Son Ar Chistr

Хром, кос, немолод. Никто по доброй воле за него не пойдёт, хоть тысячу и одну ночь король. Стоишь у окна, играя зелёными рукавами. Вольные волны с головы по плечам. Похожи как близнецы, брат и сестра. Быть её опекуном – заботиться и о нём. Дочь ничтожества, пьяного мятежника, вообразившего себя королём. Какая нелепость! Король – он, в кольчуге, с мечом. Всюду блеск, липкий, как рыбья чешуя. И ни у кого нет власти над любовью. - Тристан, вы поплывёте на остров и привезёте Изольду? - Вы знаете моё отношение к ней. - Вы лжёте самому себе. Скрестив руки на груди. Меч в ножнах – не вытаскивал его никогда. Менестрели поют, я белокура, но это ради куртуазности. Она поёт лучше всех менестрелей, она знает все травы, она лучше всех. Стою у окна, играю рукавами, как жемчугами. Как женщинами. Перед свиньями. И отправлюсь за тобой. У окна, лиловые рукава, слова жемчужатся с побелевших губ, внизу, в золотом и алом саду, зелёный силуэт и женственные волосы, струящиеся, как по щеке -вечерний ветер. Наконец король Марк сдержал своё обещание. Пора зажигать свечи цвета твоих рукавов, настаивать на сидре мяту и майоран, розмарин и фиалки, дикий шиповник и садовые розы, ромашки и клевера, незабудки и люпины, васильки и колокольчики, папоротник и подорожник – всё уже засушенное, и мою свежую кровь. Никто не затмит меня в сердце твоём. Шествую сквозь сад к окну, жемчужный плащ, белый пёс, белая роза в по-женски точёной руке. Ненавижу свою красоту. Нет, твою – больше. Ты играешь на арфе, ты волнуешь меня и сад, где отцветают коронованные кусты, покрываясь позолотой времени, прежде чем облететь. Ветреным и вечерним шелестом присоединяются к твоему голосу. Камушек у тебя во рту, на птичьем языке, предмет любви твоей и козней короля Марка, я – человек. Забываю твою тёзку, свою недоневесту, ведь когда ты стоишь против света, на твоих ночных кудрях горит орифламма. Но зачем ещё прислал меня сюда дядя, как не за женой для него? Даже если король Марк чувствует ко мне неотцовское, всё равно выдаст за тебя. Я околдовала и сидр, и яблоки. Пора. Завтра мы поплывём к свадьбе. Скорее, кормилица моя Бранжьена, принеси кувшин. Травяной настой в сидр волью – тонкую, как осенний свет, горечь, в кислую сладость, и напою. Именем воды… твоим, Тристан! Вход в замок точно такой, как у дяди. Стены цвета голубиных перьев. Как в том зале, где сидит он на троне, с мечом, всегда в короне, в плаще, как статуя: камень или металл. Что между вами общего, кроме дара слагать песни да понимать языки птиц? Оленьи твои зрачки белладонны, колодцы Вифлеемской звезды. Он и ты – пальцы на арфе… но ты в лиловом, я же по-прежнему вассально ношу его трагический изумруд. Кубок к кубку – не губы к губам! Бессмертники в кудрях. Кто бы ни говорил из нас, больше несказанного – ветер, арфа, цветы в волосах. Кто из нас что сказал, о чём умолчал? В Корнуолле один в холодном каменном зале в полном облачении сидит он на троне, хромой и желтолицый. Палуба корабля. Рука на рукояти меча. Рассекая волны. Долго плывёт за кораблём павшая листва. Твоё дыхание за стеной каюты, моя бессонница. Днём морская вода окатывает твои юбки, а твой смех – моё лицо. - Даже вода смелее Тристана! Предопределённость. Восемь, девять, десять дней – куда мы плывём, если от берега до берега меньше суток? Или нам только кажутся дни и ночи? Ни слова о свадьбе. Высочайшее счастье женщины – созерцать тёмные шрамы от когтей дракона на твоём правом запястье. Дни – нити, мы - коконы. Тот, кто сидит в каменной зале с мечом, пугает меня, я плыву с тобой по его приказу, второй части которого ты не знаешь, но не верю ему. - Пей, Тристан! Медленно, меняя выражение лица, почти до конца. Закрываешь и открываешь рот, как пойманная рыба. - Изольда! Никогда моё имя не звучало слаще и чище. Только так всегда будет звучать оно отныне. Так же искренне, как впервые голубиные глаза умирающего от жажды над ручьём немо воззвали ко мне, когда собирала я травы, отнюдь не боясь дракона. Ибо огнедышащий - такая же тварь, как и всякое живое существо. Вот и сбылось моё проклятие, моё счастье. Неотвратимость. Он сидит на троне, он строит замки жестом железной перчатки. Душа в доспехах. Закованная в камни. Тристан, моя сладость! Мания моя, манна. Так скоро плывём, так мало вдвоём… Правитель сидит на троне, плащ, меч, каменные одежды. Называла дядюшкой, целовала в нос на ночь. Мог ли он желать меня? Встает с трона, видит идущих – под руку, голова к голове, уже на подходе к замку. В зал раздельно, рассеянно, стыдливо. Слуги вносят сундуки. - Идите по своим комнатам! Тяжело ходить с хромой ноги. Изольда в дверном проёме. Лилейное лицо – и каменный подбородок. Целует в щёку тенью губ. Кажется, Тристан не так смотрит на Изольду, как в первые её приезды. - Нам всегда будет семнадцать. Потому что возраст моей души - возраст встречи с тобой. На пороге её комнаты тяжёлый, хромой сталкивается с Тристаном, и два запаха – вербены и немытой плоти – вступают в противоборство. Есть ещё третий – трав в курильнице – таинственный, терпкий, Изольдин. Та в спешке разбирает сундуки. - Вот, я приготовила всё к свадьбе, смотрите! С Тристаном. В сундуке – прозрачные, струящиеся ткани, блестящие браслеты, благовония, резная посуда, кубки. Моё приданое. Узорное серебро и ещё украшение – всё это твоё, Тристан. Король Марк гордится этим и мною. Жажда. Какой-то кувшин на столе, закрытый, на дне останки сидра. Пить. Видеть, как платье льётся по бёдрам Изольды. Обернулась – её лицо изумляет его, и он роняет кувшин, и тот катится под кровать – колокольно. Больно сердцу. - Изольда, ты выйдешь замуж не за Тристана, а за меня. Серые, непреклонные стены, глаза. Его рука пуста, но не могу представить её без меча. - Нет, я не хочу и не буду, мы так не договаривались! Она кричит, вскочив на кровать с ногами, отмахиваясь руками от его рук, от его слов. - Я не трону тебя до свадьбы. А Тристан… он не любит тебя… И было ложью, и теперь точно ложь, и ложью пребудет. А вот и истина: - Но Вы знаете, что я люблю Тристана! И на крестницах не женятся! Уходит, хромая. А я стою на кровати, как статуя в нише, и плачу. Розы, звёзды, Тристан, трепещущие уста. Новость – гром и молния. Юпитер! Ещё пару дней назад бы – «наконец-то»! Как он сказал мне это – не помню. Помню каменное, химерическое, гомерическое ли лицо. - Ты ещё молод жениться, Тристан. Да у тебя и так есть другая Изольда – она не столь знатна, но эту я оставлю себе. Они хотят изуродовать меня. С высокомерием осени отвергаю все платья – золотые, ржаво-кружевные, алые. Ты ходишь именем своим в увядающем саду, вечно с затуманенными зрачками, с кубком сидра в смуглой руке. Я умираю от жажды по тебе, я иссушена. Мы похожи, как две слезы, но должны литься от счастья . - Завтра свадьба, госпожа. - К чёрту её, Бранжьена. Настоящая состоялась больше недели назад. - О…Тристан? Питьё подействовало? - И на короля Марка тоже… но я не хотела! Я не лягу с ним! - Твой напиток пробуждает истинные стремления людей, Изольда. Он не любовное зелье, а эликсир правды. Вижу твой профиль в клетке окна – пленной вороны – и почти воронова крыла волнистые волосы. На свадьбе на тебя наденут золотоволосый парик, нарумянят как следует. А мне придётся поздравить сюзерена… Раннее утро на кухне, касание руки: - Не надо так много пить, Тристан. Это уже не очарованный сидр. Послушай, я сделаю так, что только ты сможешь касаться меня. Церковь точно цветущая яблоня. Улица и паперть в платье снежном, воздух звенит морозными колокольчиками. Я выбрала совсем закрытое одеяние, ты выбрал цвета свежих яблонь. Ты – цветы, я – листья, и оба – плоды. На пиру он пьёт мало. Она вообще не пьёт. Тристан мрачно хлещет сидр. Скоро ночь. Я иду в спальню. Осыпается снегом сад. Луна стоит – как он, мощно и криво. Он в доспехах, меч на бедре, она снимает с него кольчугу, пальцы холодные, как щупальца. Потом он прикасается к обречённому телу, но вдруг улыбка мелькает на зимнем лице – её волосы сливаются с ночью, губы кажутся раной… Всё. Замер, как на троне, ничего не будет. Выбираешься из постели, встаешь на подоконник, впитываешь в себя ночь Самайна - ловишь рукой снег. Жухлая алхимия листьев внизу. Срываешься в мои объятия: -Тристан! Ловлю тебя, как ветвь яблони, как горностаевый плащ, ты моя мантия, ты коронуешь меня любовью. Ты подобна серафиму, и я как в пламени. - А я закляла его и нас, Тристан: до рассвета он будет камнем, а мы – невидимыми и нечувствительными к холоду. Все лишь метель увидят! Он просыпается утром и не находит её в постели. Хромой и грузный – тяжело самому одеться, тяжело пристёгивать меч. Он не помнит, как обладал ею – но простыни смяты и пятно… Входит, одетая как во дни невинности, леди зелёные рукава, как велит долг, помогает облачиться, позволяет целовать руки. И так – днями. Улыбается, лишь видя Тристана. Не оставлять их наедине… не оставлять их! Ночи, от которых ни капли памяти. На пирах исполняет свою роль. Кукла. Неживая. А отроковицей, крестницей любила. Висла на шее, играла мечом, звенела смехом. Вместе с ней росла территория королевства. А потом он приблизил к себе этого её Тристана, потому что было некому служить. И вот, она принадлежит ему по закону, а Тристану – по духу. Он знает, что-то изменилось с ними с её приезда. Но Тристан ведь верный вассал? На Рождество – турнир. Лучше бы состязание менестрелей, но и на коне, и на лютне я первый. Выбив из седла самого короля, мечтательно улыбаюсь тебе под забралом. Моя волшебная сила возрастает до положенного ей предела. Теперь я могу менять память. Господь течёт сквозь меня,что я улавливаю сетями духа. Моё причастие – причастность к травам, к уханью совы. Снова и снова твоя гибкость и обжигающая близость тебя ко мне – во мне – изнутри озаряет меня превыше чела, и этот миг прекраснее всех иных, ибо возбуждаешь ты меня в тайных глубинах, как воду, и как вода, иду я по тебе кругами, круженьем криков, точно пронзаешь ты меня насквозь, как шпиль – небо, но и ты моё небо, и небо к небу – именем: - Тристан! Изольда! – и так же синхронным эхом – блеск зрачков-зеркал, и одинаково пламенеющее нутро. И то имя твоё у меня на языке, то язык твой у меня во рту, то немо щебечет он по моему телу всё ниже и ниже, покуда пальцы мои скользят по твоим волосам… Сезоны прошли сквозь наше нетленное ложе. Здесь, под яблоней, у кустов шиповника – диких и багряных роз, падающих звёзд и снегов мы любили друг друга до майских дней, и каждую ночь король Марк, грузный и хромой, едва раздев тебя, каменно засыпал на пустой постели. И сны его сбывались с нами. Каждый вечер они играют в шахматы. Сначала она играет плохо, потом выигрывает. Он пьёт ледяное вино с привкусом камня и смотрит тяжёлым, мертвящим взором в окно на далёкие горы, куда пошлёт меня. Но не бывать этому, не оставлю ему тебя, тоненькая моя! Если бы не он, Марк король, женился бы я на тебе, берег бы уст сладость, а от него пьёшь ты горечь – и не хочешь… - Когда он умрёт, тогда я смогу дать тебе даже трон, Тристан!.. Но вот уж май месяц, птицы и цветы. Вспоминаю прошлый год: не было тебя – не было и короля Марка как мужа… и, Господи, каждый день эти заклятия, эти плиты, и слуги, как будто знающие, что… Он стоит у окна, сжав пальцы на вершине рукояти меча. Весна, он уж полгода женат на Изольде. Он спит с ней каждую ночь, отчего она ещё не понесла? Каждый вечер они пьют из одного кубка сидр… - Сир, - говорит ему некий Андрет, рыцарь–приживала, – Вы балуете королеву, а она изменяет Вам. Любовную записку к Тристану нашёл я в её покоях. - Что ж, возможно, она избавлялась от девического хлама. - Сир, на пергаменте ещё не высохли чернила. Читает. Когда-то из-за таких строк он решился отдать Изольду Тристану в жёны. Вспоминает взгляд Тристана в сторону Изольды, трепет белокрылого платка в её пальцах. Но когда они успевают? День и ночь она с ним, день и ночь Тристан бродит с луком по лесам, разыскивая горностаев. Ей на мантию? Он с омерзением отпускает меч, тот упадает на плиты, словно раскалывая их. Небо серое, как лицо. - Сир Андрет, приведите ко мне Тристана. - Любишь ли ты Изольду, вассал мой? - Да!.. как королеву, господин. Она комкает платок, в глазах терпкое серебро, изнанка листьев яблонь Авалона. - А как женщину? Отвечай! Весь твой страх – на моём лице. Опущенные глаза. - Нет, сир. - А она по-прежнему любит тебя? - Откуда мне знать, сир? Платок в твоих пальцах – как его немолодой лоб. Терпи, терзай платок, Изольда. Пот стекает по рукам, и ходит по сосудам крепкая, дурманно-духмяная, пьяная кровь. - А ты, Изольда, любишь ли Тристана? - Да, как друга. - А как мужчину? - Нет. Кажется оскорблённой. Тристан не бросается к ней. Обманула. Нет сомнений. Больше не поднимет меч, не будет сидеть на троне статуей. Ночью целует Изольду - полумёртвую… Бранжьена в дверях: - Что с госпожой? Прикажете лечить? Не в силах встать под песни соловья. Говерналь сказал, ты в темнице, подобной дну зрачка. Как провести без тебя ночь? Марк лежит рядом - на его недвижность сил хватит, но и мне не встать, не выйти в сад, не выйти из сна, сна снов, где новый сад и дальняя арфа в лугах… - Я отпущу его, если ляжешь со мной. - Я и так лежу с Вами, сир. - Если ты исполнишь супружеский долг. - Сир, у меня нет долга перед Вами. А от насилия я защищена. В холодном платье у окна. Ледяное лето. Пасмур. Уже с утра цветы поникли. Влажно. Трепещут в горах тоскливые крики птиц. На волосах – шафранный обруч. - Раз так, пусть придворные тебя судят. И он потирает руки. Площадь венчания. Островерхий хмурый храм. Тонкое, как твои запястья, платье, на них лунные браслеты. Ты стоишь на поленнице, привязанная. Волосы отданы ветру, он ласкает их. - Королева Изольда, Вы обвиняетесь в прелюбдеянии. - Я обвиняюсь в любви. - Но король Марк – Ваш муж. - Мой муж – Тристан. Идите, и вы найдёте именно такую запись в церковной книге. Руки, привязанные к столбу. Глаза, голубые, как губы. Гусиная кожа на полуголом теле. Спасти тебя, внести в собор, обнять! - Сир... она не лжёт. Посмотрите сами! Священник смущён. - Она ведьма и еретичка! Подделывательница документов! Жгите её, жгите!.. Но нет, последний шанс: ты избавишь нас от этой истории, и мы будем жить, как муж с женой. Любил сидеть в обнимку с крестницей. Зачем, зачем? Что потом? - Послушайте, король Марк! Слова в соборе говорились Вам, но книга волей Бога сама записала Тристана! Толпа ревёт, плещет, хлещет. Он не может обратить против неё меч. - Что ж, не жгите её, но и не развязывайте – ведите в лепрозорий! - Нет, сир! – Вся смелость, которой у меня не было, рождается, и я обнажаю меч. Ужас на твоём лице. - А ты, Тристан, ступай за море, в Ланнуа. Готовьте ему отплытие! Никто меня не коснётся. Кладут на вшивую кровать, как труп. На меня идёт целая орава уродов, но я кричу, и такова сила в том крике, что рушатся стены лепрозория и рвутся путы. Босая, в чём привели, бреду меж развалин, чихая от пыли, и покуда всадники скачут к королю, успеваю незамеченной добраться до леса и ложусь спать у корней дуба. Просыпаюсь от прикосновения. Июльское утро оборачивается поцелуем. - Ты так мирно спала, Изольда… - Тристан! Ты нашёл меня! Ты не отплыл в Ланнуа? - Уже отплыл, но увидел ночью звезду над лесом и решил вернуться. Я плыл в лодке путём арфы туда, откуда, казалось, море принесло пряди твоих волос и обрывки платья. - О, я спала, Тристан, и прошлое сходило с меня, как сон! Ты больше ничего не видел ночью? -Да, видел. Как король Марк приходил, как стоял над тобой с Андретом и Говерналом, как бросил меч оземь и ушёл, не сказав ни слова слугам… Он бы забрал тебя, спящую, и отсёк бы мне голову, если бы не Говернал, который напомнил ему, что обещал он нашим родителям заботиться о нас. Ты замолкаешь. Тишина тебе свойственнее. Лес говорит вместо тебя листвой. И ласково и поюще говорят со мной твои прикосновения, и сквозь тебя чувствую и слушаю лес. Весь мир. - Тристан, он не оставит нас. Я решила… - Изольда? - Мы. Ты знаешь, почему зимой вокруг нас пело лето? Почему король так и не смог воспользоваться правами супруга? - Ты ведьма, Изольда. - Нет, я – душа природы, Тристан. Каждые сто лет воплощается она в женщине, живущей любовью к тому мужчине, кто тоже – душа природы. Вот почему дракон лишь отметил тебя печатью когтя, но не убил, вот почему я никогда не боялась его и потому, что приходила угостить лакомствами, познакомилась с тобой. И я впитываю силы от твоей близости, от бытия мира, от травинок в твоих волосах, и кровь твоя течёт моим любовным шёпотом: - Мы войдём в природу, в ветви и корни, в яблони Авалона и сидр из их плодов. Мы будем течь реками и всегда будем едины и в любом краю и в любые годы, ибо свет мира сотворен Богом не сетью «нет», а плотью, исполненной словом и любовью. На следующий день он всё-таки нашёл их: чёрное её платье и чёрный камзол Тристана – как плывущие друг к другу рыбы, как сплетённые паруса. Он сел около одежды на камень и воткнул в него меч. Он отомстит ей за то, что она не отдалась ему! Седую голову поднимал к сизому небу. Дикие гуси в нём и в камышах у реки, откуда словно слышалось хихикание. Андрет подаёт ему лошадь, он говорит: - Они ушли от меня, но не уйдут! Ты знаешь, меч мой равен слову и слово – мечу. Я сложу о них легенду, как пожелаю, и рыцари понесут её по миру! И ещё многие годы сидел он на троне как камень, вперившись в окно, за которым летали снежинки, дразня его память, и слушал, как бродячий менестрель вновь и вновь пел ему историю о трагической любви и чёрных парусах. Сказку, которую мы нашептали ему поочерёдно в оба уха одинокими, холодными ночами стареющего короля. Мы, вечно молодые и любящие друг друга!