Странное наваждение её имени

Фирентия Красивое имя, совершенно не подходящее его обладательнице, незаконнорождённой дочери рода Ломбарди, одной из самых влиятельных семей империи, однако нагулянной её отцом с какой-то левой девицей из кочевников. Тия Коротко, просто, по делу. Возникает ощущение, что весомо. Первый принц испытывает бóльшую симпатию к нему, чем к полной версии. Это звучит естественно, и будто кличка какой-нибудь певчей птички. «Ха-ха, глупость какая…» — Астан потирает лоб и садится на край кровати. Только проснулся, а ему уже лезут в голову бредни. Но даже когда горничные помогли ему переодеться и умыться, странное наваждение её имени не проходит и кажется шёпотом, слышимым со всех сторон. — Прошу, первый принц, Император с императрицей ждут Вас в столовой у зимнего сада. Как на зло, день продолжился так же, как и начался. Глухой стук ножей и вилок был им не слышим, но ощущался кожей. Стеклянные окна сдерживали порывы ветра, доносящие свистом снаружи. Холодный блеск, проходящий сквозь листья роз, наполнил неуютную комнату. Интересно, Астан только сейчас это заметил? Смешно, он знал это всегда. Будь то солнечный, пасмурный, снежный, весенний или зимний день, мороз не покидал тёмные, глубокие и оценивающие зрачки отца и матери. Фантомами казались ему сегодня их голоса, говорившие только по делу. Принц усмехнулся, иронически-печально поглядывая в известную лишь ему сторону, где он представлял Фирентию, смотрящую задумчиво в окно. Разумеется, не на него. Он спросил мысленно: «Тия, твой день ведь начинается совсем по-другому?» Она ему не ответит, отстранённо закрывая книгу и вглядываясь в даль. Ему известно, что её может оживить только появление черноволосого красноглазого братца. Одно упоминание о нём заставляло Астана трястись от бурлящих внутри эмоций. Но не сегодня. Звонко забилось сердце в ушах, когда ему показалось, что выдуманный им молчаливый призрак перевёл взгляд своих сверкающих глаз в его сторону. Радужки сверкнули, как и всегда, почти стальным холодом. Он невольно подавился чаем, поспешно проморгавшись. — Сын, с тобой всё хорошо? — родители только сейчас обратили на него внимание, отвлёкшись от молчаливых, как бы то ни звучало странно, разговоров. — Мне кажется, ты сегодня не в себе, — улыбнулась мать и пригладила по волосам, спрашивая раздражённо: «И что же с тобой снова происходит?». Неужели так сложно поверить в то, что за завтраком он впервые не устраивает сцен и не разыгрывает трагикомедию по пустякам, стараясь выделиться для императора? Увы, не хочется их расстраивать, но он не в настроении чувствовать сейчас что-либо, кроме запертой боли в груди. Всё так глухо, может, это помутнение рассудка? А что же ещё. — Вы правы, я сегодня себя не очень хорошо чувствую, — вытирает он уголки губ, хотя даже не прикоснулся к еде, и неспешно встаёт. Одобрительно кивнул отец, показывая тем разрешение покинуть столовую. Пронзительные радужки императрицы потемнели, но перечить мужу было не за чем. Одежда сковывает и висит тяжёлым грузом на плечах. Любое движение вырисовывается в его представлении так отчётливо, словно идёт не он, а само тело. Никого нет, он всех прогнал: и назойливых служанок, и камердинера. Пустые тёмные коридоры вселяли в него чувство страха, никогда раньше не испытываемого им. Врёт. Столько раз он боялся. Не того, что его оттолкнут, смерят презрительным взглядом, оставят пощёчину или толкнут с балкона. Никаких сомнений в этом у него не было. Ну нет, мышление избалованного и самоуверенного принца отрицало все возможности этого. Да только мозг, который у Астана, хотя даже он иногда удивлялся, есть, ставил перед неприятной действительностью. Будь у него хоть немного ума, думал Астан, Фирентия могла бы принять, но… Язык мой — враг мой. Прошлого не изменить, и будущего, в котором будет всё так же, тоже. Зачем ему говорить то, что он не чувствует? Не думает? Постоянно заходить дальше, чем нужно? Будь он проклят. Тия, посмотри на него ещё тысячу раз фирменным пронзающим взглядом свысока, поставь синяк на предплечье или пни со всей силы в живот. Он не изменится, хоть убейте тысячью мечами, проткнувшими грудь. Он сын своих родителей. Одержимый, жадный, несдержанный, не умеющий чувствовать и понимать то, что должен. Алчный, не знающий меры, вкусивший алкоголь в пятнадцать и уже заглянувший несколько раз в бордель, греховный, с одурманенным разумом, завышенной самооценкой и непоколебимой уверенностью в собственной правоте. Вечный ребёнок, не познавший правильные эмоции со стороны самых важных на свете людей, не усвоивший границ добра и зла, неспособный, бесталанный, легкомысленный, глупый. Ставший одержимым - потому что не умел любить - тем, кто никогда не скажет ему доброго слова, ведь видит насквозь его недостатки, которых у него, к сожалению, слишком много.

Она только смотрит на него.

Теперь не из воображения, а с холодного холста. Тучи закрыли плотной пеленой небо, из-за чего девушка похожа на ведьму или жестокую королеву среди чёрного фона, постепенно погружавшего её в себя. Принцу Астану всегда симпатизировали злодеи в сказках. Потому что они напоминали ему родителей. Кисть сама изображает её такой, какой он её видит. Рука уже набита, это — сорок первое изображение Фирентии, остальные уже развешены на стенах комнаты, ход к которой знает, как принц думал, лишь он. Это — первое, на котором она на него смотрит. Смотрит. Смотрит… Сзади распахивается с шумом дверь. Астан роняет от неожиданности палитру, отчего брюки теперь украшают красные, жёлтые, зелёные пятна. Такого же оттенка глаза обводят комнату поражённо, останавливаются на нём. Странное чувство призрачности происходящего покинуло его. Последнее, что он видит перед тем, как закрыть глаза — непонимающее и обеспокоенное лицо. Прекрасное… … Тия тащит принца по коридорам самого захолустья императорского дворца. Когда он спокоен, а черты расслаблены, юноша действительно красив и похож на странную смесь золотоволосого ангела с демоном, обозначенного острыми контурами. Она скоро выдохнется, но дотащит изнеможённое тело до его покоев. Как она могла встретить глупого грубияна принца в огромном зале, водимая любопытством, ей не было известно. Фирентия была поражена странным и жутким, видимо, тайным увлечением Астана. Хотелось забросать его вопросами, что это всё значит, почему на этих поразительно реалистичных портретах написана она. Но больше она недоумевала от странных слов, сказанных им шёпотом, с закрывавшимися самыми золотыми и широко распахнутыми глазами. И Тия поняла, что это не ложь.