Paper walls

"Забывай меня скорей" Дым, расползающийся серым облаком, вырывается изо рта. Руки трясутся и Лу Гуан опускает рассеянный взгляд на пальцы, сжимающие фильтр сигареты.        В голове гудит тихий плач. Перед глазами все ещё Чэн Сяоши, падающий на колени. Роняющий голову на хрупкие ладони. Гуан тянется к нему, накрывает своим телом и чувствует, как спина Сяоши вздрагивает от каждого всхлипа. Чувствует, как он безмолвно шепчет что-то о погибшей матери, о первой любви. Шепчет что-то о чужой трагедии, участником которой он невольно стал. Боль которой теперь сжимает неугомонное сердце. Отныне это его утрата, его скорбь. Слезы падают на пошарпанный временем ковер, руки сильнее сжимаются на плечах единственной опоры и главного виновника. Чэн Сяоши цепляется с отчаянием утопающего, которого то и дело ждет мрак морской глубины. Его плач тихий, но Лу Гуан слышит опустошающий вопль, который оглушает и заставляет сильнее вцепиться в Сяоши. Воздуха в комнате будто нет и мира за окном - тоже. Больше ничего не существует. Вакуум, который разорвал на ошметки всё в радиусе человеческого тела. Чэн Сяоши отпускает чужие плечи и сжимает кулаки. Кулаки поднимаются и с силой ударяют о пол. Лу Гуан хочет чтобы Чэн Сяоши ударил его. Чтобы он злился, бил главного провидца в грудь, кричал что есть мочи. Крушил дом. Срывал снимки. Все что угодно, но не бессильно плакал перед Гуаном. Ещё одна затяжка. Лу Гуан держит руки на плечах Чэн Сяоши. Никаких слов, никаких попыток утешить. Лу Гуан здесь, а Сяоши больше нечего просить. Его боль несправедливо располовинена, как имбирное печенье, которым Гуан всегда делится. Как их дом и быт, как их радость и скорбь. Дели на пополам и преумножай. Дым бежит по потрескавшимся губам. Лу Гуан уже потерял счёт времени. Кажется они сидят так несколько часов (секунд, минут, годов, недель), но руки Гуана не отпускают Чэн Сяоши. Слезы всё еще оставляют мокрые пятна на ковре. Гуан медленно ведёт рукой по спине Сяоши. – Ты ведь знал... знал, что ее не спасти... – Знал. Город заливается предрассветный заревом. Сигарета ещё не дотлела и Лу Гуан подносит фильтр к губам. Чен Сяоши не поднимает головы. Он хочет взять обещание, которое невозможно сдержать. Которое никто не смог исполнить. Ни мать с отцом. Ни друзья прошлых лет. – Я никогда тебя не оставлю. Чен Сяоши вздрагивает от громких слов, которые клинком рассекли тишину их ночи. Чен Сяоши не поднимает головы. Его руки ложатся на бедра Лу Гуана и подминают под себя ткань домашних штанов. Он хочет услышать эти слова еще раз Еще 2,3,5,7 раз, но знает, что в этом нет нужды. Лу Гуан тоже однажды уйдет. Но только не сейчас и этого "никогда" ему достаточно. Последняя затяжка и бычок отправляется в чистую пепельницу. Он давно не курил. Дверь балкона открывается. В вакуумной комнате второго этажа оглушительно тихо. Лу Гуан, белый призрак старого дома, проходит дальше, в спальню. Чэн Сяоши уже спит, поджав ноги к груди. Умиротворенный и смертельно уставший, в уличной одежде и с растрепанными волосами. Гуан останавливается у нижнего яруса кровати, цепляет пальцами одеяло и укрывает выбившиеся из теплого кокона руки Сяоши. Пару минут смотрит на скулы, аккуратные уши, идеально прямой нос. Тянет руку к макушке, но вовремя себя одергивает. Сон раненого зверя нельзя тревожить.