Назавтра солнечно

      Стивен солгал трижды. Не то чтобы он не лгал ни разу кроме этих случаев — жизнь супергероя, суперколдуна и супер-высокомерного-гениального-засранца сама собой располагает к необходимости врать время от времени. Даже своему супругу.       С обычным враньём Тони давно смирился. Эти три случая обычными не были.       — Пятница, зацикли эти две минуты. От начала клятвы.       — Есть, босс.       Отрезок голографического видео — единственное светлое пятно в погружённой во мрак мастерской, набитой мёртвыми железяками, — пошло по второму кругу. И снова, и снова, и теперь, наверное, воспроизводилось не меньше пятидесяти раз. Тони сбился со счёта, да и не считал он ни черта. Только смотрел на счастливые лица двух людей на записи и пил. А внутри, в груди, аккурат у сердца, росло не горе даже — а нечто вроде чёрной дыры.       Тони надеялся, она разрастётся достаточно, чтобы поглотить его целиком.       Первый раз Стеф соврал на их свадьбе, видео с которой сейчас воспроизводилось раз за разом. Они держатся за руки, и Стеф вместо привычного «пока смерть не разлучит нас» говорит «я останусь с тобой до последнего мига и после него». Позже он сказал, это такой чародейский аналог клятвы. Буквально означает, что колдун действительно будет со своим избранником до самой смерти и после проводит в посмертие. Ну, чтобы, не дай боже, непутёвая душа не застряла между мирами и не стала вдруг являться в виде призрака. Тони даже поверил. У Стефа от волнения так дрожали руки, когда пришло время обмениваться кольцами. Тони придержал его руку и помог надеть кольцо на свой палец. Он помнил, что Стеф смотрел на него как на величайшее чудо на свете, которое по какой-то причине досталось ему одному.       Видео этого не передало. А, собственно…       Свадьба была в две тысячи семнадцатом году, всего через полгода их стремительных отношений, как ураган, как лесной пожар — а через год пришёл Танос. И Стеф отдал Камень Времени, а после рассыпался пеплом на глазах у Тони, ничего толком не объяснив. Вообще ничего не объяснив, кроме этого чёртового «одного варианта». Знал ли он, на какие пять лет ада обрекает тех, кто остался? На какие пять лет ада он обрёк самого Тони?       Тогда, на свадьбе, не знал. И всё равно это было враньё. Тони сделал глоток из бутылки. Плеснуло ближе ко дну. На видео его счастливая версия восьмилетней давности слушала, как Стеф произносит это своё «до последнего мига и после него».       — Ты, — Тони ткнул пальцем в голографию. Голография неосязаемо обволокла металлический сустав. Тони поморщился и убрал руку. — Ты — Верховный маг, ты — защитник мира от мистических угроз и бла-бла-бла, как ты вообще мог в таком клясться?       Счастливый Стеф на видео предсказуемо не ответил.       Тони закрыл глаза. Алкоголь внутри него начал делать своё дело: стало не легче, а так, чуть-чуть более всё равно.       Второй раз Стеф соврал уже после Щелчка. Он спас Тони от смерти. Тони не помнил этого. Боль — запомнил, как невыносимо слепящий свет, которым зачем-то начинили всё его тело, особенно правую сторону. Память о самом ощущении осталась смутная. Он подозревал, что если бы помнил его отчётливо, то давно бы свихнулся. Стеф рассказал уже после, что спас его с помощью магии. Ну, большую часть. Руку спасти не удалось, и вот уже два года на её месте красуется блестящий нанометаллический протез. Конечно же, красный. Стеф любил обвинять Тони в безвкусице, а после целовать металлические пальцы, и совершенно не реагировал, если напомнить ему, что они вообще-то ничего не чувствуют.       Тони простил его за случившееся на Титане, за отсутствие объяснений, за эти пять невыносимых лет отчаяния, поисков способа всё вернуть и ненависти к себе — Тони простил, потому что жить и дышать оказалось слишком драгоценным. Слишком драгоценным было солнце, заглядывающее к нему в больничную палату, слишком драгоценным был момент, когда его пришёл (точнее, принёсся) навестить целый и невредимый Питер, ведь Тони отчётливо помнил, как мальчишка распался пеплом в его руках.       Слишком драгоценным было то, как Стеф не отходил от него ни на шаг, буквально ночевал у его койки — магия не смогла залечить и исправить всё, и Тони требовалось восстановление, требовалось привыкнуть к протезу, а системам наноботов дать время на адаптацию для последующей полноценной имитации всех функций здоровой руки. Он панически боялся оставаться один — ад пяти потерянных лет накрывал его с головой. Стеф приносил ему вместо запрещённого кофе конфеты со вкусом кофе и читал вслух «Гарри Поттера», интонируя как бог, или новости из интернета, добавляя собственные комментарии, от которых Тони то принимался хохотать, то выхватывал у него телефон, проверить, точно ли Стеф не выдумал очередной бредовый тред из твиттера.       В те дни Стеф соврал ему второй раз, сказав, что больше никуда не денется.       Чуть позже был третий.       Стеф рассказал — невзначай, так, пустячок, — что, оказывается, в небытие за пять лет прошёл какое-то там испытание смертью и теперь бессмертен. Не будет стареть, никогда не умрёт.       После этого Тони молчал и смотрел на него — невиданное дело — полминуты. Стеф, наверное, напридумывал себе за эти полминуты невесть чего, а Тони на самом деле пытался понять, удивлён ли хоть немного. Удивления не было. Только лёгкая зависть — сам Тони стареть боялся — и интерес, что ещё их паре готовит чародейский удел Стефа.       После вопроса Тони: «А мне такое можно организовать?» — и ответа Стефа: «Нет, это доступно только магам», — пришлось просто принять новый факт о супруге как данность и жить дальше. Зато теперь можно было не так бояться за Стефа во время его мистических вылазок в другие измерения.       Они хорошо жили. Полтора года. Стеф больше не был Верховным, занялся обучением новичков в Камар-Тадже, совмещая это с должностью Хранителя Санктума и консультанта по оккультным делам. Стал намного реже пропадать из реальности. Тони практически отошёл от дел. Сказалась травма, да и пять лет отчаяния даром не прошли. Наверное, в нём что-то умерло или просто угасло, но в любом случае прыгать как раньше уже не хотелось. Он по-прежнему занимался делами компании, изобретал, консультировал обновившийся состав Мстителей, ну, был так… на подхвате. Стеф был рядом почти всегда.       Этот период походил на сопливую мелодраму, слишком идеальную, чтобы быть правдой.       Они купили загородный коттедж. Вот этот самый. Далеко, очень далеко от Нью-Йорка. Они обустраивали его вместе, Стеф ругался на «нервы» Пятницы — провода, быстро пронизавшие собой весь дом, Тони обворчал обилие пыльных книжек («как будто в Санктуме их мало»). Они, страшно подумать, выбирали вместе посуду, ковры, пледы, листали каталоги с дизайнами штор и каминов. В первую неделю, пока не была обустроена спальня, они ночевали в спальных мешках на полу гостиной в компании бутылки вина, пары бокалов и коробок из-под еды на вынос (еду приносил Стеф прямиком из Нью-Йорка порталом) — и были счастливы, как, наверное, можно быть счастливыми только в двадцать, когда жизнь кажется одним большим началом чего-то захватывающего. После Тони привык, что они разговаривают или спорят о чём-то, лежа в кровати перед сном, по часу или больше, привык засыпать, обнимая Стефа. Привык к неуловимому запаху чая, трав и старинных книг, который пропитал всё в их доме, привык желать доброй ночи и утром просыпаться от того, что Стеф во сне стянул с него одеяло. Секс не был частым, уж точно не как в первый год после свадьбы. Они уставали, и случалось, что вечером перед сном после трудного дня сил хватало только на разговоры или обнимашки под одеялом.       Если после тяжелого дня спонтанно накатывало желание трахаться, Стеф был таким нежным, словно Тони состоял из хрусталя и это был их последний раз. Было похоже на извинение. Тони его принял. Они никогда не говорили о том, что случилось на Титане.       Эта жизнь была невероятной, неправильной, как будто украденной у кого-то — засыпать и просыпаться вместе, как нормальные люди, иногда цапаться из-за всякой ерунды, вместе готовить завтрак на кухне, желать друг другу хорошего дня перед тем, как Стеф создавал порталы для них обоих, точно знать, что вечером вы снова увидитесь. Тони однажды сказал об этом Стефу, а Стеф поцеловал его в висок и ответил, что Тони заслужил нормальную жизнь. Как никто другой в этом мире.       Ошибка Тони заключалась в том, что он снова поверил.       Год назад, одиннадцатого декабря в девять двадцать семь, Стеф завалился порталом в его мастерскую, взъерошенный, в своей «магической» одежде, и сообщил, что ему надо ненадолго отлучиться. День, два, максимум неделя. Тони, не отрываясь от работы — дело привычное — ответил в духе «дорогая, будь дома к Рождеству». Стеф на шутку не отреагировал, заскочил обратно в портал и исчез в девять двадцать восемь.       Он не вернулся на Рождество. И через месяц. И через полгода.       Тони обращался в тень. Он себя так чувствовал — что истончается и теряет материальность. Сам удивлялся — неужели его воля к жизни была так завязана на Стивене? Но, видимо, была. Без него мир вокруг как будто стал громче, быстрее, хаотичнее, он мчался вперёд с бешеным грохотом, сметая на своём пути всё старое, отжившее свой век. И вдруг оказалось, что Тони не способен за ним угнаться. Здесь у каждого была своя жизнь; кроме пропажи Стефа, было множество других проблем, и Стеф не был главной из них.       Но они искали. Вонг искал. Фокусники из его балагана — искали. Мстители… не то чтобы искали, но предоставили всё, что было нужно Тони для поисков. А Кэрол периодически подкидывала новостей о заварушках в разных краях Вселенной.       Стефа не было нигде.       Его след затерялся в Санктуме, у места, где, по словам Вонга, был открыт крайне мощный портал между измерениями. Всё.       Тони пытался отследить след портала, притаскивал в Санктум аппаратуру, способную считать мельчайшие энергетические колебания. Разработал проект новой «машины времени» и мог бы даже воплотить, в подвале лесного коттеджа пряталось достаточно источников энергии, чтобы Тони мог отправиться в нужный момент прошлого всего один раз. Но тут он с размаху налетел на осознание, что просто посмотреть на Стефа и ничего не сделать не сможет. Вмешается, попытается остановить, не дать исчезнуть, и таймлайн пойдёт коту под хвост. Остатки прежних Мстителей и так еле-еле выловили в прошлом сдуревшего Роджерса, решившего, что темпоральные законы ему не писаны, и не дали натворить дел. Хотя в чём-то Тони мог его понять. Он тоже дорого готов был заплатить хотя бы за иллюзию нормальной жизни с любимым человеком. Дорого. Но не такую цену.       В какой-то момент Тони был готов рискнуть, в какой-то момент ему было плевать, сколько судеб изменятся или исказятся из-за его решения спасти Стефа. Но эта безумная минута прошла, он уничтожил все чертежи, расчёты и модели (сдал ещё один рубеж надвигающемуся отчаянию). Хватит этому миру потрясений и без экспериментов с таймлайном и нестабильными квантовыми тоннелями.       Тони стал забывать, как есть и спать. Пересматривал раз за разом запись того дня в мастерской — как Стивен появляется, говорит о двух днях и исчезает. Всё было ощущение, что в этом видео есть ответ. Потом ощущение исчезло.       Мир, этот грохочущий, пугающий мир, поначалу остро ощущавший потерю доктора Стрэнджа, потихоньку замещал его другими. Консультирование Мстителей по мистическим угрозам взял на себя молодой и перспективный колдун из Гонконгского храма. Мелкие оккультные дела в Нью-Йорке перехватил кто-то ещё. Необходимость в Стивене постепенно истончалась для всех вместе с надеждой его отыскать.       В конце концов искать перестали. Тони продолжал посещать Санктум. Касался предметов, которых касался Стеф, тщетно пытался понять, хранят ли они ещё тот самый «энергетический след», который, если верить магам, остаётся на всех предметах, важных для человека. Здесь запах трав и пергамента был почти осязаемым — запах Стефа, запах его рук, и Тони казалось, он вот-вот свихнётся. Выходя из Санктума, Тони звонил Вонгу, уговаривал попробовать ещё раз, сделать что угодно, и Вонг обещал, наверное, у Тони был голос человека, который вот-вот шагнёт в пропасть.       Он просто нуждался в том, чтобы хвататься за всё, что касалось Стефа. В какой-то момент он не смог вспомнить, какой у Стефа цвет глаз, запаниковал и судорожно начал искать в галерее телефона фотографии. Голубой, холодный голубой цвет. Тони принялся перебирать в памяти всё, что знал о Стефе. Но память издевалась над ним, подкидывая ерунду вроде списка научных регалий бывшего нейрохирурга, или то, что он ненавидел носки в полосочку, или то, как будил Тони иногда по утрам — успевший побывать на улице, холодный и пахнущий морозом, прислонялся ледяной щекой к его груди, прямо к шраму-следу от реактора. Ещё всплыло в памяти, что Стивен имел дурацкую привычку пялиться на него ночами. Тони просыпался, ощущая на себе его взгляд, иногда делал вид, что спит дальше, иногда открывал глаза и спрашивал, в чём дело. И Стеф неизменно отвечал, что ему просто не спится, наклонялся и целовал его.       Всё это было бредом, бредом, и как-то раз после очередной тщетной попытки вспомнить о Стефе что-то важное, что могло бы дать зацепку для поисков, в четыре утра Тони сидел на пустой кухне их дома и тихо плакал, закрыв лицо руками — от бессилия: Стивен не обратился в пепел, как в прошлый раз, но всё равно просыпался сквозь его пальцы.       Тони сразу запретил Пятнице и её «рукам» — автоматизированным системам в доме — трогать всё, что касалось Стефа. На кухне остались его травы, закупоренные в банках вместе с запахом, в гостиной — брошенный накануне исчезновения смятый плед и книга с закладкой на четыреста восьмой странице. Всё это покрывалось пылью. Уходило в небытие.       Мир терял материальность и истончался тоже — предметы становились блёклыми контурами самих себя.       Последним исчез запах из спальни — травы и страницы книг. Мята, чабрец, полынь. Сухая пергаментная пыль.       А неделю назад двери Санктума просто не открылись перед Тони.       — Да, теперь там новый Хранитель, и защитные заклятия перестроены. Я не могу оставлять Храм без присмотра, — сказал ему Вонг по видеосвязи тем вечером. Чудесным зимним вечером незадолго до сочельника. — Стивена уже больше года нет. Мы всё, что могли, сделали. Пора смириться.       — Но…       — Тот портал, след которого мы нашли в Санктуме. Я не говорил тебе, потому что на тот момент ты бы не принял этого. Но теперь пора, Тони. Пройти через такой мощности напряжение энергий на разрыве пространства и остаться в живых мог бы разве что демон. Если Стивена протащили через этот портал, его физическую составляющую расщепило на кванты. Вряд ли он жив.       Вряд ли он жив.       Истина доходила медленно, тянула к Тони склизкие лапы через бездну. Как там? Гнев, отрицание, торг…       — Но он не мог умереть, — возразил Тони беспомощно, беспомощно потому, что разом через все стадии свалился к глухому, безнадёжному принятию. — Он бессмертный.       Вонг посмотрел на него с сочувствием. Спокойным таким, мудрым и деловым сочувствием человека, который на своём веку хоронил уже слишком многих, чтобы убиваться по каждому в отдельности.       — Стивен не объяснил тебе? Прошедший Испытание не может умереть сам по себе, от старости или болезни. Но его всё ещё могут убить. Мне жаль, Тони.       Тони тогда выдавил из себя: «Как эльф, что ли?», и Вонг кивнул. Да, как эльф. Бессмертный эльф из сказки. Тони начал смеяться. Он смеялся, наверное, минут пять, пока смех не перешёл во всхлипы и не затих. Вонг его не останавливал.       — За сутки перед Рождеством мы проведём обряд прощания в Камар-Тадже. Если хочешь, я сделаю для тебя портал.       Тони отказался. Вонг выразил соболезнования и отключил связь.       Что ж, отстранённо думал Тони, минутой позже доставая бутылку виски из бара, следует признать, что Вонг прав. Искать Стивена перестали все, у кого была собственная жизнь, а у Тони её попросту уже не осталось. Перестать цепляться за безумную призрачную надежду значило остаться совсем одному в этом мире, без цели, без сил, без желания жить и без кого-то рядом. Вот он и цеплялся.       Был бы Стивен жив, нашёл бы способ вернуться. Уже давно.       Был бы Стивен жив, не бросил бы Тони одного под Рождество. Они покупали бы друг другу подарки, и Стеф опять ворчал бы, что Тони не умеет считать деньги, а Тони говорил бы, что не умеет считать такие огромные числа. И подарок Тони был бы большим — купить что-то одно и успокоиться он никогда не мог, а подарок Стефа был бы древним, с жуть какой длинной историей и магическими свойствами, которые Тони предлагалось изучить самому научными методами. Это был такой вызов-соревнование, потому что Тони любил сложные задачи, и Стеф…       Стеф соврал ему трижды.       В тот вечер Тони напился впервые за последние два года. И продолжал пить всю неделю, закрывшись дома. Курил на крыльце, которое всё сильнее заметало снегом. Практически не спал. Задрёмывал порой, и ему снился Стеф — и Тони не помнил, какие у него глаза, и просыпался, задыхаясь от боли, не имевшей никакого отношения к физической. За два дня до Рождества звонила Пеппер, беспокоилась, приглашала к ним с Хэппи на праздники. Звонил Питер, тоже звал погостить. Ещё звонили… много кто звонил. Колдуны, видимо, не сильно распространялись о том, что окончательно записали Стефа в покойники, так что новость пока не просочилась в прессу, и в глазах всех Тони ещё не приобрёл статус законно скорбящего супруга.       Тони принимал только звонки, без видео, и отвечал, что работает над новым проектом, и что лучшие праздники — это те, которые проводишь с пользой.       Он не хотел никого видеть. Он не хотел напоминаний, что жизнь продолжается у всех, кроме него самого.       Стивен на голографии в сотый, наверное, раз произнёс свою клятву. Тони хотел вернуться в тот миг и остаться в нём навсегда — миг, в котором он был абсолютно уверен, что его Стеф говорит правду.       Вот он, одинокий стареющий калека, у которого в жизни только и осталось, что видео. Зацикленное на сто раз. Что с ним будет, когда он это видео выключит? Всё, приплыли, тупик, как сказал бы Стеф, nec plus ultra. Забытьё, тихое угасание, хорошая такая перспектива спиться, визиты друзей из жалости — хуже, чем смерть.       Осознав это, Тони скомандовал Пятнице выключить видео и уставился в темень неосвещённой мастерской.       Как он не понял раньше?       Всё, Стефа нет. Окончательно. И не будет.       То, что ждёт самого Тони в будущем, действительно хуже, чем смерть. Он этого не вынесет. Не хочет. Если умирать, то быстро и подальше от людей.       Решение пришло само собой: костюм, отключить отслеживание и улететь куда-то в глушь и холод. Как в две тысячи двенадцатом, только довести дело до конца. Просто замёрзнуть. Говорят, это лёгкая смерть — заснёшь и не проснёшься. А Стеф упоминал что-то в духе, что алкоголь в организме только ускоряет процессы обморожения, при том что холода не чувствуешь. Так вот. Замёрзнуть бухим в хламину. Круто, классно, зашибись.       Как девочка со спичками, только без спичек. И не девочка. В общем, хреновая метафора.       Тони в три глотка допил содержимое бутылки, поставил её на стол. Кое-как поднялся — выпитое сказывалось, его пошатнуло, но металлическая рука надёжно вцепилась в спинку кресла, и он устоял.       Покидая мастерскую, он не включил свет. Он всё здесь знал как свои пять пальцев. Дом молчал, погружённый в зимние сумерки. Но впервые пустота не пугала. Тони воспринял её с облегчением. Нечего оставлять, не о ком беспокоиться, некому быть нужным. Даже те два с половиной цветка в горшках, которые они со Стефом завели, продолжали поливать автоматизированные системы дома — последние, которые он не выключил.       В прихожей, путаясь в рукавах, Тони надел старую куртку. Стеф называл её «выбегательной», она надевалась, когда надо было действительно выбежать на улицу за дровами для камина, или разгрести снег, или, в случае Тони, выкурить иногда сигарету-другую, или просто подышать воздухом. Куртка, оказывается, остаточно пахла сигаретами и смолой. Впервые это не принесло боли — ни память, ни знакомый запах.       Тони активировал костюм. Броня обтекла его поверх, прижав широкую куртку к телу, и он подумал, что ощущал себя тенью не просто так: за год он реально похудел килограмм на десять, а то и больше. Так сказать, начал покидать этот мир частями задолго до.       Оставалось последнее.       — Пятница.       — Да, мистер Старк?       — Стелс-режим.       Уже поднимаясь над заснеженной землёй, Тони успел подумать — хорошо, что это Пятница, а не Джарвис. Джарвис точно бы догадался и в обход протоколов умудрился бы кого-нибудь предупредить. А Пятница, не обладающая своей волей и самосознанием, всё сделает как надо. * * *       Он не знал, какой это город — системы навигации не работали, но с одной стороны у города был лес, с другой — поля и снова лес; он не знал, какой час — летел долго, но вряд ли покинул пределы часового пояса, темно, это хорошо, городок утопал в снегу, дома, опутанные гирляндами, улочки, опутанные гирляндами, ёлка в центре на крошечной городской площади, счастливого Рождества.       Когда Тони приземлился, деактивировал костюм и режим невидимости, как раз шёл снег и начинался ветер. Он покачивал ветви праздничной ели с огоньками на них. Тони минуту-другую смотрел на ель, и ему нечего было загадывать — все желания вот-вот сбудутся и так.       В кармане завалялось сколько-то денег, настоящая наличка, может, оставил Стеф, он иногда в этой куртке ходил за пачкой сигарет или кофе, когда хотел прогуляться, от их коттеджа в лесу до ближайшего городка была пара миль по дороге. Тони натянул капюшон и направился к южной окраине, за которой начинались поля. Замерзать в лесу не хотелось. По пути он завернул в крохотный магазинчик и купил бутылку… чего-то там. Пожелал счастливого Рождества девушке на кассе, протянул деньги левой рукой, не металлической. Попросил без сдачи. Девушка тоже пожелала ему счастливого Рождества и посоветовала поскорее идти домой — судя по всему, вот-вот должна была начаться буря. Да и синоптики предупреждали утром, что все дороги занесёт. Тони сказал, что как раз идёт домой.       За те пять минут, что он был в магазине, снег действительно полепил ещё гуще. Когда Тони доплёлся до окраины — и вовсе пошёл сплошной стеной. Порывы ветра бросали снег прямиком в лицо. Ветер сорвал с Тони капюшон куртки, но холода он почти не ощущал.       Какое-то время он шёл, увязая в снегу и сопротивляясь ветру, пока хватало сил. Потом сел прямо в сугроб — какая разница, где именно. Откупорил бутылку. Вокруг были тьма, метель и вой ветра. Хотелось спать, и, пожалуй, всё-таки мёрзла задница. На месте эмоций было пусто.       Ни сожалений, ни боли, ни бесполезной надежды впервые за год.       — Счастливого Рождества, Стеф, — пробормотал Тони, прежде чем начать вливать в себя содержимое бутылки.       … Когда спустя целую вечность снежный мрак прорезало оранжевыми всполохами, Тони подумал, что наконец умирает, и это предсмертные галлюцинации. Потом оранжевое погасло, и через снежную завесу кто-то, шатаясь, направился к нему.       * * *       Портал выбросил его в холодной белёсой мгле. Всё здесь было чужим. Физический мир давил своей тяжестью. Необходимость дышать была почти непосильной, открывшиеся раны — результат повреждений ментального поля, спроецированных сейчас на физическую плоскость, — болели и кровоточили. Ныли скрюченные, искалеченные века назад пальцы.       Он сделал шаг, ещё один; увяз в том, что называлось снег, но упрямо пошёл дальше. Он не помнил своего имени, своего дома и того, был ли у него вообще дом; он помнил только имя, которое пронёс сквозь тысячелетия — Тони, Тони, Тони. Тот, в котором заключалось всё — смысл сражаться, жить, смысл ощущать эту раскалённую боль внутри себя, похожую на…       Страх. Да, он попросил Надмирных сделать ему портал прямиком к Тони, но они не обещали, что этот Тони будет жив. Они вообще ничего никогда не обещают, если это им не выгодно. Память вернулась к нему с пугающей ясностью — он здесь ради Тони, Тони его супруг, а его самого зовут Стивен, и он обещал тогда, что вернётся… и это тёмное и бесформенное, которое вот сейчас заносит снегом в нескольких метрах от него…       — Тони! — заорал Стивен, кидаясь к нему и увязая в снегу, собственный голос сорвался, захлебнулся в завывании ветра. — Тони! Т…       Порыв ветра забросил ему в раскрытый рот пригоршню снега, и Стивен закашлялся, преодолел на чистом упрямстве последние метры, дёрнул из снега безвольное тело, поднимая на ноги. Прижал к себе. От приложенного усилия отвыкшие от материальности мышцы взвыли, в голове всё мешалось — память чужая, далёкая, прошлая, бестолковые обрывки сухих строчек медицинского справочника — что делать при переохлаждении (что такое переохлаждение?), обрывки заклятий и магических знаний, и ужасающая, похожая на спрессованный лёд память тысячелетий сверху.       — Тони… Тони, Тони, — и следом пришли другие слова, память о том, как их произносить, — ты меня слышишь? Ты… ты… скажи мне, скажи…       По его спине скользнула рука, железная, Тони железный и не холодный, почему же сейчас…       Тони прохрипел:       — Отъе… бись…       И всё — он уронил голову, а по ноге Стивена стукнула выпавшая из пальцев бутылка. Рука, так и не сомкнувшаяся на плече, тоже соскользнула вниз.       — Тони, — Стивен в отчаянии встряхнул его. — Тони… я забыл… как… слова говорить. Много слов. Не помню.       Никакой реакции. Пахло алкоголем. Виски. Так пахнет… Следом в памяти всплыло что-то ещё. Строение… дом. Дом в лесу, в стороне от города. Их дом. Тони подарил… купил. И люди, они на морозе… умирают? Алкоголь… периферические кровеносные сосуды… ускоряется потеря тепла.       За спиной затрепетал, оживая, Плащ, настойчиво похлопал уголком по щеке.       — Прекрати! — рявкнул Стивен, одной рукой пытаясь удержать Тони, а второй шаря на поясе в поисках двойного кольца.       Было чудом, что он сумел создать простенький портал через эту физическую реальность, магия которой давно стала для него чужой. Было чудом (или Плащом, который перехватил у него Тони) что при этом он не уронил свою ношу. Память возвращалась, но рваными кусками, Стивен вспомнил, что у Тони были проблемы с алкоголем, что он завязал после Щелчка, но теперь неизвестно, сколько прошло лет и как скажется на нём алкоголь.       А ещё Стивен понял, почему Тони оказался в этом снегу. Собирался умереть. В своём стиле, о котором Стивен ничего не помнил.        Сколько же прошло лет?       Когда они вывалились из портала, принеся с собой волну всё того же снега на ковёр в гостиной, там вспыхнул свет.       — Добрый вечер, доктор Стрэндж. С возвращением, — послышался с потолка прохладный женский голос.       Смысл слов возвращался стремительно. Стивен потащил Тони на диван, устроил, стянул с него куртку и ботинки, накрыл пыльным пледом и сотворил несколько заклятий, восстанавливающих кровоток. Следом запустил диагностические и согревающие. Необратимых последствий не было; он успел вовремя. Почти вовремя.       Плащ беспокойно кружил рядом, а когда Стивен закончил, юркнул поверх пледа, накрывая Тони ещё и собой. Потянулся воротником, дотронулся до его приоткрытых губ, с которых уходил синюшный оттенок, потом до щеки и до кончика носа. Тони слабо поморщился, пробормотал что-то во сне.       Стивен проигнорировал усиливающуюся боль в кистях. Он уже едва мог шевелить пальцами — а нужно было ещё приготовить восстанавливающий отвар. Стивен посмотрел вверх — привычка; ИИ был вездесущ, а физическая часть его систем умело пряталась в стенах.       — Пятница. Дом. До оптимальной температуры. На кухне… мои травы?       — Мистер Старк не трогал ничего вашего сам и запретил автоматическим системам дома трогать любые ваши вещи.       — Хорошо, — Стивен попытался сжать правую руку в кулак, но добился только усиления тремора и вспышки резкой боли. — Мне нужно… помощь. Твоих… роботов.       — Разумеется, я снова включу их. Что-то ещё, доктор?       Сердце нехорошо сжалось. Стивен боялся этого вопроса, но задать его было необходимо.       — Сколько я… отсутствие?       — Ровно год и тринадцать дней, доктор. Мне вызвать медицинскую помощь и сообщить о вашем возвращении близкому кругу ваших друзей?       Ещё кусок воспоминаний. Тони ненавидел врачей. И шумиху. Если сейчас посвятить кого-то в случившееся — того и другого не избежать. Эта память оказалась болезненной. То немногое, что Стивен сейчас помнил о Тони, болело нестерпимо.       — Нет. Никому не сообщай, — выдавил Стивен, по памяти направляясь на кухню.       Только сейчас он заметил, каким заброшенным и холодным выглядел дом.       * * *       Тони проснулся резко. Сел, хватая ртом воздух. Плед, которым он был укрыт, частично сполз на пол. Пережитое накануне легко было списать на страшный сон, только это не был сон вовсе. Тони отчётливо помнил бутылку, свои пьяные мысли, своё решение и то, как медленно терялось ощущение собственного тела, усаженного в сугроб.       Оранжевый свет? Он, конечно, мог привидеться. Только почему тогда Тони тут, а не на том свете? Как и кто его отследил (в стелс-режиме костюма он был уверен)? Почему голова не болит, хотя он влил в себя пару литров пойла разной крепости и качества?       Только одна категория людей способна сотворить такое. Сраные колдуны. И только одному сраному колдуну в этом мире не совсем плевать на Тони.       — Вонг! — рявкнул Тони, стаскивая с себя плед. — Ты где? Я тебя засужу за проникновение и слежку!       Из коридора выглянула тёмная фигура. Тощая, в чёрном грязном балахоне до пят, перехваченном на поясе кожаным ремнём. У этого кого-то были длинные спутанные волосы с седыми прядями и такая же борода.       — То… ни, лежать… надо, — произнесла фигура как-то странно, было ощущение, что человек не пользовался английским пару десятков лет.       — А ты что за Хагрид?       Злость внутри нарастала. Тони сопнул с ног несползший край пледа, поднялся — пошатнулся, но схватился за подлокотник и устоял. По всему выходило, что Вонг даже не сам за ним явился, а послал аутичного неофита-хиппи.       — Выметайся. Из моего. Дома, — зло и тихо сказал Тони. — Вонга можешь слать в задницу от моего имени. И не смей ничего трогать. Что… чем пахнет? Ты травы трогал?!       — Тони, — повторил этот некто уже увереннее, глядя на него в упор. И поднял левую руку. Бледную, дрожащую руку, исполосованную шрамами, с пальцами, которые не могли до конца распрямиться, с тусклой полоской нечищеного золота на безымянном.       Эти пальцы Тони узнал бы хоть пьяный, хоть при смерти.       — Стеф… — прошептал он упавшим голосом. Колени подламывались, Тони сделал два шага назад и рухнул на диван. — Стеф, ты… это ты?       Слева мелькнуло красным, и на плечи Тони давно забытой тяжестью лёг Плащ.       Стивен подошёл ближе, опустился на колени у его ног. Он дрожал весь, не только руки. Теперь Тони увидел, что на его лице и в волосах кое-где запёкшаяся кровь.       — Мне тяжело говорить, — сказал Стивен, всё так же непривычно ломая звуки, будто английский был ему чужим языком. — Это… возвращается. Постепенно. Я помню некоторые слова и не помню значений. И наоборот. Произносить тяжело все. И я помню… очень мало тебя. Помню…       Рука с грязными ногтями легла на колено Тони. Стеф смотрел ему в глаза, будто силился разглядеть что-то очень важное.       — Я вспомню язык. Тогда легче. Станет.       Внутри вяло колыхнулась радость, но быстро пропала. Злости, горя, ощущения обманутости было больше, и сейчас они разгорались в груди где-то за контейнером.       — Язык вспомнишь? Отлично. Запишем тебя на курсы английского, сводим в парикмахерскую, на маникюр, заведём ещё одно растение и заживём, как жили. То-то будет славно. Так я должен был отреагировать, что ли?       Сбросив руку Стефа с колена, Тони поднялся. Он просто не мог смотреть в глаза — голубые, ага, такого они цвета; на раны, на седину в волосах и дрожащие руки. Всё это, каждая деталь, рождали внутри новые всплески ярости.       — Я не знаю, какого хрена ты вообще вернулся. Ты исчез на год, никто тебя уже не ищет, один я, как полный идиот, ещё на что-то надеялся. Всё, дорогой, баста, в этом доме тебя тоже никто не ждёт. Можешь забрать свои травы, цветы, сраные пыльные талмуды и валить на все четыре стороны. Пятница поможет. Бритву и расчёску сам купишь.       Плащ колыхнулся на его плечах, но никуда не делся. А Тони и забыл про него.       Стеф, нет, Стивен, с колен не поднялся. Остался сидеть на полу. За окнами дома нехотя выползал пасмурный зимний рассвет, и искусственный свет в комнате становился тусклее. Тони вдруг понял, что вещи вокруг снова стали материальными; плед этот, под которым он спал — тот самый пыльный плед, Стивен его потревожил и вернул в эту реальность; книга с закладкой со столика исчезла. Запах вернулся. Густой запах трав. Мешался, правда, с запахом давно не мытого чернокнижника.       — Уходить? — спросил Стивен на удивление ясно. — Хорошо. Только ты… живи.       — Нет, ты заткнись. Заткнись, понял? — Тони ткнул в его сторону металлическим пальцем. — Не смей мне теперь говорить, что мне делать, я сам разберусь, что делать с моей жизнью. Сам! Хрен с тобой, можешь тут жить, официально мы ещё в браке, но на глаза мне не попадайся. Я тебя ни видеть, ни знать не хочу. И вот сейчас я вернусь к себе — к себе — в спальню, а ты будешь ночевать где угодно, но не в ней. Аривидерчи.       Стивен так и остался стоять на коленях, понурый, как побитая собака.       Тони зябко стянул на плечах подрагивающий Плащ и двинулся к лестнице. Но, не дойдя, остановился и обернулся.       — Ты трижды мне соврал, колдун. Трижды. Если я тебе ещё раз поверю, то буду полным идиотом.       Хотел сказать ещё что-нибудь, но запал злости внутри иссяк. На её месте осталась глухая тоска.       * * *       Уснуть Тони так и не смог. В спальне по-прежнему было пусто, серо и ничем не пахло. Плащ, правда, стоило улечься на кровать, принялся ёрзать, трогать Тони за щёки уголками воротника, обвивать полами и всё никак не мог успокоиться. Ох, да, и он тоже был грязный, как и его хозяин, и от него тоже несло похлеще, чем от отдельных бомжей на нью-йоркских улицах. Поэтому, промучившись минут пятнадцать, Тони поднялся и пошёл стирать Плащ. Обычно капризный, теперь он был на удивление покладист, только вяло шевелился, намокнув. Тони пошоркал его в ванне, дал поотмокать в мыльной воде, вымывшись сам, а потом надел Плащ себе на плечи и вместе с ним встал под душ, полоскаться.       Потом отпустил Плащ обтекать. Артефакт принялся вертеться, отряхиваться, как мокрая собака, и обдал Тони веером брызг, а Тони, глядя на него, замер с полотенцем в руках. Казалось, он всё-таки умудрился свихнуться вчера под Рождество, и сейчас всё это — бред его угасающего сознания.       На кухне он застал Стивена. Сосредоточенно хмурясь, то и дело кидая взгляды на выведенное с телефона Тони голографическое видео, он дрожащими руками что-то смешивал в глубокой миске. Повсюду на столе валялись скорлупки от яиц, парочка явно разбилась не в миску, с края стола капало что-то белое. А, вот оно что. Рядом с контейнером из-под яиц стояла криво открытая пачка молока.       Тони заторможенно подумал, что в их браке именно Стеф умел готовить и учил когда-то его. Нынешнее зрелище было таким же ирреальным, как и отряхивающийся в ванной Плащ.       — Иди мыться, — прервал Тони мучения Стивена. На звук голоса тот дёрнулся и чуть не выронил чашку. — Как мыться, ты помнишь?       Стивен покачал головой отрицательно, но добавил:       — Вспомню. Если… нужно.       — Вот иди и вспомни. Плащик подстрахует. Приготовлю я твой грёбаный омлет.       Стивен ушёл медленно, не поднимая на Тони взгляда. С края стола продолжало капать молоко, и Тони устало потёр переносицу.       Ладно, убраться тут — не проблема. Приготовить омлет — тоже. Даже нарезать салат, что, кстати, было коронной фишкой Тони: благодаря металлической руке он резал салаты как бог.       Но что дальше?       Жить с колдуном в амнезии. Теперь, когда приступ злости прошёл, Тони передумал его выгонять — куда Стивену идти? Обратно в Камар-Тадж, на правах неофита?       Колдун в амнезии.       Слишком походило на название плохого ситкома.       * * *       Вымыться-то Стивен вымылся, но вот свою отросшую шевелюру только высушил, но не расчесал. Тони позавтракал отдельно от него, в гостиной. Не было сил смотреть, как Стивен ковыряет вилкой салат. Тони сидел на диване, жевал омлет, не ощущая вкуса, смотрел в стену и пытался понять, что делать дальше.       Умирать теперь казалось совсем уж глупым. А что делать кроме этого? В последние недели он даже в мастерской не работал. Сил начинать жить заново тоже не было. Из ступора вывел голос Пятницы, сообщившей, что для него уже есть несколько сообщений-поздравлений с Рождеством. Он поднялся было с дивана, но наткнулся взглядом на Стивена. Тот стоял в дверном проёме и смотрел на Тони в упор. И неизвестно, сколько уже так стоял.       — Чего тебе? — резко поинтересовался Тони.       — Ты… не был. Таким. Седым.       — Иди к чёрту.       Тони отодвинул его с дороги и пошёл на кухню мыть посуду и надиктовывать ответы на поздравления. Не дай боже не ответить той же Пеппер, она ведь пришлёт Хэппи проверять, как тут поживает бедный-несчастный-одинокий Тони Старк.       В последующие дни Тони старался не обращать на Стивена внимания. Колдун обживался. Стал увереннее пользоваться услугами Пятницы, вспомнил, как готовить. Подолгу смешивал на кухне свои травы, один раз даже нюхал мяту в банке и выругался на тему, что она потеряла половину свойств. Свои домашние футболки носил как-то на удивление криво и путал их с футболками Тони. Футболки обнажали его предплечья, сплошь покрытые белыми и розовыми полосками шрамов. Тощие ноги, та их часть, что не закрывалась шортами, тоже были все в шрамах.       Колдовал Стеф почём зря. Прежний он использовал магию с осторожностью, утверждая, что каждое магическое действие нарушает частичку баланса энергий во вселенной. Теперь он использовал магию напропалую везде, где не справлялся руками. Мыл ей тарелки, притягивал к себе предметы, заставлял книги парить открытыми на нужных страницах, подогревал остывший чай, расчищал снег с крыльца. В темноте у него порой светились глаза, как у кота. Иногда он искажал вокруг себя пространство. Тони не знал, была ли это оптическая иллюзия или реальный эффект, но точно был уверен, что не галлюцинирует. А иногда его тень в электрическом свете приобретала совсем уж гротескные очертания. Стивен понял, что Тони это замечает, и попытался ломано объяснить, что он пока конфликтует с этой версией реальности, как не адаптированная под определённую операционную систему программа, и на стыке этого конфликта порождаются такие вот эффекты. Тони даже до конца не дослушал. Он устал и, в общем-то, ничего не хотел знать ни о колдуне, ни о вызываемых им багах реальности.       Спал Стивен на диване в гостиной, под пледом, который сам же и прохлопал от пыли в снегу. Он стащил из спальни свои старинные книги и читал их часами, или так же часами смотрел видео обо всём подряд — Тони заметил, что часто они были о Мстителях или из их домашней картотеки. Раз Тони застал его за просмотром свадебного видео и не выдержал — сбежал к себе в спальню и там включил в наушниках музыку так громко, как только мог вынести.       Разговаривал Стеф всё лучше. Тони слышал, как он запрашивает у Пятницы всё, что было связано с ними двумя — переписки, фотографии, совместные миссии.       На пятый день Тони, не совсем проснувшись утром, по привычке одинокой жизни зашёл в ванную, не удостоверившись, что там пусто, и наткнулся на Стефа. Он стоял голым у зеркала и с помощью магии укладывал в привычную причёску обрезанные волосы.       Как будто время обернулось вспять. Как будто это был всё тот же Стивен, только тощий и весь в шрамах. Живого места на коже не осталось, словно он из мясорубки вернулся.       Сердце заныло, и Тони потёр грудь неосознанным жестом.       Расчёска парила над головой колдуна, возвращая ей вид, как на старых фотографиях. Как будто магия стала дополнительной парой рук — Стеф пользовался ей так же легко и искусно.       Хотя… не так же. Свои руки у него дрожали.       — Почему ты не вылечишь руки? — спросил Тони, и в тишине ванной это прозвучало резко.       Стивен обернулся. С длиннющей бородой он тоже разобрался.       — Я спрашиваю, — повторил Тони, — почему ты не вылечишь руки? Раньше ты не хотел нарушать свой любимый баланс, а теперь что?       — Они — то немногое, что связывает меня с прошлым, — последовал короткий ответ, и Стивен снова повернулся к зеркалу.       Тони очень хотелось наорать на него, разбить это его спокойствие. Но порыв быстро угас, и на его место вернулась привычная апатия. Стивен был с ним в одном пространстве и одновременно не был. И чем дальше, тем отчётливее это ощущалось.       — Продукты заканчиваются, — продолжил Стивен, как будто они тут вели светскую беседу. — И твои сигареты. Я попробую сегодня дойти до города и купить нужное. Надо вспомнить, как пользоваться деньгами.       — Ага. Удачи.       Сказав это, Тони вышел. Говорить им было не о чем. Сейчас как никогда Стивен ощущался абсолютно чужим.       — Подожди, Тони, — Стивен высунулся из ванной ему вслед. — Мне нужно с тобой поговорить. Теперь, когда я могу связать больше двух слов на этом языке, объяснить будет возможно. То, куда я пропал. Что происходило.       Первым желанием было послать его куда подальше и уйти. Тони почти сделал это, но перед глазами снова встала спина в шрамах и подрагивающие бледные пальцы над расчёской.       — Если будут кофе и сигареты, я тебя выслушаю. Так что сходи в магазин, я сварю кофе, и поговорим.       * * *       Стивен вернулся только под вечер. Привычно обстучал ботинки от снега на крыльце (снег продолжал валить все дни, начиная с Рождества, и дорога до города тоже оказалась завалена снегом), занёс пакеты на кухню. Он вспомнил, что обычно на запах снега и шуршание пакетов Тони приходил всегда — ему было любопытно, что такого Стивен принёс из города, особенно под праздники. В этот раз он разбирал продукты в одиночестве.       Тони ждал его в гостиной, не включая свет. Стивен отдал ему пачку сигарет (он отчётливо помнил марку и запах ароматизированного дыма, Тони пах им иногда перед сном, когда забирался в их постель, выкурив пару сигарет на ночь на улице). И коробку с купленной гирляндой.       — Была по скидке, — сказал сакраментальную фразу, на которую Тони в прошлой жизни всегда закатывал глаза.       В этот раз не закатил. Спросил только: «Ты серьёзно?» — и посоветовал кинуть коробку на чердак, к остальным рождественским украшениям. Стивен отложил её на столик, устроился в кресле напротив Тони. За эти дни он вспомнил практически всё.       Проблема была в другом. Стивен никак не мог найти ту причину, по которой имя Тони было единственным, что он пронёс сквозь тысячелетия, когда забыл даже своё. Даже глядя на видео с их свадьбы. Он помнил, что этот человек был для него всем. Но он ничего не чувствовал сейчас, кроме эфемерной ответственности когда-то данных обещаний.       Однако начинать с чего-то было надо. Наверное, правильным было поговорить, даже если их больше ничего не связывает.       — Я отсутствовал на Земле пять тысяч лет.       Тони, собравшийся приложиться к чашке кофе, посмотрел на него. Потом на чашку. Отставил её на столик.       — В общем-то, после сотен смертей это не самое странное заявление.       — И всё это время не был в физической форме. Иногда был, но чаще всего не в этой. Пару раз был чем-то вроде дракона. Смутно помню, на самом деле. Но лучше начать с начала. Когда ты умирал после Щелчка… Или даже не так: с Титана и просмотренных мною вероятностей.       — Нет. Стоп. Стоп! — Тони качнулся вперёд, опёрся локтями о колени и всмотрелся в Стивена больным каким-то взглядом. — Мы не с этого начнём, окей? Начнём с того, зачем ты вообще решил мне это рассказать. Чтобы что? Выговориться? Меня успокоить? Потренироваться в произнесении речей? Что?       — Потому что мы… потому что ты, каким я тебя помню, предпочёл бы знать правду.       — И ты говоришь мне её сейчас, а не после Титана и просмотренных тобой вероятностей.       — Я не думал, что исчезну на год.       — Ну прекрасно. Значит, если бы ты, как планировал, исчез на неделю, то так ничего бы мне и не рассказал. «Ты, каким я тебя помню, предпочёл бы знать правду», — передразнил Тони, резко поднялся на ноги, зашуршал сигаретной пачкой. Закурил. — К чёрту. Продолжай.       — Я искал до тех пор, пока не нашёл вариант, в котором мы выигрываем… и ты выживаешь. Это было обязательным условием. Я не мог тобой пожертвовать. Выигрышных вариантов было три. И лишь в одном ты выживал, так что это даже не было выбором. Но ты ничего не должен был знать, в противном случае мы вступили бы на одну из проигрышных веток.       Тони ходил туда-сюда по темнеющей гостиной, изредка судорожно затягивался и как будто не слушал. Он похудел, Стивен сейчас вспомнил и это; стали глубже морщины. Седины не просто прибавилось, он весь был седой. Смотреть на него такого было… больно.       Стивен прикрыл веки. Так стало отчётливей слышно, что снаружи завывает ветер.       — Если бы я использовал на тебе после Щелчка Камень Времени, только бы потерял драгоценные секунды, потому что повреждения, нанесённые всеми Камнями разом, не исправишь одним. Я видел эту вероятность на Титане в числе прочих. Оставалось одно: я воззвал к покровителям Земли и этой реальности, предложив в обмен на твою жизнь любую угодную плату, но чтобы она касалась исключительно меня. Они согласились. Да и как иначе, если это было предопределено? Моей платой стало участие в войне Надмирных сущностей на стороне Вишанти. Раздел вселенского влияния и сфер покровительства, энергией которых они питаются. Им был нужен кто-то, кто сможет действовать сразу на нескольких планах реальности, куда им самим путь заказан. Кто-то хитрее и изворотливее, чем они сами, привыкшие действовать силой. Я не знал, когда они возьмут плату, поэтому постарался сделать всё, чтобы наша жизнь после нашествия Таноса была мирной и спокойной. Такой, какую ты заслужил. В декабре прошлого года Вишанти напомнили мне о моём долге. В их власти было забрать меня и вернуть обратно на Землю так, чтобы здесь прошли считаные дни или даже часы, но у Надмирных дрянное чувство юмора. Я просил их вернуть меня к тебе, где бы ты ни был, потому что последним из своей жизни на Земле, что я помнил, было твоё имя. Они вернули меня в тот день и час, когда ты готовился умереть. Видимо, в расчёте, что я не успею тебя спасти и после твоей смерти вернусь к ним обратно в добровольное услужение, ведь на Земле меня больше ничего не будет держать. Но теперь я оплатил долг сполна и даже с лихвой. Я выкупил твою жизнь.       Тони молчал и курил, отвернувшись к окну.       Молчал и Стивен. Смотрел на его спину (когда Тони приобрёл привычку вот так опускать плечи?), на дым, растворяющийся в темноте гостиной. Тони никогда раньше не курил в доме.       — И как, — наконец заговорил Тони, — стоило оно того? Вернулся ты через пять тысяч лет, здесь постаревший я, мы за пять дней друг другу пару фраз сказали. Стоило?       — Я выкупал твою жизнь, а не то, как ты ей распорядишься.       — Я тебя сейчас спрашиваю, стоила моя жизнь этого всего? Или лучше было дать мне умереть? Только честно.       Тони приоткрыл окно, впуская в гостиную холодный воздух, выкинул окурок и развернулся к Стивену.       — Ты пять тысяч лет воевал и вернулся к развалине. Эта развалина того не стоила.       Первым порывом было заткнуть его. Как угодно, не давать Тони произносить эти слова, потому что это были неправильные слова. Тони, которого он помнил, всегда выбирал жизнь.       Стивен остался на месте, только пальцами в подлокотники вцепился.       — Это не тебе решать.       — О, да ты что. А я вообще что-то решаю? Что вообще я могу решать, а, сладкий мой? Если я даже правды оказался недостоин! Ты врал мне, мать твою, ты мне столько врал! Выкупил мою жизнь своей, жил в ожидании, когда стребуют долг, разыгрывал спектакль про счастливую жизнь. Только одно маленькое «но»: я оказался не в курсе, что это спектакль. Как я относиться к этому должен?! Оу, Стивен, ты такой герой, ты такой самоотверженный, отважный, ах, какая любовь, так, что ли?!! Ты героем себя ощущал? Рыцарем-защитником нежной принцессы?! Ну так ты проебался, рыцарь. Ты свалил и бросил свою принцессу. Но знаешь, в чём твоя глобальная ошибка, Стеф? Ты стал меня спасать. Дважды. А надо было позволить мне сдохнуть ещё там, в двадцать третьем.       — Тони, пожалуйста. Я не мог допустить твою смерть, это было…       — Заткнись. Ты не говорил, когда у тебя была такая возможность, а теперь мне от тебя ничего не надо. Ни слов твоих, ни объяснений, ни правды. Не мог дать мне подохнуть, не мог говорить начистоту — так справься хотя бы с тем, чтобы сейчас заткнуться.       Повисла тишина. Тони достал ещё одну сигарету, закурил. Вернулся к окну. За стеклом уже совсем стемнело, но из-за валящего снега ночь казалась светлой.       Стивен не знал, что мог ему сказать. Память пяти тысяч лет, пусть и обращённая в подобие сна, казалась льдом толщиной в мили. Слова Тони что-то с ней сделали — как будто оттуда, из-подо льда, начало прорастать нечто, что его ломало. И это оказалось больно. Это оказалось безумно больно.       Из мыслей его выдернул тихий смешок Тони.       — Да уж. Не знаю, как это должно ощущаться — провёл пять тысяч лет на войне, пришёл домой и получаешь выволочку за грехи, которых даже не помнишь, от чужого человека.       Менее больно не стало. Прошлое никак не могло пробиться сюда, в «здесь и сейчас», в пустую тёмную комнату. Тони, которого он помнил, никак не становился этим Тони, курящим у окна. Память никак не могла обрести того значения, которое Стивен в ней искал.       Он мог посмотреть тысячи их совместных видео и фотографий, собрать в памяти осколки проведённых вместе дней и ночей, сложить из них пазл — но он оставался всего лишь картинкой. Без цвета, пульса, объёма. Без жизни.       Время не эфемерно для людей. Время — разрушающая стихия, перед которой бессильно всё, даже пресловутая любовь. Время — то, что делает истинно драгоценным лишь настоящее.       В голове что-то щёлкнуло, и мучительная дилемма перестала существовать.       — Я любил тебя, — сказал Стивен, поднимая на Тони взгляд. — И всё, что я сделал — сделал во имя этой любви. Сделал неправильно, теперь я это вижу. Я был… а может и остался чертовски плох в таких вещах. В том, как говорить о… обо всём. Как заботиться. Как быть искренним и поступать правильно. И могу только просить прощения за того себя, которым был. Прости меня, если сможешь.       Тони некоторое время смотрел на него.       — Прощаю. Или не прощаю, не уверен. В любом случае, это не имеет значения. Мой Стеф так и не вернулся, так что какая ему разница, — он снова приоткрыл окно, выбросил окурок. — И пойду-ка я спать. Хватит на сегодня всего… вот этого.       — Твой Стеф в любом случае не вернулся бы. Ты тоже не тот Тони, которого я пытался вспомнить.       — Я даже не тот Тони, которого сам иногда пытаюсь вспомнить.       Стивен впервые за пять дней смог улыбнуться.       — Знаешь, мне кажется, память переоценена.       — Спокойной ночи, колдун, — Тони прошёл к лестнице, с которой ему навстречу плавно слетел Плащ и опустился на плечи.       — Спокойной ночи.       * * *       Тони ушёл к себе рано, ещё не было шести. Зимняя тьма всё превращала в сплошную ночь.       Он не спал. Лежал на боку, укрытый Плащом. Смотрел в темноту.       Вот так, значит. Стефа, которого он знал, действительно больше нет. На секунду боль стала такой же острой, как после слов Вонга — «вряд ли жив», Тони даже подумал, что сейчас начнёт задыхаться, но нет: он дышал, минуты шли, и становилось легче. Плащ обнял его собой, пощекотал воротником шею. Тони машинально погладил его по подкладке.       Больше нет. Нет и не будет. В его доме чужой человек с тем же именем, в котором он все пять дней искал что-то от прошлого Стефа как одержимый. Вглядывался, не находил соответствий и ненавидел нового колдуна за то, что он не такой, как Тони привык.       Эта мысль опустошила его окончательно, Тони едва сумел додумать её до конца.       Он хотел спуститься вниз за бутылкой, но сил встать с кровати не было. Кажется, за всю оставшуюся ночь он так и не поменял положения — лежал, скрючившись, на боку и смотрел в темноту.       * * *       Стивен на следующее утро спросил, может ли остаться тут, пока не вспомнит всё необходимое об этом мире. Тони было всё равно (и немножко спокойнее, что он будет не один в доме).       Стивен переселился с дивана в гостиной в одну из гостевых комнат на третьем этаже. Тони, лежа у себя на кровати после завтрака, слышал, как он вверху передвигает мебель, ходит туда-сюда по лестнице, а потом ругается с Плащом, который, кажется, притащил с чердака пыльные диванные подушки и плюхнул их на постиранное покрывало.       Тридцать первого перед рассветом прекратился снег, небо прояснилось, и утро пришло светлое, прозрачное и морозное. Тони, вышедшему покурить, показалось — впервые в жизни, — что морозный воздух пахнет ментолом и почему-то сливочным мороженым. Он пошёл в пристройку за лопатой и разгрёб снежные завалы на крыльце и тропинке, не дожидаясь Стефа и его магии. Хотелось поработать самому, сделать что-то, результат чего будет виден. Движения давались тяжело, он как будто забыл, как существовать в этом пространстве. В середине борьбы с сугробами из дома вышел Стивен, одетый только в домашние штаны и куртку-для-выбеганий, и принялся выкапывать из-под снега замёрзшую мяту для чая. Тони, не удержавшись, когда колдун наклонился, скатал снежок (чуть прогрев морозный ломкий снег, чтобы слипся) и кинул в него. Стивен подскочил в сугробе, как испуганный заяц, и пообещал Тони наколдовать комок снега прямо за воротник его свитера.       — Ужас какой, — фыркнул Тони, возвращаясь к расчистке, и только потом понял, что сделал. В вакууме, где он существовал, появилось что-то ещё.       Вечером они готовили глинтвейн и топили камин, повесив над ним эту ужасную десятиметровую гирлянду-по-скидке. Стеф читал, устроившись на диване под пледом. Плащ дремал в пустующем кресле, обвив собой подушку. Тони впервые за последние месяцы открыл свою рабочую почту, посмотрел на количество писем, постепенно редеющее к концу декабря, и подумал, насколько же он забыл об окружающем мире и том, что существуют ещё какие-то другие люди. Но сил заниматься этим всем не было, и остаток вечера он пил глинтвейн и смотрел на огонь в камине. Мыслей в голове не было, больше пустота на том месте, которое раньше целиком занимало горе. Наверное, он пока не представлял, чем эту пустоту заполнить.       В последующие дни они со Стефом не разговаривали, кроме дежурных «доброго утра» и «спокойной ночи», но немое напряжение, висевшее между ними, растворилось без следа. Тони практически не спал, правда; ночами лежал в кровати, смотрел в потолок и пытался понять, что на самом деле осталось в его жизни от того, прежнего Стефа. Выходило, что ровно ничего — кроме обрывков памяти, за которые он цеплялся, потому что где-то внутри, наверное, боялся отпустить последнее, что связывало их.       Плащ так и оставался ночевать с ним, укрывал собой и сопровождал на улицу курить, если бессонница делалась совсем уж невыносимой. В какую-то там ночь Тони пришла в голову безумная мысль, что всё, в общем, не так уж и плохо.       * * *       Стивен начал приводить в порядок комнаты дома, до которых Тони не было дела целый год. Вымыл свою комнату для медитаций, долго переставлял что-то в кладовой, повыбрасывал содержимое банок на кухне и наполнил их новыми сухими травами. Он работал спокойно, деловито, где-то магией, где-то, когда мог, руками. Тони смотрел на это два дня, после чего не выдержал ничего не делать и потихоньку занялся остальными комнатами.       В конце января Стивен впервые отправился в Камар-Тадж и с тех пор уходил туда регулярно каждое утро. Нет, он пока что не объявлял миру о своём возвращении, только магам.       Тони поймал себя на том, что ждёт его возвращения по вечерам. Стивен игнорировал разницу между часовыми поясами и ориентировался на местное время: уходил утром и появлялся вечером, если не было совсем уж срочных магических дел. Тони был ему за это благодарен. У них появилась привычка вместе готовить, а потом ужинать, сидя на ковре у камина.       Стивен пересказывал новости магического мира. Расписывал в красках, сколько и как Вонг ругается на косячащих магов, сколько ещё раз главная швея Камар-Таджа пожаловалась на новый дизайн многослойных хламид для мастеров (одна такая красовалась на Стивене, чёрная с золотыми и коричневыми вставками, кучей складочек и шнуровочек). Как маги второго года обучения тайком вытащили маленького неразумного демона из другого измерения и держали здесь в специально созданном карманном, выпуская только по ночам. А совет мастеров недоумевал, куда это в Камар-Тадже делись всё грызущие мыши, зато появился отчётливый запах серы по утрам. Тони догадывался, что Стивен щадит его и не рассказывает о серьёзных вещах, но был не против. Он не ощущал себя готовым к серьёзным вещам.       В выходные Стеф продолжил очищать дом. Добрался и до тех самых растений, которые продолжали поливать системы Пятницы. Общипал сухие листья, лишние побеги, пересадил в новую землю. Вскоре одно какое-то даже зацвело.       — Не уходи, — сказал Тони однажды вечером, когда они привычно ужинали у камина.       Стеф поднял голову от своей чашки.       — В смысле, можешь жить здесь постоянно, — уточнил Тони. — Если, конечно, запах серы по утрам в Камар-Тадже…       Стивен смешно сморщил нос и отмахнулся вилкой.       — Не напоминай.       Он остался.       Иногда вечерами стал приносить пиццу и кофе прямиком из Нью-Йорка, всё всегда горячее. Кофе был то с корицей, то с цитрусовым сиропом, то с карамелью, и никогда не был крепким, но Тони было всё равно. Он включал под пиццу рандомные фильмы — комедии, ужастики, вообще невесть что по жанру, всё это разбросом за последние лет пятьдесят, и, привалившись к плечу Стефа, часто засыпал ещё до середины фильма.       Просыпался ночью в своей постели, укрытый Плащом.       А в середине февраля Тони спустился в подвальную мастерскую впервые с Рождества. Включил рабочий компьютер, открыл своё личное хранилище всякой ерунды — вроде домашних фоток и видео. Долго сидел, глядя на всё это кладбище цифровой памяти, но удалить так и не решился. Ему бы хотелось, как Стефу, просто выкидывать всё, что кажется непригодным для новой жизни, но пока он так не мог.       Сидеть в тишине пыльной мастерской сделалось невыносимо. Тони смахнул голографии, соскочил с кресла и, пронесясь пару раз по дому в сопровождении Плаща, нашёл Стивена на чердаке. Зрелище было своего рода завораживающее — маг парил в воздухе без всяких артефактов и счищал большой шваброй паутину с чердачных балок.       — Пойдём гулять, — выпалил Тони, пока Плащ ревниво подлетел к Стефу и повис на его плечах.       Стивен плавно опустился на пол среди коробок и ящиков. Если его и удивила просьба, виду он не подал.       — Пойдём. Куда хочешь портал?       — Нет, никакой магии вне Хогвартса на сегодня. Пойдём ногами где-то, — Тони очертил рукой круг, — по ближайшему периметру. То есть в лес. Здесь, вроде, река есть неподалёку. Два года живу, а ни разу её не видел.       Теперь брови Стефа так красноречиво взлетели вверх, что Тони на миг даже стало смешно.       Через час он, впрочем, пожалел о своём решении. День снова выдался пасмурный. Ботинки проваливались в снег, который, не мудрствуя, просто хотелось протопить прицельным лучом из репульсора, чтобы идти уже спокойно по земле. С потревоженных веток тоже осыпался снег. Снег шёл с неба, и когда Тони попробовал отряхнуть воротник куртки, снег совершенно подло попал ему за шиворот.       Точно, вот за это он природу и не любил. Некомфортно, непредсказуемо, неупорядоченно. Зимой плохо из-за снега, летом из-за насекомых. А вот Стеф, тренированный своей чародейской аэробикой в Камар-Тадже, шёл вполне бодренько. Раздражающе бодренько.       — В следующий раз ты гуляешь с утяжелителями, — пробурчал Тони, когда в очередной раз провалился в сугроб глубже запланированного и застрял. — Иметь длинные ноги противозаконно.       — Никто не виноват, что ты такой коротенький. Надо было выбирать место жительства с сугробами по размеру, — отозвался Стеф.       — Имей в виду, Пятница пишет все наши разговоры, и я смогу подать на тебя в суд, — Тони выставил растопыренную железную пятерню и начал загибать пальцы, — за длинные ноги, длинный язык и длинное эго.       Стеф подошёл и за воротник куртки с лёгкостью вытащил его из сугроба, явно не без помощи магии.       — За длинное остальное ты не в претензии?       Тони рассмеялся и осёкся. Это же был первый нормальный смех за… уму непостижимо за сколько времени.       Он посмотрел на Стефа.       Тот по-прежнему выглядел невозмутимым, но в лице всё равно ощущалась некая неуловимая эмоция.       Тони улыбнулся. Подмигнул ему.       — Не такое уж у тебя и длинное всё остальное, не льсти себе.       Стивен проигнорировал это замечание, а потом добавил, что до реки осталось меньше пятидесяти метров, и если Тони перестанет застревать в каждом попутном сугробе, то через пару часов они точно дойдут.       Тони с огромным усилием подавил желание пульнуть в него снежком. Всё-таки в снежном поединке против колдуна и его Плаща (сейчас притворяющегося красным шарфом) одна металлическая рука — слабое преимущество. Возможно, следовало запрограммировать нано-костюм на отращивание нескольких рук. С внешним подогревом в области ладоней, чтобы лепить снежки даже из сухого снега, слегка подтапливая его. Об этом определённо следовало подумать.       Река… что ж, она была. Неширокая, незамёрзшая, шумно льющая воду, которая сейчас казалась чёрной. Тони огляделся. За два прошедших года он так и не стал любителем пейзажей.       — Я приходил сюда несколько раз раньше, — сказал Стивен. Он стоял в паре шагов от Тони, пряча руки в карманы куртки, и щурился на противоположный берег. Там были кусты, усыпанные снегом. На одном сидела и свистела птица.       — Ты о…       — Нет, уже после возвращения. Последний раз позавчера. Когда не получалась медитация по какой-то причине. Интересно осознавать, что эта река будет тут течь, когда нас с тобой уже не станет.       — Может, не будет, — откликнулся Тони, глядя на птицу. — Какой-нибудь идиот ещё при нашей жизни вздумает построить вверх по течению какой-нибудь завод, и…       — Ты выкупил здесь всё, Тони, — фыркнул Стивен. — Я бы посмотрел на того, кто попробует что-то построить в окрестностях. Твои юристы его уничтожат.       Но Тони уже не слушал.       — Погоди… Стеф. Что значит — тебя не станет? Ты же теперь просветлённый, или как там это у вас называется. Бессмертный. Новый кандидат в Древнейшие.       — Уже нет, — Стивен обернулся к нему. — Два дня назад, медитируя здесь, я осознал, что хочу прожить обычную — ну, разумеется, насколько это вообще возможно для мага — человеческую жизнь. Если мне повезёт, и ты когда-нибудь согласишься — то с тобой рядом.       Тони потребовалось время, чтобы осознать услышанное. Он, конечно, на слух не жаловался, и всё, что сказал Стивен, понял. Кроме одного — зачем ему это? Да, в последние дни им вместе вполне комфортно, но…       — У тебя впереди долгая насыщенная жизнь, колдун, — Тони надеялся, что это звучит не слишком горько. — Не трать её на стареющего гения, который уже и не гений вовсе. А помимо этого — целиком поддерживаю, бессмертие как концепция меня привлекало только лет до тридцати.       — Тони, тебе шестидесяти нет.       — Я тебя старше на восемнадцать лет.       — Вообще-то, нет, это я тебя старше. При самом скромном подсчёте — где-то тысяч на тридцать. Прибавь к пяти тысячам временные петли, которые я проживал в измерении Дормамму, и просмотренные мной на Титане вероятности, иные из которых длились годами.       — Молодец. В резюме это напиши. Опыт работы — пять тысяч лет плюс временные петли.       Тони пнул носком ботинка неровный кусок снега, снова поглядел на речку. Идея гулять на природе потеряла последнюю привлекательность.       — Хочу горячего кофе, — сказал он в пустоту. — И пиццу из Нью-Йорка. Как ты относишься к документалкам после пяти тысяч лет экшена, колдун?       Стивен без разговоров открыл портал.       * * *       Вскоре началась оттепель. Дни стояли солнечные, снег подтаивал и проседал всё больше, на нём образовывалась тончайшая ледяная корочка, похожая на кружево. По утрам на остатках сугробов лежали ослепительно синие тени, вечером, когда Стивен возвращался порталом из Камар-Таджа, воздух пах влагой и отсыревшей сосновой корой. Ночью снег подмораживало, и на следующий день до восхода солнца он ломко хрустел под подошвами ботинок. Но уже к одиннадцати часам значительно теплело; у снега не было шансов. Во дворе появились первые лужи. Тони чертыхался на эти лужи каждый раз, как приходилось идти до пристройки за дровами для камина, и грозился закатать всю поляну перед домом в бетон — ну или летать за дровами в костюме.       Стивен всё чаще, возвращаясь домой, заставал его в мастерской, куда приходилось спускаться, чтобы вытащить Тони поесть, — сообщения, переданные через Пятницу, не имели никакого эффекта.       Двадцать пятого февраля Тони подначил его вместе приготовить небольшой праздничный ужин. Просто так, без повода. Они перепачкали, кажется, всю посуду, которая только нашлась в доме, потом засиделись на кухне допоздна за едой, разговорами и ленивым слушанием музыки.       Тони обмолвился, что собирался, но так и не удалил папки со старыми фотографиями и видео.       — Пусть будут. Теперь, знаешь, их иногда можно пересматривать, и это не походит на коллапс внутри головы.       — А я так и не вылечил руки.       — Хотя мог.       — Хотя мог.       — Память — не такая плохая штука, если за неё не цепляться. Всегда говорил, что сентиментальность — ещё один грех. Как бы не самый страшный.       Тони отодвинул тарелку с остатками курицы в соусе, облокотился на стол, положил подбородок на сплетённые пальцы и сказал проникновенно:       — Стеф, пересмотри как-нибудь со мной видео с той самой вечеринки.       Стивен, как раз отпивший глоток вина, едва не подавился.       — Нет. Ты же не о… Нет! Только не то, где все уже пьяные лопали воздушные шарики разными неожиданными частями тела, и вы с Питером уговорили меня…       — Стеф.       — … и потом я свалился в бассейн, а между прочим…       — Сти-и-и-вен.       — Даже не проси. Мне понадобилось пять тысяч лет, чтобы забыть этот…       Стивен осёкся. Тони негромко смеялся, глядя на него.       В груди что-то сжалось — и оборвалось. Как будто он шёл по ровной дороге, вдруг угодил ногой в яму, и на эти крохотные мгновения невесомости у него перехватило дыхание.       Стивен откашлялся и торопливо заговорил о том, что надо бы возродить по весне свой мини-огород растений для магических целей во дворе.       В первом часу ночи Тони сделался молчалив. Он сидел на столе по своей старой привычке, потягивал вино из бокала и о чём-то явно думал, пока Стивен магией и частично руками прибирался на кухне после кулинарного погрома.       Не дождался окончания уборки. Сказал, что идёт в душ, потом спать, залпом допил то, что оставалось в бокале, и ушёл.       Стивен убрал всю посуду, хотел почитать на ночь, но глаза слипались. Его хватило только на то, чтобы сходить в душ, где после Тони пахло не то его шампунем, не то гелем — смородина и мята. Стивен не помнил этого запаха. Вымывшись, он доплёлся до своей спальни, забрался под одеяло и моментально отключился.       В третьем часу — чувство времени у Стивена было прекрасно развито, как и у любого мага — он проснулся, когда его под одеялом обвили руками и ткнулись носом в шею.       — Я побуду у тебя тут, ладно? Не спится.       Стивен накрыл металлические пальцы своими, привычно дрожащими.       — Оставайся, конечно.       Голос дрогнул. Стивен до сих пор не отдавал себе в этом отчёта, но теперь понял, как на самом деле нуждался в таких вот личных прикосновениях между ними. От Тони действительно пахло мятой и смородиной, а ещё он был тёплым и впервые с возвращения ощущался рядом. Повозился, прижался плотнее к спине, засопел.       — Ты теперь всегда, что ли, спишь без трусов?       — А кого мне стесняться, любитель пижам?       — И то верно, — он ещё повозился. — О боже, я прижимаюсь к пятитысячелетней заднице.       — Всё остальное тоже пятитысячелетнее, а тебя волнует исключительно задница?       — Само осознание, — подтвердил Тони.       — Спи уже.       Тони тихо вздохнул, прижавшись щекой к его плечу. Потом коротко поцеловал в основание шеи. И снова прижался щекой.       Стивен замер.       Это был первый раз, когда Тони сделал какой-то шаг в направлении их близости. И это отозвалось в Стивене такой неподдельной и горячей радостью и одновременно испугало до чёртиков — он боялся шелохнуться, даже выдохнуть как следует. Боялся спугнуть. Только сердцу было не объяснить важность тишины, оно тут же припустило как бешеное.       Стивен осторожно переплёл свои дрожащие пальцы с металлическими. Сейчас они тоже казались тёплыми.       — Огромный плюс металлической руки в том, что её не отлежать, — задумчиво проговорил Тони прямо в его плечо. Это было щекотно.       Видимо, Стивен отлежал ему левую, неметаллическую руку, которая была под его боком, и Тони решил так своеобразно пожаловаться.       — Тогда мне нужна металлическая нога. Я постоянно подбираю под себя ногу, когда читаю, и она затекает.       — Если тебе оттяпают ногу, обращайся, сделаю скидку.       Тони снова завозился. Показалось, что сейчас уйдёт, но нет — вытащил из-под Стивена руку, отодвинулся и надавил на его плечо, побуждая лечь на спину. Стивен подчинился без раздумий, а Тони, слегка нависнув над ним, коснулся пальцами его щеки. Обвёл скулу. Осторожно нажал указательным сбоку от губ. Потом — на нижнюю губу. Металл действительно был тёплым. Его прикосновение волновало ничуть не меньше, чем волновало бы прикосновение живой руки.       — Люблю металл, — тихо сказал Тони, поглаживая нижнюю губу Стивена. — Но вот чувствовать он не может.       Его тёмные глаза поблескивали как далёкие звёзды, видимые только в открытом космосе, без земного светового шума. Стивен протянул руку, осторожно коснулся его щеки. Повторил движение пальцев, только дрожащее, неуверенное — по щеке вниз, к уголку губ, потом ниже, на шею, задел ключицы, через ткань футболки коснулся шрамов на месте бывшего реактора. Дыхание тут же вышло из-под контроля. Каждое их касание друг к другу, даже такое невесомое, отзывалось в груди сладкой, тягучей болью, ноющим теплом оседало внизу живота. Стивен хотел ощущать его всего, ближе, как можно ближе.       — Мои руки тоже чувствуют так себе, — вышло хрипло и тихо.       В горле застрял комок.       Кривую полуулыбку Тони получилось скорее почувствовать в его словах, чем увидеть.       — Но ведь чувствуют.       Когда Тони наклонился к нему, Стивен затаил дыхание. От этого всё стало ощущаться будто острее: мягкое прикосновение губ к брови, к щеке, к кончику носа. Наконец медленным, нежным касанием Тони прижался губами к его губам. Металлическая рука зарылась в волосы на макушке, вторая — живая — касалась плеча.       Им предстояло узнать друг друга заново.       Стивен был бы рад целоваться медленно, но он вообще почти не мог целовать в ответ — эмоций было слишком много, жара, желания, которое прошивало его насквозь. Воздуха не хватало, дыхание сбивалось, и всё, что ему было нужно в этом мире, сосредоточилось в одном человеке. Стивен подался к нему ближе, прижался, сомкнул руки на спине поверх мятой футболки.       — Хочу, — прошептал без памяти в целующие губы, почти мольбу. — Тони…       — Тише, не торопись…       Хотелось вжаться в него всем телом — в него, такого горячего, близкого, желанного, но стоило податься вперёд, как Тони его остановил. Не прерывая поцелуя, снова нажал рукой на плечо и заставил лечь обратно. Это походило на сладкую пытку — поцелуй, глубокий, но всё такой же неспешный, тёплое движение ладони по плечу, по груди, по животу. Когда рука Тони легла на член, получилось лишь благодарно вздохнуть.       Рука легонько сжала мошонку. Обвела кончиками пальцев ствол, головку, уретру.       Мыслей не осталось. Только одно желание — ещё ближе. Стивен, задыхаясь, непроизвольно подался навстречу дразнящей руке и застонал, когда гладкие металлические пальцы плотно сомкнулись вокруг члена. Стивен зарылся пальцами в волосы Тони, сжал, отпустил, провёл ладонью по шее, потом положил её на горячий бок, лихорадочно, путаясь, забрался пальцами под мягкую ткань, чтобы ощущать кожу. Ответил целующим губам, снова не выдержал и уткнулся Тони в шею, где сладко пахло мятой, смородиной и горячим летним солнцем.       Ощутил поцелуй в висок. Шёпот, опаляющий горячим дыханием: «Всё бы отдал, чтобы чувствовать тебя рукой». Происходящее между ними было так ощутимо, реально, остро, что реальность вне кровати, простыней и сбитого дыхания просто перестала существовать.       Через некоторое время движений металлической кисти стало не хватать, и Стивен сам начал толкаться в твёрдый гладкий обхват.       Кончил на выдохе. Вжавшись в Тони верхней половиной тела, прильнув губами к бьющемуся под ухом пульсу.       Казалось, они утонули в этой ночи, в запахе друг друга, в тягучем, горячем безвременье. Обнимали друг друга, Тони уткнулся носом Стивену в висок. Потом мягко поцеловал в скулу.       — А тебе… — начал было Стивен.       Услышал тихое хмыканье.       — Уже не надо.       — Нам надо в душ.       — Успеется, Стеф.       Стивен закрыл глаза. Его охватывала дрёма. Он слышал ровное дыхание Тони, ощущал тепло на своём виске. Ещё слышал, как снаружи стучит о стекло дождь. Первый дождь здесь в этом году.       — Тони… — позвал сонно.       — Что?       — Я могу сделать… Чтобы металл чувствовал. Магия подобия, просто… очень высокий уровень. Ненадолго… но ты подумай.       Ещё один поцелуй в висок.       — Спи, фантазёр.       * * *       Утром Стивен проснулся один. В приоткрытое окно тянуло свежим, влажным воздухом, солнце затопило спальню лучами, соседняя подушка всё ещё еле слышно пахла мятой и смородиной.       Не приснилось. Да и не могло присниться, с самого своего возвращения Стивен не видел снов.       Всё время, пока приводил себя в порядок, Стивен ощущал всю ту же невесомость, как накануне вечером — только затянувшуюся. Он не знал, чего ждать, и что значит для Тони случившееся ночью.       И не хотел гадать.       Тони он нашёл на улице. Тот стоял на террасе, в домашней одежде и тапочках, накинув на плечи «выбегательную» куртку, и пил кофе из своей любимой огромной кружки с надписью «не нравится — сделай лучше». Рядом на перилах был пристроен термос и ещё одна кружка.       — Доброе утро, соня. Кофе будешь?       Стивен согласился. Кофе из термоса оказался обжигающе горячим. А ещё крепким до горечи и при этом переслащенным. Тони пил его с таким удовольствием, как будто это был лучший кофе в мире.       — Здесь природа кругом, — заявил он вдруг ворчливо и шмыгнул носом. — Вон под теми кустами из-под снега вылезли цветы. Цветы. Из-под снега. Что им в голову взбрело? Будь я растением, ни за что не стал бы цвести в снегу.       Стивен, греющий руки об кружку, тихонько хмыкнул.       — Что за цветы?       Тони пожал плечами.       — Белые. Интересно — спроси у Пятницы. Я, знаешь ли, не травник из Ривенделла, у меня другие заботы. Охранная система дома. Проект новых энергетических наномодулей для штаба Мстителей. А ещё мне кажется, я вполне смогу заставить вот это, — он пошевелил металлическими пальцами в воздухе, — чувствовать.       Стивен машинально отхлебнул противный кофе. Не ощутил никакого вкуса.       — Вернёшься в Нью-Йорк, значит?       — Ненадолго и не сейчас. В марте на пару недель. М, Стеф, я тут задался вопросом: если мы заявим широкой общественности о твоём возвращении из мира мёртвых, как думаешь, нам придётся снова играть свадьбу? Прошлая была традиционной, теперь я хочу что-нибудь экстравагантное. Какая-нибудь… индийская. Или в стиле диско-клуба восьмидесятых. Тебе пойдут лосины с люрексом.       Стивен едва не выронил кружку. Удержал чудом в задрожавших пальцах, отставил на перила.       Тони глянул на него своими невозможными тёмными глазами.       — Ты выглядишь так, будто привидение увидел. Да, Стеф, я делаю тебе предложение. Выйдешь за меня?       Стивен не осознал, как преодолел разделяющий их шаг, а в следующий миг, отлевитировав кружку подальше, чтобы кофе не вылился, он уже обнимал Тони, прижимал к себе, уткнувшись носом в его лохматые волосы. Тони пах солнцем и кофе, остаточно — мятой. Тони был живым, горячим, беспокойным. Стивен любил его бесконечно, почти до боли.       — Никакого больше крепкого кофе, мистер Старк.       — Никаких больше клятв, доктор Стрэндж. Вообще никаких.       Стивен закрыл глаза. Мир вокруг заливало солнечным светом.       — Обещаю.