Bridge Over Troubled Water

Тёплый июльский ветер задувал под футболку, заставляя волны мурашек пробежать по спине. Люди вокруг куда-то спешили, торопились, сунув руки в карманы, или медленно обходили его, наслаждаясь погодой. А она и впрямь была замечательной. Термометр показывал стабильно выше двадцати пяти по Цельсию, на небе вот уже как неделю не было ни облачка, и осадков не ожидалось ещё столько же. На мосту пахло морской свежестью, свежей выпечкой и кофе—с корицей, обязательно с корицей, здесь другое не делали. Из порта недалеко доносился глухой звон цепей и грохот грузовых контейнеров. Когда он был маленьким, он обожал бегать по свалке этих контейнеров и играть в прятки с такими же оболтусами. Им постоянно доставалось от родителей, считавшими такую игру отнюдь не безопасной и предпочитавшими вместо неё скучные игры в саду или парке, где каждый закуток был ими изучен вдоль и поперёк. Разумеется, они сбегали снова и снова и снова наказывались, но это того стоило. Парень с колючими светлыми волосами, спрятанными под панаму, стоял на мосту, оперевшись локтями на каменную ограду, и смотрел в прозрачную, чистейшую воду, ещё не испачканную мусором и выбросами с заводов и порта. Глубина здесь достигала нескольких метров, хоть и казалось, что тут совсем мелко. На камнях, освещённых и нагретых летним солнцем, лежала чья-то забытая футболка, явно видавшая виды. Солнце только начинало садиться, но небо уже приобрело свой характерный розовый оттенок. Скоро сюда съедутся туристы, которых летом в этой части было много. И он мог их понять: вечером на набережной загорались огни, превращая её в провинциальную торговую улицу с множеством магазинов и ресторанов. Весьма привлекательное место для тех, кто устал от городской суеты и шума. Он сам снимал квартиру неподалёку, чуть вдалеке от побережья. С момента его выпуска из Юэй прошло чуть больше трёх месяцев. С геройской работой Кацуки завязал сразу после этого, решив, что не готов уйти на пенсию в тридцать лет. Вместо этого его давнее увлечение горными лыжами и фристайлом проявило себя, и на протяжении этого времени он тренировался, чтобы привести себя в форму к началу нового сезона и построить карьеру спортсмена. Это улыбалось ему больше. Разумеется, Бакуго слышал об одноклассниках, успевших отличиться по-разному. Не завидуя им и живя собственной спокойной жизнью, он практически сразу оборвал с ними связи, сконцентрировавшись на устранении своих проблем. Оставшись в одиночестве после развода родителей, он послал их на три буквы и съехал, найдя недорогую съёмную квартиру в тихом районе. На его удивление и облегчение, на его довольно известную натуру никто не обращал внимания, и за ним не бегали толпы фанатов, выпрашивая автограф. Нет, здесь всё было тихо и спокойно, всё было хорошо. Кацуки смотрел на яркое солнце, почти не щурясь—такова особенность его причуды. Время близилось к шести часам, и надежда снова гасла, чтобы потом, на следующий день, снова возродиться. Он был здесь почти каждый день—либо наблюдая за закатом на мосту, либо в каком-нибудь ресторане с видом на море. Бакуго любил такую обстановку, любил наблюдать за туристами или самому прогуливаться по улице. Он подмечал интересные магазины и успел обновить интерьер своего небольшого жилья до гораздо более уютного. Кацуки вздохнул, устремляя взгляд вдаль, к горизонту. До захода солнца оставалось всего полчаса. Полчаса до конца ещё одного дня. Может, он и не придёт. Казалось, что единственное, что заставляло его приходить на этот мост, было остатком подростковых необдуманных желаний и мечт, тогда выглядевшими столь реальными. Тогда, держась за руки, они клялись в вечной любви и подобным соплям, уверенные, что встретятся. Чудес не бывает. Приходить сюда стало его привычкой ещё давно. Возможно, это место просто давало чувство внутренней гармонии. Здесь царствовал покой и неспешность, убаюкивая истерзанную душу, за восемнадцать лет повидавшую многое. Пальцы скользнули по едва заметному шраму на правой стороне лица, напоминавшему о той войне, в которой он едва не погиб, отдав всё ради победы. И сейчас иногда он просыпался в холодном поту и ощущением жжения в груди. Здесь же было тихо. Здесь был словно свой, другой мир, которому дела не было до того, что происходило снаружи. Здесь было спокойно. Кацуки потянул носом прибрежный запах и удовлетворённо выдохнул. Солнце уже почти касалось воды. Где-то глубоко в душе ощущалась почти незаметная тяжесть, которая, правда, стала его верным спутником. —Кацуки? Его позвали неуверенно, тихо, но знакомо. Этот слегка хриплый голос, чуть выше, чем его собственный, с приятным тембром никуда из памяти не пропал. Кацуки повернул голову на голос. И впервые за несколько лет улыбнулся не потому что так надо было, не из вежливости и не потому что надо было пересиливать себя. Он улыбнулся тепло, как улыбаются старым друзьям. Человек напротив почти не изменился. Белые волосы так же падали на лицо, закрывая голубые глаза, по цвету ничем не отличавшиеся от морской воды под мостом. На правое запястье всё так же был надет нитяной браслет, потрёпанный со временем. Шнурки на кроссовках тоже были завязаны по старой привычке—через один и крест. И даже объятия остались такими же. Тёплыми. Успокаивающими. Родными. Кацуки закрыл глаза, не прекращая улыбаться. Всё-таки чудеса случаются. —Привет, Доминик. *** В квартире угадывались характерные черты хозяина. Две чашки с чаем уже стояли на столе. Доминик потянулся за своей и сделал глоток. Кацуки ещё помнил. Разбросанные повсюду вещи добавляли жилищу особого шарма. Кацуки всегда умел находить в этом хаосе нужную ему вещь за поразительное время, всегда запоминая, куда она исчезала. Его это всегда поражало. Доминик развернулся к парню напротив, улыбнулся и откинулся на спинку стула: —Ну, рассказывай, как ты?