вот такая любовь!

" в горе и радости я бы хотел быть с тобой, твой друг конечно хорош, не спорю, как за каменной стеной ты будешь, прочие мелочи. я жесток, безпощаден, но интереснее чем твой писатель. " *** смотря на каждый твой подвиг, каждый вздох я чувствую напряжение, приятное напряжение. смотрю на тебя, из высока, ты не видишь, не подозреваешь, — мой. гордыней себя чувствую только заставляя твою тушку дрожать при одном виде моего силуэта, мне нравится, внутренний садист только просыпается смотря на обмякшее, уставшее тело. нравится пугать тебя, видеть как ты молишь о факте свободы, нет, — мой. все просчитано, шаги, движения, вздохи, честно, правда. пьяный взгляд опускается осматривая фотографию любимого, любимого, любимого мистера.. линча. егора линча. да. уважение связывалось в отношении, во время пересекалось в струю нахальства с обоих сторон, один говорил словно одержимый фанатик, словно это и фактом не было. другой срывает голос чтобы норовить в генри осознание безумия, игнорирование, только пафос кроется вокруг фигуры лишь зля брюнета. крик, ужас, страх, то чего так не хватало белобрысому мужчине, — мучения, улыбка срывается с губ, только картина в красных тонах и родство на лезвии напоминало о любимом журналисте. позоть, страсть, эротика, — то что находится в избытке для лэмбтона. в бестолковке уже появился холст, белые краски у перемешку с красным, то что было на теле любимого, то чего хотелось увидеть, оно уже тут, быстро, сильно.. день, утро, вечер, неважно, важен факт близости к цели, именно, незаконно, нелегально, но увы генри был довольно таки влиятельным человеком, так что ему на руку будет только сторона связей с влиятелями. разврат течёт по телу, во вегкам и в затуманенном разуме, кровью сердце облилось как только беловласый увидел связанного к колонне егора — дыхание сбилось, в груди бился башенный ритм, крупица пота скатилась по лбу заставляя лэмбтона потрепать себя. доминант сдвинулся с места сокращяя расстояние в три шага чуть ли не в плотную. мимо ушей не прошло недовольное мычание которое напоминало разъярённость. усмешка наткнулась только как мужчина уже был в паре дюймов от лица егора. " – закришь? смерть. непослушание? тоже." — ужас царился на бледной морде линча, напуганно, но кивнул. эхо, послышалось эхо только были сказаны слова лэмбтона. тёмная комната была большой, на подсобку похоже, только покрупнее. мрачные почти чёрные доски древесины вбивались в нос запахом тухлятины, гнилого мяса. настораживает, будто стадо мурашек пробежалось по спине сквозь серую водолазку. пожалел, приспустив нечто похожее на бандану линч громко вздохнул воздуха в груди. елозит, дёргается, выворачивает от одного только вида столь жалкого образа. нет, генри нравилось, униженный журналист запыханно и со злобой смотрел как на врага, тот же — на краю безумия. несуразная речь, мольбы и невольные слёзы, это было единственным что можно было услышать от брюнета. он устал, ему страшно, хотелось просто проснуться словно вся эта фигня была сном. – че-его ты так?.. ну че-его?) — тянущиеся словно резина гласные буквы убивали егора своей насмешливостью, издёвки, любому мазохисту может быть и понравилось, но в отличии от сталкера журналюга был довольно таки здоровым человеком. как чёрт последний лэмбтон запустил руку в карман, другую на обкусанные уста что дрожали. лезвие, лезвие показалось из кармана. длинный нож что напоминал чем-то заблю, заостренный конец ножа только наводил представление боли. кончики пальцев генри надавливали ногтём на губы принуждая егора ёжиться. противно, но ужасно противно в перемешку с забавой и похотью ситуации. оголенное отстранённой рукой от рта линча плечо было разрезано, глубокая рана сопровождалась громкими приглушенными стонами боли что проходила по всему телу. страшно, страшно только от того факта что это начало. думаю удача сейчас останется единственной надеждой. передышки к передышкам лишились спасением которое давал беловласый, он то уже весь в крови измазанный, улыбается, ему нравится. но увы, линчу то нет.