Sonne

Его душа опустошалась крайне долго и мучительно, вслед за исчезающим у горизонта солнцем. Сквозь окно оно пробивалось оранжевыми лучами, обнимающими за подрагивающие плечи, косилось по мягким, как шёлк, волосам и оставляло ласковые поцелуи на оголённых ключицах. Но свет обжигает бледную кожу, словно струйки огня, и Нёвиллет одним коротким движением закрывает плотные шторы, оставаясь к ним лицом. В его длинных пальцах собраны миллионы судеб жителей, что однажды решились пойти против закона, и мужчина не дал бы честного оправдания ни одному из них. Периодически во время заседаний он мысленно задавался множеством вопросов, касательных каждого обвиняемого: об их мотивах, мыслях и действительных желаний, которые они хотели бы совершить. Всё это тяжёлым грузом изо дня в день обваливается на его хрупкие плечи, и временами Нёвиллет готов бросить все важные дела и сбежать домой, обретая жителей Фонтейна на долговременный холодный дождь. Юдекс нервно потирает переносицу, вновь погрузившись в быстротечный поток рассуждений. Рубашка прилипает, обволакивает покрытую мурашками кожу, создавая неприятное ощущение вязкости. Перед его глазами тёмные шторы, вид которых иногда кажется таким родным, что он готов всё свободное время озарять светом своих потускневших глаз каждую ворсинку. Щемящую тишину прерывает тихий скрип двери, отзывающийся ещё несколько секунд в полупустой спальне. Ризли морщится, пытаясь разобраться в тусклом освещении закрытого окна, а после мягкими шагами приближается к кровати, на которую падала высокая тень. За собой он впускает шлейф ароматного чая, сладкого одеколона и привычной теплоты для неспокойного сердца. Его присутствие ощущается как прочный пластырь на кровоточащую рану; как осторожные прикосновения его жёстких подушечек на самых чувствительных участках. Нёвиллет поворачивает голову вполоборота и измученно сводит брови, размашистыми движениями отдёргивая узелки на рубашке. — Любимый, — шёпотом зовёт герцог, подходя ближе. С каждым шагом узкие плечи казались всё крохотнее и беззащитнее, словно новорожденный младенец сжимается в порыве страха. — я накрыл стол. Не хочешь перекусить? Бархатистый голос, полный любви и заботы — одна из самых желанных услад для ушей, которую юдекс из всех оставшихся сил ловил бы кончиками пальцев и прятал где-то в секретных коробочках около нижнего ребра. Но сейчас он молчит и закусывает губу, ощущая непривычно ноющую боль в икроножных мышцах: совсем недалеко от замерзающих у отключённой бактерии костяшек. — Что случилось, Нёвиллет? — внутри, кажется, разрываются органы, когда Ризли подходит вплотную и нежно обнимает двумя руками, совсем слегка касаясь затянутого ремня на поясе. — Кто посмел тебя обидеть? С тонких губ слетает тихий смешок, когда горячее дыхание мельком касается мягкой кожи, и юдекс медленно опрокидывает голову для невесомого поцелуя в шею. Сейчас он ощутился как лёгкий удар током: неожиданный и пробивающий до дрожащего вздоха. — Я так устал, — проговаривает Нёвиллет самым кратким скольжением языка, ощущая от чужого присутствия нарастающий жар в груди. — до боли в ногах. Ризли ничего не отвечает, лишь пальцами нежно пробирается к застёжкам рубашки и расстёгивает их, стягивая ткань вниз по выпирающим позвонкам. В одну секунду перед ним открывается обнаженная спина невероятной красоты: с крохотными родинками и красивым очертанием лопаток. Кажется, лёгкие на долю секунды прекратили функционировать — настолько у него перехватывает дыхание от подкатившейся нежности. Герцог видит Нёвиллета без верха ежедневно, но каждый вечер и каждое утро изо рта готов вылетать громкий вой от аристократичных форм и гладкости. Ладонь скользит по острым плечам, обводя расслабленные мышцы, касается блестящих волос и бережно убирает волосы вперёд. И только когда юдекс томно стонет, Ризли осознаёт для чего он здесь. Облизывает сухие губы кончиком языка и начинает покрывать тёплую шею длительными поцелуями, помечая особым вниманием каждое пятнышко. — Я могу тебе помочь расслабиться? — спрашивает мужчина, большим пальцем касаясь его подбородка. Нёвиллет — всё для него. Он — глоток свежего воздуха; он — яркие лучи солнца; он — бархатный плед в холодную зиму. И Ризли, кладя руку на сердце, готов отдать всё самое лучшее только ему. И не только потому, что он так внимательно держит под правовой охраной каждого жителя, а просто потому, что он — это он. На ладошке готов принести ему самую яркую звезду, схожую с такой редкой улыбкой. Самые красивые закаты, самые вкусные блюда, самые искренние слова, самые потаённые и секретные желания, самые страстные ночи — всё ему. Нёвиллету достаточно одарить его нежным взглядом своих проницательных до чёртиков глаз, чтобы герцог потерял землю под ногами. И когда на вопрос чувствуется краткий кивок, мужчина робким касанием кладет его спиной на кровать, а сам садится рядом и поглаживает ноющие ноги сквозь плотную ткань брюк. — Я не хочу, чтобы ты думал о работе, любимый, — говорит Ризли, пододвигаясь ближе. — По крайне мере, когда находишься дома. — Извини, если я вновь теряюсь в мыслях, — юдекс краснеет и немного приподнимается на локтях. Густые волосы, словно медленно плывущие облака, рассыпаются на плечах и поблескивают некоторыми прядками ярко-голубым свечением у бледной кожи. Ризли чувствует, как приятно они пахнут: морской свежестью с щекочущими нотками цитруса. Не нужно быть изысканным эвалюатором с утонченным вкусом, чтобы идеально сопоставить этот аромат с Нёвиллетом — он будто родился в этой оболочке. Герцог готов достать все свои деньги из кошелька и заплатить каждому, кто сумеет поймать этот мимолётный запах и спрятать его в флаконе с самой дорогой и яркой этикеткой; эта крохотная частица должна стоять на его рабочем столе. — Я люблю тебя, — Ризли бурчит, будто в бреду, и приближается настолько близко, что сердце глухими ударами забилось в горле. Нёвиллет приоткрывает рот и плавно затягивает мужчину в поцелуй. Небрежно скользит языком, цепляется зубами за нижнюю губу, чуть оттягивая, и извращённо хлюпает — делает всё, чтобы фейерверк чувств вспыхнул в грудной клетке и надавил на рёбра, вызывая резкий стон. У герцога бегут мурашки по напряжённой спине, и он сдерживает слёзы от вида перед собой: от припухлых губ и прилипших к шее волос; от неописуемо красивых глаз и пушистых ресниц; от рельефного торса и самых красивых рук, которые он бы целовал каждую минуту. В тёмном помещении юдекс выглядел как яркая луна — светящаяся и божественно красивая; точечная скульптура, сделанная за миллионы лет — настолько детальна и жива. — Дай мне слово, что завтра возьмёшь выходной, — Ризли трепетно касается его шеи указательным пальцем: поглаживает вены и спускается к ключицам. — Я хочу, чтобы ты отдохнул. — Но я не могу, Ризли, ты же знаешь, — он кладет голову на пуховую подушку и отводит взгляд. — У меня нет возможности просто так отлынивать от работы. Герцог хмурит чёрные брови и ложится рядом с ним на бок, осматривая видные черты лица: острый нос, скулы и влажные от поцелуя губы. — Тебе настолько наплевать на своё самочувствие? — в голосе появляются мельчайшие нотки сочувствия, а ладонь ложится на обнаженную грудь еле ощутимо и сладко. — Мне вот, например, далеко не плевать. Я всегда волнуюсь за тебя. В спальне повисает тишина, и лишь Нёвиллет нарушает её, повернувшись к мужчине лицом. Он смотрит в его голубые глаза и замечает, как сильно они похожи на залитое солнцем небо. Щёки по-детски краснеют, и юдекс улыбается настолько широко, что сияние его белоснежных зубов могло бы секундно ослепить. — Если ты так сильно хочешь, я могу попытаться завтра решить этот вопрос. А что насчёт тебя? — За это можешь не переживать, — герцог ухмыляется и аккуратно тискает его за щёку, как бы заигрывая. — Я бы хотел просто остаться с тобой. Для Ризли всегда было удивительно то, как менялся Нёвиллет в зависимости от ситуации и обстановки. Только он знал, как нежен и искренен бывает его взгляд; как часто он говорит о внутренних переживаниях и тревоге, что часто посещают его после заседаний; как он позволяет себе быть настоящим и не скрывать эмоции. И герцог ценит это с жутким трепетом на душе, словно перед ним самая ценная награда. Он хватается мёртвой хваткой за каждый такой момент и прячет глубоко в черепную коробку, периодически чувствуя вздутие живота от проснувшихся бабочек. И сейчас Нёвиллет, лежащий в нескольких сантиметров от него, кажется таким родным и тёплым, что Ризли выдыхает и прикасается своим носом к его, вызывая по всему телу лёгкий удар током. — Я бы провел всю оставшуюся вечность рядом с тобой, — шепчет юдекс и целует холодную щёку.