***
Несмотря на холод Лагунова и мрачные мысли на фоне потери времени, вчерашние скитания по городу что-то в нём поменяли, пусть и не избавили от отчаяния, но возродили внутри желание что-то делать вместо того, чтобы сидеть на месте и тосковать. А может, сидеть без дела было для него попросту невозможно. Он явно ощутил это, когда Валера заперся в комнате, оставляя его в одиночестве. От постоянного прокручивания воспоминаний в голове его желание сопротивляться обстоятельствам возросло, сводя все эмоции к одному единственному маниакальному желанию—выжить. Колотящееся в венах желание высказать свой протест судному дню разрасталось всё больше с каждой минутой. В попытках остановить его и не окунаться в очередной поток разочарования от собственного бессилия, он ходил туда сюда по квартире, намеренно отвлекаясь на пустяки. Готовка совсем не вдохновляла, как и чтение книг. На всё это не хватало концентрации. Мысли неизбежно возвращались к одному и тому же. Через несколько часов он сидел за столом, мысленно злясь на самого себя и прожигая взглядом когда-то отброшенные в сторону файлы. Открыть их значило повторно броситься в бездну бесполезных скитаний и возможно даже сойти с ума в итоге. Он сидел и будто бы решался, пока руки сами не потянулись к записям. — Ну что-то же должно быть. Чем больше он читал, чем больше анализировал, тем больше потерянных сил возвращалось к нему. И этот нездоровый прилив энергии подталкивал его к тому, чтобы заново выбраться в город и осмотреть каждый его уголок. Он пытался узнать, куда исчезли потомки Евдокимовых, ведь если плита принадлежала семье, то они могут знать, что с ней случилось. Но те будто растворились в воздухе, не оставив следа в Куйбышеве. И от этого незнания, давно пропитавшего всю его жизнь насквозь, становилось тяжело есть, спать и даже дышать. Ему казалось, что все процессы организма медленно останавливаются и дают сбои, будто действительно собираясь умирать. Осознание того, что скоро смерть заберёт их с Валерой, стало чем-то нервно-паническим, прямо как тогда, у Рамиры дома. Он перечитывал всё, что мог. Вспоминал каждую деталь. И казалось, что ходил кругами, упуская действительно важное. Несмотря на отсутствие других занятий, время пролетало очень быстро. Лёва признался самому себе, что боится спать и моргать, ведь это приближает самый страшный момент в его жизни. Заваривая шестую кружку кофе за день, он сидел и курил у окна, обложенный листами и магическими книгами Деметры. Опасения подтвердились — отчаяние от безрезультатности поисков затягивало всё дальше во мрак безумия. Он жил на последних силах, вложенных в него Лагуновым вчера. И казалось, что этого запаса надолго не хватит. К вечеру в его голове родились две идеи, думая о которых ему хотелось скривиться и врезать самому себе. И если первая была ещё достаточно адекватной, чтобы быть рассмотренной, то за вторую Лагунов бы точно устроил ему сильнейшую взбучку. Именно за эту вторую он и принялся в первую очередь.***
Он поёжился от последождевой прохлады. Делая шаги в сторону пятиэтажки, в которой находилась секта, он обнаружил, что холоднее есть куда, потому что теперь это место будто бы засасывало его в воронку, принося с собой не лёгкий озноб, а ужас от могильного холода, пропитавшего каждый сантиметр здания. А может, Лёва внушил это себе, вспоминая тот самый день. Пролезть в квартиру сектантов, когда десятки людей знают тебя в лицо, а ты убийца, виноватый в смерти их главарей, было откровенно говоря безответственно. Но в своем решении он был уверен. С самого утра он бегал по Куйбышеву, по тем самым местам, где обитали Евдокимовы. С момента, как он впервые подумал о том, чтобы пойти сюда, прошли почти сутки. Время близилось к вечеру, а всё было напрасно. Несмотря на скользящий по коже ужас, это место притягивало его будто магнит. И он шёл сюда с уверенностью, что найдёт в логове ведьмы что-то важное. Обходя двор стороной, Лёва сделал ставку, сколько людей может упорно поджидать его за дверями в желании мести. Вздрогнув, он постарался выкинуть из головы навязчивую картинку — сектанты жестоко пытают его, а потом убивают, вгоняя в сердце очередной нож. Открыв дверь, он зашёл внутрь. В подъезде было тихо. А как выяснилось в прошлый раз, тишина могла стать предвестником чего-то очень плохого. Окинув неприязненным взглядом первый этаж, место, где лестничная клетка граничит со ступенями, он на мгновение замер и обхватил себя руками. Это место вызывало в нём множество эмоций, и желание добраться до нужной квартиры опасно граничило с желанием убежать. Убежать далеко, за пределы города или даже страны, только чтобы забыть, стереть произошедшее. И отмыться от крови, оставшейся на его руках. Собравшись и проявив всю твёрдость своего характера, Лёва сделал большой обход квартиры, в которой они побывали несколько дней назад. Квартира не была столь же наполнена магическими артефактами, как квартира Рамиры. У него создалось ощущение, будто отсюда уже успели что-то забрать после смерти ведьмы. Наплевав на меры предосторожности, он рылся в шкафах и тумбочках, дёргаясь от каждого шороха, доносящегося из стен дома. Среди вороха ненужных вещей он искал упоминания о плите Евдокимовых. В полумраке пространство, заполненное мебелью из темного дерева, неприятно давило, нагоняя жуткой атмосферы. Прошерстив каждый уголок и проведя в квартире несколько часов, он нашёл лишь одно упоминание о семье. Это была поздравительная открытка от Евдокимовых. На ней не было погашенных марок, так что судя по всему, та была передана из рук в руки. На обратной стороне красовалось краткое поздравление с днём рождения и странный знак, напоминающий вертикальный овал с двумя вписанными внутрь окружностями. Лёва поднёс открытку к лицу, прищурился, повертев ту в руках. Неужели, он потратил столько времени, чтобы вместо подробной инструкции, как добраться до плиты, найти поздравительную открытку? Пожелтевшая шероховатая поверхность с засохнувшими чернилами на первый взгляд была абсолютно бесполезной. Только вот что-то было не так. Он впился взглядом в надпись, и тихо, стараясь не издавать лишних звуков, подбежал к дивану. Этот символ. Лёву осенило — он был ему знаком. Он думал об этом пока шёл, петляя по улицам, в сторону дома, а потом сидя за столом и листая страницы гримуара Деметры. Рун в нём было много, от обилия информации глаза лезли на лоб. В прошлый раз, читая книги, Лёва только лишь ради приличия пробежался по названиям, не ожидая найти там что-то важное. Но сейчас он внимательно вчитывался в тексты и рассматривал вырисованные в гримуаре картинки, чтобы доказать себе, что эта зацепка действительно может помочь. Хотя на самом деле, информация о руне навряд ли могла что-то дать. Он знал, что пытается пробить головой бетонную стену, но все равно продолжал это делать уже вторые сутки. Завтрашний день — двадцатое июля, должен был стать последним полным днём. А двадцать первый должен был стать судным. На фоне этих мыслей биться головой об стену в безнадёжных попытках как-то отвлечься и создать себе иллюзию полезной деятельности было почти приятно.***
Ночью он взялся за ещё одну задумку, обещающую быть раскритикованной Лагуновым. Медленно открыв дверь, он, не включая света, пробрался в комнату Валеры. Несмотря на все предостережения, не хотелось оставлять того на двое суток в одиночестве. Или не хотелось оставаться на двое суток в одиночестве самому. Приблизившись к кровати, он присел на корточки у её изголовья и взглянул в расслабленное лицо. — Спишь? Ответа ожидаемо не последовало. Это могло означать только одно — Лагунов либо действительно спал, либо мастерски притворялся. И то, и то могло быть правдой в сложенных обстоятельствах. Лёва аккуратно приложил руку к его лбу, стараясь не потревожить чужое спокойствие. От прикосновения ладонь обдало жаром. Одними губами Лёва произнёс тихое: «температура». Он просидел несколько минут, глядя на Валеру. Было в его чертах что-то прекрасное, бледное и тонкое. И в то же время это что-то было прочным, холодным и разбивало любые препятствия на своём пути, прямо как сейчас. Огонь, рождающийся внутри Валеры мог согреть, когда это нужно, а мог заставить гореть заживо и безвыходно застревать в ловушке, выход из которой только через очередное испытание этого пламени. Казалось, что каждая шутка, каждая фраза, сказанная Лёвой, была сказана из желания дотянуться до этого огня. Он привязался к Лагунову, привязался как-то по-особенному и чрезмерно сильно для того, кто умрёт через несколько дней. Лёва протянул руку вперёд, чувствуя трепетное волнение. Он собирался коснуться Лагунова просто так, потому что захотел. И он даже не собирался искать причин, чтобы объяснить свое странное поведение, если вдруг его засекут. Всё равно. Уже давно всё равно. По всей коже пробежал жар, исходящий то ли от Валеры, то ли от него самого. Он прикоснулся к шелковистым волосам, от природы вьющимся и значительно потемневшим со времён их знакомства в Буревестнике. Валера стал другим. Он повзрослел, изменился и внешне, и внутренне. Лёве было тяжело сравнивать и сопоставлять два образа, которые были абсолютно разными, как из разных жизней, и казались отдельными людьми. Появление Лагунова в его жизни три недели назад навсегда разрушило образ, укоренившийся глубоко в подсознании. Лёва грустно улыбнулся. Эти разбитые иллюзии дались ему тяжело. Не тяжелее, чем признание собственной скорой смерти, конечно, но всё же. Хоть какая-то картинка в его голове начала складываться лишь после того, как они приехали в Куйбышев. До этого, в вечной беготне, он не успевал сконцентрироваться на этом осознании. И всё-таки нет, новый Лагунов не был ужасен. Он был трогательно красив во всём, что делал и говорил, даже если это были ужасные вещи. Лёва медленно наклонился ближе, понимая, что пересёк все дозволенные границы. В голове, как заезженная пластинка, крутилась идея того, что в какой-то другой вселенной они с Валерой всё-таки могли бы стать друзьями. Лагунов резко распахнул глаза. Привычная голубизна мгновенно окрасилась в алый цвет. Лёва инстинктивно отшатнулся назад, больше от неловкости и неожиданности, чем от страха. — Что ты делаешь? — Спокойно спросил тот, но с места не сдвинулся. Его тон казался абсолютно обычным, даже будничным, будто ничего странного не произошло. И будто он сейчас не должен злиться из-за того, что Хлопов всё-таки зашёл в комнату. — Проверяю, как ты. Сбивал температуру? Как себя чувствуешь? — Отлично. У меня нет температуры. — Бодро произнес Лагунов. Лёва непонятливо завис, стараясь оценить, как реагировать на эти слова. Красные глаза смотрели в ответ не так как утром. В них не было холода и отвержения. — Ты весь горишь, у тебя температура. — Мне всё равно. — Улыбнулся Валера. — Я хочу крови. — По тебе заметно. — Что-то было не так, и Лёва отчётливо это ощущал. Он отодвинулся ещё немного назад, когда Лагунов накрыл рукой его предплечье и потянул назад. — Не уходи. — Не ухожу, не волнуйся, я здесь. — Дай мне своей крови. Хлопов опешил от внезапной просьбы. Она казалась чем-то из ряда вон выходящим и слишком уж подозрительным. — Мы на такое не договаривались. — Тебе же не сложно. Просто она… — Что? Лагунов поднёс его запястье к своему лицу и прикрыл глаза. — Она так пахнет. Лёва почувствовал, что всё зашло слишком далеко. Унимая дрожь в теле и быстро колотящееся сердце, он отдернул руку и отскочил назад. — Дай крови, я сказал! — Лагунов заорал так, что по коже Лёвы прошёл холод. Он дёрнулся вслед за ним, но металлический каркас кровати с места не сдвинулся. — Нет. Я вколю тебе барбитураты, если сделаешь так ещё раз. — Выдавил Лёва, тыкая в него пальцем. — Вырубайся обратно. — Я не спал. Я ждал тебя. — Не начинай. Тебе нужно выпить таблетку и спать. — Я уже выпил тысячу этих таблеток. Лёва развернулся и вылетел за дверь, на автомате захлопнув её и подперев стулом. Прислонившись спиной к стене, он, наконец, выдохнул, останавливая рвущееся из груди ощущение страха, заполнившее всю квартиру. На этот раз реального страха из-за того, что произошло. Страха перед стратилатом, живущим в Валере постоянно, но засыпающим на время, когда луна на небе скрывается. Будь это кто угодно другой, какой-то незнакомец, всё было бы намного проще. Но это был Лагунов. Он походил по квартире с книгой, продолжая поиски той самой руны, попробовал лечь спать, но всё было тщетно. Если прошлой ночью ему удалось лечь хотя бы на шесть часов, время от времени просыпаясь и подолгу ворочаясь в кровати, то сегодня закрыть глаза не получалось совсем. В своих душевных метаниях он всё-таки вернулся в комнату Лагунова. Желание побыть рядом перед судным днём и не оставаться в гнетущем одиночестве плавно начало пересиливать ужас, который он испытывал от осознания того, что происходит с Валерой. Лагунов больше не говорил с ним, а, по всему видимому, действительно спал, время от времени начиная мелко дрожать. Его кожа, обычно бледная как стена, стала ещё бледнее обычного. Лёва наблюдал за ним, чувствуя, как бьётся тревоги где-то внутри. Казалось, что Валера умирает уже сейчас. Иногда Лагунов говорил что-то несвязное, заставляя неосознанно прислушиваться, пытаясь разобрать набор звуков. В тот день Лёва отыскал в гримуаре нужный символ, узнал о том, что некоторые магические семьи присваивают себе руну на покровительство, а также нашел упоминания об использовании знака в магических ритуалах. Но это было всё. Нахмурившись, он захлопнул книгу и прикрыл глаза, понимая, что усталость всё-таки начинает настигать его. История с руной зашла в тупик также стремительно, как и началась. В тот день Лёва покинул комнату Валеры на рассвете. И единственным, что он запомнил из всего прочитанного, было название руны — «Канун.»***
Лёгкий туман, покрывающий город, запутывал, словно стараясь сбить с пути. Хотя куда уж больше, когда он, похоже, верного пути и в глаза не видел. Болезненные чувства срослись с его сознанием, становясь неотъемлимой частью, воздухом, которым он дышит, асфальтом, по которому идёт, наматывая бесполезные круги по городу. А ярко горящее солнце сжигало его дотла, превращая в пустоту, о которой никто никогда не вспомнит. Утро последнего полноценного дня и он с твердой обречённостью идёт делать то, что раньше бы назвал глупой шуткой. Лёва доехал до лесопарка, находящегося на краю города. От входа к центру леса уходила небольшая узкая тропа, она будто затягивала Лёву куда-то в глубь чащи, как в глубь самого себя, и каждый шаг вперёд ощущался сейчас исповедью. При виде отдалённого деревянного сооружения, мысли начали замедляться, будто перекрываясь густым туманом. Он остановился на середине леса, перед отдалённым от чужих глаз зданием. Вокруг стояла полная тишина, разбавленная лишь весёлым пением птиц и лесными звуками, не вписывающимися в его настроение. Он подошёл ближе, переходя порог здания, и открыл дверь. Стараясь вспомнить, как вообще стоит вести себя в подобном месте, навещая его не в целях купить святой воды, он на мгновение замер, а потом перекрестился. Храм был небольшим, но, по мнению Лёвы, довольно красивым. Хотя, возможно, он не имел права оценивать церковное искусство. Пройдя вперёд, он оглянулся по сторонам. Величественные образы неизвестных святых смотрели на него с икон со строгостью и тяжёлым смирением. Золотые подсвечники были расставлены по всему храму, и в нос ударял терпкий запах ладана, исходящий из красных лампад. Он осматривался вокруг, как впервые. Раньше, когда он ходил в церкви, эти визиты ощущались чем-то техническим, обыденным и даже насмешливым. Лёва поднял голову вверх и завороженно замер. — И когда развергнутся небеса… — Вспомнилась ему библейская цитата Лагунова. — На обратной стороне купола располагался величественный образ Иисуса в позолоченном круге серого цвета, напоминающем то ли солнце, то ли луну, а вокруг него — ангелы с белыми крыльями. Лёва не до конца понимал, как ему лучше сделать то, что он хочет. Не разбираясь в иконах, он сделал несколько кругов по храму, а затем подошёл к кресту, изображающему распятие Иисуса. Гвозди, воткнутые в запястья, будто не давали тому пошевелиться, заставляя выполнять выделенную судьбу. Лёва не знал, действительно ли Иисус был распят, и правда ли всё то, что говорят церковники, но мысленно прокрутив последние недели у себя в голове, опустился на колени, глядя на образ перед собой. Сначала он собирался повторить свой диалог с богом, почти так, как делал это в библиотеке в Москве. Но разница была в том, что сейчас он просил простить его, если смерть в семнадцать лет дана ему за какие-то грехи. Он пообещал себе молиться не о том, чтобы быть спасённым, а о том, чтобы быть прощённым. Сейчас это казалось правильным. — Знаешь, я не бог, но почему-то тоже чувствую себя распятым за чужие грехи. — Проговорил он шепотом, оглянулся по сторонам, а затем продолжил уже увереннее. — Всё это время я считал, что попал сюда случайно. Но я не могу знать наверняка, так ли это. Ранним утром в храме было пусто, и единственным свидетелем происходящего могла стать только пожилая уборщица, медленно протирающая полы где-то при входе. — Хочешь сказать, что я достоин смерти? — Спросил Лёва у образа перед собой. Тот ничего не отвечал, но казалось, что выражал своим изнеможённым видом всё плохое, что он когда-либо делал. Будто это Лёва прибил его к кресту, заставляя медленно истекать кровь. Он старался звучать не обиженно, но получалось плохо. От собственных слов глаза наполнялись слезами, и он отвернулся в сторону, чтобы незаметно смахнуть их и набраться воздуха. Он говорил долго, рассказывал обо всем, что происходило за последние недели, избегая особых подробностей, и, казалось, просидел так целую вечность, оправдываясь за грехи то ли перед богом, то ли перед самим собой. Тишина вокруг, подкрепляемая молчанием лиц, глядящих на него с икон, начала давить, выводя на эмоции куда больше, чем если бы бог прямо сейчас стоял бы здесь и кричал на него. Он плакал, жалел себя, извинялся. Лица молчали, одаривали смиренным взглядом. Он снова плакал, жалел Лагунова, жалел всех, кто оказался подвержен этому заговору. Он проклинал существование магии, проклинал Серпа. Лица казались осуждающими и строгими, начиная гореть золотистым светом, проходящим сквозь окна. В какой-то момент, будучи уже не в силах сдерживаться, он начал выливать наружу всё, что таилось в сердце так долго. И в этот момент он, наконец, понял, о чём говорил Лагунов. Без самоконтроля им овладевало настоящее безумия. Он передвигался по храму и обращался ко всем, кого видел. Отбросив все обещания об адекватном поведении, данные себе перед входом в храм, он умолял их спасти его. Он перестал просить прощения, он начал требовать справедливости, если она, конечно, до сих пор существовала. Следующие часы, проведённые в храме он помнил как в тумане. Разговор с уборщицей и собственная наглая ложь — «Я тяжело болен и скоро покину этот мир», беседа со священником и исповедь уже в истинном значение этого слова. Весь скептицизм рушился. И он сам не знал, почему согласился на это. Так просто и быстро, без раздумий, ощущая, будто это решение принимает не он, а кто-то другой.***
Когда он ближе к обеду вернулся домой, то обнаружил Лагунова, сидящего на кровати с книгой. Лёва постарался придумать, как начать диалог, чтобы понять, в нормальном ли состоянии находится он. — Со мной уже всё нормально, давай ключ. — Нетерпеливо проговорил Лагунов, вытягивая руку вперёд. — Точно? — Лёва подошёл ближе, прикасаясь к его лбу. Но Валера схватил его за запястье и оттолкнул. — Сто процентов. — Ты так уже говорил. Лагунов вдруг замер. В блеске голубых глаз зародилось понимание. — Ты тут был?! — Медленно проговорил он. — Ты ничего не помнишь? — Удивился Лёва. — Абсолютно ничего. Что произошло? — Ничего особенного. — Помотал головой Лёва, передавая ему ключ. Лучше Валере не знать всего. — Я просто проверял, как ты. Лагунов нахмурился, борясь с желанием высказать ему что-то нехорошее. — Сегодня двадцатое число? — Да. — Отлично, ещё целый день. — С напускным оптимизмом произнёс Валера. — Что будем делать? — Я буду заниматься своими делами. — Я тебя понял. — Лёва кивнул, принимая ожидаемый ответ. Где-то внутри он всё равно ощутил долю необоснованного разочарования. Остатки надежд, что последний день они проведут вместе, разбивались на глазах. Однако обиды больше не было. Его исповедь, оставшаяся в секрете, помогла ему хотя бы с этим. Негативные эмоции не ушли, но будто на время атрофировались, застыли, переставая давить на кровоточащую внутри, жгучую рану. Хотя, анализируя ежедневные скачки своего настроения, он предполагал, что это ненадолго. Сидя в комнате вечером, он пытался понять, хорошо или плохо повлияла на него эта исповедь. Потому что без ярких негативных эмоций у него, как казалось, не было ничего. Ничего человеческого, ничего живого. Он будто вновь остался лишь с фоновой тревогой и пустотой внутри. Она давила на него, заставляя оглядываться по сторонам и замечать, что мир вокруг кажется каким-то нереальным, уменьшенным в несколько раз и чрезмерно бледным. Это чувство пугало, приносило ощущение потерянности. Он терял себя и свою роль в этом мире. Кто я и зачем я делал всё, что делал? Этот вопрос зародился ещё давно, в первые дни пребывания в прошлом, прошёл через каждую битву и каждую вылазку, через посиделки с Лагуновым и церковную исповедь. И теперь с этой мыслью он ощущал себя ещё более безоружным.***
Судный день наступил. Каждое утро, просыпаясь, он вспоминал об этой дате. Сердце замирало, когда число не счётчике сменялось. И теперь, сидя на кровати после достаточно продолжительного и на удивление крепкого сна, он осознал, что исповедь так и не помогла. Даже учитывая тот факт, что в моменте он не испытывал острого страха, так как судный день казался чем-то далёким и нереалистичным, эмоции, спрятанные глубоко внутри, ощущались бомбой замедленного действия. Будто бы каждая мелочь, которая произойдет в ближайшие часы, может спровоцировать нервный срыв. Немного позже, собравшись с мыслями после пробуждения, одевшись и дойдя до ванной, он решил отправиться к Валере и обсудить с ним вопросы, которые они оба упорно игнорируют на протяжении всего путешествия в прошлом. Что они будут делать в момент полнолуния и где его проведут? А есть ли вообще смысл об этом заботиться? Лёва прокручивал эти вопросы в голове, стараясь подобрать формулировки получше. Он приоткрыл дверь в спальню Валеры, и сквозняк мгновенно, с громким ударом, откинул ее к стене. Повернувшись в сторону открытого окна и осмотрев пустующую комнату, он подошёл ближе и выглянул на улицу. Погода казалась излишне хорошей для дня, когда двоим семнадцатилетним парням придется умереть. Каждый сантиметр земли был освещен и сиял в лучах июльского солнца, будто бы празднуя приход нового дня. Лёву это, почему-то, очень раздражало. Весь мир живёт и цветёт. Весь мир будет продолжать жить и цвести даже после их ухода. Они чужие здесь — вот что было самым страшным. Их не вспомнят. И когда откуп свершится, они не оставят после себя ничего, кроме остатков потраченных денег и последствий жизни в чужой квартире. Может поэтому люди рожают детей, уходят в искусство и науку, стараются сделать свой собственный вклад в безграничный мир значимым? Теперь Лёва понял причину — не оставить после себя ни следа казалось по-настоящему жутким. Он отошёл на пару шагов назад, опираясь рукой на край стола и окидывая взглядом то, что находится в комнате. С его прошлого визита здесь почти ничего не изменилось. Логично, ведь Валера, по всему видимому, проводил время вне комнаты. Но было здесь кое-что новое. Одна вещь, которой раньше не было. Заметив её краем глаза, он опустил взгляд и вдруг замер. На столе лежал лист бумаги. И он не был пустым. На листе разными цветами красок был изображён невероятной красоты пейзаж. Волга, быстро бегущая мимо берегов, пустошь на другой стороне и пристань с двумя сидящими на ней силуэтами. Лагунов нарисовал их в тот самый день. Лёва осторожно поднял лист со стола, стараясь не согнуть его и не помять. В голове всплыли слова Сергушиной о том, что Лагунов может оценить картину, висящую у них в деревне. И глядя на этот рисунок, нет, не рисунок, а картину, походящую не на любительское баловство, а на произведение искусства, Лёва не смог сдержать детской радости. Он улыбнулся, мечтательно прикрывая глаза и вспоминая ту самую пристань. Момент был поистине прекрасен. Внимательно оглядев картину и отметив каждую деталь, Лёва сделал вывод — место ей в галерее. Хотя, он скорее предпочел бы повесить её у себя дома. Смешение цветов красок будто рассказывало об обилии и разнообразии эмоций, пережитых за тот день. А в левом нижнем углу красовалась ровная, выведенная, как по линеечке роспись с рядом знаков, аккуратно выписанных в ряд под ней. Он наклонился, стараясь разобрать, что же Валера зашифровал в этой непонятной надписи, как вдруг остановился. Понимание упало как снег на голову, заставляя напрячься и вздрогнуть, в мгновение разворачиваясь и выбегая прочь из комнаты. Отыскав том гримуара, который он читал в ту самую ночь, после возвращения в сектантский дом, он влетел на кухню без стука, пугая этим Валеру, замершего у плиты с чашкой в руках. Наплевав на все границы, Лёва схватил его за плечи и встряхнул. — Лагунов, что это? — Воскликнул он, чувствуя, как эмоции, затаённые внутри, всё-таки выходят наружу, взрываясь ярким фейерверком. Подняв картину на уровень лица Валеры, он ткнул в изображение. — Какого чёрта ты залез в мою комнату? — Воскликнул тот, вырвал из его рук картину и мгновенно отлетел к окну на пару метров назад. — Не трогай меня, особенно перед полнолунием. — Его глаза мгновенно покраснели, стоило Хлопову приблизиться. Лёва не стал пытаться вернуть картину. Вместо этого он быстро открыл гримуар, судорожно листая страницы. — Этот символ. Какого хрена он делает на твоей картине? — Это руна. — Почти вопросительно начал Лагунов, но Лёва сразу его перебил. — Да-да, руна «Канун». Эта руна называется «Канун»! — Громко воскликнул он, снова неосознанно приближаясь на пару шагов вперёд. — Откуда ты её взял? — Успокойся и прекрати орать на меня. — Отрезал Валера. — Эта руна использовалась как опознавательный знак у общества Куйбышевских художников, вот и всё. Её можно найти на некоторых картинах в городской галерее. Лёва замер просто посреди кухни, стараясь собрать мысли воедино. В груди вдруг вспыхнуло чувство дежавю, как по ступенькам возвращающее его назад во времени. В те моменты, когда он изучал всю доступную информацию про магию и Евдокимовых. Он бегал от мысли к мысли, стараясь уловить потерянный вывод. Казалось, что в этой истории с руной было что-то. Что-то, что он знал, но забыл. Лагунов окликнул его, разбивая повисшее на кухне молчание, когда Лёва вскинул голову, резко ударяя кулаком по столу. — Да! Я же знал! — О чём ты? — Сын Евдокимовых был художником. Я читал об этом ещё тогда, раньше, но забыл. И я даже был в этой галерее, но не смог отыскать его работы, подумал, что это слухи! — Он почти подпрыгнул, лёгким движением руки кидая книгу на стол. — Послушай, я нашёл этот символ на открытке от Евдокимовых. Эти художники связаны с ними, потому что в обществе был их сын, я уверен! — Никакого Евдокимова не было отродясь ни в обществе, ни в галерее. — Лагунов тяжело вздохнул. — Должен быть! — Запротестовал Лёва. — По крайней мере, теперь мы можем найти художников из объединения. Или даже самого сына Евдокимовых. — Хлопов. — Недовольно окликнул его Валера, но тот не ответил, устремляя взгляд куда-то в стол и нервно теребя рукав. — Хлопов! Лёва перевел на него горящий безумием взгляд. — Угомонись. На тебя смотреть страшно. Ведёшь себя, как псих. — Выдал на одном дыхании он. — Всё, закончилось веселье. День смерти уже наступил. — Ты не понимаешь, это зацепка! — Ты просто хочешь чувствовать, будто в чём-то преуспеваешь. И вместе с этим сходишь с ума уже по-настоящему. — Помотал головой Валера, смотря на него с серьёзностью и беспокойством. Лёва на мгновение впал в ступор, понимая, что со стороны он, вероятно, и правда выглядит очень странно. Но сейчас, подрагивая от нервного напряжения, он не мог ничего сказать в своё оправдание. Наверное, судный день и правда сводил с ума. Развернувшись, Хлопов побежал в сторону выхода и кинул Валере что-то вроде «Я должен проверить.»***
Он вылетел на улицу и добежал до остановки. Спешка была глупой, но в груди вместе с сердцем стучало понимание, будто он может упустить что-то важное, если остановится хотя бы на мгновение. Всю дорогу он разгуливал по автобусу туда-обратно, не находя себе удобного места. Оказавшись на нужной остановке, Лёва в мгновение пересёк расстояние до здания галереи. Она выглядела величественно и снаружи, и внутри. Лёва не разбирался в изобразительном искусстве, однако умение лёгкими движениями рук преобразовывать свои эмоции в настоящие шедевры его всегда завораживало. Сам он так не умел. Уверенно проходя из зала в зал и оглядываясь по сторонам, он старался найти то, за чем пришел. Время от времени всплывающие наружу тревожные мысли кричали о том, что очередная прогулка на грани с разочарованием до добра не доведёт. Но теперь, когда нечто невидимое двигало его вперёд, заставляя пересекать знакомые залы, это казалось неважным. А когда он дошёл до дальней стены последнего помещения, этот страх и вовсе окончательно угас. Лёва замер, смотря на белое полотно с изображённым на нём морским пейзажем. Он видел его в прошлый раз, когда заходил в галерею, но был так слеп. Внизу, рядом с подписью неизвестной фамилией, была нарисована руна «Канун». — Вас что-то интересует? — Откуда-то сбоку послышался голос, заставляющий вернуться в реальность. Через мгновение перед ним вырос силуэт мужчины в очках, по всему видимому, работника галереи. — Евдокимов. — Воскликнул Лёва. — Художник Евдокимов. Мне нужно знать, является ли он соавтором этой картины? — Он ткнул пальцем в полотно, не в силах отвести взгляда от руны. Тот смерил его спокойным взглядом и тихо произнёс: — Лев Хлопов? Лёва ощутил, будто время на мгновение остановилось, а его самого разом окатили ведром ледяной воды. — Откуда вы знаете? — Сдавленно и растерянно спросил он. — Ко мне приходил человек. Он сказал, что когда Лев Хлопов придёт и спросит про Евдокимова, я должен буду ему помочь. — Что? — Глупо переспросил Лёва, чувствуя, как эмоции начинают захватывать и душить его. Всё-таки, он был прав, что-то происходит за их спиной, что-то необъяснимое. — Как он выглядел? Что сказал? — Он был в чёрном капюшоне. Вы знаете, кто это? — Догадываюсь. — Кивнул Лёва, просто чтобы не вызывать лишних вопросов. — Что он сказал? Что он сказал, ответьте! — Не в силах удержать себя на месте, он топтался из стороны в сторону. Мужчина медлить не стал. Понизив голос, он указал на полотно и медленно заговорил, — Он сказал, что вы захотите получить то, что спрятано за картиной. — Кивнув, мужчина выждал несколько секунд и, столкнувшись с удивлённым взглядом Лёвы, поспешил добавить, поднимая ладони вверх. — Я не знаю, зачем и почему должен передать вам это. Он заплатил мне. Много заплатил. — Мужчина, тревожно оглядываясь, направился к арке, ведущей в соседний зал. —Мне проблемы не нужны. — Наверное, он посчитал Лёву преступником. Как только работник галереи скрылся из виду, Лёва подбежал к картине и приподнял её, заглядывая на обратную сторону. Сердце упало куда-то вниз, когда он заметил — там было приклеено что-то желтоватое. Судя по всему, это был конверт. Лёва грубо оторвал его от холста и осмотрел. Это был обычный конверт. Без подписей и марок. И несмотря на то, что тот был надёжно закрыт, Хлопов быстро добрался до содержимого, вскрывая заклеенный край. Дрожащими руками Лёва наспех развернул сложенный в несколько раз лист бумаги. Внутри он был практически пуст. В центре красовалась лишь одна фраза, собранная из вырезок газетных букв. Прочитав написанное, он на мгновение застыл, чувствуя как ноги приросли к полу. Продолжая прожигать взглядом тот самый кусок бумаги, он медленно закрыл рот рукой. Внутри что-то вспыхнуло, разгоняя по венам приток изумления, смешанного со страхом. Это ощущение было настолько ярким, что в глазах невольно начали собираться слёзы. Кажется, он никогда не бегал так быстро. Опомнившись, он сорвался с места, не замечая сменяющихся вокруг локаций. Ему нужно было найти Лагунова. Найти. Лагунова.***
Он добежал до дома, едва не влетев в скамейку у подъезда. Окно на первом этаже было открыто. Он схватился за подоконник и подпрыгнул, пролезая внутрь. Квартира, как назло, была пуста. Лёва остановился в дверях. Внутри плескалось ощущение, будто с Валерой что-то случилось. Уходя куда-то гулять, тот бы точно не оставил окно открытым нараспашку. А может это чувство было паранойей, вызванной историей с художником и письмом. Выходя из подъезда и мотая головой из стороны в сторону в попытке найти что-то подозрительное, он на мгновение задумался о целесообразности своей идеи, а затем громко крикнул. — Лагуно-ов! — Прекрати орать. — Прозвучало секунд пять спустя. Знакомый голос казался раздражённым. Лёва автоматически поднял голову вверх, впиваясь взглядом в крышу пятиэтажки. Со стороны подъездов разглядеть источник звука было невозможно. Идею обходить дом Лёва откинул сразу. Единственным адекватным решением казалось зайти в обратно и подняться до крыши по лестнице. Оказавшись наверху, он упёрся в деревянную дверь. Она не поддалась с первого раза, заставляя разозлиться и ударить по скрипучей поверхности кулаком. Наконец, когда дверь открылась, он влетел на крышу, все ещё крепко сжимая в руке письмо. — Ты что делаешь, дурак? Он ринулся вперёд, заметив Лагунова, опасно свесившего ноги с края. Тот поднял взгляд, направленный до этого вниз, и отреагировал на оклик. — Сижу. — Лагунов, вставай. Выглядишь так, будто вот-вот спрыгнешь. — У Лёвы не хватало терпения и моральных сил, чтобы говорить не столь прямолинейно. — Ты же высоты боишься, разве нет? — Добавил он, вспоминая, как тот боялся прыгать из окна в Калинине. — Разве нет, разве нет. Что тебе нужно от меня? — Раздражённо выругался Валера все ещё смотря прямо вниз. Только сейчас Лёва заметил, как тонкие пальцы с чрезмерной силой сжимают бетонный край, а мышцы на лице едва заметно подрагивают. Остекленевший взгляд, неотрывно направленный в одну точку, выдавал панику, которую испытывал Валера. — Зачем ты это делаешь? — Спросил Лёва, искренне не понимая, зачем тот мучает себя. — Так надо. — Уклончиво ответил Лагунов, а затем аккуратно отполз от края и поднялся на ноги. Снова весь в чёрном, он выделялся на фоне ясного неба и казался ещё более трагичным, чем обычно. — «Плита похоронена там, где похоронили вас.» — Выдавил Лёва и, услышав свой голос со стороны, удивился. Звучал он как-то совсем иначе. — Что? — Лагунов повернулся к нему. — «Плита похоронена там, где похоронили вас. Аккуратно, снаружи знают.» Второе было приписано снизу, я даже не сразу заметил. — Он вытащил конверт и без лишних комментариев отдал его Валере. Тот впился взглядом в кусок бумаги, давая Лёве возможность увидеть, как он сам выглядел со стороны сегодня утром. Лагунов быстро вздохнул, неосознанно делая пару шагов назад. Его лицо выражало смесь всех существующих эмоций. — Что за хуйня?! — Выдохнул он по слогам, поднимая на Хлопова изумлённый взгляд.***
— Тупо! Невероятно тупо! — Восклицал Валера, бегая по комнате туда-сюда и время от времени закрывая лицо руками. Казалось, что рассказ о загадочном послании за картиной заставил его чувствовать себя еще хуже. Лагунов был в панике и очень зол, он ходил по кругу, выплёскивая эмоции одну за другой. Лёва терпеливо слушал его, ёрзая на стуле и ощущая себя не сильно спокойнее. — Что тупо? — «Где похоронили вас.» — Воскликнул Лагунов. — Я полный дурак. — Он нахмурился и махнул рукой в сторону Лёвы. — Понимаешь же, о чём это? — Помещение под землёй. Похоронили, точнее обрекли нас на смерть, в заброшке под Куйбышевом. — Кивнул Лёва. Эта мысль пришла к нему сразу. — Это туннель, длинный туннель под городом. — Поправил его Валера. — Я думал, что это слишком глупо и даже не брал в расчёт. Принести человека в жертву там, где в прошлом спрятан артефакт, который может его спасти. — Он взмолился, поднимая руки к небу. — Господь, ну это же полный пиздец. — Глупо, но мы не догадались. — Напомнил ему Лёва. — К тому же, Серп сам не знал об этом, он искал плиту. А для ритуала использовал осколок из Деметры. — Ладно. — Кивнул Валера и перешёл к следующей фразе. — Снаружи знают. — Ты представляешь, где находится туннель и что над ним? — Да, представляю, и это очень важно. — Выделил Лагунов. — Если снаружи знают, значит плита спрятана в той точке, где под землёй проходит туннель, а над ним находятся знающие. Лёва кивнул, понимая, что звучит это резонно. — Что тебе нужно для того, чтобы найти это место? — Мне нужна карта. Разложив на столе карту, Лёва наблюдал за тем, как Валера чертит виляющую из стороны в сторону линию прямо поверх изображения местности. Каким образом тот держит эту информацию у себя в голове, он все ещё не понимал. Внутри бурлил адреналин. Лагунов сосредоточился на карте, не отвлекаясь ни на секунду, пока он сам всё ещё не мог спокойно стоять и ждать. Мысли и догадки летали в голове из стороны в сторону, возвращая к неразрешённой загадке. — Я думаю, это написал кто-то из художников, возможно даже сам Евдокимов. — Заговорил Лёва. — Наверное, он знал о заговоре. Но как он мог быть уверен, что я буду в том месте? И зачем ему понадобилось нам помогать? — Называй все точки, связанные с Евдокимовыми, которые знаешь. — Перебил его Валера, явно не желающий сейчас думать о чём-то другом. И Лёва назвал. Наизусть, все до единой. Лагунов на всё отрицательно мотал головой, пока вдруг не остановился. На его лице отразилось понимание. — Я знаю, где плита. — Он дал Лёве насколько секунд, чтобы присмотреться к карте. — Плита похоронена в прямом смысле. Это кладбище.***
Покинули квартиру они через пару часов, предварительно подготовившись к тому, что их ожидает ловушка. Сдаться в ловушку и умереть или просто умереть, даже не попытавшись — выбора особо не было. В этот раз даже Лагунов не говорил о безопасности. Безопасность ощущалась тенью прошлой жизни, оставленной где-то далеко, там, куда вернуться уже не выйдет. Вещей они взяли с собой немного — забрали магический чемодан, всё необходимое для ритуала и полнолуния, а также то, что не должно оставаться в квартире Игоря. Обсудив ещё при выходе, как будут действовать при плохом и хорошем стечении обстоятельств, они оба погрузились в молчание. Однако долго в тишине они находиться не смогли. Лёва был настолько захвачен идеей заполучить артефакт, что не мог думать ни о чём другом. Стоило им дойти до автобусной остановки, как он начал произносить свои мысли вслух. Слова вырывались одно за другим. Лагунов же успокоился, полностью уйдя в холодную сосредоточенность, и лишь время от времени затыкал Лёву. Лёва вёл себя как полоумный, когда они упаковывали цепи, заходили в магазины, обедали в столовой и шли по тротуару. Не в силах справляться с происходящим по-тихому, он излучал сумасшествие на всю улицу. — Хлопов, самоконтроль, знаешь такое? Стыдно должно быть, почему вампир перед полнолунием ведёт себя спокойнее, чем ты? — Отчитывал его Валера. На все мысли и порывы Хлопова тот отвечал холодом и всё больше напоминал себя в первые дни пребывания в Буревестнике. Но сейчас Лёва размышлять об этом не мог. Весь мир сошёлся клином на плите, похороненной на местном кладбище. Он думал даже не столько о возвращении домой и близких, сколько о самом факте победы над гнетущими обстоятельствами. — У нас есть проблема. — У нас очень много проблем. — Ответил Лагунов. — Мы не знаем точное время, когда умер Серп. — Примерно в двадцать один двадцать пять. — Уверенно ответил Валера. — Уверен? — Недоверчиво переспорил он. — Абсолютно. Я бы ни за что не забыл. И для этого я взял с собой будильник. — Не поворачиваясь в сторону Лёвы, он поднял будильник, который сжимал в руке и проверял регулярно в течение последних нескольких часов, пока они ходили по городу. — Хорошо. Время летело до неприличия быстро, прямо как и в последние пару дней. Вечер уже накрывал город, когда они добрались до кладбища и остановились метров за тридцать от сторожки, в кустах. Лагунов скинул на землю рюкзак и лопату, с которой они шли до кладбища, пугая своим видом прохожих. Лёва ясно ощущал — желание достать проклятый осколок настолько сильное, что он готов даже разрыть могилу. — Каковы шансы, что плита лежит с трупом кого-то из Евдокимовых? — Ровно произнёс он, вглядываясь куда-то вдаль и стараясь понять, ожидают ли их на кладбище. — Почти стопроцентные. — Нервно усмехнулся Лагунов. — А шансы, что всё получится? — Один на тысячу. — Замечательно. — Кивнул Хлопов. — У тебя есть план? — Нет. — Мрачно помотал головой тот, поднимаясь на ноги. — На этот раз никаких планов. Если там ведьмы, то мы, скорее всего, и так сдохнем. — Он немного помолчал, а затем пожал плечами. — Ну, хотя бы не сгорим заживо. — А могли? — Переспросил Лёва с ужасом. — Серп сгорел заживо. Значит и мы сгорим, если не успеем с ритуалом. — Почему ты ничего не сказал об этом раньше? — А чем бы это тебе помогло? Только кукуха съехала бы ещё быстрее. — Грубо бросил тот, выходя из кустов, и Лёва поспешил за ним следом. Есть в кладбищах, расположенных близко к лесополосе, что-то особенно жуткое. Верхушки сосен в бледном вечернем свете казались синими, ветер дул на них, заставляя склонять гордые головы и разносить вокруг природный шум. Лёва подумал — только бы не пошел дождь. Он сейчас показался бы плохой приметой. Приблизились к сторожке они быстро, не собираясь оттягивать время, которого и так оставалось меньше, чем планировалось. Лёва подошёл к одинокой деревянной двери и постучал. Лагунов позади него дёрнулся, видимо собираясь сначала обойти невероятных размеров кладбище и постараться найти какой-то указатель с надписью «Плита здесь». — Дурак? — Одними губами произнёс Валера. — Решил сразу умереть? — Всё также, не нарушая тишины, прошептал он, проводя рукой вдоль горла и одаривая Хлопова недовольным взглядом. — Надеюсь, что там сейчас тот смотритель, которого я знаю. Лёву это всё уже изрядно достало. Он был намерен сразу проверить, есть ли на кладбище кто-то ещё. — Сам такой! — Неслышно выкрикнул он в сторону Лагунова. Дверь открылась, и наружу вышел сгорбившийся пожилой мужчина с густыми усами, закрывающими половину лица. В отличие от большинства людей, к которым они стучались за последнее время, тот не встретил их с подозрением, а лишь с немым вопросом в глазах. — Ребята, вам чего? — Евдокимовы где лежат? — Практически перебил его Лёва со всей серьёзностью, которая у него была. Тот, кажется, удивился такому напору. — Секунду, по спискам посмотрю. — Произнёс смотритель и скрылся в дверях. Хлопов завис, краем глаза замечая, как к нему подлетел Валера, остановившийся сбоку, в паре метров. — Я его не знаю. — Какие нахер списки? — Проговорил Хлопов, не отводя взгляда от дверного проема. Лагунов открыл было рот, чтобы что-то ответить, но не успел ничего сказать, потому что прикрытая дверь вновь распахнулась и на пороге появился мужчина с обрезом, направленным прямо на Лёву. По первому взгляду Хлопов оценил обстановку — обрез, вроде как, выглядел очень старым, может даже самодельным, но вполне работающим. Он на пару мгновений застыл, когда мужчина прокричал. — Вы кто такие? — Он направил дуло на Лагунова, а потом снова на Лёву. — Пристрелю и прикопаю тут же! Лёва бросил короткий взгляд в сторону Валеры. — Опустите оружие. И мы спокойно поговорим. — Выдавил он из последних сил. На самом деле, вежливым быть совсем не хотелось. Его уровень агрессии ко всему, что мешало им на пути к цели, поднимался с каждый днём, и сейчас, кажется, достиг апогея. — Не затирай мне тут. Отвечай или я стреляю. — Он снова приподнял в руках обрез, целясь в сторону Лёвы. Лагунов, уличив подходящий момент, сорвался с места и одним движением сбил его с ног, вырывая из рук обрез и откидывая его куда-то в сторону. Пользуясь эффектом неожиданности, он схватил мужчину за горло. Голубые глаза вновь покраснели, заставляя бороться с адской жаждой. — Говорить будешь ты. — Стараясь не наброситься на него из-за близкого контакта с кровью, Валера продолжал крепко держать смотрителя. Немного отстранившись, но не ослабляя хватки, Лагунов сделал шаг назад и вдруг почувствовал ощутимый тычок в плечо. Обернувшись, он увидел Лёву с направленным в их сторону обрезом. Лицо того было подозрительно спокойно и расслабленно, будто держал в руках оружие он ежедневно. Хлопов легко мотнул головой в сторону, призывая отпустить смотрителя и отойти в сторону. Валера на мгновение застыл, чувствуя, как от Хлопова исходит что-то дикое и разрушающее, прямо как тогда, в секте, во время убийства стратилата. Оно встревожило, даже напугало, заставляя его вернуться в здравый рассудок. Не отпуская испуганного смотрителя, он произнёс, — Хлопов, опусти оружие. — Упрямо произнёс он. Но Лёва не послушал. — Да свали ты. — Он схватил его за плечо, отталкивая в сторону и направил дуло прямо на смотрителя. — Где плита Евдокивых? — Не скажу ничего. — Где чёртова плита? — Злобно прокричал Лёва. Не получая ответа, он прижал смотрителя к стене сторожки и направил обрез прямо ему под подбородок. Мужчина побледнел и задышал нервно, не смея двинуться с места. — Не убей его, блять. — Воскликнул Валера из-за спины. Было очевидно, что бороться с жаждой тому очень сложно. Настолько, что он боится даже лишний раз подойти ближе. — Я не позволю никому помешать мне. — Огрызнулся Лёва, обернувшись, а затем снова вернул внимание к мужчине. — Где ёбаная плита, отвечай! — Да какая плита, парень, я не знаю ничего. — Начал оправдываться смотритель. Выглядел он так, будто вот-вот заплачет. — Мне сказали отпугнуть, если кто-то придёт и спросит про Евдокимовых, кроме детей их. Плохие это люди были. Я не мог ослушаться. Хлопов недоверчиво оглянул его. — Могила где? Где могила Евдокимовых? — Повторил он. — По центру вперёд идите, там у лесополосы дуб большой будет, слева могилки их. — Ладно. — Лёва отпустил его, предварительно пригрозив, — И не смей рыпаться с места, пока мы не уйдём. Видишь его? — Он указал на Валеру. — Он тебя разорвёт, если попытаешься нам помешать или кому-то доложишь. С этими словами Лёва, не сводя взгляда со смотрителя, сделал несколько шагов назад. Тот попытался подняться, и Валера, чтобы напугать его, оскалился, выпуская жало. Мужчина дёрнулся и перекрестился. На этой ноте Лёва кивнул Лагунову и, продолжая держать в руках обрез, резво зашагал обратно в кусты, чтобы забрать оттуда все их вещи. — Ты окончательно ёбнулся! — Нервно воскликнул Валера. — Ты тоже. И ты этого не отрицаешь. — Бросил через плечо Лёва. Кладбище казалось необъятным. Заполненное громадным количеством крестов и серых каменных плит, оно прибавляло настроению мрачности. Однако даже среди всей этой жути, шагая по костям жителей Куйбышева, Лёва пребывал в состоянии предвкушения. Его слегка потряхивало, когда они дошли до нужного участка. На удивление, нашёлся тот и правда быстро. Всё благодаря охраннику, перед которым ему даже не было стыдно. Три могилы, стоящие в ряд, выглядели заброшенными. Лёва пошутил бы, что крапива вокруг была высажена специально, чтобы защищать плиту, но был не в силах ясно формулировать мысли. — Крапива для защиты? — Послышалось со стороны. Лёва повернулся к нему и улыбнулся, сдерживая истерику. — Только хотел сказать. Как думаешь, мы поймаем проклятие, если раскопаем труп ведьмы? — Вполне вероятно. — Серьёзно ответил Лагунов. — Не факт, что мы вообще сможем забрать плиту, если найдем её. — Да какого хрена проблемы рождаются на ходу? — Лёва уверенно подошёл к могиле по центру. — Это, вроде как, дочь. Слева — бабушка, а справа — отец. Как решим, какую будем копать первой? — Можем подкинуть монетку. — Съязвил Валера и сделал шаг вперёд, продолжая старательно держать дистанцию. — Надо выкапывать бабку. Она у них главная была. На могилу посмотри. — Ладно, я займусь этим. — Лёва согласно кивнул, подходя к могиле слева и усаживаясь перед ней на корточки. Монумент действительно отличался от остальных. Он был каменным и высоким. На поверхности — выгравированные имя и фамилия. Лёва схватился за пучок сорняков, выросших у могилы, и раздражённо выдернул их, стараясь открыть полный обзор. Несмотря на внешнюю уверенность, мысль о том, что они будут рыть могилу ведьмы, его изрядно напрягала. Очередное преступление, которое они собираются совершить. И сейчас он сидит здесь, на нужном месте, и не представляет, с чего начать. — Аккуратно, ты можешь мгновенно умереть. — Лагунов совсем не помогал своими словами. Но пока Лёва находился у могилы, подойти и помочь по-настоящему он не мог. Вместо этого Валера продолжал отстранённо стоять за его спиной, опираясь на забор и борясь с чем-то тёмным внутри себя. С чем-то, что даже не оставляло ему сил на споры. Лёва опустил руку к нижней части монумента, туда, где начинается земля, чтобы прощупать, откуда лучше начинать копать. Но вместо земли и корней стоящих вокруг деревьев он наткнулся на что-то твёрдое буквально в пяти сантиметрах от поверхности. От догадки сердце заколотилось как сумасшедшее. И ему казалось, что всё кладбище тоже слышит его бешеный стук. Облокотившись коленями об землю, Лёва отполз немного назад и начал разрывать землю руками. — Ты решил забить на лопату? — Окликнул его Лагунов. Но Лёва не слышал уже ничего. Смахнув последний слой земли, он замер, быстро моргая. Посеребрённая поверхность, напоминающая часть рамки для картины из девятнадцатого века, сбоку резная, а в центре покрытая слоем светлой краски. Плита. Он спешно схватился за края руками, будто боясь, что она растворится, как больная галлюцинация. — Что там? — Взволнованный голос Валеры заставил его оживиться, будто возвращая в реальный мир, на могильную землю. Небо потемнело от сгустившихся туч, а ветер разразился с новой силой. Сомкнув зубы, чтобы не закричать на всё кладбище, он медленно повернулся в сторону Валеры и поднял плиту с земли. Та была небольшой, размером с классический лист бумаги, но тяжелее, чем могла показаться на первый взгляд. Лагунов прицепился взглядом к осколку и тревожно вздохнул, выглядя при этом абсолютно потерянно. По его реакции на происходящее сегодня можно было предположить, что возвращаться домой он уже и не хотел. Будто бы он настолько смирился с плохим исходом, что не мог принять иного варианта. — Бежим. Быстрее, бежим. — Он наконец отвис, отходя назад и выпуская Лёву с участка. Лёва переступил через забор, прижимая плиту к груди, словно она была самым ценным, что в его жизни когда-либо было. — Я говорил, что найду плиту! — С улыбкой приговаривал он, пока они бежали по маршруту, который знал только Валера. Судя по всему, тот вёл их ко входу в туннель, именно туда, где всё началось. Каждые двадцать метров Лёва оглядывался, ощущая, будто за ними следят, или ещё хуже — их преследуют. А может, когда ты несёшь в руках то, от чего зависит твоя жизнь, это чувство становится нормой. Добежав до нужной точки, они на какое-то время остановились, пытаясь отдышаться. Всё это время Валера странно пялился на плиту, которую Лёва упрямо держал в руках, словно предпринимая попытки поверить в её существование. Залезали в туннель они через прямоугольный люк, вызывающий сплошные сомнения. — Уверен, что это не в канализацию? — Насмешливо произнёс Лёва, когда Валера вытащил крышку. — На все сто процентов. — Кивнул Лагунов. — Этот туннель был построен в двадцатых для транспортировки грузов. Внутри было прохладно и пусто, ни души. Помещение оказалось не сплошным, а разделённым на отсеки. Это объясняло, почему тогда, при встрече с Серпом, Лёва подумал, что это бункер или подвал, а не бескрайний туннель, простирающийся на весь город. Они шли в темноте, полагаясь на память Валеры и его ночное зрение. После того, как Лагунов пересёк очередную арку, он вдруг остановился, глядя прямо перед собой. Лёва подошёл сбоку, включил фонарик, оглянул помещение и вдруг понял, что стало этому причиной. Более того, он ощутил, как внутри заиграло знакомое этому месту чувство паники. Они дошли до конца. Именно сюда Серп притащил его, забрав от подъезда Валеры в 85-м. Лёва беспокойно вздохнул и сжал плиту в руках. Эпизод в памяти был ярким, как и многие другие, но казался чем-то далёким и чужим, будто бы переживал это всё не он. — А если не получится? — Спросил вдруг Лёва. Сомнения нахлынули, затмевая радость от заполучения плиты. Это ведь не гарантия того, что они вернутся домой. И Рамира говорила об этом ещё тогда. — Значит, умрём. Теперь ты не готов сгореть заживо? — Я и раньше не был готов сгореть заживо. — Покачал головой Лёва. — А что насчёт остальных условий ритуала? — Осторожно проговорил он, покосившись на Валеру, раскладывающего на бетонном полу цепи. Тот выглядел крайне напряжённым и держался на противоположной стороне «комнаты». До полнолуния оставалось всего ничего. — А что ещё, связь? Столько эмоциональных потрясений из-за тебя, Хлопов. Думаю, со связью всё нормально. — Он завалился на пол, облокачиваясь на стену. — Взаимно. — Утвердительно кивнул Лёва. — Что будем делать, когда вернёмся? — Ты пойдешь искать плиту и возвращать Серпа в прошлое, а я домой. Лёва на мгновение завис, как в прострации. А ведь правда — по их договору, заключённому в поезде, после разговоров с Рамирой, всё должно произойти именно так. Найти все части плиты и вернуть Серпа. Это то, во что он погрузится, если вернётся в будущее. Оставалось надеяться, что в этом самом будущем ещё есть, что спасать. Теперь страх неизвестности, страх за Валентина Сергеевича и жителей Куйбышева стал ещё более настоящим, ощутимым. Он почти сравнялся со страхом того, что ритуал не сработает и они сгорят заживо. Забрав у Валеры, постоянно проверяющего будильник, пачку сигарет, он закурил, надеясь, что эта сигарета станет последней. Только в хорошем смысле последней, а не в том, о котором можно было подумать. Раньше ритуал казался простейшей частью на фоне поисков плиты, однако даже он сейчас смог доставить им сложностей. Рядом с Лагуновым, находящемся на грани полнолуния, собрать свою кровь было сложно. И если сам Валера сделал это с лёгкостью, то Лёве пришлось быстро думать, как решить очередную проблему. Они условились приковать Лагунова к металлической решетке у дальней стены, если что-то пойдет не так и возвращение домой не сложится. Потому что в 85-м полнолуния сейчас быть не должно. Но здесь, до момента, когда луна достигнет высшей точки, они по идее дожить и не должны. От этих несостыковок всё было под вопросом. А Валере было плохо. Он прижал колени к груди, отполз к стене и старался в сторону Лёвы даже не смотреть. Хотя, конечно, на такой случай у Хлопова была защита в виде собственной дурной крови, и этот аргумент стал единственным, что помогло Лагунова успокоить. В итоге, решив разобраться с цепями после ритуала, они принялись за дело. Лёва отошёл по туннелю за несколько помещений, собрал своей крови в две небольшие баночки. Одну они выделили для ритуала, а вторую на случай, если тот не сработает. В конце концов, в полнолуние Валере нужна будет кровь. Когда стрелки будильника показывали нужное время, сверенное, по словам Лагунова, с официальным московским, Лёва поднял плиту и положил ее перед собой. — Пять минут. — Озвучил он, понимая, что Лагунов знает это получше него. — Двадцать один двадцать. В двадцать пять — смерть Серпа, а в тридцать — полнолуние. — Я и сам знаю, зачем повторяешь? Внутри бурлила тревога. Всё его тело начало дрожать, прямо как тогда, при встрече с Серпом. Стараясь скрыть факт излишнего волнения, он подвинул плиту на нужную точку. — Готов? Валера подобрался к углу, оказавшись в полуметре от плиты. Лёва с противоположной её стороны вопросительно взглянул на него. Лагунов выглядел так, будто его сейчас стошнит. Слабо кивнув, он вздохнул, поднял цепь и тихо попросил Лёву примотать хотя бы одну его руку. Стараясь не подходить ближе чем нужно, он дрожащими пальцами прикрепил запястье Валеры к металлической решетке, скрепляя цепи всё тем же замком. Лагунов поднял взгляд только когда он вернулся на своё место. Они оба подвинули принесённые с собой вещи поближе к себе, приготовившись к самому главному. — Я лью. — Лёва на мгновение замер, а потом разом вылил кровь Валеры на плиту. Немного поколебавшись и напомнив себе об уходящем времени, он аккуратно вылил на плиту и свою. Лагунов дёрнулся, закрывая рот и нос ладонью. Всё, что Лёва делал, казалось ему самому нереалистичной и бесполезной глупостью, будто бы Рамира решила подшутить над ними. Будто прямо сейчас из глубины туннеля выйдут одетые в смешные костюмы люди и скажут, что всё это — один большой розыгрыш. Но тревога внутри напоминала — это не так. Когда Валера положил ладонь на плиту, всем остальным телом отклоняясь к решётке, он мысленно приготовился к последнему, неизбежному шагу и положил свою руку на другой конец. Оперевшись головой на бетонную стену, он прикрыл глаза. Те страшные минуты, которые приближались, пока он падал в бездну, наступили. И казалось, что они длились бесконечно. Лёва боялся думать о чём-то, кроме желания вернуться домой и слёзно умолял всех богов, чтобы это сработало. Спустя несколько минут он почувствовал, как тело начинает ощутимо нагреваться, и быстро задышал, подавляя панику. «Сгореть заживо» — проносилось в голове. — Ты чувствуешь? — Если слышно, будто боясь всё испортить и сломать, произнёс он. Открыв глаза, он наткнулся на алый взор Лагунова, направленный прямо на него. Тот кивнул. Лёва взгляда не отвёл, мысленно хватаясь за Валеру, сидящего рядом, как за последнюю соломинку. Среди холодных бетонных стен, отражающих эхом каждый, даже еле слышный звук, он вдруг начал видеть и слышать ещё хуже, чем до этого. Фонарик, лежащий в углу, не погас, но будто бы померк под пеленой чего-то темного. Эта пелена ощущалась так, будто имеет плотность. Что-то подпрыгнуло у Лёвы внутри, как при свободном падении, и вокруг воцарилась обволакивающая темнота. Черты Лагунова растворились в воздухе, оставляя Лёву в одиночестве. Он инстинктивно зажмурился, вслушиваясь в искусственную тишину, звенящую в голове. Тело было тяжёлым и нагревшимся. Мысль о том, что ему нужно домой, сменилась на понимание, что он умирает. Все шорохи и очертания пропали, оставляя лишь бесформенное ничто. Наверное, именно так и выглядит бездна. Всепоглощающая пустота, неизвестность и вечная гробовая тишина, среди которой ты чувствуешь себя на грани всех ощущений. Он вздрогнул. Слабость внезапно отошла на второй план, а слух начал возвращаться, стоило ему разобрать разбивающие тишину звуки шагов. Распахнув глаза, он всё ещё находился в темноте. Звуки не заканчивались. Лёва обернулся. Из темноты показались три неясных силуэта. Один, самый близкий, вдруг ускорил шаг, переходя на бег. Всё внутри сжалось от страха. Ведьма? Тот, кто не хотел, чтобы плита была найдена? Он оборачивался то на Лагунова, стараясь различить чужие слабые черты, то на приближающийся в темноте силуэт. Силуэт остановился и включил свой источник света, направляя его прямо Лёве в лицо. Он на мгновение зажмурился, а потом, противясь яркому свечению, посмотрел на того, кто его включил. И вдруг осознал важный факт — их фонарика, лежащего до этого в углу, уже не было. Спортивный костюм сиреневого цвета, нетипичный для советского союза, белые массивные кроссовки и две тёмные косички средней длины падали на плечи девушки с кукольными чертами лица, замершей прямо перед ними. Лёва отреагировал мгновенно, хватаясь рукой за сумку в поисках святой воды. — Лёва? — Она расплылась в улыбке, а затем глянула дальше, освещая пространство ближе к стене. — Валера! — Она ринулась вперёд. Хлопов тоже дёрнулся, чтобы остановить её, как вдруг, до его слуха донёсся разлетевшийся эхом по туннелю до боли знакомый голос. — Она не пиявица, спокойно. Мы нашли способ сделать её человеком. Лёва подумал, что никогда не ощущал себя более счастливым, чем сейчас, когда прозвучал голос Валентина Сергеевича. Может, он был посмертной галлюцинацией, но во всяком случае, галлюцинацией приятной. Одним рывком поднявшись на деревянных ногах, он обернулся в сторону Лагунова. Тот приоткрыл глаза, узнал Риту, а потом молча притянул ту ближе, утыкаясь лицом куда-то в чужое плечо. — У вас же сейчас не полнолуние? — Настороженно уточнил Лёва. — Ещё чего не хватало. — Улыбнулась она, откинув косу назад, а затем поцеловала Валеру в макушку и быстро зашептала тому что-то неразборчивое. Лёва отвернулся, ощутив неприятный укол в груди. Он чувствовал, будто неожиданно появившаяся Рита вторгалась в его личное пространство. Но уже в следующую секунду он позабыл обо всём. Крепкие руки схватили его за плечи, прижимая к себе. Лёва немного отстранился, встречаясь взглядом с улыбающимся Валентином Сергеевичем. Он застыл, глупо открыв рот в попытке что-то сказать. Сжав в руках рубашку старшего товарища он притянул того обратно, обнимая со всей силы. Лёва не собирался плакать, нет. Просто это происходило на самом деле. Всё это происходило на самом деле. Отстранившись, он все ещё продолжал глупо пялится на Валентина, будто бы тот и правда в любую секунду мог просто исчезнуть из этого туннеля. — Как вы узнали? — Прошептал он. — Сейчас никаких вопросов. — Проговорил тот, мотая головой. Из-за его спины вышел Игорь, с улыбкой протягивающий Лёве ладонь для рукопожатия. — Игорь. — Произнес Хлопов, глупо кивая. — Привет. Игорь почти не изменился, только лишь повзрослел, стал крепче на вид и сменил прическу. Лёва помнил, как тот был вожатым в их отряде. А сейчас он здесь, жмёт ему руку. Это было странно. Всё было странно. Лёва заозирался вокруг, все ещё чувствуя себя потерянным в пространстве и времени. Всё казалось каким-то ненастоящим, словно декорации спектакля. Рита в это время достала из пакета бутылку воды и баночку. Она вытряхнула из банки таблетку и сунула её Валере. — Бери, пей. Таблы кончились? Валера в ответ кивнул. — Ещё два дня назад. — Тогда бери две. — Валерыч, ты как? — Игорь наклонился к нему, подавая руку, и в следующее мгновение поднял Лагунова на ноги одним резким рывком. — Лучше не бывает, вы бы знали. — Улыбнулся тот. — Надо домой. Он никакущий. — Смерив Валеру оценивающим взглядом, вынесла вердикт Рита. — Мгновенно оборвавшееся полнолуние — тот ещё стресс. Игорь согласно кивнул. — Нам всем нужно домой. — Пойдём отсюда. — Валентин Сергеевич потянул Лёву за локоть, вынуждая того обернуться. — Тебе нужно отдохнуть. Мы пойдем к Игорю и ты ляжешь спать, а завтра задашь все вопросы.— Он сделал шаг в сторону, когда Хлопов вдруг осознал, что один важный вопрос всё-таки должен быть задан прямо сейчас. — Ответь на один. — Увидев, как Валентин нахмурился, он поспешил добавить, — Только один, это важно. Где Серп? Валентин Сергеевич осуждающе вздохнул. Видимо, совсем не хотел сейчас поднимать эту тему. — Серп мертв. — Ответил он тихо, но Лёва услышал сказанное очень хорошо. Он изумлённо скользнул взглядом по лицу старшего товарища. — Вы вернули его в прошлое? — Нет. Я убил его. Просто убил. В голове белый шум и слова Рамиры о том, что Серпа нельзя убивать.