…
Попадая в темницу он не рассчитывал, что будет даже помышлять о чем-то подобном. Их скрутили, помешав закончить ритуал воскрешения товарища и друга, заковав цепями. Дань Фэн был уверен в том, что мудрейшие не позволят причинить верховному старейшине и его паре вред, а тем более попытаться казнить, — все это заключение было лишь формальностью, чтобы сплетни между народом чуть поутихли. Они окажутся на свободе, хотят ли того остальные или нет. Дань Фэн позаботится об этом. Дом Кандалов встречал их свойственным ему мраком и безнадёгой. Их с Инсином разместили в одной крохотной комнатке, прочно заковав в кандалы, обращаясь с ними подчеркнуто безразлично, хотя Дань Фэн за версту чувствовал наполняющее комнату напряжение. Тяжелые цепи давили на руки и тело, прилегая до того плотно, что даже особенно сильные вздохи вызывали покалывание в груди. Дань Фэн, привыкший стойко терпеть неудобства, не выказывал беспокойств о своем необычном положении, пусть тело и затекло, пробыв в одной позе несколько часов. Инсин же… совсем другое дело. Его белоснежные волосы, чуть спутавшиеся на концах, налипли на лицо, не позволяя увидеть эмоции, но переодически с его губ срывались тихие стоны. Они были столь неразборчивыми, что не обладай Дань Фэн идеальным слухом, то не услышал бы вовсе. Для Инсина заключение было почти пыткой, своего рода испытанием, ведь конечности находились в постоянном напряжении, посылая неприятную дрожь по всему телу. Он не привык к подобному грубому обращению, однако не позволял себе показать слабость, пытаясь приспособиться. Дань Фэн пытался не пялиться в его сторону, но не мог не. Это не должно было так будоражить, но смотреть на него такого: беззащитного, неспособного что-либо сделать… волновало. Он глядел, не отрываясь, чувствуя, как сильно пересыхает в горле. Инсин тяжело дышал, его грудь вздымалась от попыток хоть немного пошевелиться, а Дань Фэн пожирал его взглядом, ощущая щекочущие кожу мурашки. Инсин был к нему так близко, что будь у него свободна хоть одна конечность, то получилось бы прикоснуться. Возможно, чтобы успокоить, попытаться дать знать, что он рядом, облегчить его дискомфорт… или слегка подразнить, чтобы уловить этот опьяненный возбуждением взгляд, который Дань Фэн так сильно любил. Конечно, Дань Фэн беспокоился за него. Сильно. Не мог иначе. Слышать то, как его пара испытывает боль — сложно, невыносимо. Ему нравилось закованное и связанное тело Инсина, но не нравились обстоятельства и испытываемый им дискомфорт. Пусть тот и уверял, что справится, следуя советам Дань Фэна и ни на секунду не прекращая попытки совладать с неудобством, этого все равно было недостаточно. Им стабильно приносили еду два раза в день и даже пообещали предоставить бочку с водой, чтобы отмыться от грязи — стены камеры и пол изрядно испачкали одежды, делая их настолько грязными, что складывалось впечатление, что их не стирали месяцы, если не годы. Понимание, что они могут проникать в сны друг друга, пришло не сразу. Целую неделю они берегли силы, едва разговаривая, лишь одними переглядами безмолвно спрашивая, все ли в порядке. Конечно, было глупо даже задумываться о таком — насколько в порядке они могут быть, будучи под стражей? Дань Фэн давно бы исправил это недоразумение, высвободив дракона, однако рядом с ним была его пара, его главная драгоценность, которую он не желал подвергать еще большей опасности и гнева мудрейших. Он итак натворил дел. Проникнуть в сон Инсина удалось случайно. Просто перед тем, как затекшие конечности вконец перестали волновать после суток бессонницы, оставив лишь единственное желание — заснуть, Дань Фэн в очередной раз подумал об Инсине. «В очередной раз» — потому что он всегда о нем думает, вне зависимости от обстоятельств. Пара всегда в приоритете, особенно у видьядхар, что выбирают спутника на всю жизнь. Дань Фэн вспоминал, как накануне перед заключением они расположились на крыше одного из домов, переплетая пальцы и медленно засыпая, любуюсь луной. Он вспоминал, насколько защищенным себя чувствовал рядом с этим мужчиной, насколько на самом деле доверял и ценил, согреваясь в его объятиях. Вероятно, именно эти мысли и способствовали тому, что тот оказался в чужом сне без должной подготовки и с первой попытки, поначалу и сам не поверив до конца в его правдивость. Во сне на второй план отходило настоящее, оставляя лишь ощущения. Они могли контролировать свой сон, создать все, что угодно, говорить, о чем угодно и проводить время вместе. Это позволяло им забыть хотя бы на время про Дом Кандалов, оставляя проблемы в стороне, наслаждаясь своим маленьким миром, созданным только для них. Все было идеально, пока… немного не вышло из-под контроля.…
— Я видел, как ты смотрел на него. От тебя шло столько враждебности, что мальчишка чуть не выронил тарелки с едой, — Дань Фэн ласково заправляет прядь белоснежных волос за красное ушко, почти касаясь губами нежной кожи. Это вызывает ответную дрожь у его партнера, эти мелкие мурашки, что появляются лишь от одного шепота. Дань Фэн не готов был признать то, насколько сильно на самом деле этот факт сводит его с ума. Он приподнимает бедра, в очередной раз подмечая, насколько комфортно без всех этих лишних слоев ткани его испачканного ханьфу. Громкий шлепок голой кожи об кожу раздается столь отчетливо громко, что Дань Фэн бы засмущался, если бы мог, и если бы это все не происходило внутри их общего сна, где ни одна живая душа не могла их увидеть или услышать. — Пусть привыкает, — голос Инсина, пропитанный возбуждением, чуть срывается, когда чужой член особенно глубоко проникает внутрь, раздвигая нежные стенки. Как всегда восхитительно, правильно. — Да-а, вот т-так. Инсина крепко держат за скользкие от масла бедра, контролируя движения, насаживая на твердую плоть. Дань Фэн цепляется острыми ногтями за молочную кожу, оставляя красные царапины, из которых тут же начинают течь тоненькие алые струйки. Инсину нравится. Инсин закусывает губу, ладонями упираясь в крепкую грудь старейшины, пальцами впиваясь в твердые мышцы, пытаясь подстроиться под темп скользящего внутри него ствола. Дань Фэн обожает двигаться в нем размашисто и резко, задвигать по самые яйца, чтобы между телами не осталось ни единого сантиметра, чтобы они слились воедино, склеиваясь друг с другом навсегда. — В прошлый раз мы снова увлеклись, мой дорогой, — он начинает водить ладонью вдоль взмокшей от пота спине Инсина, оставляя розовые разводы, в награду получая судорожный выдох и манящие, затвердевшие соски, на одном из которых отчетливо виднелся свежий укус от зубов. Рот наполняется слюной. — Мои нижние одежды промокли насквозь, к твоему сведению. Бедная женщина, что стирает наше белье. — Пусть пожинают плоды, раз отправили нас в одну камеру, — невозмутимо отвечает Инсин, наклоняясь к беззащитному горлу пары, широко лизнув бархат чужой кожи языком, срывая с губ бесстыдный вскрик. Еще один факт, который он трепетно обожал в Дань Фэне: тот любил громко, откровенно стонать, зная, насколько сильно его пару сводит это с ума. — Иначе и быть не могло, — сипло отвечает Дань Фэн после того, как мужчина отстраняется. Их не могли посадить раздельно, потому что иначе Дань Фэна ничего не остановило бы поднять здесь всё на воздух. Под их телами блестят несколько белесых дорожек, давно смешавшихся друг с другом — это далеко не их первый заход. Они никогда не насыщались одним, вцепляясь друг в друга намертво, не желая отпускать. Инсин хватает ртом воздух — его губы давно пересохли, трескаясь. Сам он совсем не обращал внимания на свое возбуждение, что отчаянно требовало ласки, истекая смазкой. Это не важно, пока его пара так соблазнительно выгибается от его движений, а лазурные глаза призывно мерцают. Дань Фэн цепляется за него почти до синяков, оставляя следы на гладкой коже, купаясь в наслаждении, однако все еще замечает. Он тянет было руку к чужому паху, желая помочь, как ее перехватывают крепкие пальцы, тут же сцепляя ладони вместе. — Не трогай, — Инсин едва держит глаза открытыми, а в уголке губ застыла чуть подсохшая слюна, которую непременно захотелось слизать языком. — Я кончу. Если тронешь — кончу. Н-не… не хочу так быстро, еще немного. Еще немного. — Что мешает тебе потом кончить еще раз, мой дорогой? — мягко спрашивает Дань Фэн, а в глазах пляшут яркие хитрые искры. — То, что мы совсем скоро… ах, — Инсин жмурится, когда головка его члена, зажатая между их животами, особенно сильно трется о кожу, — Мы совсем скоро начнем просыпаться. Я этого не хочу, ты же знаешь. Инсин всегда сложнее всего переживал их вынужденное разъединение. Возвращаться в реальный мир после нескольких часов, проведенных вдвоем в их комфортном месте, после просыпаясь в сырой камере без возможности коснуться друг друга — настоящее испытание. Именно поэтому тот старался продлить их встречу, уцепить больше связи, как можно сильнее насытиться, словно глубоко изголодавшийся зверь по желанной добыче. Движения ускорились, становясь более размашистыми, сильными. Инсин, не в силах держать тело на весу, практически полностью лёг грудью на Дань Фэна, сцепляя их тела вместе. Это затрудняло совершать более частые и глубокие фрикции, но Дань Фэн был настолько на грани, что сейчас любое, даже самое легкое прикосновение, моментально довело бы его до пика. Инсин, выдыхая сквозь чуть приоткрытый рот горячий воздух, наклонился к лицу Дань Фэна ближе, щекоча волосами голую кожу на груди и шее старейшины, приникая в легком поцелуе к манящим губам своей пары. Те покорно раскрылись, подначивая Инсина к активным действиям, однако тот почти сразу отстранился, вырывая из старейшины разочарованный стон. — Высунь язык, — хрипло попросил Инсин, внезапно понимая, насколько сильно на самом деле хочет впиться губами в чужой рот, проникнуть языком, облизнуть его всего. Дань Фэн повиновался беспрекословно, умоляющим взглядом ожидая действий пары, громко промычав, когда в уста грубо ворвался чужой язык, размашисто проводя по деснам и вылизывая рот так тщательно и страстно, словно от этого зависела их жизнь. Он чувствует, как влажный и горячий член Инсина подрагивает от наслаждения. Дань Фэн все же решает нежно погладить головку подушечкой пальца, слыша надрывный вздох, тут же отпуская плоть, зная, насколько чувствительно для него это место. Ему непременно хотелось подразнить, распалить еще больше, хотя казалось, что они давно достигли предела. — В следующий раз, — на миг оторвался от мягких губ Дань Фэн, тяжело дыша и смотря прямо в сиреневые глаза возлюбленного, — Я возьму тебя в рот и не остановлюсь, пока не кончишь минимум три раза, как бы сильно ты не умолял. Ты понял, мой дорогой? — Дань Фэн все же вновь протягивает руку вперед, под вялыми протестами окольцовывая истекающей смазкой ствол Инсина, так сильно желающий его внимания. — Твой член будет у меня так глубоко в глотке, как только возможно. Его рука, массирующая чужое возбуждение, подначивала к скорейшему освобождению. Инсин просто не мог сопротивляться. Дань Фэн видел, как это происходило. Как невольно закрылись чужие веки, а длинные белоснежные ресницы начали трепетать. Как тело вдруг содрогнулось от внезапно наступившего удовольствия, сильные мышцы напряглись, а колени непроизвольно начали дрожать. — Да, сожми сильнее, вот так, да, да! — словно в бреду выстанывал Инсин прямо ему в шею, поджав колени и бедра. Не прошло и минуты активных движений, как на их тела брызнули новые жемчужные капли, сопровождающиеся низким стоном его пары, с силой сжимающей кулаки на груди старейшины. Инсин во время оргазма так по-особенному сильно сжал член Дань Фэна внутри себя, что тот, пусть и пытался оттянуть момент, выгнулся, распахивая рот, и, гортанно рыча, выплеснул внутрь своей пары горячее семя. Удовольствие пронзало все тело, окутывало его, словно кокон — глаза затуманились, а зубы вцепились в собственную нижнюю губу. Почувствовав освобождение своей половины, Инсин сыто хмыкнул, чуть виляя бедрами и еще сильнее сжимая чувствительную от оргазма плоть в себе, вызывая у Дань Фэна новую волну чувственных стонов. Руки плотно обвили талию своей пары, прижимая к себе, нежась в тепле. Им всегда хотелось бы ближе друг к другу, особенно после соития. Когда зрение начало чуть проясняться, сменив пляшущие перед глазами звезды на белоснежные волосы, что находились сейчас так близко к его лицу из-за позы Инсина, пришлось чуть двинуться в сторону. — Не вынимай, — ошибочно приняв желание Дань Фэна сменить положение за попытку отстраниться, Инсин впился в плечи пары пальцами, чуть царапая кожу ногтями. — Не буду, — пообещал он, стараясь не делать резких движений, чтобы не раззадоривать организм возможностью продолжения. На некоторое время между ними воцаряется молчание. Оно уютное, вызывающее в груди нечто горячее, до боли родное. Их тела сплетаются друг с другом, греясь, и пусть это ощущение ненастоящее, а лишь навеянное сном, Дань Фэну кажется, что он действительно согревается. Он гладит подушечками пальцев чужие предплечья, когда слышит: — Как думаешь, сколько они еще будут нас держать за решеткой? — Недолго, — Дань Фэн едва заметно пожимает плечами. — Уверен, они не оставят нас здесь. — Мудрейшие не отпустят нас так просто, — хмуро заключает Инсин, чуть приподнимаясь на локтях, оказываясь прямо на уровне чужих глаз, дабы заглянуть в любимую лазурь. — Конечно, отпустят. Цзин Юань поспособствует этому, — тихо усмехается он. — А даже если это не сработает, я освобожу нас отсюда сам. Только посмотри на себя, — Дань Фэн гладит чуть торчащие ребра своей пары, скашивает взгляд на залегшие темные синяки под глазами от недосыпа, которые никуда не исчезли даже во сне, — Ты измотан. Мне важнее твоя безопасность, мой дорогой, и я для нее сделаю все. — Я в порядке. Главное, чтобы это не причинило больший вред тебе, — хмуро отвечает он. — Они не посмеют, — уверенно произнес Дань Фэн. Он целует кончик чужого носа, почти сразу отстраняясь, пока не захотелось еще. Они соединены друг с другом, едины, и все равно Дань Фэн хочет забраться глубже, под самую кожу, залезть в легкие, скрепиться вместе с чужим сердцем. Инсин ерзает, переплетает их ноги, прижимаясь сильнее. Кожа Инсина чуть красновата и горяча, особенно когда Дань Фэн в очередной раз проводит кончиками пальцев по плечу, очерчивая подушечками родинки. Потрясающее ощущение. Когда Инсин поднимает на него хитрый взгляд, в котором на время пропала та усталость и отрешенность, что преследовала в Доме Кандалов ежедневно, заменяясь на нечто почти удовлетворенное, становится понятно, что они не закончили. Он соскальзывает с плоти Дань Фэна, что все еще находилась внутри него, позволяя себя разглядывать. А не разглядывать его невозможно: опавший было член Инсина снова налился кровью, а на головке выступила прозрачная капля, буквально требующая ее слизать. Чарующее, соблазнительное зрелище. — Еще, — бормочет он, словно ожидает, что Дань Фэн не услышит. С его-то чувствительным слухом. — Еще раз. Этого недостаточно. Хочу тебя еще. Его ненасытная пара. Его драгоценность. Инсин всегда был жадным, требовательным. Любознательный мужчина, что на поле боя был надежным товарищем и воином, наедине превращался в ласкового юношу, желающего исполнения своих капризов. Он брал много и сразу, выжимал все соки, купаясь в выносливости и отдачи видьядхара, что выполнял желания пары беспрекословно, не думая жаловаться. Дань Фэн позволял, хоть остальные члены квинтета этого не одобряли. Даже сейчас он ничего не мог поделать с реакцией собственного тела на острое желание пары. Уже сейчас глаза вновь начала застилать мягкая пелена возбуждения. — Ты можешь взять меня, — невозмутимо предлагает себя Дань Фэн, чуть раздвигая ноги. Движение показательное и дразнящее, Дань Фэн красуется, видя, как сильно расширяются чужие зрачки, как резко тот начинает облизывать губы, жарко проходясь взглядом вдоль его тела, но все равно отрицательно мотает головой: — Не сегодня. Сейчас я хочу только чувствовать тебя внутри, — Инсин ведет рукой вниз, к их животам, где собрались белесые лужицы, зачерпывая пальцами жидкость. Рот наполняется слюной, стоит только понаблюдать за тем, как Инсин заводит испачканную их выделениями руку себе за спину, с гортанным стоном погружая в себя сразу два пальца. Ему не требуется растяжка, — точно не после нескольких соитий, — однако это представление. Представление, сделанное специально для Дань Фэна, чтобы тот упивался зрелищем, чтобы желал поскорее заменить пальцы своей стоящей эрекцией, что требовала к себе внимания, призывно дергаясь от открывшейся картины. — Знаешь, сейчас я безумно чувствительный, — тихо произносит Инсин, чтобы не перекрыть влажные звуки исчезающих внутри него пальцев. — Кажется, что если вставишь внутрь — сразу кончу. Меня это сводит с ума, знаешь? Понимание, до какого предела ты меня доводишь. Дань Фэн отворачивается, шипя сквозь зубы. Слова не только распаляли, но еще и причиняли боль к игнорируемой им плоти. Инсин внимательно следит за лицом старейшины. Были бы силы — непременно улыбнулся бы, прекрасно зная, что старейшина хочет большего, да только получается сосредоточить внимание лишь на собственных пальцах, что трут мягкие стеночки внутри. — Смотри на меня, — слова Инсина резкие и требовательные. Дань Фэн подчиняется, медленно поворачиваясь обратно, смотря прямо в сиреневые глаза, наслаждаясь и страдая от грязных влажных звуков, заполняющих пространство. Инсин настолько увлекается процессом, что низкое рычание возле уха вызывает легкую дрожь. Он дёргается, с удовольствием заметив, как полыхают огнем лазурные глаза. Дань Фэн рывком отводит руку мужчины в сторону. — Достаточно, — он с силой сцепляет зубы, тяжело сглатывая. Терпение — благодетель, но не в том, что касается Инсина. Горячий член входит в чужое тело легко — Инсин прикрывает глаза, впитывая в себя наслаждение. Ему нравилось дразнить, зная, насколько сильно он влияет на старшего, но то, как Дань Фэн влиял на него самого? Полная, безоговорочная власть, вверенная в его руки самим Инсином. Дань Фэн начинает двигать бедрами, медленными толчками вбиваясь в мягкое, податливое тело. Кожа его партнера нежная, блестит от пота, буквально так и просится ее облизать, однако он себя сдерживает. Вместо этого он зарывается пальцами в белоснежную гриву, наматывая пряди на кулак, вырывая сдавленный хрип, наполненный легким оттенком боли и удовольствия. Пелена страсти смешивается между ними, накрывая обоих, а расстояние между губами сокращается с каждым вздохом. В постели самым громким из них двоих был именно Дань Фэн — всегда сдержанный старейшина позволял наедине с единственным близким человеком проявлять искры эмоций. Он рвано стонет, когда чувствует, как Инсин бедрами поддается навстречу толчкам, что с каждой секундой становились сильнее, напористее, а когда Дань Фэн вдруг сменяет угол проникновения, тот и вовсе тонко, почти тихо, всхлипывает. — Я близко, — предупредил Инсин срывающимся голосом, чуть морщась. — Не думаю, что смогу продержаться дольше. Только посмотри, что ты со мной сделал. О, Дань Фэн смотрит. Конечно, смотрит. Инсин весь растрепанный, раскрасневшийся, усеянный укусами — весь он был похож на воплощение искусства. «Ты выглядишь таким разрушенным и целиком моим. Я бы хотел навечно запечатлеть этот момент», — хочется сказать ему. — Значит, в следующий раз одного раза будет достаточно, — говорит он вместо этого, отпуская волосы пары и кладя ладонь на чужое бедро, осторожно придерживая. Он едва заметно ухмыляется, когда в ладонь в очередной раз впиваются тупые ногти Инсина. — Заткнись, — хмуро произнес он, но за счет блестящих от слюны губ и раскрасневшихся щек эффект получился слабым — его захотелось приласкать. — Так ты накажешь нас обоих. Дань Фэн не ответил, сосредотачиваясь лишь на яростных, хаотичных движениях, чувствуя, как крепко сжимают его чужие мышцы, как все прерывистее начинает дышать Инсин, переодически срываясь на тихие стоны, сигнализирующие о его скором освобождении. Стоит ли ему помочь? — Я смогу без рук, — твердо произнес Инсин, словно услышав мысли Дань Фэна. — Я этого хочу. Хочу кончить только от твоего члена. Звучащая в словах уверенность поспособствовала новой волне приятной дрожи. Ему нравилось знать, что он удовлетворяет пару, что она получает наслаждение, плавясь в его руках — поистине драгоценность дракона. — Я… — слова застряли в горле, прежде чем Инсин сумел их произнести. Его начало мелко потряхивать, а глаза едва удалось удержать открытыми, не желая хоть на миг отводить взгляд в сторону. Между их животами выплеснулось теплое, горячее семя, сопровождаемое влажным всхлипом и царапинами на груди старейшины. Дань Фэн отчаянно застонал, когда мышцы снова крепко сжали его член, едва не заставив кончить. — Нет, — хрипло пробормотал Инсин, когда Дань Фэн хотел выйти. Он, тяжело дыша, прижался головой к плечу старейшины, не позволяя отстраниться, пытаясь прийти в себя. — Тебе будет больно, если я продолжу, — мягко возразил Дань Фэн. Однако тот, с трудом подняв руки и обхватив его лицо, выдохнул прямо в губы: — Продолжай. Возьми меня. Я знаю, ты хочешь. И я этого хочу. Слова били точно в цель. С гортанным стоном Дань Фэн закатил глаза, срываясь на бешеный ритм, оставляя в ушах только звук влаги и хлюпанья. Инсин подбадривающе гладил его грудь, сжимая пальцами горошину соска, перекатывая нежную плоть между пальцами и чуть дуя на нее прохладным воздухом. Конечной точкой стало то, когда он чуть наклонился, высунув язык, размашисто проведя им по розовой плоти, заставляя партнера выгнуться до хруста, жадно глотая ртом воздух. — Инсин, м-мх, мой дорогой, мой Инсин, — отчаянно шептал Дань Фэн. В последний раз толкнувшись особенно грубо, Инсин ощутил, как его заполняет горячее семя, которое тут же начало стекать по бедрам и капать. Он бы не удивился тому, что кончил и в реальной жизни — их страсть была столь глубока, что не позволяла себя контролировать, приводя к подобным конфузам. Впрочем, он не жаловался.…
Дань Фэн нежно рисовал по голой влажной спине одному ему понятные узоры, когда Инсин тихо поинтересовался: — Думаешь, мы когда-нибудь сможем жить нормально? — Да, — без колебаний ответил он. — Я позабочусь об этом, тебе не о чем беспокоиться. В конце концов, он никому и никогда не позволит причинить вред своей паре. Инсин будет в целости и сохранности, непременно счастлив. Видя, что зрение начинает затуманиваться, а любимое лицо становится всё менее четким, Дань Фэн понял, что начинает просыпаться. Вероятно, их будили для того, чтобы снять цепи, дабы они поели. Он с нетерпением ждал момента, когда сможет избавиться от них навсегда. А это произойдет очень, очень скоро. Дань Фэн позаботится об этом.