Утрата

Едва слышный цокот эхом раздавался по заброшенному, как считали горожане, особняку, построенному еще в Эпоху Возрождения. Он создавался рабами для господ. Говорят, что там некогда жил сам король, имя которого давно утеряно на страницах истории. Ранее — роскошный и завидный дворец, а вследствие — забытый Богом артефакт забвенных времен. Деревянное основание особняка вот-вот развалится. А окна были либо разбитыми, либо давно нечищенными, грязными. Когда-то яркие стены стали выцветшими, побелевшими, а дорогие оригинальные картины, собранные со всего света, сгнили или вовсе были вынесены при набегах. Те же мраморные статуи, коих было тут немало, были разрушены снарядами, попавшими в замок во время многочисленных воин. Только редким памятникам, скорее надгробиям прошлого, повезло уцелеть. Выжили странные, символические для тех времен рыцарские мундиры. По иронии судьбы, совсем рядом с обмундированием воинов, совсем нетронутый не временем, ни людской прихотью старый католический алтарь, где лежала смуглая Библия и несколько икон. Возле неё жалко валялись умершие и забытые гобелены когда-то величайшего клана, которому принадлежал замок. Снаружи моросило, капли дождя падали прямо на пыльный ковёр. Сегодняшняя ночь сопровождалась мелким дождём, изморозью, протекшая крыша никак не могла сдержать капли дождя. Молва говорит, что хозяин дома похож на свой дом… Вспоминая свою юность, он усмехался. Его величие также кануло в Лету. Ранее бравый смелый вампир голубых кровей превратился в жалкого старика. Пусть не внешне, нет! Ему была дарована природная красота, и дьявольское проклятье их семьи не давало ей исчезнуть. А вот внутри... И правда дедуля. Наверное, он просто устал. Устал, что несоизримые для смертного века он ощущает как ничтожный скучный год. Но больше не хотелось ничего менять. Он оставался и останется призраком прошлого. Он — жертва людского забвения. В его бессмертной жизни больше не было никакого смысла!.. Вампир вспоминал, что когда-то давно ходили слухи, мол, в замке жили сбежавшие крепостничие, умершие при странных обстоятельствах в бесовскую пятницу тринадцатого. Но этим россказням уже слишком много лет. Вряд ли, кроме него, их кто-то помнил. Но с тех пор, как и подобает осточертевшей коллективной памяти предков Адама, никто больше не смел приближаться к заброшенному оскалу. За исключением одного дерзкого, совсем бесстыжего юнца. Конечно, по меркам человеческого возраста он был не совсем молод. Юнец был холостяком, возраст которого подходил к дряхлым тридцати годам. Для хозяина замка он был ещё совсем зелёным, глупым. Конечно, для вампира их встреча случилась всего лишь неделю назад, а для юнца — шестой год их знакомства пошел… Вампир боится потерять, он знает, что значит потерять. Потеря близкого — это ни с чем несоизримая пытка. Особенно, когда ты бессмертен. Всю жизнь неувядаемый вампир был вынужден наблюдать как меняются люди, как лета их жизни только и убывают, как меняется их быт.. Но несмотря на все пролитые слезы, несмотря на все предубеждения, несмотря на все внутренние убеждения, он в очередной раз повелся на его игру. Заходя в пустой угол особняка, он чувствует человеческое присутствие. Его запах отличался от других, что уж сказать о вкусе крови… Незабываемо. Они познакомились случайно, когда незваный гость пожаловал в замок, и впервые вампир не смог защитить свой обитель. Юнец обладал несвойственной для людей аурой, противостоять которой было трудно даже для пережившего все и вся вампира. Наверное, это была любовь с первого взгляда, потихоньку менявшая одинокого вампира. Он впервые любил так, что хотелось взвыть и кричать о своей любви на весь белый свет, рассказать всем об этом, написать поэму, книгу, песню… — Господин Аояги, — мурлыкает, — Вы меня нашли. Нахальный голос дразнит, заставляет покраснеть, провалиться сквозь землю и отвести свой серый прожигающий взгляд. Сильные руки успевают перехватить инициативу на себя. Стоит Господину Аояги только обернуться, как его прижимают к стене. И целуют. Целуют, нетерпеливо причмокивая, но, черт возьми, так ласково. Шаловливый язык исследует забавные, по его мнению, клыки и нежит чужой багровый язык. Своевольно опускается ниже, снова дразнит шею. Он пустяково расстегивает первые пуговицы на белоснежной рубашке, а свой непослушный язычок располагает на кремовой вампирской шеи. — Назови моё имя, — приказывают ему. — Цукаса, — блядского воздуха хватает только на жалкий стон. Ох, да. Цукаса прикусывает кожу до крови, проводит языком по нежным ключицам… Как хорошо. Чертовски хорошо. Но он больше совсем не может терпеть. Он перехватывает проклятый бордовый язык, оголяет клыки и надкусывает его. Касается нéба, задевает щеки, зубы.. По сравнению с юнцом его поцелуй чересчур неловкий, легкий и совсем не похож на что-то пошлое, недозволенное для аристократии. Да, хоть и среди тусклых стен, пожирающего одиночества, Аояги, как и подобает потомку его великого клана, оставался вельможей. Он изящно трепал молодые губки, словно кружился с Цукасой в вальсе. А его партнёр небрежно хватал Графа за идеально уложенные волосы, забирался под рубашку, ласкал что-то там, одним словом, топтал ноги. А сама грация Вампир, несмотря на все преграды, изящно ведёт юнца за собой. — Мой дорогой, — когда-то нахальный голос сейчас может только жалко взвыть, — Граф Аояги… Вампир не может сдержать смеха, а Цукаса в ответ наивно смущается, словно никогда и не был смелым, инициативным. Вельветовую накидку Тенмы безжалостно бросают на пол, а белую рубашку также расстегивают лишь наполовину… Темнота. Тойя ласкает плечи, не забывая о веснушках на них, а потом направляется к шее. И прислоняет свои клыки вплотную, сначала надкусывают маленько: кожа только опаляется красным, а потом в полной мере прикусывают, пробуют горячую кровь. Он аккуратно, еле слышно ее глотает. С двух сторон раздается блаженный возглас, тяжелое дыхание расплавляет обоих. Сильные и одновременно мягкие руки прижимают к себе плененного Аояги, ласкают. Вампир зализывает рану, ставшую синяком, и виновато опоясывает шею ковровыми поцелуями. — Мх, Тойя, — только ему дозволено так обращаться к Аояги, — это было шикарно! Растрепанный, но такой довольный Цукаса чуть ли не мурлыкает от счастья. Прижимаясь к груди Тойи, он выдыхает. Кажется, вампир готов окончательно растечься в объятиях его возлюбленного. История всегда поддается забвению, а у вечности нет любви. Но, впрочем, Цукасе Тенме это никак не мешало каждодневно навещать Господина Аояги и доводить того до белого каления. Кто знает, быть может, замок вскоре вновь обретет былое величие.