его ультра жестокость

      Кровь. Кровь, хлынувшая из носа, побежала по лицу Акутагавы. Его руки и ноги были в синяках. Он дрожал, но до последнего упирался ногами в землю. Он дышал. Поверхностно, но дышал. Расёмон выбросила свои щупальца в сторону Ацуши. В который раз попытавшись взять свое дыхание под контроль, Акутагава упал на землю. Его легкие уже не выдерживали.       Цветы, росшие под его ногами, окрасил красный. Ацуши с легкостью уклонился от способности Акутагавы, ведь уже запомнил ее боевые приемы. Слишком знакомые, слишком похожие друг на друга удары. Акутагаву отбросило назад, в обломки, а его спина больно ударилась об острые камни.       Он попытался подняться, но споткнулся и потерпел неудачу. Он ощущал металлический привкус своего поражения, все его тело тряслись. Акутагава уже ощущал поражение каждым дюймом своего тела, всеми возможными способами. Но нет, такой финал настиг его впервые.       «Акутагава!» – прозвучал голос где-то в его мыслях. Белая фигура, казавшаяся черной, двигалась по направлению к нему. Он не мог сказать этого, но страх придавил его, будто грузовик. Был ли он зол или просто недоволен?       Перед лицом опустилась чья-то рука, попытавшись схватить ледяную Акутагавы и поставить его на ноги. Ацуши поднял его и обнял, крепко прижимая к себе. Акутагава покраснел и оттолкнул его, заходясь в приступе кашля. Ацуши постучал его по спине, и на гальку под их ногами брызнула кровь.       «Извини, я не собирался заходить так далеко. Это моя вина, пожалуйста, не вини себя», – вслух начал Ацуши, но виноват был он. Он был виноват в том, что не смог удержаться. Он был виноват в том, что Расёмон не смогла ему помочь, и он был виноват в том, что потерпел поражение.       Именно так бы сказал Дазай-сан, если бы видел эту отвратительную сцену. Он бы рассмеялся и ушел, поэтому так Акутагава и сделал.       Переполненного чувством вины Ацуши он оставил там. В его глазах читались любовь и мольбы о том, чтобы он развернулся и позволил Ацуши помочь ему. Разрешил ему побыть рядом еще хотя бы несколько секунд, чтобы тот понял, что Ацуши не хочет сражаться. Лишь для того чтобы дать ему понять, что Ацуши всегда будет его опорой, всегда будет готов снова поднять его и поставить на ноги.       Шипя и хватаясь за бок от боли, Акутагава хромая, побрел домой. Это было своего рода настольгией – сколько он себя помнил, ему всегда было больно. Эмоционально или физически, каждый раз, когда он шел по этой дороге, ему было больно. Дорога позора. Все его мысли крутились вокруг того, что подумал бы Дазай-сан. Что бы он подумал, если бы его бывшему подчиненному пришлось кое-как хромать домой, потому что он не смог нести себя сам и даже не мог защититься от Джинко?       Акутагава никогда не понимал Джинко. Каждый раз, когда Акутагава затевал драку, после он всегда принимал его обратно с распростертыми объятиями. Это просто не укладывалось в голове. Даже с Ацуши, он никогда не сможет избавиться от тех ненавистных слов, сказанных Дазаем. Дазай всегда будет рядом для того, чтобы посмотреть на Акутагаву сверху, всегда будет заставлять его чувствовать себя ничтожным.       Акутагава сидел на диване, на кофейном столике рядом с ним лежали бинты и антибиотики. Он схватил мазь для дезинфекции и нанес на чистую белую тряпку. Он закрыл глаза и стиснул челюсть, но даже так не смог не застонать от боли. Бок пульсировал от боли, пока дрожащие руки тянулись за бинтами. Акутагава почти чувствовал себя виноватым за то, что собирался воспользоваться ими, ведь они были знаменитым аксессуаром Дазая.       Он обернул руки, бедра и туловище в мягкую ткань. Посмотрев на себя в зеркало, он увидел зрелище, вынести которое готов не был. То, как четко он сохранил в своей голове прежний внешний вид Дазая было ужасно. Он почти мог увидеть самого Дазая в зеркале, а его глаза будто бы гипнотизировали. Он почти мог увидеть Дазая, смотрящего на него сверху вниз и знающего, что тот никогда не сможет избежать бремени, которое несёт каждый день.       Акутагава обхватил голову руками, сидя на краю ванны. Его учили никогда не плакать, поэтому из-под его век не скатилась ни одна слеза. Он глубоко вздохнул и снова встал, в который раз увидев в зеркале Дазая. Он практически взвыл, не выдерживая этот взгляд, и подготовился прибирать вещи с кофейного столика.       В дверь постучали. Акутагава практически полз к ней, чтобы увидеть того же человека, которого видел в зеркале. Это был он, хотя и выглядел не так, как Акутагава рисовал его у себя в голове.       «Слышал, ты проиграл бой. Я ожидал от тебя большего, Рюноскэ», – возвышался над ним Дазай, а его глаза, будто бы гипнотизируя, заставили Акутагаву выпрямиться, вопреки ненависти к своей ничтожности.       «Приношу свои извинения, Дазай-сан», – подрагивая и покачиваясь, прохрипел Акутагава, избегая зрительного контакта, и глядя в пол. Он держал руки за спиной в знак уважения.       «Акутагава? За что ты извиняешься?» – усмехнулся Дазай, глядя поверх него. «Ацуши сказал мне, что сильно тебя избил, и я пришел проверить, в порядке ли ты. Он слишком нервничал, чтобы прийти самостоятельно» – иллюзия наконец рассеялась.