1. НУЛЕВЫЕ солдаты, по сути своей — плоть и кровь. Не обманывайтесь их даром предвидения, их нечестивой силой, их неукротимой волей — они существа биологического происхождения и могут быть разобраны как таковые.
Первым живым существом, которое Ноль разобрал, была бродячая собака. Это было жалкое существо с влажными глазами и торчащими из-под серой шкуры позвонками. Под пристальным взором своих дрессировщиков он провёл мачете по её сонной артерии и смочил свои руки хлынувшей наружу кровью, такой же горячей, как муссоны, которые он будет переживать годы спустя в зоне боевых действий. Она пропитала её шерсть. Она пропитала его волосы. — Всему, что движется, можно положить конец. — Фон Альвенслебен — тогда они звали его Отец — возвышался над ним, как тёмная башня на фоне неба. Кровь животного капала на его ботинки. — Разрежь её на части; посмотри, как всё функционирует. Это мягкий механизм. Ноль расчленял ту собаку в серой, тусклой комнате. Собака билась и скулила, пока он не вырвал ей голосовые связки. Он просунул свои маленькие, толстые пальцы в разрезы её мышц и в складки её кишок. Тела — это мешки с мешками с жидкостями. Смешай эти жидкости, дай им перетечь друг в друга, образовывая нечестивый, небрежный коктейль, и машина, называемая телом, забарахлит и разрушится. У тел есть каркас, который может быть раздроблен и искалечен. У тел есть двигатели — сердце, лёгкие — и компьютер — мозг. Повреди их, и тело не выдержит. Сердце животного трепетало, словно оно желало спрятаться. Ей больно; она ненавидела факт того, что до сих пор жива, только чтобы ей причиняли боль. Ноль мог чувствовать боль в своем зарождающимся разуме и ненавидел, когда ему причиняли боль — также, как ненавидят все дети и все взрослые, все люди и все звери, все ангелы и все демоны и весь обвиваемый насилием мир, порожденный от любви ангела и демона. Поэтому он поднял руку.***
Он обрушивает её на пустой воздух. НУЛЕВАЯ охотница взмывает вверх. Плащ обвивается вокруг неё, когда она торпедой отскакивает от его клинка, дорожка пыли прилипает к её ботинкам. Остриё его меча скрежещет по бетонному полу, посылая вибрации вверх по его руке и отдаваясь в зубах. Она приземляется, вытягивает свой плазменный пистолет, и ионы в спёртом воздухе бункера выравниваются и поляризуются. Волоски на шее мечника встают дыбом, словно под песню. Он смотрит в дуло, которое светится и заливается жидкостью, как умирающая звезда, жар окатывает его лицо. Она жмёт спусковой крючок, и химическое переплетение его плоти рвётся и рассыпается в пыль.***
До вербовки они были неряшливыми созданиями, все с гниющими молочными зубами и спутанными волосами. Приобщение к программе срезало оболочку грязи вокруг них, обнажая блестящие розовые внутренности. — Вы — живые арбалеты, — сказал Отец. — Ваши стрелы — это время. Вы тоже мягкие механизмы, но вы не остановитесь, когда сломаетесь. Вы просто будете пытаться снова и снова, пока не достигните цели. Первым делом они научились умирать. Их приковали наручниками к стульям в серых комнатах, пахнущих железом. Пули насквозь пробивали их головы снова, и снова, и снова, и снова, и снова — пока они не переставали плакать и сами прижимали свои обмякшие маленькие головы к дулу, закрывая глаза. Они запомнили, что неуязвимы, покуда держат свои тетивы натянутыми. — Я загадал число от одного до двадцати, — Отец взвел курок пистолета. — 18, — сказал Ноль. Бум, мёртв. Перемотка. — 12. — Снова мёртв. — 4. — Снова мёртв. Лай пистолета больше не пугал его. — 5. 14. 7. 15. — Смерть захлестнула его голову, как тёплая морская вода, солоноватая и чёрная. — 19. 2. Тишина. Отец повернул ключ, и наручники с щелчком расстегнулись. — Не забудь пустить стрелу. Ноль нажал на курок в своей голове, и стрела выстрелила прямо и метко. Время перемоталось ещё раз, воздух теперь стал свежее, отражения в лужах из смеси крови и мозговой жидкости, рябью колышущиеся возле его переминающихся ног, предстали перед ним в мельчайших деталях. — Я загадал… — 2, — выпалил Ноль. По пути на выход, он вытер окровавленные подошвы ботинок об ковёр и взял красное яблоко от одного из помощников Отца. За обедом они научились убивать. Светловолосый мальчик с полуавтоматической винтовкой ворвался через дверь столовой и открыл по ним огонь. Крики прорезали воздух. Тела сминались, тонкие пальцы разжимались. Красная дымка заполнила зал. Ноль перекатился за перевёрнутый стол и дождался затишья в перестрелке. Он набросился на мальчика и выцарапал его глаза пластиковой ложкой для каши, которая минутами ранее была у него во рту. Едкий порох забил заднюю стенку его горла, а желудок налился свинцом. Серый свет струился из размытых окон столовой; в тумане своего адреналинового бреда Ноль обнаружил, что беззаботное вращение каждой пылинки в лучах этого света могло бы приостановиться по его команде и спокойно застыть, подобно заледеневшему полотну. Они истекли кровью вдвоём. Перемотка. Светловолосый мальчик размозжил череп Ноля прикладом винтовки и запустил руку в копну его тёмных волос, сдавливая серое вещество под ними, пока оно не хлынуло пеной из его черепа. Перемотка. Ноль подкрался к мальчику и вихрем обрушился на него, замедляя мир вокруг них, тогда как тот нажал на спусковой крючок четыре раза, но каждая из пуль без вреда пролетела возле тела Ноля. Ноль вцепился пальцами в его глаза, разорвал лицо надвое, зажал в кулаке эти волосы цвета одуванчика и бил его голову об линолеум до тех пор, пока из неё не потекла прозрачная жидкость, а стоны не сменились на бульканье. Отец спустился из своей обсерватории, с добротой глядя на двух своих истекающих кровью одарённых детей. Ноль поднял глаза, робкая гордость растеклась в его груди, ощущения вернулись к кончикам его пальцев. Был ли он великолепен в своей победе? Боевые упражнения, ежедневные инъекции, психологическая подготовка — показал ли он, чего стоит? — Да, это сработает. — Отец улыбнулся. Он взвёл свою винтовку и выстрелил ему в голову. Перемотка. Плёнка времени глючит. Он и тот же самый мальчик сидели рядом за обеденным столом, смеясь так сильно, что и слова сказать не могли, из-за шутки которой они, насколько подсказывала память, не делились. Веселье застряло в глотках, когда они вспомнили. Любопытно, что оно вернулось к ним, когда они ощупали свои лица и головы и обнаружили себя целыми и невредимыми. Отец спустился из своей обсерватории и прошёлся между скамьями, заглядывая в глаза каждому из своего замолчавшего стада. Его рука метнулась к оружию, когда он проходил мимо Ноля. Колено светловолосого мальчика прижалось к ноге Ноля прежде, чем тот успел дёрнуться. Отец поднёс руку, минуя кобуру на бедре, к сумке, привязанной к поясу, и дал им обоим по блестящему, красному яблоку. — Пустите свои стрелы, — прошептал он. Они так и сделали. Мир сбросил свой кокон и затрепетал новыми крыльями взлетающей реальности. Когда Отец снова поднялся по лестнице в обсерваторию, светловолосый мальчик повернулся к Нолю, убрав от него своё колено. — А ты хорош, — сказал он и моргнул двадцать раз в секунду, как иногда у них случалось из-за Хроноса. — Мы неплохо повеселились. Я Пятнадцать. — Я Ноль.***
Иногда в движениях НУЛЕВОЙ охотницы можно уловить нерешительность. Её визор закрывает лицо, но против собственной воли мечник думает о сомнении в её глазах. Голубых глазах? Карих глазах? Глазах, обрамлённых пушистыми молодыми ресницами, иногда изогнутых от радости, иногда прищуренных от презрения. Глаза самого мечника не прикрыты маской и отражают полную палитру его мыслей — но это не является проблемой, ведь он не думает ни о чем ином, кроме самого процесса насилия. Но иногда это не так. Иногда они вдвоём останавливаются, тяжело дыша и дрожа от тумана войны, и смотрят друг на друга, считывая информацию, которую они не могут понять, воображая мир, в котором они не могут жить. Затем волна наркотической жажды прокатывается по её телу. Она бросается вперёд, рыча, и достает ещё один пистолет.***
Прошёл месяц, и вскоре настала очередь Ноля браться за пистолет. Он ненавидел его. Это было недостойное, неуклюжее оружие, с которым даже на стрельбищах он едва управлялся, словно укрощал бешеную бездомную собаку, прикованную цепью к его правому плечу. — Сегодня, — сказал ему Отец, — ты убьёшь все цели в здании общежития. Я хочу увидеть, как обстоят дела с твоими навыками штурма. Но мне так же любопытно, кто действительно держит свои тетивы натянутыми даже во сне, как я им говорил. НУЛЕВЫЕ дети не обязательно умирают, когда их убивают — если ты смог устранить их всех, встретить Отца в конце коридора и прижаться головой к дулу его винтовки, то они все воскреснут, восстановятся, и все будет по-прежнему, как будто ты вообще никогда не разрывал их на части — лишь яблоко в твоей руке будет доказательством совершённой резни. Ноль сразу решил, что пулемёт — слишком громкое оружие для такой задачи, и отбросил его в сторону. Столовая представляла собой широкий, пустой атриум с небольшим углублением: лёгкая возможность накрыть его градом пуль. Коридоры спален, напротив, были тесными и загибающимися: ночной кошмар для беспорядочных залпов свинца. К тому же, покров сна давал ему преимущество в скрытности, которым он не мог пренебречь. Так что он открутил кусок водопроводной трубы из мальчишеской душевой и принялся проламывать их черепа. Несколько детей проснулись и вынудили его перемотать время, но, спустя достаточное количество попыток, он прорубил смертельный путь сквозь их спящие тела. Он замешкался на мгновение перед тем, как раскрошить голову Пятнадцатого трубой. Наконец, дрожащий, но удовлетворённый содеянным, он опустился на колени у ног Отца и прижался лбом к его винтовке. Однако на этот раз в его глазах отражалось предвкушение, но ни капли одобрения. — Да, это сработает, — сказал он. — Отпусти свою стрелу. Ноль посмотрел вверх. Лицо Отца сияло серебром в свете луны. — Доверься, сын мой. Настоящее испытание ещё только начинается. Так что Ноль спустил курок. Сверху он наблюдал за тем, как его собственное тело скачет меж койками, проливая, брызгая и калеча. Он достиг койки Пятнадцатого и, как планировал, замешкался лишь на мгновение перед тем, как замахнуться трубой на— Глаза Пятнадцатого распахнулись, и он выкатился из кровати. Ровно перед тем, как его кулак врезался в челюсть Ноля, Ноль натянул тетиву своей реальности обратно, защелкнул её и взвёл стрелу.2. Идеальное решение — избавиться от НУЛЯ до того, как он активирует свои способности предвидения. Так как многие оперативники НУЛЬ с детства подготовлены к существованию в быстром цикле предвидения, действия и немедленного повторного предвидения, то чуткое чувство времени и элемент неожиданности помогут Вам совершить задуманное.
Иначе, атакуя НУЛЯ, когда он готов к Вашей атаке, Вы войдёте в бесконечно вращающуюся карусель смерти, которая остановится лишь когда один из вас потеряет хватку. Настоящий мир движется лишь когда стрела времени выпущена — с каждой ложной смертью тетива натягивается все сильнее. Разум умещал множество недель в одну минуту, прежде чем насечки и отпечатки на нити, кодирующие память, идентичность, жизнь и любовь, начинали деформироваться подобно плавящемся пластику.3. Если ситуация, упомянутая во Втором правиле, невозможна, не всё потеряно. Прямое столкновение с НУЛЕВЫМ солдатом всё ещё может привести к маловероятной победе, зависящей от двух принципов действия:
1. Убейте его больше раз, чем он Вас.
2. Держитесь за то, кто Вы есть.
Ночь растянулась на год, и они забрызгивали друг друга собственными внутренностями сотни, тысячи раз, до тех пор, пока Ноль, истекающий потом от изнеможения, не забыл, кто он такой и не смог отмотать время назад (поскольку не помнил, как всё началось). Настал подъём, он встал хорошо отдохнувшим. Кошмар, который мучил его прошлой ночью, выветрился из разума как тёмный дым. В очереди к душевым — в которой было на пять детей меньше, чем вчерашним утром — остатки кошмара обросли плотью и стали явью. Куда делось пятеро детей? Вопрос превратился в беспокойство, затем в панику, а затем Ноль осознал, что знает ответ, но не может вспомнить почему. Он встал на колени перед унитазом, просунул пальцы в глотку и посмотрел, чем его вырвало. Ничего, кроме вчерашней белковой каши, которая медленно прокисала. Он отшатнулся, спиной упав на дверь кабинки. Она распахнулась и вывалила его на знакомую фигуру. Ошарашенный, Пятнадцатый ударил его коленом в живот и разбил его голову о край унитаза, убив этим. Перемотка. Боже, это было бы унизительно. Ноль нормально вышел из кабинки и проскользнул мимо Пятнадцатого, держа голову высоко поднятой. Рука схватила его за предплечье. С неимоверным усилием Ноль подавил желание сломать чужое запястье. Он медленно повернулся. Пятнадцать, с блеском в глазах, облизнул свой левый клык и высунул язык, показывая Нолю полупрозрачный, словно бумажный, треугольник красной яблочной кожуры, самодовольно лежащий в его центре.***
Мечник не знает, как убивать НУЛЕЙ. Убивать быстро, убивать много, и убивать жестоко — в этом его природа, но он даже не пытается для начала уцепиться за что-либо другое, потому что цепляться не за что, кроме той маленькой девочки, имя которой он даже не знает. И всё же он думает о ней. НУЛЕВАЯ охотница взрывает его челюсть гранатой, и сквозь раскаленную добела пелену беззвучия в ушах, его умирающий мозг возвращается назад к воспоминанию о блистающих городских огнях, необъятном гуле, приглушённом расстоянием, и холодном ночном ветре на крыше. Он возвращается и, по пути, защелкивает тетиву ровно перед тем, как НУЛЕВАЯ охотница впервые стреляет в него. Перемотка. Края его поля зрения, которые уже начали плыть и размываться, становятся резче, тени сгущаются, и он один-единственный раз вдыхает сухой воздух, прежде чем перекатиться под линию огня её уже вытянутой руки с пистолетом. Он режет её по лодыжкам, и в каком-то мире она падает — но не в этом мире. Вместо этого она отталкивается от стен и смертоносно взмахивает энергетическим лучом. Мечник двигается слишком поздно — лазер рассекает его насквозь, и его левая нога и бедро становятся тлеющей грудой обгоревшей плоти в полуметре от остального тела. Он ждëт смерти, думая о девочке, представляя её в мире получше, чем этот. Там, на плодородных, далëких землях, в богатых лесах будут скакать холëные звери, а в маленьком фруктовом саду во дворе, окружëнном каменными заборами, вырастут наливные яблоки. Перед началом её уроков в местном храме он проводит девочку до ворот их резиденции, и она, всё ещё сонная, попытается перекинуть свои высокие ноги в гэтах через порог и чуть не упадëт, смеясь, прежде чем он, тоже смеясь, поднимет её и поможет перебраться. Солнце встаёт, красное и щедрое, над далёкими, покрытыми снегом горами, окрашивая его жизнь в античный розовый. Глаза мечника фокусируются, и солнце сокращается в размер монеты. Он встряхивает головой и щурится, и то, что было солнцем, теперь превращается в урчащий, набухающий розовый огонь внутри дула плазменной пушки НУЛЕВОЙ охотницы за пятую долю секунды до того, как он вырвется из ствола.***
После того как НУЛЕВЫЕ дети показали свой пыл в уничтожении друг друга, их тренировки перенесли на бойню в Третьем районе. Здесь Ноля, Пятнадцатого и других детей-Гамм перевели на удвоенные дозы, которые укрепляли тетивы их арбалетов и позволяли им стрелять стрелами времени дальше и быстрее. Их существование обрело свой ритм: держать стрелы натянутыми как можно дольше — около минуты или две во время сражения, больше при менее напряжённых умственных нагрузках — затем стрелять и снова натягивать тетиву так быстро, как только возможно. — Они не вернутся, — Пятнадцать был первым, кто отметил это. — Я не могу отмотать. Эскадрилья Гаммы столпилась на полу перед мигающими мониторами в новой обсерватории и наблюдала, как Беты косят поток врагов, которые размахивали кулаками и сокрушительными дубинками и бесцеремонно бросались под огонь, открытый Бетами, как если бы у них был хоть крошечный шанс на победу. Несколько невезучих Бет лежали, дергаясь под лучами лазеров; некоторые неподвижно привалились к стенам. Ноль оторвал взгляд от неряшливой косички, которую он заплетал из хвостика Пятнадцатого. — Хм. Я тоже. — Конечно не можешь, тупица, — Тринадцать, ещё одна Гамма, нежно провела пальцами по косичке, которую она заплетала Нолю. — Перемотка происходит только в твоей голове. Это планирование. Они заплетали и распускали косички друг друга, а затем каждый поворачивался и заплетал косички другому, наблюдая за тем, как редеет толпа Бет по всей бойне. Вскоре они отвели взгляды от насилия на экране. — А представьте, — тявкнула Тринадцать, — что произошло бы, если бы Отец выстрелил мне в голову, пока моя тетива не натянута. Или если бы он сделал это с одним из вас, пока ваша не натянута. Это было бы так подло, и я была бы так растеряна. — Я бы рассказал всем Гаммам, и они бы разделили твои вещи, — ответил Пятнадцать. Он дернул Ноля за хвост и наклонился с коварной ухмылкой, — А Ноль бы занял твою койку. Ноль фыркнул. Его руки грубо взъерошили тёмную прическу Тринадцатой, волосы которой были слишком скользкими и короткими, чтобы их можно было как следует заплести. — Фу, нет. Ты бы занял. А Восемнадцать заняла бы твою койку. — Это глупо, — взвизгнула Тринадцать, — Восемнадцать не разговаривает даже со мной; с чего бы ей на вонючего потного Пятнадцатого обращать внимание? Ладно, хорошо, кто займет её кровать? — Ха, легко. Ты, — сказал Ноль и завёл кулак себе за спину, чтобы стукнуться им с Пятнадцатым. Пятнадцать нахмурил брови, его взгляд беспокойно забегал в отбрасываемой ими тени. — Но… Тринадцать не смогла бы спать там. Она ведь была бы мертва. И они сильно задумались, и в их мыслях первое изображение реальной смерти сгущалось и возвышалось, словно белый туман, над всеми остальными мыслями. Смерть — всегда застелëнная кровать. Если Тринадцать умрёт и никто не отмотает, то независимо от того, сколько раз дети поменяются кроватями, одна койка всегда будет жёсткой и холодной, поскольку остальные кровати укрывают храпящие, видящие по ночам сны тела. В столовой на обеденных скамьях появится пробел, в их боевом строю возникнет сбой, а её зелёная форма размера XS будет растерзана молью с течением лет, в то время как остальные уже давно сменят её на более длинную и новую, и никто никогда, даже за целую вечность, не сможет восполнить пространство, которое она занимала — ни во время войны, ни даже после войны, на что бы это ни было похоже. Там, где раньше была девочка, теперь будет пустота. С каждым разом ранее приятное поглаживание пальцев Пятнадцатого по волосам Ноля становилось грубее и болезненнее предыдущего, пока Ноль, резко обернувшись, не обнаружил, что тот грызёт губу и хмуро смотрит в никуда, слепо вцепившись руками в хвостик Ноля, словно пытаясь раздербанить верёвку. — Пят, прекрати. — Ой. Прости, — пробормотал Пятнадцать. Он убрал руки от причёски Ноля и смущённо сел на них. — У этого парня классные волосы. На мониторе маленький Бета-мальчишка с зелёными волосами в форме лезвия получил пулю в бедро и рухнул. Он прополз на несколько метров вперёд, а затем отхватил еще одну пулю в центр спины. Камеры разом переключились на его неподвижную фигуру. Видеозапись оборвалась сообщением поверх тёмных помех. «Первая фаза тестирования НУЛЬ субъектов группы Бета завершена. Спасибо за ваше терпение».***
Мечник учится. НУЛЕВАЯ охотница никогда не перекатывается от удара, она всегда отскакивает и заливает комнату лучом из своего пистолета, от которого ему с каждой смертью всё проще уклоняться. Смертоносный свет окатывает его, как прохладная родниковая вода. Периодически она призывает его сдаться. Он не знает, зачем она пытается убедить его, но, возможно, именно так выглядит бой с НУЛЁМ. Она осыпает пол автоматными пулями, приземляется и повторяет это снова. — Сдавайся, — её голос звучит как тихое мяуканье через визор. — Ты не можешь продолжать делать это вечно. Разве ты не устал? Её просьба звучит будто больше для нее, нежели для него — это кристально ясно. У мечника возникает ощущение, что с ним уже было навсегда покончено как минимум однажды. Так что для него ещё раз?***
Они стали практиковаться в парных убийствах — что требовало осторожности и чёткой координации, иначе клинок Пятнадцатого сбил бы метательный нож Ноля с курса, или Пятнадцать обезглавил бы кого-то, в кого Ноль стрелял две минуты назад, или Пятнадцать проскочил бы сквозь Ноля, разрезав его надвое. Или, что самое неприятное, Ноль добирался бы до финиша и, оглянувшись, обнаруживал остывающее тело Пятнадцатого в нескольких комнатах позади. Чтобы синхронизироваться, они вставили наушники в уши и одновременно нажали кнопку воспроизведения одной и той же песни. Это всегда была песня, под которую легко двигаться, с мрачным, пульсирующим ритмом и едким напряжением, подкрадывающимся сзади, пока никто не смотрит. В идеальном тандеме они вдвоем могли заставить замолчать пятьдесят вооружённых людей в десять секунд. Если один из них умирал, то второй перематывал, и они снова синхронно взводили свои арбалеты. Они больше не сражались друг с другом и не нападали на других НУЛЕВЫХ детей. — Убивать НУЛЕЙ — это не тот навык, который вам нужно оттачивать, — объяснил Отец. — Вы будете сражаться с бесконечными потоками врагов за океаном, но каждый из них сможет сразиться с вами всего раз. Они вдвоем стояли, тяжело дыша, посреди бойни — камеры с лазерами, мелкой костной пылью и скулящими конвейерными лентами. Расчленённые, разорванные, пронзённые тела лежали вокруг них. Плащи мальчиков тяжело сидели на их плечах, отягощённые кровью на подолах. — Почему? — Спросил Ноль, слизывая последние кусочки сладкой мякоти с сердцевины яблока. — Почему они будут сражаться с нами? — Ради «денег», наверное, — сказал Пятнадцать, жуя с открытым ртом, — Как те парни, которые сражались с нами сегодня. — Это остроумная догадка, Пятнадцать. На этот раз она неверна. Они сражаются ради… Своего Отца, как и вы. — Через мигающий экран из шести мониторов, висящих на стене, Отец окинул взглядом бетонную пустыню за стенами комплекса. — Но их Отец жесток. Он не наделяет их даром Хроноса — и другими вещами тоже. Их Отец обещает им то, чего у него нет. — Это подло, — сказал Ноль. — Мы должны убить их Отца. Отец улыбнулся, хоть и немного печально. — Мой умный мальчик. У тебя обязательно будет шанс попробовать. Позже они вымыли водой из шланга свою угробленную одежду и переоделись в новый сет. В мальчишеской раздевалке было тихо, если не считать жужжания и мерцания флуоресцентных ламп, висящих наверху. Размяв затёкшие руки, Пятнадцатый сел на скамейку рядом с Нолём и стал наблюдать, как тот заостряет свои метательные ножи с помощью точильного камня. Он раскачивался на своём месте и дрыгал ногой, он поиграл руками, распустил свою косичку, и переделал её. Ноль слегка стукнул Пятнадцатого по ноге коленом. — Чего ты? — Не знаю. Мы должны снова сразиться друг с другом, — сказал Пятнадцать. — Отцу это не понравится. Пятнадцать взял один из заточенных ножей Ноля и повертел его, любуясь тем, как холодный свет сверху играет на его лезвии изгибами и дугами. — Ноль, как ты думаешь, Отец когда-нибудь лгал нам? — Если и лгал, то на то была хорошая причина. — У этих слов был неприятный привкус. Ему не понравилось, как они прыгали и кипели у него в горле даже после того, как он их произнес. Конечно, в этом предложении имелось присущее ему лицемерие, но оно было таким, которое не могло брызгать, дымиться и выпускать пар, как это в конечном итоге делает лицемерность. Вместо этого, будто пытаясь свести с ума, оно ударяло Ноля по внутренней стороне черепа. Ему хотелось, чтобы кто-нибудь проделал дырку в его голове и выпустил это ощущение наружу. Когда Пятнадцать вставил клинок обратно в ножны, Ноль поднял руку. — Оставь его себе. Давай сразимся.***
— Мы не обязаны сражаться, — говорит мечник в следующем повторе их битвы. — Мы можем сделать это вместе. НУЛЕВАЯ охотница замирает, изучая его лицо. Её визор мерцает, когда она наклоняет голову. — И? — Что «и»? Она смеётся над ним. — Звучит не очень убедительно, знаешь ли. Даже если бы я дожила до следующего дня, мы бы только отложили этот бой. Запасы Хроноса в этом мире подходят к концу, Гамма. Я бы предпочла покончить с этим. — Это не моё… — Но у него нет имени. — Некоторые люди зовут меня Змей. — только после того, как он произносит это, он понимает, как глупо это звучит. Но лучше звучать глупо, чем враждебно. «Всегда устанавливайте взаимопонимание», — вспоминает мечник урок из специальной подготовки оперативников, хотя он не помнит, как проходил её и проходил ли вообще. — Змей? Пфф, Змей. — Её плечи расслабляются; он на правильном пути. — Они зовут так Пятнадцатого. Он думает, что это идиотизм. Я согласна. Продолжать. Подойти ближе. — Пятнадцатый? Тот блондин? — О, так ты не… — Спохватившись, она откидывает плащ, чтобы достать пистолет. Мечник готовится увернуться. — Хватит болтовни. Просто уясни… тебе действительно повезло, что он не пошёл со мной.