отчего-то родного пацана из Универсама. А Турбо будет обнимать уже до предела близкого человека с таким трудным и непредсказуемым характером.Этой ночью будет спокойной и легко на душе. Этой ночью будет греть не одеяло, а крепкие объятия.