***
Последнее, чего Джереми ожидает в три часа ночи, – это звонок от Нила Джостена. Как только раздается мелодия звонка (какой-то ремикс на "Ain't No Sunshine", Лайла решила, что это забавно), он бросается к телефону, стараясь не разбудить Жана. Темноволосый парень на мгновение вздрагивает и поворачивается спиной к крепко спящему Джереми. На губах Джереми заиграла мягкая улыбка при мысли о том, что Жану достаточно комфортно спать спиной к нему. Я люблю его. В его затуманенном сном мозгу эта мысль приходит с удивительной ясностью. Не в первый раз он об этом думает, и уж точно не в последний, но впервые она приходит ему в голову без всякого умысла. Прошел уже почти год с тех пор, как Жан присоединился к Троянцам, и до сих пор в нем есть та самая притягательность, которая влекла к нему Джереми с момента их знакомства. И все же он ни за что не скажет ему об этом. Он не станет подвергать Моро такому стрессу, пока тот еще не разобрался в себе. — Джереми? Джереми, ты здесь? — голос Нила раздается в динамике его телефона. — Извини, Нил, — говорит Джереми, зевая, — я здесь. Что тебе нужно? Сейчас три часа ночи. Нил бьет себя по лицу на другом конце линии. — Точно. Извините. Я совсем забыл о разнице в часовых поясах. Здесь сейчас шесть, и мы уже встали на утреннюю тренировку. — Это здорово, Нил, но я надеюсь, что ты позвонил не только для того, чтобы рассказать мне о тренировке? — Конечно, — Нил делает паузу, чтобы огрызнуться на кого-то на заднем плане, — да, я ему говорю. Сейчас шесть утра, не торопи меня. Мне не нужно твое дерьмо, Эндрю. Ладно, иди, я присоединюсь к тебе через минуту. Ха-ха, очень смешно. Люблю тебя. — Нил? — Джереми говорит, забавляясь своими словами: — Ты собираешься рассказать мне, что происходит, или будешь продолжать флиртовать с Миньярдом? Нил кашляет, и Джереми практически слышит, как он краснеет по телефону. — Конечно, я просто скажу это прямо. Мы нашли телефон Рико Мориямы. — Хорошо, — смех исчез из голоса Джереми, — и что? — Мы нашли несколько... сообщений... которые мы нашли. И мы решили, что будет лучше передать их тебе. Кевин должен был отправить тебе по электронной почте аудиофайлы, которые мы только что извлекли, и ты можешь их прослушать. — Сообщения? Что? Нил, что ты мне не говоришь? — Они.. совсем недавние. В течение последнего года. И.. они от Жана. В животе Джереми поселяется холодное чувство, грозящее сковать его льдом. А затем слепая паника за личную жизнь Жана превращает его в лужицу на полу и беспорядок электрических искр. — Кто-нибудь из вас слушал их? Пожалуйста, скажите, что нет. Он.. Ты.. Жан.. — Не волнуйся, — успокаивает его Нил, — он прислал их анонимно, но как только мы поняли, кто говорит в первой записи, мы отключили их и скачали, чтобы отправить тебе, как только сможем с тобой связаться. — И почему я должен их получить? — Ты его капитан, и хотя я не думаю, что ты из тех, кто захочет их услышать... — Нил вздохнул: — Я думаю, что карта прогресса, которого он достиг за время восстановления, будет в какой-то мере полезна. Каким образом, я понятия не имею. Но ты знаешь его лучше, чем кто-либо из нас, и он тебе небезразличен, — он произносит последнюю фразу таким будничным тоном, что даже если бы Джереми не хотел, чтобы это было правдой, он бы ему поверил. Джереми кивает, но тут же чувствует себя глупо. Нил явно не видит его через телефон. — Я знаю. — Мы знаем, — говорит Нил. — Теперь ты можешь поделиться с ним этим, если хочешь, или удалить файлы и никогда больше не смотреть их, но я хочу предупредить тебя заранее: то немногое, что я слышал... — он осекается. — Я понял, — Джереми отвесил челюсть и глубоко вздохнул, — спасибо, Нил. За это. — Это меньшее, что я могу сделать. Спасибо, что заботишься о нем. — Я ему не нужен, — автоматически протестует Джереми. Он может позаботиться о себе сам. Он сильный. Гораздо сильнее, чем все думают. — Конечно, но, возможно, ты ему нужен, и это не менее важно. С этими словами Нил кладет трубку.***
Джереми целый день не открывает компьютер. Это хоть и отдаляет его от записей с голосовой почтой, но заставляет отвечать на все электронные письма и печатать все эссе на телефоне, за что Альварес не стесняется его высмеивать. — Пытаетесь тренировать большие пальцы, Капитан? — Да. — Лайла, ты слышала это? О, наш капитан следит за тем, чтобы даже его большие пальцы были натренированы! — Альварес ворчит, сжимая бока в преувеличенном смехе. — Лайла, твоя подружка издевается надо мной, — хнычет Джереми, хотя не может стереть улыбку со своего лица. — По праву, — Лайла подходит к ним двоим, делая паузу, чтобы чмокнуть подругу в щеку. — Кто упражняет свои большие пальцы? — Видимо, я. Они вдвоем поднимают брови и качают головами в унисон, а затем уходят, чтобы присоединиться к остальным Троянцам. — Упражнения для пальцев? — спрашивает Жан, появляясь рядом с Джереми и поправляя рукава своей командной куртки. Джереми смотрит на него с едва скрываемой гордостью, думая о том, как далеко он продвинулся с тех пор, как покинул «Воронов», хотя куртка – примерно такой же яркий элемент одежды, как и у Жана. И он решительно игнорирует тепло, вспыхнувшее в плече, где его коснулся Жан. — Ты в порядке, mon coeur? — спрашивает Жан, проводя рукой по внешней стороне запястья Джереми. Если бы он только знал французский. Джереми вздыхает. Жан упорно повторяет одну и ту же фразу, а Кевин и Нил отказываются сказать ему, что она означает, хотя явно знают. — Ты ведь ничего не пропускаешь, правда? Джереми ярко отвечает: — Не беспокойся обо мне. — Ты не ответил на мой вопрос. — О! Я в порядке. Моро хмурится, но ничего не говорит, только слегка дергает за подол толстовки Джереми, чтобы отвести их обратно в общежитие, и, конечно, Джереми охотно следует за ним. Он пойдет за ним, куда бы тот ни попросил. Жан решительно подводит их к изножью кровати Джереми, разглаживает простыни, а затем приглашает Джереми сесть рядом с ним, и Джереми опускается на матрас. — Зачем ты привел меня сюда? — Ты сегодня какой-то не такой, и я подумал... — он останавливается, и его губы кривятся, как будто он обдумывает свое предложение. — Ты подумал... — Джереми подбадривает его, проводя кончиками пальцев по плечу Жана, и у него перехватывает дыхание, когда Жан соединяет свои пальцы с пальцами Джереми, чтобы не отпускать его руку. — Я подумал, что, может быть, тебе будет удобнее поговорить об этом здесь, — его глаза переходят на их переплетенные руки, а длинные ресницы касаются вершин острых скул. Джереми так и хочется провести большим пальцем по крошечной татуировке в виде солнца, расположенной чуть ниже ресниц, как раз там, где раньше было «3». — Спасибо, Жан, — говорит Джереми под дых, их близость друг к другу избавляет его от необходимости говорить громче, — и ты прав, — он делает паузу, — я сегодня был не в духе... здесь. Джереми встает и тут же оплакивает потерю прикосновения Жана. Но все же он не собирается скрывать от него записи. Это нечестно по отношению к нему. Это неправильно. И нет смысла скрывать это от него, тем более что именно он их сделал. Он пересекает комнату, чтобы открыть компьютер – веселый красно-золотой корпус резко контрастирует с ужасом, который начинает высасывать из него радость предыдущего момента. Джереми поспешно открывает электронную почту, и, как всегда надежный человек, обнаруживает единственное письмо от Кевина Дэя с несерьезной темой: "Голосовые сообщения Жана для Рико". В письме нет никакого содержания, кроме двенадцати аудиофайлов, по одному за каждый месяц пребывания Моро в Калифорнийском университете. И даже один – чуть более двух недель назад. Джереми берет компьютер и несет его к Жану, который наблюдал за всем процессом молча, но с целым списком вопросов в глазах. Джереми не находит слов, чтобы подготовить его, поэтому он просто кладет ноутбук на бедра Жана и садится рядом с ним, на волосок от того, чтобы их бока оказались прижаты друг к другу. Джереми вдавливает руку в простыню позади Жана и наматывает ткань на пальцы, изучая лицо Жана. И без того бледное лицо темноволосого парня бледнеет, когда он читает название. Когда он читает даты на каждом аудиофайле, его рука крепче сжимает компьютер, а когда он оглядывается, чтобы увидеть ровное выражение на лице Джереми, его позвоночник выпрямляется, и Джереми почти видит, как вокруг него восстанавливаются стены. — Жан, я... — Ты их слушал? — голос абсолютно ровный, никаких эмоций, но волна предательства грозит вот-вот обрушиться. — Нет, конечно, нет, я... — А кто-нибудь еще? — его голос становится резче, словно он надеется, что его слова попадут в цель, ранят всех вокруг и избавят его от страданий. Или от того унижения, которое он предвкушает. — Лисы слушали первые пару секунд, пока не узнали твой голос и не остановились. После этого они даже не притронулись к кнопке воспроизведения. — Где они его взяли? Откуда? — тон Жана стал менее оборонительным и больше склонился к недоверию. — Нил не сказал, но каким-то образом им в руки попал телефон Рико, и они нашли сообщения и отправили их мне. Жан смотрит на него, и Джереми отвечает на вопрос раньше, чем он был задан. — До этого момента я даже не открывал письмо. Нил позвонил сегодня утром и сказал, что их прислали мне, и именно по этой причине я не пользовался ноутбуком весь день. — Тебе не нужно было этого делать. — Ты прав, не должен был. Но я сделал это. Я хотел быть абсолютно уверенным, что первый раз, когда я открою их, будет с тобой. — Почему? Одно это слово заставило Джереми отшатнуться. Честное любопытство в его голосе – это как удар в живот, как будто кто-то скрутил его внутренности в узел. Он так много хочет сказать, но слова не идут. Но Жан, кажется, понимает и слегка отступает назад, и Джереми почти тянется к нему. — Не жалей меня, Джереми. — Я и не жалею. Возможно, год назад это было бы ложью, но Джереми рад, что говорит совершенно искренне. Жан меньше всего хочет жалости, и Джереми это прекрасно понимает. — Не лги мне. — Я бы никогда. Еще одна правда, слава Богу. — Тогда почему ты так на меня смотришь? — Как? — Я не знаю. Это я и пытаюсь выяснить. — Жан... — Джереми говорит мягко, обходя любопытство темноволосого по поводу его выражения лица, и, хотя он прекрасно знает, что Жан не оставит этот спор, он должен убедиться, что Жан понимает: — мне нужно, чтобы ты знал, что я никогда не сделаю ничего, чтобы предать тебя. Я никогда не причиню тебе зла. Ты мне небезразличен, и, несмотря ни на что, я буду рядом. С губ Жана срывается придушенный крик, и он тут же прикрывает рот рукой, но Джереми мягко отстраняет его пальцы и смотрит на Жана. Жан медленно сползает с кровати и опускается на колени на пол перед Джереми. Он кладет свои длинные, изящные пальцы на заплатанные колени поношенных серых треников Джереми и раздвигает их, чтобы устроиться между его ног. С ростом 188 см Жана, он на 18 см выше 170 см Нокса, и Джереми, в сочетании с высотой матраса, оказывается как раз на такой высоте, чтобы Жан мог прижаться лбом к эмблеме «Троянцев» на центре его футболки. Он может только притянуть Жана ближе, когда более высокий парень обхватывает бедра Джереми и хватает его за заднюю часть футболки, всхлипывая. Это так далеко от привычных прикосновений, которые они разделяли по рассеянности. Так отличается от тщательно выверенных движений, к которым они привыкли. Но в любви к Жану Моро есть что-то такое, что заставляет Джереми принимать все это. Без лишних вопросов. Но так не бывает. Вместо этого Джереми осторожно проводит пальцами по волосам Жана, а Жан в знак молчаливого согласия слегка надавливает на тыльную сторону правой ладони Джереми. Они прижимаются друг к другу в почти полной тишине, Джереми заводит руки в темные волосы Жана, используя их как рычаг, чтобы прижать его к себе, а руки Жана блуждают по спине Джереми, когда он пытается сдержать рыдания. Сквозь промокшую от слез ткань футболки Джереми едва улавливает, что это первый раз, когда Джереми видит, как Жан плачет. Он был рядом с ним во время психических срывов и ночных кошмаров. Он обнимал Жана, отчаянно ожидая, когда его крики прекратятся, или тихо говорил с ним в потоке сознания в слабой попытке вернуть его из невербального состояния. Но ни разу он не видел от него ни единой слезинки, и от огромности этого Джереми едва не разрыдался сам, но нет, он должен держать себя в руках, не ради собственной гордости, а ради Жана. Невозможно определить, сколько времени прошло, когда всхлипы наконец стихают и дыхание Жана приходит в норму. — Эй, — Жан говорит хрипло, лицо по-прежнему прижато к футболке Джереми, его прикосновения расслабляют спину, но он не отпускает его. И это не остается незамеченным. — Эй, — тихо отвечает Джереми, накручивая на кончики пальцев несколько прядей всклокоченных волос, что вызывает у Жана водянистую улыбку. Жан наклоняет его подбородок, чтобы посмотреть ему в лицо, и у Джереми перехватывает дыхание, когда Жан приподнимается и прижимается губами к ключице Джереми.***
После этого Джереми ожидает, что они просто оставят все как есть. Через некоторое время он приходит к выводу, что ему следует удалить письмо. Забыть о существовании записей. Если Жан хочет, чтобы его прошлое осталось мертвым, то пусть оно будет похоронено вместе с трупом Рико. Вот почему Джереми совершенно ошарашен, когда Жан заговорил об этом. — Mon coeur? — Жан медленно открывает дверь в их комнату, слегка поскрипывая петлями. — Я здесь, — рассеянно отвечает Джереми, глядя на экран своего ноутбука, его палец завис над сенсорной панелью, а губы сложились в линию, пока он раздумывает над нажатием кнопки, которая полностью сотрет все свидетельства существования голосовых сообщений. — Ты помнишь сообщения, о которых я... о которых тебе говорил Нил? У Джереми не хватает рефлексов, чтобы скрыть свое удивление, и плечи Жана слегка напрягаются, готовясь отказаться от вопроса. К счастью, Джереми быстро приходит в себя. — Да.. а что с ними? — Я... merde... неважно, — запинаясь, произносит Жан, собираясь снова уйти. — Нет, скажи мне. Пожалуйста. Что угодно. Я обещаю, что выслушаю. — Я беспокоюсь не об этом, — Жан слегка шаркает ногами, направляясь к Джереми, который сидит у изножья своей кровати, его смятые простыни резко контрастируют с безупречным покрывалом Жана. — Ты волнуешься? В чем дело? Жан резко вдыхает и на мгновение прикусывает нижнюю губу, прежде чем заговорить, но когда он это делает, слова быстро вырываются сами собой. — Я хочу, чтобы ты прослушал записи. — Я... ты... — голос Джереми дрогнул: — ты уверен? — Только если ты этого хочешь, — искренне говорит Моро. — Только если ты этого хочешь, — возвращает ему слова Джереми, потому что это не то решение, которое он должен принимать. Жан что-то бормочет, но не настолько громко, чтобы Джереми мог его понять. — М? — Я хочу, чтобы ты их услышал, — бормочет Жан, почти застенчиво глядя на Джереми из-под длинных ресниц. Он делает паузу, и выражение его лица становится серьезным, — но я не могу быть рядом, пока ты слушаешь. Я не хочу слышать, как я сам себя воспроизвожу. — Это совершенно нормально, все, что тебе нужно. Я выйду из комнаты, когда буду их слушать, чтобы не выгонять тебя из нашей комнаты. — Тебе не нужно этого делать, — протестует Жан, — я могу что-нибудь придумать. — Нет, правда, я... — Наушники? — Точно, — Джереми облегченно кашляет и трет глаза правой рукой. Он как-то забыл о существовании наушников... что с ним происходит? — Давай сделаем так. Жан кладет руку чуть выше колена Джереми и проводит пальцами по шву на внешнем крае бедра, пока тот стоит. Этот человек будет для него смертью. Джереми успевает лишь мягко улыбнуться, прежде чем Жан оказывается за дверью. Он смотрит на список аудиофайлов, не отрывая глаз от экрана, и достает из столика красные наушники. Счастливая история начинается с того, что было когда-то, поэтому, чтобы понять счастливый конец Жана, лучше всего начать с самого начала.***
Первое голосовое сообщение относится ко второму дню Жана в Калифорнийском университете. Судя по времени, запись была сделана в 1:53 утра, то есть в то время, когда Джереми, должно быть, спал. — Рико... je… toi… putain… MERDE… НЕТ, НЕТ, подожди, пожалуйста, — крик агонии прорывается сквозь клокочущую речь, — пожалуйста, нет, я не хотел. Не делайте мне больно. Не делайте мне больно. Приглушенный звук удара и тихий стон боли заставляют Джереми резко осознать происходящее. Нет никого, кроме кулака самого Жана, который ударил его, и волна тошноты и скорби по Жану бьет его по лицу. — ПОЧЕМУ, — голос Жана срывается, — ПОЧЕМУ ТЫ УШЕЛ? Ты никогда не заботился обо мне, и я знал, я прекрасно знал. Но что мне делать, когда тебя здесь нет? DIEU, ПОЧЕМУ ТЫ НЕ МОГ ВЗЯТЬ МЕНЯ С СОБОЙ? Если ты собирался умереть, какой смысл оставлять меня? Я НЕ МОГУ ФУНКЦИОНИРОВАТЬ БЕЗ ТЕБЯ. МНЕ ЗДЕСЬ НЕ МЕСТО. ЧТО МНЕ ОСТАЕТСЯ ДЕЛАТЬ, КРОМЕ КАК УМЕРЕТЬ? КАК ТЫ МОГ БРОСИТЬ МЕНЯ. ВЕРНИСЬ И ВОЗЬМИ МЕНЯ С СОБОЙ. ПОЖАЛУЙСТА. Запись заканчивается тем, что Жан полностью выходит из строя и безудержно рыдает до того момента, когда Джереми предполагает, что телефон разрядился.***
Вторая – ровно через месяц, с точностью до дня. 12:04. И снова Джереми, должно быть, спал слишком глубоко, чтобы услышать это. Третий – еще через месяц, в 1:19. К этому времени он уже уловил закономерность. Даже после своего шаткого выздоровления Жан не переставал следить за тем, где он находится. Каждое из них трагически похоже на первое. Каждое из них призывало Рико вернуться, снова поставить его на шаткий каркас и разбивать его снова и снова. Или забрать Жана с собой, чтобы все закончилось. И каждый раз у Джереми разрывается сердце. Но, несмотря на то, что ему хочется прекратить слушать и удалить записи, он должен продолжать. Однако как только он доходит до четвертой, он останавливается. Зафиксированное время – 16:39. Днем. В то время, когда Джереми почти всегда дома. В то время, когда его могли подслушать. Не говоря уже о том, что до конца месяца еще три дня и голосовая почта должна была прийти вовремя. — Пожалуйста. — Джереми замечает, что на этот раз сообщение мягче, чуть более приглушенное, голос Жана звучит так, будто он плакал какое-то время, прежде чем нажать кнопку записи. — Ты никогда не понимал меня, Рико. Ты никогда не пытался. И я никогда не ожидал, что ты поймешь. Я всего лишь обмен. Долг, которым моя семья обязана твоей. Я из ничего, и я упал в ничто посреди самой престижной команды, когда-либо игравшей в экси. Кроме тебя. И я вернулся из ничего. Или, по крайней мере, пытаюсь, — звук, подозрительно похожий на хныканье, прорывается сквозь монотонный голос аудиозаписи. — Все говорят мне, что я чего-то стою, но в глубине души всегда есть ты, который говорит мне, что я совершил ужасную ошибку, покинув Эвермор. Что я ничего не стою. Что я не заслуживаю жизни. И по какой-то гребаной причине... я верю именно твоему голосу, а не их. Почему...? ПОЧЕМУ...? Я... — неоконченное предложение Жана растворяется в дрожащем дыхании, слезы уже давно высохли. — Жан, — Джереми выпрямляется, услышав в записи свой собственный голос. — Жан, — повторяет его голос, на этот раз более мягкий. — Джереми, — голос Жана возвращается, почти бездыханный от рыданий, и Джереми отвечает. — Я здесь. Внезапно он вспоминает. Первый день, когда Жан подпустил его к себе. Первый день, когда Жан попросил его остаться. — Так нормально? — Да. Наступает долгая пауза, и Джереми проверяет, не закончилось ли сообщение. Он слегка подпрыгивает, когда звук продолжается. — Джереми. — М? — Останься. — Столько, сколько нужно. Последние звуки записи – замедленное дыхание Жана, когда он засыпает.***
Пятое сообщение пришло ровно через месяц после четвертого, снова по расписанию. Однако тон совершенно иной. На этот раз дрожащий голос Жана становится ровнее, громкость повышается, а слова из просительных превращаются в резкие, словно он надеется разорвать Рико на части с другой стороны. — Посмотри, что ты сделал. Все. Мне плевать, что ты мертв, похоронен и гниешь в земле, но ты должен это услышать. И я хочу, чтобы ты услышал это от меня. Ты разрушил так много гребаного мира вокруг себя. Все, к чему ты прикасался, увядало и умирало. Или ты так думал. Послушай меня, Рико Морияма, и позволь мне перечислить все, что ты сделал со мной, со всеми, кто мне дорог, со всем, что ты решила уничтожить. Кевин рассказал мне, что Тея застала его за тем, как он выводит цифру 2 на своей татуировке в виде шахматной фигуры во время ночных кошмаров. Он избегает цифр на кнопках лифта, на ценниках, и выходил из комнаты, когда приходил первокурсник с майкой № 12. Нил вздрагивает каждый раз, когда видит лицо Ичиро. Он не хочет двигаться парами, как мы, если только не с Эндрю. Он просыпается от кошмаров и не знает, какое сегодня число, потому что в его худшем воображении мир живет по времени Ворона и более коротким дням. А я? — Жан останавливается и беззлобно смеется, прежде чем продолжить. — У меня трясутся руки, когда я достаю ракетку на каждой тренировке. Я отбил удар Альварес, когда она впервые положила руку мне на плечо. Я оскорбил Лайлу, когда она спросила меня, как прошел мой день, боясь, что она ударит меня за неправильный ответ. Когда я выхожу на улицу, то сначала осматриваю окрестности на предмет черной одежды, и если нахожу ее, то вот ты, снова давишь мне на ребра, пока я не убеждаюсь, что мои легкие сдадутся. И из-за тебя я жду, пока мой сосед по комнате уснет, потому что не могу оставаться беззащитным даже рядом с так называемым капитаном Солнышком. Ты забрал у меня все. У нас. И ты заплатишь за это, я обещаю, независимо от того, придется ли мне вытаскивать тебя из могилы, чтобы выполнить это обещание. Я ненавижу тебя, Рико Морияма, и ненавижу за то, что ты мертв. Я ненавижу то, что не убил тебя сам.***
Ужасно, что Жан нашел достаточно материала, чтобы продолжить список еще на три голосовых сообщения, и еще хуже, что с каждым разом обида только растет. Список становится длиннее, пункты – мельче, но от масштабов ужасов, которые творит ненасытный садизм Рико Мориямы, кровь Джереми закипает до темного дыма и заставляет его схватить коробку с салфетками на тумбочке и разорвать горсть на мелкие кусочки, потому что он не может позволить себе пробить стену или разорвать простыни. Он нажимает на девятый и напрягается, но в сообщении снова происходит заметный сдвиг. В словах Жана звучит покорность, почти согласие, и Джереми почти слышит тоскливую улыбку, которую, несомненно, издает Жан, когда говорит. Рефлекторно Джереми отражает то же выражение лица на своем. — Три недели назад я замазал татуировку "3". Немного солнца. Мой собственный маленький свет, чтобы заглушить темноту. Теперь я не боюсь смотреть на себя в зеркало. Я не боюсь, и ты меня не заставлял. Две недели назад я ходил по магазинам в поисках подарка для Лайлы на день рождения, и Альварес рассказала анекдот, пока мы шли. Я смеялся вместе с ней. Я не прятался от смеха, и вы меня не заставляли. Неделю назад я позволил себе переодеться в общежитии, когда в комнате был Джереми. Впервые в жизни я переодевался, когда кто-то другой повернулся ко мне лицом. Я сказал ему, что ему не нужно поворачиваться. Я не стыдился своих шрамов, и ты меня не заставлял. Сегодня я не вздрогнул. Джереми обнял меня за плечи, и я не оттолкнул его. Я не вздрогнул, и ты не заставил меня. Так много всего изменилось, Рико. Так много вещей, которые я никогда не представлял себе. Так много вещей, которые заставляют меня забыть о жизни без них. Я не прощаю тебя. И не знаю, смогу ли когда-нибудь. Но я собираюсь рассказать тебе все о том, что моя жизнь без тебя намного лучше, и буду делать это до тех пор, пока все не закончится или пока я не найду в себе силы перестать посылать их тебе. До тех пор, Рико. Я выздоравливаю, и ты не сможешь меня остановить. Когда аудиозапись заканчивается, Джереми становится тесно в груди, и он находится на грани слез. Продолжая слушать десятую и одиннадцатую, он широко улыбается, наблюдая за тем, как усиливается акцент Жана, как растет его волнение по поводу всего, что ему удалось сделать. То, сколько радости доставляют Жану даже такие мелочи, как сидение на диване, полном людей, или ношение яркого свитера на улице, доставляет Джереми несомненное удовольствие от того, что потребовалось Жану, чтобы добраться до этого места. И с каждой записью Джереми с поразительной ясностью осознает, насколько сильно он привязан к нему. Может быть, это тонкий восторг, который усиливается с каждым маленьким успехом. Может быть, это гордость в голосе Жана, когда он упоминает кого-то из своих товарищей по команде. Может быть, дело в том, что Джереми упоминается в каждом из них как минимум дважды. Когда он нажимает на последнюю, его охватывает странное меланхоличное чувство, что, насколько он знает, это может быть последний раз, когда он входит в доверие к Жану. Жан ничего не должен Джереми. Он не обязан делиться с ним своими мыслями. И все же в том, что Жан охотно делится сообщениями, есть какая-то интимность, которой Джереми будет очень не хватать.***
— Это последнее голосовое сообщение. Мне есть что сказать, и многое еще предстоит, но я больше не обязан отчитываться перед вами. Мне никогда не приходилось отчитываться перед тобой, и мне потребовалось столько времени, чтобы смириться с этим. Ты больше никогда не сможешь меня удержать. Ты больше никогда не причинишь мне боль. Ты мертв. Ты был им целый год и останешься им. И ты отправишься в ад в одиночку, потому что я слишком многого не могу оставить. У меня есть Альварес и Лайла. Их шутки, их смех, их любовь, как друг к другу, так и ко мне. У меня есть Нил и Рене. Их поддержка, их понимание, их доброта. У меня есть Кевин и узы совместного опыта, который обещает растопить нас и сделать сильнее. У меня есть Джереми и его солнечный свет. Он – мое сердце, mon coeur, и я люблю его, и ты никогда не отнимешь его у меня. Но самое главное, как я понял, у меня есть я сам. Я сильный. Я все еще восстанавливаюсь, но ты мне не нужен и никогда больше не будешь нужен. Я сам по себе. Au revoir, Рико.***
Джереми медленно снимает наушники и кладет их на кровать перед собой. Я все еще восстанавливаюсь, но ты мне не нужен и никогда больше не будешь. У меня есть Джереми и его солнечный свет. Он – мое сердце, mon coeur, и я люблю его, и ты никогда не отнимешь его у меня. Я люблю его. Я люблю его. Я люблю его. Он надевает наушники обратно на голову и проигрывает последние семь фраз снова и снова, пока не хочет, чтобы эти слова были вытатуированы на внутренней стороне его век. Наконец ему удается оторвать взгляд от сияния экрана, и его взгляд тут же находит другой конец комнаты. На него смотрит Жан. Его серые глаза внимательно изучают его, и за ними скрывается непонятная гамма эмоций. Но он ничего не говорит, даже когда Джереми смотрит на него. Он как будто ждет. — Жан... — хрипло шепчет Джереми. В тишине комнаты даже самые тихие звуки звучат оглушительно. Он так много хочет сказать, так много слов, которые не хотят вырываться, но есть один вопрос, который пробивается сквозь пестроту эмоций и ярко сияет на фоне всех остальных. — Ты любишь меня? Созерцательный взгляд Жана смягчается в неуверенную улыбку, и Джереми уверен, что перестает дышать. — Oui-да, — пробормотал Жан, быстро заметив шок и неразборчивую путаницу мыслей в выражении лица Джереми, и быстро продолжил: — ты не обязан говорить это в ответ. — Жан Моро, — медленно начинает Джереми, слезы медленно текут по его лицу, уголки губ приподнимаются с каждым словом, — я полностью, беззаветно влюблен в тебя. Джереми закусывает губу и замирает, вцепившись в простыни, когда Жан пересекает комнату и оказывается прямо перед ним. Инстинктивно Джереми раздвигает колени, пока Жан не оказывается между ними, и они ни разу не отводят друг от друга глаз. Подушечка большого пальца Жана аккуратно ложится на губу Джереми, мягко оттягивая ее от того места, где Джереми ее прикусывал. От этой точки тепло распространяется по Джереми, заставляя его покраснеть до кончиков ушей, и собирается в его внутренностях, и только усиливается, когда Жан прижимает их лбы друг к другу. Устойчивое тепло разгорается, когда Джереми слегка наклоняет голову, чтобы захватить нижнюю губу Жана между своими. Жан задыхается, и Джереми двигается, чтобы отстраниться, но Жан поднимает руки и прижимается к лицу Джереми, удерживая его на месте. Джереми смахивает с губ Жана соленые слезы, и Жан возвращает поцелуй с такой же интенсивностью, нежно вытирая последние капельки, попавшие на ресницы Джереми. Жан возвышается над сидящим Джереми, и ему становится немного не по себе, но он вздрагивает, когда кончики пальцев Джереми касаются пояса и завязок его треников, и прежде чем Джереми успевает остановиться и спросить, он берет его за запястья и кладет их чуть выше бедер, проскальзывая под толстовку. В конце концов Джереми на мгновение отстраняется, чтобы перевести дух, и падает спиной на матрас. Жан следует за ним и крадет еще один поцелуй, прежде чем опуститься на предплечья над Джереми. Его зрачки широко раскрыты, губы красные и искусанные, грудь вздымается, а сам он смотрит на Джереми с явным и абсолютным обожанием. Жан смотрит так, будто смотрит на солнце и боится, что свет ослепит его. Джереми надеется, что он знает, что весь свет, который он видит, – это его собственный свет, отраженный от него.