4xz

жене всегда нравилось о чем-то думать наедине с собой и всей душой трепетно восторгаться великой тайной бытия, оценивая в голове различные философские школы, социальные институты и размышляя, что пизже: квантовая механика или теория относительности. по крайней мере, раньше его мысли состояли преимущественно из подобных и ютились в этой мудрой сфере, не переходя условную границу порядочного и заумного, что несколько странно, ибо женя - то еще ебаное быдло, которое на хуе вертело учебу и которое на досуге(большая часть времени, если, конечно, мать не запряжет управляться или пиздошить в ларек за хлебом) ошивается по заброшкам со своими товарищами по совместительству оффниками-спортиками, по своему обыкновению ежедневно всасывает не менее 0,5 жигулевского и выруливает из канавы на спизженной другом отцовской обдроченной ладе с неменяным со времен андропова копотом и наклейкой "моя ласточка". однажды после такого веселого времяпровождения, женя, весьма удивленный тому, что нельзя ебашить сто двадцать в час и обгонять караван волг, со своими друзьями на дырявых дорогах, где, если сидеть на заднем сиденье, то можно через три километра скинуть минимум полтос калорий, угонял от дпсников, которые были удивлены, уверяю вас, ничуть не меньше. также была ситуация, когда женек в прекрасный зимний день заехал в своей скромной заснеженной алексеевке в сугроб и до четырех утра откапывал и выталкивал на дорогу со всеми знакомыми пацанами бедолагу ладу, под конец уже чувствуя себя кротом или собакой, которые в горах людей после обвалов и метелей из снега выковыривают. парень хмыкнул, вспомнив свои былые развлечения и с новым накатом блаженства поднимая глаза к верно таявшей розовой вечерней заре с едва размытыми синими облаками. контур уходящего солнца неумело пытался слепить желтизной, но облачное марево благородно позволяло любоваться незатейливым закатом. весьма красивым закатом. женя уверен, что в какой-то точке концентрации ровесников неподалеку в цивилизации, какая-то педовка с аватаркой селфи в ночном зеркале со вспышкой и статусом с "мудрой" цитатой фотает его на свой потрепанный гэлэкси, уже планируя по приходу домой выложить фотку на стену в вк и не забыть прикрепить аудиозапись с позорным кальянным рэпом. ментоловая свежесть воздуха попадает в легкие, женя протяжно выдыхает. негромко, будто лишний звук может испортить бестревожный, но почему-то несколько учащающий сердцебиение, момент. совсем рядом, чуть ли не в миллиметре, под рукой, стоит такой же очарованный ромашка, кажется, вовсе позабывший о том, что делает в пустом поле на краю разбитого асфальта, полностью отдаваясь мимолету светлости и пропуская через кровь по венам лик румяного небесного светила. женя боится повернуться, внутри давит скованность и прячет боязнь потери, не разрешая себе думать о предстоящем английском уходе солнца. рома есть совокупность искренности и коллекции еще сотни таких же закатов и четырех рассветов. коллекции, которую собирал женя; приклеивал на рваные страницы своих ребер фотографии с закатами и также наивно и по-детски глупо прикреплял к ним аудиозаписи с кальянным рэпом про любовь и лил пипом. обклеил ими всю грудь и по частицам собрал наполненный светящийся абрис ромашки, коим ежедневно дышал, ловя осколки эйфории, и по ночам рассекал взглядом стеклянные звезды, представляя, что каждая - блик ромашки. представлял и отвергал, метая в чувства обсидиановый барьер и закрывая грудную клетку на ключ, пытаясь придумать, как от него избавиться, чтобы больше никогда не окунаться в больные грезы. отвергал, пока не принял. но принятие не смогло разорвать настроенные рамки с гвоздями, лишь позволило не спать до двух, жадно глотая воздух от избытка чувств и надеясь провести новый день с ним, с трудом поднимаясь со дна и ромашкино имя на выдохе вторя. наивный влюбленный дурак. женя рефлекторно закрывает глаза, в невиденье различает зеленые очертания контура солнца. все-таки слепит. открывает, скользит по верхушкам кривых берез, меж которыми вдали едва можно различить продолжение засеянного поля. где-то сзади пошатанный сельсовет, дом ромашки, на столе старый ноутбук, который едва тянет кс, незаправленный диван с розеткой возле подушки, постельное с белыми медведями и айсбергами. в голове мелькает мысль, где женя без стеснения берет рому за руку и, полностью отдаваясь, бежит с ним прямо во ржи. где женя не спрятан, не холоден. -пиздато. брови ромашки немного наклоняются вниз, он закрывает глаза, уголки губ поднимаются. женя тут же смотрит на него, циклится на серой выцвевшей футболке, замечает, как прохадный ветерок играючи поддувает его вьющиеся темные волосы, как оранжево-розовый свет падает ромашке на точеное лицо. так невинно. женю на дрожь пробирает. предатель август, лето быстро заканчивается. женя с камнем внутри цедит последние дни, проглатывает некую досаду, но все равно по ночам с открытым окном вдыхает свежесть уходящего дня и все равно считает звезды. продолжает рассекать, представляя, что каждая - блик ромашки. раскалывает созвездия, разрезает медведиц, дев, гончих псов, драконов и цефеев. до сентября осталось меньше недели. но сейчас женя все равно счастлив. -да.. светловолосый спешно прячет свой затянувшийся взгляд и старательно делает вид, что также любуется небосводом. но ему уже кажется, что его закат - рома. закат и рассвет. день и ночь. эйфория и боль. то, что не восполняется, но появляется снова. будто возвращается. жене кажется, он этого не достоин. кажется, что он ромашки не достоин. не достоин своих чувств к нему, не достоин чувствовать такое вовсе. он и забыл вообще, когда в последний раз чувствовал что-то подобное. до смерти нежное и ни на что не похожее. наверное, никогда. женя уже потерялся, забыл, кем был. забыл, что есть он. лишь рому помнил и бережно, совсем аккуратно, вырисовывал его дождем, различал в отражениях, собирал из снежинок по зимней утренней дороге в побитую школу. -давай запомним этот момент навсегда? знаешь, просто постоянно вспоминать и так до старости? женя с ноткой сомнения вновь поворачивается к ромашке, не ожидав таких слов и будучи застигнутым врасплох предложением. ромашка вряд ли бы догадался, что женя уже этот момент запомнил. приклеил на рваную страницу ребер. только аудиозапись не прикрепил - ближе к ночи. ромашка усмехается, а женя придумывет, что ответить. -ну, давай. через мгновение солнце скрывается за деревьями, женя не успевает увидеть желто-оранжевые щели с сочившимися лучами меж деревьев. окружение становится каким-то блеклым и более свежим, возвращая женю на место, на разбитый асфальт средь пустого поля и обрамленных покосившихся берез. -запомнил? а как же. -да. бархатное "да" падает с губ и растворяется в атомах кислорода, пока рома с ребяческой надеждой и наивными темными глазами, уже не светящимися закатом, глядит на женю. услышав ответ, ромашка довольно улыбается и опускает взгляд вниз. -погнали домой, получается. велики пешком поведем, не хочу ехать. женя заторможенно кивает и поворачивается к валяющимся сзади велосипедам. только совсем недавно он понял, что это любовь. но женя не скажет. ровно также, как и не скажет, что дорожит, ценит и каждый момент бережет в памяти. вспоминает, боится забыть. понимает, что его никто не поймет, как, наверное, и сам рома. женя не хочет оставаться отвергнутым жалким уебком, ебнутым педиком, хочет жить, как раньше. засыпать под тентасьона и сектор газа, воровать в чужих огородах помидоры и хуярить их в окна физичке, бухать с друзьями на их хатах, приходить к третьему уроку, потому что похуй, вместе с рассветом, пока снежинки врезаются в замерзшую покрасневшую морду, наполовину укутанную дедовским полосатым шарфом, в котором постоянно спит кошка. хочет быть свободным. хочет не задумываться о будущем, жить моментом, выкуривать по пачке винстона за ночь просто потому, что у мишу крутой альбом, который грех не поставить на репит и грех под него задумчиво не повыпускать в окно дым. хочет каждый вечер сосредоточенно говорить "бомба на а", параллельно потягивая лимонный гараж. но теперь женя, как какая-то глупая педовка, только может убиваться и разрываться, не находя себе места и не зная, куда деть свои чувства, продолжая грязнуть в болоте обреченности, но раз за разом вставая, как отпизженный гопниками посильнее, и продолжая тянуть свое существование, делающееся раем из-за ромашки, которого женя видит каждый день. и это заставляет его оживать по утрам, спать, есть, ходить в облупившееся подобие школы. рома - как восполнитель желания жить", как амперы, плывущие по проводам в usb лоно сяоми, как транквилизаторы, успокаивающие подкорковые области мозга, как закат, приклеенный на ребра. женя падал на землю и разливался чернильной нефтью, но собирался вновь в силуэт. и из-за этого он даже не считает, что бесполезно бездумно существует; эта тягость в какой-то степени дает ему пласт мотивации, делает его живым. теперь по-настоящему. ромашка поднимает с края асфальта желтый байкал с потертым рулем и металлической пружиной, видневшейся в сидушке, женя поднимает винтажный брежневский батин антиквариат с деревянным, но якобы модно и качественно обшитым кожей, подобием сидушки и скрипящим колесом. у ромашки часто слетает цепь, а женя всей душой и всем телом, особенно жопой, чувствует наши ровнейшие дороги, на коих страшно ездить даже на танках. по дороге до дома пешком около десяти минут. ромашка предложил проехаться в поле через здание бывшего колхоза, женя, разумеется, согласился. ступая по битым камешкам с проплешинами в виде пыльной земли, бросая взгляды на рожь, темнеющее, уже слегка фиолетовое небо, он выпадает в мысли, возвращается обратно, считает метры до погнутого знака с нелюбимым названием дыры деревни, считает секунды, считает родинки на лице ромы, пока тот что-то говорит. но женя почему-то не слушал. только -в контру пойдешь сегодня? -только даст, я ебал. женя уже привык, заходя в контру с кем-либо, очень настоятельно заявлять "пошел ты нахуй со своим миражом, поставь второй даст, чучело", поэтому страховался уже автоматически, даже не задумываясь. но слать ромашку нахуй женя точно не собирается и не позволит. наверное, даже если тот поставит мираж. через несколько минут женя понимает, что он заебался идти, ведь почти весь день проводит на улице, коротая последние летние дни перед сентябрем. снова глубоко вдыхает, пропускает в бумажные легкие вечерний воздух, пока ромашка томит молчание. они вдвоем в пустом поле с розовым небом - единственные. жене начинает казаться, что все это - иллюзия. иллюзия, в которой он бы остался навечно. сходить с ума. ему это нравится. женя видит деревянные домики вдали, узнает время - восемь, только что прошло стадо. представляет. представляет, как остановится с ромашкой у ржавого шлагбаума, похлопает его по плечу, прикоснется к коже ромашки - порталу во вселенную блаженства и закатов с аудиозаписями лил пипа; как доковыляет до дома, дома нальет себе ягодный чай, посадит на колени кошку и, нежно поглаживая и почесывая за ушком полосатый клубок, который всего пару дней назад перегрыз шею его наушникам, откроет кс. снова прикоснется к порталу сладострастных грез, а ближе к утру ляжет спать, через щелки закрывающихся глаз устало, но с теплым оттенком, смотря в окно, прокрутит в голове минувший день с приправой сонного бреда и бликов ромашки; зароется поглубже в одеяло с белыми медведями и айсбергами, растворится в нем и упадет в пустое пространство, именуемое сном. -ну, пока. хлопает по плечу, внутри робко, но снаружи незамысловато, касается портала во вселенную, где только женя с ромашкой на фоне фотографии заката с прикрепленной песней лил пипа. -давай, до связи. по дороге не наебнись только. галантно. -покеда. ромашка снисходительно улыбается, жмет руку и, элегантно садясь на желтый байкал, уезжает под фиолетовым небом. женя провожает его взглядом и через мгновение достает наушники, включает лил пипа и также едет домой, старательно объезжая трещины и дырки в дороге, о ромашке лишь думая. везет же ему: на пути к его дому новый ровный презентабельный асфальт, позволяющий разогнаться и расслабиться, свободно летя вперед и чувствуя, как ветер нежно ударяет в лицо. решительно, как прозрачные волны к соленому берегу. несмотря на неровность дорог, женя делает также, ближе к кювету, вставая на полосу между линией спорыша. поднимает глаза к небу, видит одну звезду. стеклянную. рассекает. блик ромашки. женя знает, что никогда не скажет. молчание - одолжение, восполнение - плодотворно.