Совершивший преступление
День всё ярок, а настроение хорошо. Зеленистая трава оглаживает ладони незнакомца, что, сидя на земле, голову поднял высоко, да глаза прикрыл. Видно наслаждение его превышает недовольство с головой. А чего бывать недовольству в день такой прекрасный? И подняв веки, как и ресницы к небу, поднимается тело медленно с земли, укрытой травой густой, зеленистой, да прижатой под весом недавно сидящего. Голова его крутится из стороны в сторону, оглядывая местность и выискивая в цветочном поле мальчонку, убежавшего в сторону гулять. Серо-голубоватые глаза замечают силуэт далёкий, что несётся со всех ног в сторону эту. Со временем уже можно разглядеть черты выделяющееся на фоне. Голубой клетчатый шарф; тёмно-синие глаза, как два омута чёрных, да глубинных; кудрявая макушка, цвета шоколадного; толстовка белоснежная, да шорты по колено, цвета тёмно-серого. Близится силуэт мальчонки, а после крепко обнимает более высокого, что и куда старше будет. Ручки хватаются за футболку черноватую, обнимая за живот и прижимаясь макушкой кудрявой к грудной клетке. — Создатель, создатель! — глаза тёмной синевы мерцают ярче звёзд вселенских, а голос радостен, как никогда. — Вы обещали, что сегодня мы навестим дяденьку Междумирца! — Да-да, Лололошка. Сегодня навестим, — в ответ так же ярко отвечал создатель его, что заключается в такие же крепкие объятия, обдавая чувством и нежностью родительской всею. И после слов таких, как обычно отправлялись в дом большой и деревянный свой, что по среди скалы обрывистой. Упасть легко оттуда, но и мужчина за ребёнком следил пристально, а тот был обучен и наставлен о том, что не бессмертен он. Дом большой, деревянный и двухэтажный с чердаком. На входе крыльцо имелось, где не одна клумба стоит, всё так любимая создателем мальчонки. Уход за цветами был здесь огромен, да ведь и нечем заниматься родителю больше, кроме хозяйств, да изредких посещений друга старшего с наставником подопечного. Ребенок весел и радостен, забегает в дом свой родной, где ждёт его пёс верный, что скребёт дверь от ожидания возвратившихся хозяинов. — Так, Лололошка, давай собираться потихонечку, — более серьёзно говорит создатель, оглаживая рукой шерсть собачонки белоснежной. Дворняга та, но зато какова верность к хозяинам своим. — Хорошо! — отвечает мальчонка, а после, выбравшись из объятий собачьих, бежит в свою комнату на втором этаже, скрепя половицами деревянными, дома этакого. Хоть создатель его и был весел и крепок, жить вечно не мог он, поддерживая порядок в мире всея. Руки с каждым упоминанием моментов этих дрожали, а предпринять он многого и не мог. Лололошка — единственный, кто сможет сдержать силу его и пользоваться по предназначению, пока время создателя постепенно выходит. От того и тренируют его, от того и наставляют его, дабы тот в будущем мог пользоваться силой по предназначению и наставлению создателя. Только вот, мальчик был очень рязвив. Однажды когда дали сил ему больше, чем положено — мир разрушил. Хоть мальчонка и был наказан за поступок этакий, а было всего однажды это, но доверие в день тот пошатнулось к младшему. Серовата взгляд смотрит всё на стол, где запись давняя лежит, да всё теребится в руках создателя этакого по вечерам смутным. Никак Роман решиться не может, никак о помощи спросить друга старого смелости не хватает. Стоит ли это делать? Сможет ли друг старый воспитать после смерти полубога, достойного всея силы бога? Сможет ли сдержать его, когда тот решится снова миры разрушать? Хотя, чего думать, сдержать уж точно сможет, но о воспитании мальчонки думать сложновато, не сможет тот поддержки дать нужной, оказать помощь моральную в минуту взросления трудную. Слишком холодно сердце друга старого, да и опыта с детьми малыми никакого.***
Проходит времени немного, да сидит уже у поля воспитатель мальчонки старый. Наблюдает он, как Междумирец наставляет мальчика, сам копьё в руке держит, да парнишке меч выдал. Бой на мечах, вот та тема, что проходит юный бог во время это. Наставник делает удар прямо в грудную клетку, но мальчонка ели успевает увернуться. Опыта пока не хватает отбиться, но всё же бежит тот, готовясь нанести удар в спину наставника, но и тот сразу за спину мальчонка, да сам ударяет. — Одни и те же ошибки, Лололошка. Тебе стоит больше слушать теорию, а не пускать всё на самотёк в бою, — хриплым, да разносящимся небольшим звоном в округе этой, говорит наставник мальчонки. — Да слушаю я! — восклицает сам мальчишка, поднимаясь с травы примятой. Рука потеет сильно, но всё также держит меч, выданный недавно. Взгляд грубый у мальчонки, брови нахмурены, а губы сжаты, будто в обиде сильной. Только вот, да не так это ясно, как в небе безоблачном, думает паренёк, где ошибку совершил, да что стоит включить в план помимо двух пунктов: ударить, победить. Вмиг лицо искажается, будто расслабилось или же понял что-то. Междумирец смотрит с пониманием, а после, ели заметно улыбнувшись, произносит: "Хорошо, давай ещё раз, чтобы ты что-то да понял". Наставник Лололошки нечасто указывает на ошибки, а лишь на одну важную проблему, дабы парнишка сам, исходя из проблемы этой, думал, где и как надо. Роман и сам заметил, что Междумирец наносит удары лишь в слабые места, туда, где парень допускает эти же ошибки по типу: "меч не под тем наклоном", "ослабил позицию", "осанка не выпрямлена", будто тыкает в ядро ошибки, после ожидая, что паренёк вспомнит и самостоятельно обдумает дело это. Роман следит за следующим боем. В этот раз мальчонка нападает первым, постуки металла спустя пять секунд набирают обороты, ведь в этот раз Лололошка не уворачивается, а блокирует и только после нападает на наставника своего. Минут пять с начала и парень уже снова на земле, да вот только в этот раз получил он одобрительный кивок. Значит это, что понял ошибку, конечно, не сразу же победит наставника юный бог, но со временем и талант наберётся. — Пойдёмте чай попьём, как раз чайник недавно вскипел, — произносит довольно громко Роман, дабы те двое услышали. И кажется, что время столь хорошее прервать никак и невозможно, но сколько будет стоить выбор мальчонки полубогу? *** Холод обдувает будто ветром, а шаги всё быстрые раздаются эхом по коридорам светлым. Смерть идёт, не оглядываясь назад, раздражён он сильно, гнев вот до костей пробирает, хотя, да и нет их у него. Будь бы лицо у существа этого смогли бы разглядеть брови нахмуренные, да глаза суженные, что гневом плещут. Да раздаётся голос полубога, что шагом быстрым догнать пытается смерть, в глубь коридоров уходящую. Но та, всё не слышит, а Роман лишь минуты две спустя догоняет, хватаясь за рукав куртки тёмной с мехом белоснежным на конце. — Дай мне объяснить... — взгляд печальный, кажется умоляющий, а губы нежные произносят тихо под конец, — прошу тебя... дай мне всё объяснить. И смерть, кажется, секунд пару глядит, волнение где-то пробирает, а гнев постепенно пропадает. Будь-то парень человеческий взгляд бы нежный приобрел, брови нахмуренные опуская. Кивает смерть, да ждёт ответов на вопрос: "зачем?". — Я выплеснул слишком много энергии, я правда надеялся, что не переборщу, правда... Но даже я не ожидал, что она разрушит целый мир, — поникший голос, а в голове так и блещут те моменты ужасающие. И смерть, кажется, отпускает, смотрит он на полубога, что сделал дело гиблое. Да вот, кажется, не может не простить его. Хоть это и много значит для Времени, не может он не простить Романа, слишком дорог друг ему, что даже готов отделаться парой дыр на плаще чёрном. И вот, кажется, что холод обдувать сильнее начинает, но сама смерть обжигается, обнимая тело друга своего так крепко. Тепло, да вот слишком уж для него. Ведь даже человеческое тепло - это слишком для того, кто само холода олицетворение, будь того и тающего, словно льдина в море тёплом. Лишь сердце Романа оглушает существо, стучит оно столь быстро, будто приключилось невообразимое, но пять секунд спустя и руки сами за капюшон хватаются, прижимая тело Времени к себе. Объятья крепки, и даже для Романа, столь тепло любящего полубога, есть частичка искры, той самой, что гореть в груди всё заставляет. И кажется чувство то, называется привязанностью.